История России в изложении советских учёных, в соответствии с марксистской теорией, состояла из непрерывного противостояния между властью и народом. Основными вехами этого противостояния были так называемые крестьянские войны, первая из которых – под руководством Ивана Болотникова – произошла в 1606-07 гг. Через полвека произошло восстание под предводительством Степана Разина, ещё полстолетия спустя – восстание Кондрата Булавина, а спустя шесть десятилетий после него – крестьянская война под руководством Емельяна Пугачёва.
История человечества, и российская история как её часть в виде непрестанной борьбы эксплуатируемых с эксплуататорами – довольно странная картина. «Крестьянской войной» за пределами нашей страны считаются только восстание 1525 г. в Германии, но – как часть Реформации, и Жакерия во Франции (как часть Столетней войны). Все остальные конфликты рассматриваются как гражданские или религиозные войны. Объявление советскими историками четырёх крупнейших внутренних вооружённых конфликтов в России крестьянскими войнами – это попытка подчеркнуть особый путь развития нашей страны, где народ всегда был более «революционен», чем за её границами, попытка возвести преемственность советских большевиков к повстанцам прошедших веков. Когда Китай был второй по значению социалистической страной, его историю коммунисты тоже взялись переписывать: гражданские войны переименовывались в крестьянские, и мы читали в учебниках про восстания Белых и Красных повязок, «краснобровых» и тайпинов. Это своего рода революционный национализм: советские и китайские марксисты искали в истории своих стран коммунистические корни.
***
В начале XVII века в Московии разразилась катастрофа. Семилетний неурожай вызвал небывалый голод, в связи с чем авторитет и без того непопулярного царя Бориса Годунова упал ниже критической отметки.
В 1603 г. на фоне страшного голода началось «восстание» под предводительством некоего Хлопка (т.е. холопа) Косолапа. Из-за голода помещики начали выгонять на улицу холопов, кормить которых было нечем, обрекая их на смерть. Многие холопы образовали вооружённые банды, грабившие всех подряд. Историки отмечают, что правительственные документы называли участников восстания «разбойниками» (т.е. уголовными преступниками), а не «ворами» (повстанцами, политическими преступниками). Банды холопов не пытались установить контроль над теми или иными территориями, а просто грабили – и не только богатых, а всех, у кого можно было хоть чем-то поживиться (например, хлебом). Разгромленные войсками, восставшие холопы подались в русско-польское пограничье, в район Северских городов, где теплее и было больше хлеба. Эти бродяги, а их были многие тысячи, и стали костяком разворачивавшейся гражданской войны.
«Восстание Хлопка» в советской историографии считается первым актом крестьянской войны. Однако холопы в подавляющем большинстве были не крестьянами, а личными слугами господ; среди них были т.н. боевые холопы – лично зависимые дружинники бояр и дворян. Т.е. бандитское движение Хлопка, безусловно, носило остро социальный характер, но не было крестьянским.
В 1604 г. на юго-западе страны разразилось масштабное восстание, во главе которого встала загадочная личность: то ли беглый монах Григорий Отрепьев, выдававший себя за погибшего царевича, то ли действительно спасшийся царевич Дмитрий Иванович – достоверно это неизвестно по сей день. Как бы то ни было, войска Годунова были разбиты восставшими, сам он умер от горя, и Лжедмитрий I (оставим это традиционное для историков имя) воцарился в Московском Кремле. Но ненадолго: прибывшие с ним многочисленные поляки (они финансировали войну и принимали в ней участие на стороне Лжедмитрия) своим вызывающим поведением и совершенно чуждыми московитам обычаями вызвали ненависть как у русской элиты, так и у значительной части населения. Москвичи восстали, Лжедмитрий был убит, и воцарился первый в России конституционный монарх – выбранный боярами Василий Шуйский.
Однако вместо успокоения страна начала разваливаться. Против Шуйского взбунтовались донские, волжские и терские казаки, а главное – богатый юго-запад страны остался верен Лжедмитрию (в его гибель просто не верили). Там, в русско-польском пограничье, жил особый, многочисленный и воинственный субэтнос – севрюки, потомки древнеславянского племени северян, обитавшие в Северской земле в бассейне рек Десны, Сейма, Сулы и Северского Донца и сохранявшие особые культурно-бытовые и этнопсихологические особенности. По версии Л.Н.Гумилёва, северяне-севрюки – славянизированные потомки гуннов-суваров).
Севрюки занимались хлебопашеством, но считались не крестьянами, а служилым сословием – «слободскими казаками». К ним примкнули – за польские деньги и в надежде на добычу – запорожские казаки. Они, как и донские, волжские, терские и яицкие казаки, активно участвовавшие в восстании, в то время также имели серьёзные этнические отличия от великороссов. Рязанская земля, также поначалу выступившая на стороне «партии Лжедмитрия», тоже ещё не утратила этнических отличий от московитов (воинственное рязанское и тульское дворянство состояло в основном из принявших православие эмигрантов – половцев, монголов и татар, о чём говорят их фамилии – Суворовы, Кутузовы, Ермоловы, Ушаковы, Беклемишевы, Измайловы, Кобяковы, Сунбуловы, Карандеевы, Таптыковы).
Так что гражданская война, раздиравшая Московию, носила в немалой степени характер конфликта между субэтносами.
О том, что казаки в то время ещё не считали себя русскими, существует множество свидетельств. «…Ненавидя все московское, они [казаки – прим. авт.] в 1606 г. взяли Пронск, Михайлов, Зарайск, Рязань, а потом в 1611 г. напали на Козельск, в 1612 г. взяли Вологду и истребили за преданность кичливым боярам всех её жителей. В 1615 г. по словам некоторых польских и русских летописей, казаки реестровые (запорожские) и городовые превзошли в жестокости не только поляков, но даже татар. В 1617 г. казаки реестровые (то есть не запорожские) напали на Новгородскую область, где жгли и грабили. Потом опустошили уезды: Углицкий, Пошехонский, Вологодский и пошли в поморские места, были в Навге, Тотьме, Устюге, Двинской земле, Яренске, потом в Олонце, в Сумском остроге, Заонежье, в Луде, у Ледовитого моря и возвратились в Каргополь, а оттуда через Новгород в Малороссию с многими пленными, которых продавали в рабство татарам и полякам» (Савельев Е. П. Древняя история казачества - М.: Вече, 2007. - С. 105.).
Под Вологдой, Ярославлем и Костромой точно так же - как в чужой, завоёванной стране, свирепствовали банды донского атамана Баловня.
После гибели Лжедмитрия I и воцарения Шуйского война не прекратилась. «…Слухи о том, что свергнутый царь жив, приобрели пугающую реальность. Говорили, что он вновь объявился на юге, что с ним идет польская армия. Слухи эти усиленно распускали Юрий и Марина Мнишеки. Избежав гибели, они какое-то время оставались в Кремле, питая призрачные надежды, что Марину признают законной царицей. Мнишек даже попытался устроить её брак с Василием Шуйским. Дума, однако, отвергла все их претензии и сослала в Ярославль.
После этого все их помыслы были связаны с тем, что народ не поверит в смерть «доброго царя». С помощью своих родственников в Польше они решили разыграть чудесное спасение государя. Нужен был лишь подходящий кандидат. Им вызвался стать московский дворянин Михаил Молчанов, приближенный Лжедмитрия, бежавший из Москвы после убийства самозванца. Едва ли Молчанов собирался царствовать, разве что надеялся половить рыбку в мутной воде.
Терять ему было нечего, он участвовал в убийстве Федора Годунова, обвинялся в колдовстве, был бит кнутом. Московские дипломаты прекрасно знали, кто объявился в Самборе, и быстро сообщили об этом польским властям. Сигизмунд III, опасавшийся мятежа в собственном королевстве, на этот раз предпочел не оказывать Мнишекам и их сторонникам никакой поддержки и не позволил им собрать военный отряд.
А действовать нужно было без промедления. Против Шуйского уже поднялись все сторонники Лжедмитрия на юге страны. Они боялись, что теперь их ждет расплата за поддержку, которую они ему оказывали. Кроме того, они совсем не хотели лишиться тех привилегий, которыми вознаградил их самозванец. Момент был как нельзя более подходящий, но вот беда – Молчанов ничуть не походил на Лжедмитрия I. Его нельзя было показывать жителям южнорусских городов, готовых сражаться за «царя Дмитрия» - обман тут же раскрылся бы.
В это время в Польше появился Иван Болотников, человек с биографией фантастической даже для того бурного времени. Прежде он был боевым холопом князя Телятевского, то есть служил в его вооруженной свите. Как и многие другие, он бежал от своего господина и казачествовал не то на Дону, не то на Нижней Волге. В одной из схваток татары захватили его в плен и перепродали туркам. В плену ему довелось стать невольником-гребцом на галерах и участвовать в морских сражениях.
В одном из таких сражений турки были разбиты, и пленников освободили. Болотников оказался в Италии, и оттуда через Венгрию (не исключено, что там ему довелось сражаться с турками), Германию и Польшу возвращался на родину. Мнишекам и Молчанову нужен был человек, способный сформировать армию и действовать в России от имени истинного царя. Болотников показался вполне для этого подходящим. Он ничего не знал о том, что происходило в России и никогда не видел Лжедмитрия. Обмануть его было нетрудно. Молчанов изобразил государя в изгнании, принял Болотникова и отправил его в Путивль в качестве «большого воеводы» и своего личного представителя.
Затея себя оправдала. Уже в начале лета 1606 года Болотников собрал значительные силы и двинулся на Москву. На этот раз правительство было готово к мятежу. На южных рубежах стояли полки – те самые, которые самозванец намеревался бросить на Азов. В крепостях были сосредоточены значительные запасы оружия и продовольствия, поэтому вначале повстанцы терпели поражение за поражением. Но к концу лета положение изменилось, царские войска стремительно отступали, неся тяжелые потери» (Гражданская война. Восстание Болотникова», kuz-biz.ru).
Гражданская война развивалась уже сама по себе: казаки, татары, рязанские дворяне, городские повстанцы – все воевали за собственные групповые интересы, и «царевич Дмитрий» превратился в бесплотный символ, объединявший все силы, выступавшие против «конституционной монархии» Шуйского. Повстанцам, в общем-то, было уже неважно, жив «Дмитрий» или давно мёртв. Но знамя было необходимо, и они использовали имя «Дмитрия» как боевую хоругвь. По словам летописца, «вор Ивашко Болотников (...) пришел в Кромы, и все северские и полевые (южные) городы от царя Василия Ивановича всеа Руси и отложились...».
При восстании Болотникова точь-в-точь повторилась коллизия вторжения Лжедмитрия I: царские войска разбили мятежников, но у них в тылу восстали города и целые уезды, и войска заколебались. На сторону мятежников перешли важнейшие крепости Тула и Калуга, и царская армия начала срочно отходить к Москве. В августе 1606 г. деморализованная армия потерпела поражение в битвах под Ельцом, Кромами и под селом Троицким, и повстанцы осадили Москву.
Отряды Болотникова, объявившего себя воеводой «царя Дмитрия», контролировали громадные территории – от польской границы до Чебоксар и от Коломны до Дикого Поля и Астрахани. Впрочем, «контролировали» формально: каждый повстанческий отряд действовал сам по себе и никому не подчинялся, лишь заявляя о своей приверженности «царю Дмитрию» и Болотникову как его воеводе.
На Рязанщине на стороне Болотникова выступили дворянские отряды братьев Ляпуновых; в Тульской земле – дворянское ополчение Истомы Пашкова; в Северской земле орудовали отряды князя Шаховского; с берегов Дона двинулись казачьи сотни Илейко Муромца - очередного самозванца, выдававшего себя за царевича Петра Фёдоровича, не существовавшего в действительности сына царя Фёдора I Ивановича. И все они признавали верховную власть «царя Дмитрия», в то время воплотившегося в ничтожную фигуру авантюриста Молчанова.
Суммируем изложенное выше. Болотников действовал в интересах Лжедмитрия II, т.е. в интересах Польши, желавшей захватить Московию, при помощи польских отрядов и на польские деньги. К восстанию его привлёк Г.Шаховской – польский агент, князь, боярин и воевода. Отрядами болотниковцев командовали рязанские дворяне П.Ляпунов и Г.Сумбулов, тульский помещик И.Пашков и северский дворянин А.Телятевский. Это похоже на всё, что угодно – на гражданскую войну или коллаборационизм в пользу Польши, только не на крестьянскую войну.
О том, что восстание Болотникова – это крестьянская война, советские авторы утверждали, опираясь на одну-единственную строку из болотниковского воззвания: «Побивайте бояр, отнимайте их достояние, убивайте богатых, делите их имение…» (Из «облыжной грамоты» болотниковского «войска»). Однако это гораздо больше похоже на призыв к разбойникам примкнуть к восстанию, обещая им полную вседозволенность. Кроме того, рязанские, тульские и северские бояре и дворяне, примкнувшие к восстанию, сами были не прочь пограбить бояр московских и прочих чужаков.
В ходе восстания Болотникова повстанцы не выдвигали никаких специфически крестьянских требований – ни о разделе помещичьих земель, ни о ликвидации помещичьего землевладения (такие важные требования обязательно сохранились бы в документах). Крестьяне, судя по всему, не воспринимали Болотникова как выразителя своих интересов – во всяком случае в русском фольклоре его фигура, в отличие от Разина и Пугачёва, полностью отсутствует.
В конце Болотниковщины боярские и дворянские отряды перешли на сторону царя. Что неудивительно: Болотников вышел из повиновения и стал самостоятельной военно-политической фигурой, а его разбойничьи отряды грабили, резали и насиловали всех подряд. То же самое проделывали и донские казаки Илейко Муромца – для них жители Центральной России были такими же чужаками, как и для севрюков Болотникова. Болотниковцы к моменту подхода к Москве окончательно превратились в армию завоевателей, поэтому опомнившиеся дворяне и покинули её – их собственные владения и семьи всё чаще становились жертвами свирепых и алчных чужаков.
В конце концов армия Болотникова была разгромлена, сам он попал в плен, был сослан в Каргополь, где ослеплён, а потом утоплен. Остатки его воинства примкнули непосредственно к Лжедмитрию II, а после его гибели – к атаману Ивану Заруцкому.
То, что движение Лжедмитрия II и атамана Заруцкого – это «крестьянская война», советские историки не считали, хотя это было одно и то же движение с Болотниковщиной. А ведь в событиях Смутного времени участвовали ещё и русские сторонники польского королевича Владислава, и отряды князя Дмитрия Трубецкого, и банды Лжедмитрия III (бывший московский дьякон Матвей), и мятежные татары и черемисы (марийцы), и ватаги атаманов Корелы (выходца то ли из карелов, то ли из курляндцев) и Смаги Чертенского (из литовских князей), банды «лисовчиков» (литовских полуополченцев-полуразбойников).
Читая про «крестьянскую войну под руководством Ивана Болотникова» нельзя не обратить внимание на её сущностное сходство с такими движениями, как Вандейский мятеж во Франции (1793-96 гг.), охвативший северо-запад страны, население которого, вандейцы и бретонцы (шуаны), сильно отличались от французов (бретонцы говорят на языке кельтской группы). В Английской революции также историки отмечают фактор межэтнической борьбы между англичанами – сторонниками парламента, и монархистами – валлийцами, шотландцами и ирландцами. К этой же категории относятся и Карлистские войны в Испании (1833-76 гг.) в которых за дона Карлоса Старшего воевали прежде всего баски и каталонцы, в то время как за королеву Изабеллу, а впоследствии и за республику – в основном кастильцы. Во всех этих случаях субэтнические группы восставали против центральных властей во имя своих групповых интересов, прав и привилегий. Региональные движения периода Смутного времени в России ничем от них не отличались.
Смутное время было гражданской войной колоссального масштаба, и выделение в её русле особой «крестьянской войны» – Болотниковщины – это чистой воды фальсификация истории.
(Выдержка из статьи http://www.historicus.ru/voini_krestyanskie_ili_grajdanskie/).
