Каких-либо дружеских и даже просто союзных отношений между двумя образовавшимися после Первой мировой новыми европейскими государствами – германской Веймарской республикой и польской Жечью Посполитой не могло быть в принципе. В Берлине были твердо убеждены, что сам факт существования данного лимитрофа наносит ущерб национальным интересам фатерлянда и его отношениям с другими европейскими странами. Тем паче, с самого начала своего существования Польша, мнившая себя великой державой, не стеснялась в проявлениях откровенного шовинизма и моментально перессорилась практически со всеми своими соседями. У другого лимитрофа – Литвы ей удалось оттяпать Виленскую область, у Советской России – западные Белоруссию и Украину. Облизывались панове и на чешские земли (правда, осуществить эти планы ненадолго смогли лишь в 1939 году), и на немецкие территории в Пруссии. С плебисцитом 1920 года в Вармии, Мазурах и Повислье, правда, вышел облом – жители пожелали остаться в составе Германии (см. «Хроники Пруссии»). Зато с «вольным городом Данциг» полякам помогли Англия и Франция.
Стоит напомнить, что, согласно Версальскому договору, Данциг передавался под общую юрисдикцию Лиги наций, продолжая играть важную роль как для Deutscland, так и для Polska - которая, благодаря ему, получила выход к морю. И поляки не упускали случая лишний раз ткнуть пруссаков носом в пресловутые Версальские договоренности. Вполне логично в такой ситуации Германия воспринимала восточного соседа в качестве главного потенциального противника. Вслух никто не говорил, но все отлично понимали, что военные разборки в Компьенском лесу 1918 года на самом-то деле отнюдь не закончились. В ожидании неизбежных грядущих боестолкновений основным направлением деятельности только что сформированной германской спецслужбы Abwehr и, в частности, ее структурного подразделения (abwehrstelle) «Ostpreußen» была именно Польша. И такое положение сохранялось вплоть до 1 сентября 1939 года, несмотря на то, что уже в преддверии Второй мировой поляки стали весьма активно набиваться в союзники к немцам.
- Общим в истории становления польской и германской разведок и контрразведок является то обстоятельство, что они были созданы и начали свою деятельность почти одновременно и буквально с нуля, - говорит калининградский историк спецслужб Олег Черенин. – В сложившемся противостоянии преимуществ ни у одной из сторон не наблюдалось, поскольку силы были примерно равными.
Повышенная активность сотрудников Абвера обуславливалась их сравнительной немногочисленностью, когда требовалось постоянно совершенствовать методы и формы разведывательной работы. При этом неизбежны были провалы, количество которых оказалось довольно внушительным. Например, в 1922 году польская контрразведка по подозрению в шпионаже арестовала 122 человека, в следующем немногим меньше - 74. К тому же, вплоть до 1925 года Абверу из числа по понятным причинам особенно интересовавших его польских военнослужащих не удавалось привлечь к сотрудничеству ни одного званием выше сержанта. Поэтому вербовка поручиков Павла Пионтека и Казимежа Урбанюка стала настоящим прорывом.
Командир кавалерийского эскадрона Пионтек был не только лихим рубакой, но и отчаянным кутилой. Неудивительно, что пан офицер постоянно испытывал нужду в деньгах. Поэтому, когда на него вышел вербовщик Абвера Генрих Раух, сравнительно легко согласился на встречу. Она состоялась в так называемой «зеленке» - нейтральной полосе на границе, которую патрулировало подразделение Пионтека. Тот согласился поставлять интересующую немцев информацию, хотя и заломил за это приличную цену.
То, что деньги не пропали даром, подтвердилось при следующих встречах уже в окрестностях Данцига. Пионтек не только передал фотопленки с отснятыми секретными документами, но и посулил привлечь к предательству своего приятеля, служившего адъютантом командира кавалерийского полка в Торне (польский Торунь). Поручик Урбанюк в итоге также был успешно завербован и вскоре притащил немецким хозяевам целую охапку секретов, включая мобилизационные планы, представлявшие особую ценность.
В дальнейшем Абвер, не желая рисковать своими штатными сотрудниками, настоял на переправке негативов через границу. Курьером стала невеста Пионтека - Ванда Пекарска, которую жених совратил, можно сказать, и телесно, и духовно. Помимо этого на личных встречах с резидентом бедовый поручик выболтал много чего о боевой подготовке польских частей и соединений, дислоцированных на восточно-прусских рубежах.
Немцы гонорары выплачивали аккуратно, и вскоре павлушины сослуживцы обратили внимание на то, что офицер, прежде почти всегда ходивший с пустым кошельком, вдруг стал швырять злотые направо и налево. Взявшие Пионтека в оперативную разработку контрразведчики быстро поняли, «откуда дровишки». Сначала предателя подумывали сделать двойным агентом, чтобы сливать Абверу дезинформацию. Но с учетом откровенной беспринципности субъекта от этой мысли благоразумно отказались. Всю группу шпионов арестовали. А 4 апреля 1927 года окружной военный суд на выездном заседании в Торне приговорил Павла Пионтека и Казимежа Урбанюка к расстрелу, а Ванду Пекарску - к шести годам тюремного заключения. Любопытно, что в этом году в Польше было разоблачено 63 германских шпиона, 45 из которых являлись подданными Жечи Посполитой!
Потеряв двух ценных информаторов, абверовцы не опустили руки и уже в следующем, 1928 году вышли на владельца стоматологического кабинета в Данциге. Сам по себе Максимилиан Пехоцкий, конечно, доступа к военным тайнам не имел. Зато среди его постоянных пациентов, многие из которых успели стать друзьями обаятельного стоматолога, было множество польских офицеров. Поэтому способности Пехоцкого решили использовать для вербовки других агентов.
В расставленные Абвером сети угодил некий Леон Хафтке, чертежник-литограф в Школе артиллерийских подхорунжих. Хотя поначалу ожиданий работодателей он не оправдал.
- Что это за макулатура? – брезгливо отшвырнул германский резидент принесенные ему учебники «Артиллерийская баллистика» и «Действия пехоты в наступлении». – Как пушки стреляют, мы и сами знаем, а ваша инфантерия… хм, не будем о грустном. Короче, постарайтесь раздобыть что-то более конфиденциальное, verstehen Sie?
- Jawohl! – щелкнул стоптанными каблуками исполнительный чертежник.
И в следующий раз приволок уже действительно секретные документы штаба 8-го военного округа. А кроме них, не изменяя своей страсти к учебным пособиям, наставления по организации пехоты, кавалерии и бронетанковых войск. Однако Абвер больше всего интересовали мобилизационные планы, за которые немцы были готовы выложить 10 тысяч – да не каких-то там злотых, а полновесных долларов США. Огромная сумма по тем временам!
Обуянный жаждой быстрого обогащения, Хафтке из кожи вон лез, и в апреле 1929 года доложил посреднику, что интересующие документы, наконец, удалось заполучить. Пехоцкий моментально известил Абвер. Надеясь войти в долю, стоматолог лично явился к агенту домой, и они вдвоем принялись фотографировать особо секретные бумаги, среди которых имелись и те самые мобилизационные таблицы.
- Erst die Arbeit, dann das Vergnügen, - довольно промурлыкал Пехоцкий, когда титанический труд, наконец, был завершен. – Это дело, либер фатер Леон Карлович, нам и впрямь не мешает отметить. Что вы скажете насчет хорошего обеда в ресторане?
Но едва шпионы вышли за порог, на них накинулись мужчины в цивильных плащах, под которыми угадывалась военная выправка. Дефензиве с некоторых пор стало известно об истинном характере дружбы врача и литографа. Так что, гражданский служащий окружного штаба, у которого Хафтке раздобыл нужные ему документы, на самом деле являлся сотрудником польской контрразведки.
Короче, окружному суду вновь нашлась работа в Торне. Впрочем, с учетом того, что подсудимые не нанесли особого вреда обороноспособности страны, к стенке их не поставили. В ноябре 1929 года Леон Хафтке получил пять, а Максимилиан Пехоцкий – шесть лет тюрьмы. А еще немного погодя апелляционный суд, приняв во внимание сотрудничество со следствием и раскаяние в совершенном преступлении, снизил назначенные шпионам сроки, соответственно, до трех и трех с половиной лет.
Продолжение следует.
