Лиза не была глупая.
Она была умная, но в другой сфере.
А Паша был математик. Работал в области генетической модификации.
Лиза не понимала, кем он работает.
Математик - странная профессия в 21 веке: как математиком можно работать - сидеть и считать?
Математика ассоциировалась у Лизы с таблицей умножения. В школе она называла ее "таблицей унижения", потому что цифры ей не давались, никак не запоминались, и одноклассники считали своим долгом посмеяться над глупой Лизой при любом удобном случае.
Лиза рассказывала Паше, что по телевизору видела передачу про российского математика, который что-то там изобрел или открыл , но отказался от Нобелевской премии.
- И он был очень странный, бородатый и как будто дикий, - говорила Лиза.
Паша смеялся. Говорил, что Перельман ничего не изобретал, он много лет искал и нашел доказательства теоремы, которую не могли доказать десятки лет тысячи людей.
- Ну и зачем нужны в наше время теоремы? Чтобы мучить школьников? - Лиза пожимала плечами, глядя на себя зеркало, в котором красила губы .
- Перельман показал, что исходная трехмерная поверхность, если в ней нет разрывов, обязательно будет эволюционировать в трехмерную сферу, понимаешь?
Нет, Лиза не понимала. Не понимала, что такое "пуанкаре" и как можно отказаться от денег.
- Ты считаешь меня глупой, да? - уточняла Лиза.
Паша не мог сказать "да", это обидело бы Лизу.
- Твен говорил, что право на глупость - одна из гарантий свободного развития личности, - ответил Паша.
- Твен тоже был математик?
- Нет, Твен это Марк. Марк Твен. Знаешь такого?
- Это имя и фамилия? Что-то знакомое...
- Это псевдоним, но это не важно. Он написал приключения Тома Сойера. Ты читала?
- Я не помню. Я не любила читать. Меня заставляли. Меня много что заставляли в детстве... Я не любила, когда меня заставляли.
Лиза была вызывающе честна и наивна на грани приземленной глупости.
Ее детство было травмировано ранней смертью мамы, отцом, лишенным впоследствии родительских прав, детским домом, куда маленького лохматого чертенка Лизу доставили в крайней степени истощения...
Девочку спасла ее внешность. Она была чудо как хороша.
А когда подросла и включила сексуальность...
Мужчины млели, теряли контроль над собой и своими желаниями. Она привыкла к голодным взглядам и поняла, что это ее козырь.
Она уже давно выросла из лолиты, но повадки сохранила.
Паша подсел на Лизу как на наркотик. Сразу. Ему хотелось брать ее личико в свои ладони и целовать каждую ресничку. Хотелось защитить, уберечь и спасти.
Ей сразу стало понятно, что он не особо опытный, поэтому все, что умела она, уносило его на седьмое небо мгновенно.
Лизе нравилось ощущать свою власть над большим умным мужиком.
Паша был похож на ее кота Семушку, который тоже боготворил хозяйку, и не отходил от нее ни на шаг, когда она была дома. Если она шла в ванную, он садился ждать ее под дверью и иногда подавал голос, полный тоски.
Так и Паша. Он ждал ее везде и всегда и готов был ехать за ней на край света. И ездил: дважды уже забирал ее в других городах после вечеринок.
Паша не был математиком, он был скорее биоинженером, но это объяснить было еще сложнее. Он проводил расчеты для исследований в лаборатории, и его расчеты ложились в основу алгоритмов для будущих изобретений. Разных. От разработки картофеля, устойчивого к колорадскому жуку, до выращивания органов, которые не будут отторгаться человеческим телом.
А Лиза преподавала стриппластику в фитнес-клубе.
Они были такие разные, что у всех их пара вызывала удивление.
- Погоди, - уточняли Лизины подруги. - Он с бабами работает или с цифрами?
Лиза не знала. Ей было плевать. Она ощущала полную и всестроннюю власть над мужиком, такую сильную, что о ревности с ее стороны не могло быть и речи.
Лиза была вегетарианка.
Паша любил мясо.
- В моем доме не будет убийц, Па, - пояснила Лиза, глядя на то, как Паша жарит яичницу с сосисками.
- Ли, это раньше надо было лично охотиться и убивать, чтобы поесть мяса. Сейчас все по-другому. Даже на охоту ходят не за мясом. Сейчас хочешь убить - иди на охоту и убей. Хочешь поесть мяса - пусть кто-то сделает это, а ты купишь колбасу в магазине.
- Кто-то убил кого-то для тебя.
- Это баланс природы. Хищники едят травоядных. Просто сейчас хищники организовали свою жизнь так, что охота трансформировалась в производство.
- Слушай, ты умный и, конечно, словами всегда меня победишь. Но я не хочу есть чужую плоть. Перед смертью животные испытывают смертельный ужас, его флюиды выплескиваются в мясо, которое ты потом кладешь на бутерброд. У тебя бутерброд с трупом и предсмертным ужасом. Бэ.
- Ли, твое фирменное блюдо - чернослив, в который ты засовываешь орешек. Это очень мило, но я вешу сто десять килограмм. Я на такой еде не протяну...
Лиза настаивала на своем.
В ее доме он - вегетарианец.
Он аккуратно напомнил, что это - его дом.
- Может, мне тогда уйти, Па? Раз тут все твое? - вспыхнула Лиза, порывисто встала и бросилась к антресолям за своим чемоданом.
- Не надо уходить, может, попробуем поискать компромисс? - спросил Паша но тут же увидел, как Лиза копается на верхней полке, а ее коротенькая юбочка задралась и наябедничала про чулки.
Лиза всегда, даже зимой, носила чулки.
Паша не понимал этого, умолял одеться потеплее, грозил циститами, но она все равно надевала чулки. И это становилось его проблемой, ведь это он переживал, и заботился, и вынужден был встречать ее везде и возить, куда скажет.
Лиза не знала, как объяснить Паше, что сексуальность - это ее оружие. То, в чем она сильна. Она не может выйти в мир безоружной.
Этот мир населен гадкими людьми, которые только кажутся милыми.
В детском доме каждый день кого-то били. Собирались толпой - и били. А Лизу не били никогда. Но у этого была своя цена. Лиза отводила глаза... Паша понимал, о чем речь.
Он слушал ее и чуть не плакал. Гладил ее по волосам.
Объяснял:
- Безжалостность толпы обусловлена беспомощностью и слабостью каждого его члена. И в момент коллективной бойни эти дети хоть на минутку чувствуют себя сильными, сильнее хотя бы одного человека. Это единственный способ для них ощутить свою силу. Но это не сила, это иллюзия.
- Красиво звучит. Но это все слова. На деле в каждом человеке живет зверь. Просто не каждый может его приручить. И эти дети даже честнее: они не скрывают своих зверей.
Лиза видела все своими глазами, и ей не нужны чужие теории. Она не доверяет людям, и надевает чулки - ее оружие.
Чулки пахнут внезапным сексом, и тугой силикон, обхватывая ногу на самом верху обещает наслаждение любому, кто захочет напасть, а колготки пахнут размороженной курицей для супа на подоконнике, и сохнущими мамиными банками из-под малинового варенья, которые мама просила непременно вернуть. Вот и вся разница.
Паша подошел сзади, снял ее с табуретки и сказал, что согласен.
На все согласен. Не есть мяса согласен. Если надо, вообще не есть согласен.
Только не уходи.
У Лизы с детстве была игрушка, пушистая птичка на ниточках, привязанных к деревяшке, марионеточка. Эта игрушка ходила так, как хотела Лиза, которая дергала ее за ниточки, и ей это было смешно. Ей все было смешно тогда, когда еще жива была мама.
Сейчас Паша был привязан к Лизе невидимыми ниточками страсти, и ходил туда, куда велела она.
Паша понимал, что в его сплаве разума и инстинктов им всегда, всю жизнь, до встречи с Лизой, рулил разум, а Лиза - та сфера, где рулят именно инстинкты, и она почему-то стала важнее всего.
Он давно никакой не хищник, у него давно вырваны клыки. Он покорный бычок, бредущий за своим пастухом, и прощающий ему все, даже самые немыслимые унижения.
Однажды он приехал за Ли на корпоратив (она подрабатывала танцовшицей в коллективе из пяти девочек, и иногда они работали на мероприятиях ), а он был в ресторане на верхнем этаже высотки.
И Паша долго ждал это лифт, следил за ним, как он застревал на каждом этаже, пока ехал с самого верха . А когда он открылся, в лифте стояла Ли и какой-то парень, и они оба были ...помятые какие-то, а она еще и одергивала юбку...
А Паша привез ей теплую куртку и зонтик, потому что только что прошел внезапный холодный ливень...
Той ночью Паша жарил на кухне стейки.
Честь самурая не требует молчания или самоубийства, но требует мщения.
Он не знал, как еще он может отомстить женщине, которая насадила его, огромного мужика, себе на руку, как тряпичную куклу и играется им.
Математика, в принципе, точная наука.
И если в условиях задачи А равно Б, то А равно Б всю задачу, всю жизнь.
Но в математике есть уравнения с переменными. Теми, что не известны. Прячут свои значения за "иксами" и "игреками".
Если бы любовь была математикой, то уравнение идеальной любви содержало бы одну-единственную переменную - погоду. У по-настоящему влюбленных людей холодный ливень и отсутствие зонта и куртки - самая большая проблема.
Но самая большая проблема в том, что любовь - это не математика, а химия. И уравнение .... не может уравнить двух таких критично разных людей, из разных жизненных плоскостей, никак не пересекающихся в одной точке . А это , кстати, уже геометрия...
Утром Ли вышла из спальни в Пашиной рубашке.
На столе стояла чашка кофе и гора обвисших остывших стейков.
Лиза посмотрела на Пашу и сказала:
- Я думала, ты умный, а ты - дурак.
И пошла за чемоданом. И влезла наверх, и рубашка так эротично задралась, пока она тащила чемодан.
Но никто не помог и не остановил.
Паша смотрел в окно и говорил:
- Знаешь, была такая женщина, очень знаменитый математик и физик Эмми Нётер. Она открыла связь между симметрией в природе и законами сохранения. Когда симметрия нарушается, что-то важное теряется. Она жила во времена, когда женщин ущемляли, не воспринимали учеными, не давали учиться в университетах. Ей долго не платили зарплату, не признавали, не давали преподавать. А ее открытия, перевернувшие мир, нивелировали тем, что "у нее просто есть алгебраическое чутьё".
- Боже, Па, к чему ты клонишь? Чувствую себя как на экзамене.
- Вот у меня тоже есть чутье, Ли. Алгебраическое. Но любовь - это тоже немножко алгебра. И я понимаю, что ничего не получится. У нас. Потому что... У Нётер была теория о нарушенной симметрии... Как бы объяснить. Вот дети. Лизочка и Пашенька. Они катаются на качельке - досочке: сначала Лиза наверху, потом Паша наверху. По очереди. На такой качельке нельзя качаться одному - не получится. А я один катаюсь. Я один то полгода сижу внизу, то взлетаю вверх, потому что с твоей стороны садятся на нашу дощечку разные странные личности. Нет симметрии. Нет баланса. Нет семьи, нет отношений. Есть зависимость. Но с этим можно бороться. От мяса у меня тоже была зависимость. А сейчас я его даже не хочу, и не скучаю.
- Я не мясо. А ты даже при расставании умничаешь.
- Я расстаюсь впервые в жизни. Опыта нет.
- Тогда поверь моему опыту: лучше молчать.
- Я не умею молчать. Но могу и проще выразиться. Ты как наша микроволновка, Ли. Она греет тарелку, а борщ холодный. Ты греешь постель, но не меня. Так понятнее, Ли?
- Более чем, Па. Я умею греть постели, а вот ничего другого я не умею. Меня никто не учил другому.
- Учил, Ли. Каждый день на протяжении четырех лет. Ты просто прогуляла все уроки...
Через час Лиза шла по улице с чемоданом и думала, что ее учили не доверять людям всю ее жизнь, и научиться доверять вновь за 4 года невозможно.
Потому что внутри каждого человека живет зверь, и об этом нельзя забывать. Нельзя расслабляться, иначе будет очень больно или очень дорого.
Только те женщины, в чьей жизни не было таблицы унижения, могут себе позволить колготки.
Но не Ли.
Ли живет с волками и воет по-волчьи. И ее ноги плотно охвачены капканом дорогих чулок с силиконовой вязью, надежно оберегающих ее от доверия этому миру.
