Налоги — предмет очень чувствительный, и практически любой разговор о них заканчивается спором. Чаще других возникает моральная дискуссия о том, зачем вообще нужны налоги и что мы в принципе имеем право облагать налогами. Либералы, а особенно либертарианцы, считают, что налоги и вообще вмешательство государства в экономику нужно сокращать до минимума. Социалисты уверены, что вмешательство государства и высокие налоги — это совершенно нормально, потому что позволяет создавать общественные блага и помогать людям. Однако меня в любом споре подобного рода в первую очередь интересует следующий «позитивный вопрос»: каковы реальные последствия разных путей вмешательства государства в экономику? Такого рода прагматические соображения далеко не всегда принимаются во внимание, когда речь заходит о государственном регулировании и налогах.
Возьмем дискуссию о фиксированном подоходном налоге. Она очень часто выливается в обсуждение широких философских вопросов, а мне-то кажется, что здесь все довольно банально: чем проще и прозрачнее налог, тем он эффективнее. Поэтому оптимальный выход — фиксированный налог вроде российского подоходного. На практике плоская налоговая шкала зачастую оказывается более прогрессивной, чем любой прогрессивный налог. Особенно это важно для развивающихся стран с «точечной» администрацией, высоким коррупционным потенциалом или раздутым госаппаратом. В таких странах власти часто пытаются вводить очень сложные системы налогообложения, которые редко работают, потому что, с одной стороны, упускают самых богатых и влиятельных, а с другой — самых бедных. Больше всего от таких систем страдают те, кого проще всего отследить: средний класс, люди с постоянным доходом, работники самых передовых отраслей. Чем более современна компания, тем больше она старается соответствовать правилам — соответственно, тем проще ее отследить и тем чаще наказывается она и ее сотрудники. А люди, наделенные властью, могут избежать налогов — нелегально или получив легальные преференции. В итоге система провоцирует коррупцию и штрафует самые динамично развивающиеся элементы экономики.
Еще одна популярная сейчас тема — легализация наркотиков, за которую выступают крайние либералы и либертарианцы. У них на то есть несколько причин. Первая — моральная, они в принципе не считают, что наркотики — это плохо. Вторая причина — экономическая, они утверждают, что легализация является самым эффективным методом борьбы с наркоманией, ведь там, где есть запреты, наркотики все равно можно купить на каждом углу. К тому же чем более открытая в этом отношении страна, тем меньше в ней коррупции. Есть даже классическая статья нобелевского лауреата Гэри Беккера и его коллег Кевина Мерфи и Майкла Гроссмана, в которой они показывают, что при коррупции легализация и налогообложение наркотиков более эффективны, чем их запрет. Однако мне удалось перевернуть это утверждение и доказать обратное: если правительство уже коррумпировано, то эффективнее запретить, чем легализовать. Это вовсе не значит, что запрещать наркотики лучше, чем облагать их налогами. Просто, если смотреть на проблему с точки зрения математики, а не политики, получается, что в коррумпированной стране запрет создает такое количество проблем для производителя и продавца нелегальных благ, что уровень производства (и, соответственно, потребления) оказывается ниже, чем в коррумпированной стране, где запрета нет. Если производство легально, люди все равно будут платить взятки, чтобы платить меньше налогов, а значит, будут увеличивать и производство, чтобы оправдать затраты. Другое дело, что запрет подогревает коррупцию, и вам нужно всякий раз оценивать, считаете ли вы некое благо настолько вредным, чтобы его запретить.
Не менее важную роль моральная составляющая играет в спорах, связанных с государственным регулированием и защитой окружающей среды. Зачастую борьба за экологию провозглашается не только моральным императивом, но и экономической проблемой: загрязнение необходимо всеми силами ограничивать, поскольку оно приносит вред другим. Но с экономической точки зрения загрязнение окружающей среды — неизбежное следствие, побочный продукт человеческой жизнедеятельности, без него мы не можем производить необходимые блага. Суть в том, можем ли мы найти баланс между производством и загрязнением — в этом и заключается цель правильных налогов и правильного регулирования.
Типичный пример — попытки контролировать и облагать налогами производство нефтепродуктов на Западе: производство перемещается, например в Китай, где оно гораздо менее эффективно и больше загрязняет окружающую среду. В результате мы производим те же самые продукты, но с гораздо большими издержками. То же самое происходит в индустрии вторичной переработки США. Большие промышленные свалки считаются злом, поэтому американский мусор на кораблях отправляется в Китай. Загрязнение окружающей среды увеличивается за счет самих морских перевозок (корабли — едва ли не самый «грязный» вид транспорта), да и индустрия переработки в самом Китае тоже работает не идеально. Получается, что зачастую сохранить американские свалки — лучше для окружающей среды.
Проблема здесь не в налогообложении или регулировании как таковом, а в понимании того, зачем оно вообще нужно. Зачастую оно становится инструментом политических групп, которые исходят из своих моральных установок. И если для консерваторов по нравственным причинам приоритет — ограничение проституции и наркотиков, то для либералов — ограничение загрязнения окружающей среды. Но с точки зрения экономики одно ничуть не лучше другого, и при моральной мотивации высока вероятность принятия крайне неэффективных, а то и просто глупых мер.
Еще в 1970-х годах в США был принят закон, регулирующий средний расход топлива автомобилями у одного производителя, — Corporate Average Fuel Economy (CAFE). На мой взгляд, это один из самых глупых способов повысить энергоэффективность автомобилей. Он не утверждает, что автомобили должны быть более энергоэффективными, а требует, чтобы более энергоэффективной была средняя машина, выпускаемая тем или иным производителем. Допустим, ваша компания производит хорошие внедорожники. С точки зрения экономической эффективности именно на них она и должна сконцентрироваться. Но сделать этого она не может, потому что не будет соответствовать нормам CAFE: выбросы среднего автомобиля будут слишком велики. Поэтому часто такие компании выпускают никчемную легковушку и теряют на ней деньги, просто чтобы соответствовать стандарту и иметь возможность продавать внедорожники. В результате производится не просто больше машин, но больше плохих машин. Элементарный дополнительный налог в 10 центов на бензин, по‑моему, сработал бы гораздо лучше, чем CAFE. В этом, собственно, и состоит моя функция как экономиста. Если вы считаете, что наркотики — это плохо, я не буду вас отговаривать. Если вы считаете, что загрязнение среды — это плохо, я не буду вас переубеждать. Я попробую придумать оптимальный способ решения проблемы, который не только поможет всему миру, но и повысит эффективность правительства и снизит коррупцию.
При этом чем больше неэффективных барьеров вы создаете, тем больше появляется людей, которые на них наживаются. И они будут яростно бороться за то, чтобы их сохранить. Классический пример — жетоны таксистов в Нью-Йорке. Водить такси в этом городе можно только при наличии специального жетона, число которых за последние 50 лет практически не менялось. За полвека Нью-Йорк стал гораздо богаче и больше, но такси в городе осталось примерно столько же. Поэтому таксисты сегодня зарабатывают много денег, точнее — деньги зарабатывают хозяева жетонов. Продать их они, разумеется, готовы за сумму своего предполагаемого заработка. И когда городские власти в последний раз выпустили несколько жетонов таксиста, цены на них доходили до $500 000 за штуку (и это только за право водить такси — без учета всех прочих издержек в виде бензина, техобслуживания и собственно цены машины). В результате, когда ты становишься обладателем жетона, ты начинаешь повышать цену за поездку, чтобы его окупить.
Вот что происходит, когда применяется плохое регулирование. При этом иногда государство вводит такие высокие налоги, что они по сути своей являются запретом. И в итоге это может поменять пристрастия и привычки целой нации.
Вот вам пример: что пьют англичане? Пиво, ответите вы. Но так было далеко не всегда. Вплоть до XVII века у большинства жителей Англии не было четких предпочтений, они были бедны и пили местный алкоголь кустарного производства — фруктовое вино, виски, самогон. Четкие предпочтения были у аристократии, которая пила дорогое вино, импортируемое из Франции. В XVII веке торговля стала расти, и из Франции в Англию стали ввозить все больше и больше вина, в том числе и довольно дешевого. Это очень расстраивало протекционистов — у Британии был огромный торговый дефицит, — и они попытались поднять налоги, но это не снизило потребление вина, потому что особого выбора не было. Однако в 1689 году между двумя странами началась война, и на протяжении следующих 35 лет вино из Франции в Англию не поступало вовсе.
Конечно, было еще два места, из которых можно было привозить вино: во‑первых, Испания, но вино там было не такое хорошее, как во Франции; во‑вторых, Португалия, где вино на тот момент вообще практически не производили. Португальцы довольно быстро поняли, что к чему, но напиток у них получался довольно скверный. В Англию стали поставлять низкокачественное вино, причем в довольно небольших количествах, поскольку импортные пошлины были по‑прежнему высоки. В результате люди нашли альтернативу — пиво, и началась пивоваренная революция. До этого пиво в основном делали дома, но в 1700-х годах были изобретены современные пивоварни, которые производили доступное и качественное пиво промышленным способом. Вино практически полностью исчезло с английского рынка, а пивовары заработали кучу денег.
Но когда война кончилась, перспектива вернуться к свободной торговле с Францией очень огорчила ребят, производящих пиво. Они сказали: «Вы только подумайте, скольким людям это принесет вред!» Пивное лобби победило: Британия установила новые, супервысокие налоги на все вина, и в результате 95% французской продукции оказалось выкинуто с рынка. При этом обычно, когда речь идет о налоге, имеется в виду некая процентная величина: например, при 10-процентном налоге вы платите со стодолларовой бутылки $10. Но англичане обложили налогом не бутылки, а вино как жидкость, по объему. Представьте, что я беру по $10 за литр вина вне зависимости от его цены и качества. Какие сорта больше всего от этого пострадают? Разумеется, дешевые. То есть именно те, которые были способны конкурировать с пивом. На английскую аристократию это практически не повлияло, она продолжала покупать дорогие французские напитки. То же самое произошло с коньяком, продажи которого были ограничены, в результате чего англичане перешли на виски, джин и ром, поступавший из колоний. Английский средний класс вырос и сформировался без вина и коньяка, так что эта история — отчасти о том, как налоги сформировали британские вкусы.
Другая часть истории — о том, как британские власти стали заложниками ситуации. Уже в XIX веке, когда они решили вернуться к свободной торговле, они не могли этого сделать, потому что слишком велики были налоговые поступления от пивной индустрии. Они могли повышать налоги на пиво, угрожая в противном случае пустить на рынок вино. Но если бы они действительно его пустили, то вынуждены были бы понизить пивные налоги, и это могло стать очень существенным ударом по бюджету.
Я не изучал специально историю России, но уверен, что многие вещи, которые считаются исключительно русскими, тоже исторически связаны с различными правилами, установленными властью. Например картошка — ведь она была навязана сверху, в XIX веке существовали законы, обязующие крестьян ее выращивать, в результате чего случались даже знаменитые картофельные бунты. Но в итоге картошка прочно вошла в обиход. Что же касается алкогольных предпочтений россиян, то, мне кажется, в ближайшее время они способны значительно измениться. Посмотрите, цены на импортный алкоголь в ваших магазинах гораздо выше, чем на Западе, и причина тому — налоги, высокие импортные акцизы. Пока вкусы жителей России определяются местными производителями, но если бы у вас был свободный импорт алкоголя, лет через 25 мне было бы очень интересно посмотреть, какими бы стали «настоящие русские предпочтения».
Одно можно сказать почти наверняка: доля потребления крепких напитков будет падать. Когда страна становится богаче и в ней растет средний класс, люди начинают переходить с крепкого алкоголя на мягкий. Зачастую потребление крепких спиртных напитков продиктовано экономией: если у вас есть потребность в алкоголе, а он дорогой, то вы пьете его в самом концентрированном виде. Когда же вы богатеете, вам становится важен не только результат, но и процесс, вам уже не хочется просто напиваться, вам интересен вкус, запах и т. д. То же самое с едой: когда вы голодаете, вы можете съесть что угодно, и стараетесь есть максимально калорийные продукты — картошку, макароны, рис и хлеб. Но по мере того как вы богатеете, ваше меню расширяется — в нем появляется больше мяса, овощей, фруктов. Это естественный переход. И какие бы ни были местные традиции, предпочтения и обстоятельства, чем больше Россия интегрируется в мировую экономику и чем богаче она становится, тем большую долю в потреблении людей будут занимать мясо, фрукты, пиво и вино. Ну а это, в свою очередь, может привести к политическим проблемам, когда власти окажутся в заложниках у собственного протекционизма.
Читайте далее: Почему жизнь в чудовищных трущобах оказывается лучше, чем опрятная нищета на природе?
_________________________________________
Понравилась статья? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал esquire.ru на Яндекс.Дзен, чтобы видеть больше интересных материалов. А также делитесь нашими лучшими публикациями с друзьями в Facebook, Twitter и Instagram.
