Произведения выдающегося ставропольского писателя Ильи Дмитриевича Сургучева ([16(28) февраля*]1881–1956) возвратились к читателям ,чуть больше двух десятилетий назад. Более шестидесяти лет его имя было вычеркнуто из истории города, региона, из русской литературы; названия его рассказов, повестей, пьес запрещалось упоминать даже в энциклопедических изданиях. Большинству любителей русской словесности творчество Сургучева и сегодня мало известно. Однако современниками его имя ставилось в один ряд с ведущими писателями-реалистами начала ХХ века, хотя в предреволюционные годы Сургучев, почти постоянно проживая в Ставрополе, находился как бы в стороне от бурной литературной жизни обеих столиц.
Детство и юность Ильи Сургучева, прошли в Ставрополе, где его отец владел недорогой гостиницей (ее здание сохранилось и по сей день). Писать он стал еще будучи гимназистом, и рассказы начинающего прозаика публиковала ставропольская газета «Северный Кавказ». Первой своей серьезной вещью писатель считал повесть «Из дневника гимназиста» (1898), напечатанную там же под псевдонимом И. Северцев. После гимна-зии по настоянию родителей, особенно матери, глубоко верующей женщины, Илья Сургучев поступил в Ставропольскую духовную семинарию. Учился он Закону Божьему с подобающим рвением и охотой, продолжая при этом оттачивать свое литературное мастерство. В 1899 году Илья Дмитриевич стал студентом факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета. Иностранные языки ему давались легко: кроме ряда восточных (на первом месте были монгольский и китайский) он в совершенстве овладел французским и немецким. По воспоминаниям родных и знакомых, он настолько много и усердно занимался в университете, что казалось, литературную карьеру придется оставить. Усердие, знания и талант студента были замечены. Сургучеву предложили место на кафедре, перед ним открылось блестящее будущее ученого и преподавателя вуза, но он всецело отдался писательскому труду.
Поворотным в судьбе Ильи Сургучева стал 1904 год. Его рассказ «Горе», а вслед за ним и ряд других, печатались в известных столичных изданиях («Журнал для всех», «Вестник Европы», «Театр и искусство» и др.). Начиная с 1906 года, произведения Сургучева появились в сборниках горьковского издательства «Знание», где публиковались в то время И. Бунин, А. Серафимович, Л. Андреев, М. Пришвин, М. Горький. Здесь увидели свет такие рассказы его, как «Ванькина молитва», «Счастье», «В поезде» и другие, в которых писатель показал себя приверженцем реализма, продолжателем чеховских традиций. Влияние Чехова сказалось прежде всего в освоении молодым писателем импрессионистической манеры письма. Филигранно отточенные и психологически заостренные рассказы Сургучева доброжелательно встречались критикой и читателями. Интерес к внутреннему миру человека, яркая и сочная характеристика персонажей, правдивость в передаче общественно-социальных контрастов эпохи, эмоциональная напряженность и драматизм фабулы, психологизм бытовых и пейзажных зарисовок составили стержневую основу художественного дарования писателя.
Столичная жизнь и известность не вскружили голову писателю. После окончания университета в 1907 году Илья Дмитриевич сразу вернулся в Ставрополь. Тогда его поступок воспринимался как гражданский подвиг, таковым он видится и сегодня. Настоящая жизнь, по Сургучеву, не там, где она уже бурлит, а там, где она «стоит» и ждет твоего движения, чтобы ринуться вслед за тобой.
По возвращении Сургучев стал той фигурой, благодаря которой закипела общественная и литературная жизнь родного города и края. Его дом на Ясеновской превратился в своего рода центр передовой мысли Ставрополя, где собиралась культурная элита не только губернии, но и всего Северного Кавказа. Здесь рождались и претворялись в жизнь идеи по созданию губернских литературно-художественных изданий (сборник «Наш альманах», художественно-сатирические журналы «Ставропольский Сатирикон» и «Сверчок»), здесь искали и находили поддержку молодые талантливые литераторы, журналисты, читали свои произведения такие известные авторы, как Леонид Пивоваров, Евгений Третьяков, Евгений Псковитинов. В газете «Северный Кавказ» регулярно печатались очерки Сургучева на общественные и социальные темы. В отцовском доме рождались произведения, сделавшие его имя известным всей России.
С особым вниманием относился к литературной деятельности Сургучева М. Горький. Он внимательно читал произведения Сургучева, заметил его яркий, самобытный талант, старался своевременной и строгой оценкой оказать помощь художественному росту писателя. «Я знаю Вас, – писал ему А. М. Горький в одном из писем, – литератором, человеком несомненного и, мне кажется, крупного дарования – это мне дорого, близко, понятно; я хочу видеть Вас растущим и цветущим в этой области; каждое Ваше литературное начинание возбуждает у меня... острый органический интерес». Горький называл Сургучева «человеком талантливым», «относящимся к литературе с тем священным трепетом, которого она – святое и чистое дело – необходимо требует».
В 1912 году в книгоиздательстве «Знание» была напечатана повесть Сургучева «Губернатор», где на фоне жизни Ставрополя раскрывалась судьба человека, облеченного властью. Прототипом главного героя повести послужила яркая личность губернатора Никифораки, которому несколько лет назад был воздвигнут памятник на Ставропольском бульваре. Перед лицом смерти губернатор – в прошлом страж и ревнитель самодержавия, решительный, не знающий сомнений, «уверенный в своей правоте, силе и непоколебимости» властелин губернии – по-новому, «обостренно», начинает воспринимать жизнь. И это составило сюжет повести. Создавая образы местных богатеев, именитых купцов города, Сургучев, продолжая горьковские традиции, показал, что большое состояние – это спекулятивные сделки, нечестный, зачастую кровавый путь наживы. Жестокость, грубость и пошлость провинциальной жизни Сургучев подчеркивает даже в характеристике уездов Ставропольской губернии: один из них славится вороватостью, другой – драчливостью, третий – убийствами, пьянством и снохачеством. Сатирически показаны писателем и городские обыватели.
И все же писатель любит свой город, болеет за него душой. Он показывает его красивым, со своей историей, и подчеркнуто многонациональным колоритом. Удивительны и проникновенны описания главной Николаевской улицы с булыжной мостовой, магазинами, окружным судом, «дремлющим густым зеленым бульваром, как бы мечом рассекающим улицу надвое». И сегодня узнаваемы Ташлянское предместье, Кафедральная гора, электрическая станция, здание полиции с пожарной каланчой, дом полицмейстера, «в котором когда-то проездом на Кавказ жил три дня Пушкин», губернаторский дом, Архиерейское подворье, «остатки былой крепости с амбразурами, в которых теперь вместо пушек были фонари», «Воронцовский сад...» А описание осенней ярмарки подчеркивает самобытность южного города, стоящего на перекрестке главных северокавказских торговых путей: из Ельца привозили кружева, из Ярославля – полотно, из Саратова – сарпинку, из Астрахани – виноград, груши из Темир-Хан-Шуры. Торговали грибами черниговскими и калужскими, огурцами нежинскими, кабардинскими скакунами, калмыцкими стервятниками, битюгами из Воронежской губернии. «На лошадях, волах, верблюдах все тянулись в город, который как крепость, сияя белыми домами и колокольнями, густыми садами, стоял на горе. Ползли скрипучие арбы, полные молодого, свежего, только что собранного хлеба, овса, ячменя и всего того, чем была богата и что производила губерния».
Наблюдательному писателю, каковым был Сургучев, Ставрополь, развивающийся в те годы промышленный центр на пересечении крупных торговых путей и имеющий «свое лицо», прежде всего культурное, дал основное – богатый художественный материал. Не только «Губернатор», но и другие произведения Сургучева стали своего рода летописью жизни этого прекрасного южного города. Узнаваем Ставрополь и для нынешних читателей Сургучева. На страницах многих рассказов и пьес мелькают названия ставропольских улиц, описаны подлинные события истории города, традиции ставропольцев, их особые, благодаря пестрому этническому составу, быт и нравы.
В пьесе И. Д. Сургучева «Торговый дом» (1913) прообразом послужил известный в Ставрополе купеческий род Меснянкиных. В этом произведении Сургучев показал жизнь местного купечества с его жестокими законами предпринимательства и в то же время благотворительностью, меценатством, тягой к культуре… Пьеса была опубликована в «Книгоиздательстве писателей в Москве» и в сезон 1913–1914 годов поставлена на сцене Императорского Александринского театра в Петербурге. Затем постановку осуществил Малый театр в Москве, где главные роли сыграли известные тогда актеры Смирнова, Пашенная, Остужев.
Через год Сургучев закончил работу над новой пьесой «Осенние скрипки», вскоре принятой к постановке В. И. Немировичем-Данченко в Московском Художественном театре. «Осенние скрипки», где рефреном служили слова французского поэта Верлена «Скрипок осенних протяжное пенье, зов неотвязный сердце мне ранит…», шли во многих городах России, в том числе и в Ставрополе, вызывая восторженные отзывы прессы. Несомненна связь сургучевского замысла с модным тогда «панпсихизмом», которому отдал дань и Леонид Андреев в пьесе «Екатерина Ивановна». Позже пьесу «Осенние скрипки» перевели на ряд европейских языков для постановки в театрах Лондона, Берлина, Парижа, Праги. В США состоялась ее экранизация под названием «Женщина опасного возраста». Правда, этот кинематографический эксперимент вызвал недовольство у писателя, хотя он, как известно, принимал активное участие в работе над фильмом. В наши дни «Осенние скрипки» не сходят с подмостков крупнейших театров нашей страны, ближнего и дальнего зарубежья. Убедиться в этом сегодня не составит труда. На страницах электронных средств массовой информации только за сезон 2003–2004 годов размещены репертуарные афиши с соответствующими программками более тридцати театров, где пьеса Сургучева идет с неизменным успехом.
Естественно, что интеллигентски-бунтарская повесть «Губернатор», пронизанные нравственным пафосом пьесы «Торговый дом» и «Осенние скрипки», рассказы были лишь этапными для обладавшего незаурядным талантом Ильи Сургучева. Сегодня можно только гадать, каких бы вершин достиг автор художественной летописи Ставрополья, если бы не революционные события 1917 года. Будучи всегда оппозиционно настроенным по отношению к монархической России, Сургучев после Октябрьской революции, напротив, почувствовал острую потребность ориентироваться на традиционные для российской государственности устои. Произошла кардинальная переоценка ценностей. Писатель воспринял революцию как своеобразное «искушение», которому поддался русский народ. Он считал, что русский человек заболел «страшной психической болезнью, он начал сквернить свою землю, свои храмы, избивать своих родных…» Его взгляды на историю Ставрополья тех лет нашли отражение в брошюре «Большевики в Ставрополе», где описывается жизнь города с февраля 1917 до 8 июля 1918, когда Ставрополь, по его словам, имел «историческое счастье быть первым русским городом, освобожденным от большевистского засилья силами исключительно русских добровольческих войск».
Первые послереволюционные месяцы и годы до сих пор во многом остаются белым пятном в истории России. Не стала в этом исключением и история Ставропольской губернии. Большинство из сохранившихся архивных материалов 1917–1919 годов недоступно и по сей день. А ведь именно в это время в обществе происходили процессы, результатом которых стала братоубийственная гражданская война. Знание и осмысление исторических фактов тех лет поучительны для современной российской жизни, особенно в таком многонациональном и полиэтническом регионе, как Северный Кавказ. В этой связи маленькая брошюра Сургучева представляет собой уникальный документ, исторический по своему качеству, публицистический по цели, философский по характеру и высокохудожественный по стилю и мастерству исполнения. С первых же строк революционно-воинствующая доктрина предстает как фактор разобщения народа: «Не работала почта. Не работал телеграф. Люди сидели, как на островах во время наводнения». Идеологи классовой и национальной вражды уподобляются Сургучевым тифозной вше, которая, ужалив однажды, неминуемо несет человеку, даже через очень продолжительное время, страшную болезнь и даже смерть. Он блестяще показывает как расслоение общества, политическое метание горожан в марте 1917 года через несколько месяцев перерастают в террор и насилие: «Я был три года на войне и видел немало страшных вещей… Много пришлось мне на белом свете видеть видов, но последняя ночь 17-го года и первые минуты 18-го – это самое страшное, что я когда-нибудь переживал». Во время Гражданской войны Сургучев сотрудничал с так называемым Белым движением (деникинской армией), печатался в донских и крымских периодических изданиях, осуждая всякое проявление бессмысленного насилия и ужасы гражданской братоубийственной войны. После этого писателю оставалось только эмигрировать.
В 1920 Сургучев навсегда покинул Россию. Эмигрантская судьба его типична для русского литератора. Вначале он жил в Константинополе, а в августе 1921 года из Турции переехал в Прагу, где стал одним из руководителей Русского камерного театра, поставившего все его пьесы, и членом созданного здесь Союза русских писателей и журналистов (вместе с М. Цветаевой, А. Аверченко и другими). Затем перебрался в Париж.
В мировой литературе нередки случаи, когда чужбина становилась второй родиной человека если не в житейском, то в творческом плане. Сургучева же, который и в России при самых благоприятных обстоятельствах чувствовал себя чужим вне родного города, эмиграция лишала смысла жизни. Нет, он не впал в отчаяние. Будучи человеком верующим, общительным и деятельным, Сургучев пытался найти себя в чужом краю. Как и всякий изгнанник, он боролся за реальность своего существования, порой втягиваясь в межэмигрантские интриги, чтобы вернуть себе значимость, уважение и былой авторитет как среди собратьев-эмигрантов, так и среди литераторов-французов. В уста одного из персонажей пьесы «Реки вавилонские» (1922), отразившей его константинопольские впечатления, он включил явно автобиографический монолог: «Сказать тебе по секрету, я был оставлен при факультете восточных языков для подготовки к профессорскому званию. Уже в приват-доцентуру проходил. По кафедре монгольской словесности. А потом как закрутило, понесло, – Господи! И мысли мои – теперь другие, и чувства мои – другие, и запросы к жизни – другие. Стал я мелок, мыслю как идиот, нет гордости, пропали нервы… И только иногда, вот в такие великолепные дни, вспоминается Петербургский университет, длинный коридор, навощенные полы, библиотека, накопленные материалы к магистерской диссертации, сады Васильевского острова, Средний проспект… И опять хочется работать, жить, полюбить какую-нибудь девушку… Хоть без взаимности, но полюбить, чувствовать себя человеком…»
Илья Дмитриевич не мог жить без театра. Он полагал, что именно в драматургических, то есть рассчитанных также на режиссерско-актерское мастерство жанрах возможно достичь максимальной «рельефности, скульптурности, полной выразительности». В Париже, на улице Гужон, им был создан «Театр без занавеса», где шли водевили, миниатюры, балетные интермедии. Здесь выступали певцы и музыканты, свои произведения представляли публике писатели и поэты, сам Сургучев читал свои новые рассказы, играл в пьесе А. Аверченко «Старики». На сценах Парижа были популярны его дореволюционные пьесы «Торговый дом», «Осенние скрипки», а также «Реки вавилонские», «Игра» и ряд одноактных пьес, написанных в эмиграции.
Давно замечено, что в эмигрантской литературе преобладала тема тоски по утраченной Родине. Порой говорили, что, выехав за границу, писатели унесли на подошвах комочки земли из своих уездов, губерний, унесли с собою Отчизну, которую никакие неповторимые панорамы мира заменить не смогут. Ностальгия делала свое, и уже в 1927 году известный критик и книгоиздатель М. Цетлин характеризовал ситуацию, складывавшуюся в литературной среде эмиграции, следующим образом: «Как для восприятия электрического тока нужен особый вольтаж, так и художник может воспринять и переработать только впечатления соответственные его духовному «вольтажу». А он приспособлен «на Россию». Но литература, как все живое, пластична и многообразна. Ростки ее пробиваются и на неблагоприятной почве, готовы разрастись, несмотря на ностальгический скептицизм.
Сразу же после выхода повесть «Детские годы императора Николая II» была очень высоко оценена критикой. Приведем наиболее показательное и наиболее компетентное мнение о ней «одного из членов императорской фамилии»: «Замечательно, верно и хорошо, но… чуть-чуть просто и даже грубовато. Но так, что отбросьте эту грубоватость, и книга пропадет, станет льстивой, угодливой». Сегодня эта повесть – одно из самых популярных и издаваемых произведений писателя.
И в работе с историческим материалом Сургучев остался верен себе. В ткань повести невидимыми нитями вплетены ставропольские литературные байки, воспоминания о собственном детстве, об ощущениях праздника жизни на родной ставропольской земле, бывшего всегда высшим мерилом и судией для Ильи Дмитриевича Сургучева.
Последние годы жизни Сургучев был литературным советником журнала «Возрождение». «Рассказчик он был изумительный, – вспоминал его коллега И. Мартыновский-Опишня, – будь то анекдот или случай из жизни, он умел преподнести его слушателям, умел заставить слушать, затаив дыхание. В эмиграции он не стал пессимистом, нытиком, как многие писатели, оторванные от России, бодрость духа во всем до последней минуты сохранял он». Его жизнелюбие привлекало внимание зарубежных издателей и читателей: произведения писателя были переведены на европейские языки и неоднократно переиздавались, а пьесы с успехом шли на театральных сценах многих европейских театров.
В начале ноября 1956 г. Илья Дмитриевич попал в госпиталь Божон. Здесь он в последний раз встретился с друзьями, в последний раз любовался ночным Парижем. А 19 ноября 1956 года Ильи Дмитриевича Сургучева не стало. Похоронен он был на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа в предместье Парижа. Скромную могильную плиту украсили слова из его любимой пьесы «Осенние скрипки»: «…флейты весны, трубы лета…».
«В каждом художнике в какой-то мере есть пророк, и потому только будущее оценит его», – говорил Илья Сургучев. Лучшее из написанного им пережило время и ныне востребовано читающей публикой. Изучается и общественно-политический опыт писателя, его деятельность на благо России, родного края.
