-- Доктор, кажется я подхожу к тому самому возрасту, когда начинают одолевать ностальгические чувства.
Виктор Петрович, откинувшись на спинку своего мягкого кресла, пристально, с прищуром, посмотрел на своего собеседника. Это был парень, на вид, лет 18-20-ти, не более.
-- Я знаю, - продолжал молодой человек. - что в мои 27 лет это может показаться забавным или даже несколько странным. Но я чувствую именно это и ничего не могу с собою поделать.
-- Как же вы это чувствуете, позвольте спросить?
-- Я чувствую. И всё. Я чувствую ушедшие годы и мне горестно. Но горестно не за то, что случилось в эти годы. Об этом я не горюю. Горестно за то, чего не произошло. Но могло бы произойти.
-- Приведите пример.
-- Например... - парень мечтательно призадумался, побегав глазами туда сюда и обратив, в конечном итоге, свой взгляд на потолок. - Собака. Да. Собака, которой у меня не было, когда я был мальчиком и так нуждался в мохнатом друге. А родители не хотели.
-- Ну, вы ведь можете завести собаку сейчас? Верно?
-- Конечно, могу. Но, сейчас, понимаете, это уже совсем не то. Собака нужна была мне тогда, а не сейчас. Собака - это пробел в моей памяти и в жизни, который уже ничем не восполнить. Даже, если я заведу её сегодня… это будет совсем-совсем не то.
Доктор призадумался на некоторое время и, достав из ящика стола небольшую папку, перевёл взгляд на своего пациента. Пациент был несколько встревожен этим пристальным, оценивающим взглядом. Молчал. Не решаясь сменить тему, он терпеливо ждал совета доктора.
-- Знаете, кажется, я вполне вас могу понять. Мне хотелось бы рассказать вам историю. Об одном своём пациенте. Разумеется без реальных имён.
-- Все события вымышлены, все совпадения случайны?
-- Совершенно точно.
Доктор открыл папку, пробежал глазами по лежавшим в папке исписанным листам и неторопливо продолжил.
-- Когда мы говорили с ним о смысле жизни, он определял его так. Природой, на уровне инстинктов, нам определено ровно две задачи: выжить и передать свои гены потомству. Современное общество определило нам ещё одну задачу – достигнуть успеха. А сам человек, как личность, как единичная душа, более всего нуждается в счастье. Как-то так.
-- И в чём же заключалось «счастье», по его мнению?
-- Он не пояснял этого. Говорил, что «счастье» - это нечто, что человек может только почувствовать, но описать словами во всей полноте не сможет. Иррациональное понятие. В его жизни, как он сам считал, указанных смыслов и понятий уже давно не было. Природные, животные задачи не казались ему столь важными, а успех и счастье давно уже обходили его стороной.
Он ненавидел свою жизнь. Ненавидел за всю её несправедливость и подлость. Другим жизнь давала всё, а ему – ничего. В свои 30 лет он оставался полным неудачником: перебивался случайными работами, имея за плечами высшее образование, в то время как его одногодки делали карьеры, бизнесы. Он был на самом краю своей жизни. Отброшенный на обочину, никому не нужный, без друзей и подруг, одинокий и всеми забытый. Самой страшной его тайной было то, что в свои 30 лет, он оставался девственником.
Собеседник доктора слегка побледнел, зрачки его расширились, рот слегка открылся…
-- Как? Девственником? В 30 лет?
-- У него никогда не было девушки. Более того, он даже признавался, что ни разу в своей жизни не целовался. Даже самое простое прикосновение к молодой женщине было для него большой редкостью. И, вместе с тем, тайной несказанной радостью, уносившей его вечерами в мир фантазий и грёз.
-- Как же он жил с этим?
-- До 23-х лет его это беспокоило. По его словам – до слёз. Каждый отказ очередной девушки был для него ужаснейшей трагедией. Опытному человеку подобные капризы женщин не режут сердца, а вот… Сами понимаете, в его ситуации это было сродни концу света.
-- И что же? Неужели среди множества девушек не нашлось никого?
-- За всё это время лишь одна согласилась пойти с ним на свидание. И только на одно – он оказался ей совершенно не интересен как парень. Другие отказывали ему сразу, эта поманила его надеждой. Но никакая настойчивость, никакие ухаживания не помогли ему.
-- Наверное, он был дико уродлив или толст. Хотя, в общем-то, сколько упырей на улицах ходят под ручку с разными нимфами.
-- Не скажу, что он был уродлив – разве что худощав. Обычный парень, каких миллионы. Со своими тараканами в голове, разумеется. Парадоксальность ситуации заключалась ещё и в том, что противоположный пол, на самом деле, обращал на него внимание. Но это даже усугубляло его проблемы.
-- Как это?
-- Он говорил, что обращали внимание на него как раз таки женщины с видимыми изъянами: с явным лишним весом или же просто, на его взгляд, страшные, от которых, по его словам, шарахались все парни школы, где он учился. Ещё он замечал знаки внимания от женщин за сорок, что тоже воспринимал, почему-то, негативно.
-- Женщины за сорок. Какая мерзость!
-- Ну, почему вы так полагаете? Женщины за сорок, скажу вам по своему опыту, гораздо сексуальнее и, что немаловажно, ласковее, чем ваши ровесницы. Впрочем, это отвращение можно понять – ведь вы, возможно, подсознательно ассоциируете женщин этого возраста с вашей матерью.
Молодой человек скривил лицо, всеми силами демонстрируя отвращение.
-- И что же? Он нашёл утешение в объятиях, простите, такой вот…
-- Нет. Вовсе нет. Подобно вам, он отвергал саму такую мысль. Ему очень хотелось, чтобы его первый опыт был окружён романтикой, молодостью и красотой. Он полагал, что это событие не является чем-то рядовым, что оно должно запомниться ему на всю жизнь. Наверное, это нормальное желание любого человека, будь то женщина или мужчина. Каждый хочет сохранить добрую память о первой ночи, о первой любви. Однако именно это привело его к тому, что в свои 30 лет он так и не познал той любви. Не построил никаких отношений с противоположным полом. Даже простой поцелуй оставался для него совершенной загадкой.
-- Как же он жил с этим?
-- Смирился. Он отмечал краеугольным камнем своей жизни дату – 23 года. После 23-х лет, по его словам, о нём забыли даже сорокалетние женщины, не говоря уже о ровесницах с лишним весом. То, что до 23-х лет его мучало, разрывало изнутри, срослось с ним и стало частью его. Единственное, о чём он порою жалел, что если бы те, кто так жестоко отказывали ему, знали… Впрочем, он никогда и никому, кроме меня, так не решился признаться в этом. Совершенно зря, по моему мнению. Однако он искренне полагал и убеждал меня в том, что отказывавшие ему девушки были бы с ним ещё более жестоки. Они бы смеялись над ним и над его сокровенной проблемой.
-- Вы полагаете, что это было бы не так?
-- Думаю, что нет. Вы же понимаете, что в любом случае, нельзя строить отношения на обмане. Как бы там ни было, он пошёл по иному пути. Когда ему минуло 23, он оставил свои, и без того не очень активные, попытки завязать отношения, передав себя полностью «в руки судьбы». Будь что будет и всякое такое. И так снова шёл год за годом бестолковой, как он её называл, жизни. После выпуска из университета оказалось, что его профессия, несмотря на разрекламированность и амбициозность, не особо востребована. Да и плохо оплачивается. Его финансовое состояние становилось всё хуже и хуже. Всё, что у него было – лишь квартира покойной бабушки, где он жил отдельно от матери. Мать помогала ему и одновременно распекала за неудачливость.
-- Она знала о его проблеме?
-- Думаю, что догадывалась. Ведь с девушкой она его никогда не видела. Вообще, его мало что удерживало от сведения счётов с такой жизнью. Он боялся неизвестности и боли, а ещё ему было очень горько от сознания того, что он являлся единственным ребёнком в семье. Ведь получалось, что на нём прервётся весь его род. «Столько людей – говорил он, подразумевая своих прадедушек и прабабушек. – прожили такие непростые и откровенно тяжелые жизни, ради того, чтобы появился я. И что же? Всё?». Вот так, день за днём, он учился плыть по течению. Перестал плакать по ночам – на это нужно было много сил и энергии, которых у него больше не было. Он будто бы остановился. Ему стало лень жить. Он перестал читать книги, убираться в квартире, делать зарядку по утрам, ходить в спортзал. Тяжелее всего было каждое утро ходить на нелюбимую работу, где платили копейки, а выжимали все соки. Он, человек с квалификацией, образованный, начитанный, сгодился лишь для того, чтобы фасовать по ящикам какое-то дерьмо, а по выходным сторожить по ночам какие-то склады. Иногда, от щемящей внутренней тоски, он начинал делать всё, что угодно, чтобы его в очередной раз уволили – и, в конце концов, это случалось. Снова мать мучила его своими нравоучениями, часами распекая его по телефону или при личной встрече. Она испытывала от этого скрытое садистское, по его мнению, наслаждение. Наругавшись, сорвав на сыне всё накопленное зло, ей было легче жить и плыть по течению дальше. Он ненавидел её. В тайне обвинял её во всех своих неудачах и проблемах. В том числе и своей главной проблеме. Скажу вам как специалист – частично он прав. Она воспитала его таким.
-- И… неужели он так и не нашёл никакого выхода?
-- Нашёл. После 23-х лет его жизнь превратилась в одну большую ложь и притворство. Он стал, по его словам, неистово врать, чего раньше не делал. Обильное враньё оказалось крайне сложным делом. Он приводил в пример одного своего знакомого, который, по всей видимости, также был девственником, но врал о своём первом опыте. Врал столь неумело, что вызывал смех даже у нашего героя. Поэтому, наш герой тренировался врать. Он заводил знакомства с разными людьми, в основном своего пола и возраста, и врал-врал-врал. Сложнее всего, по его словам, было врать о том, чего ты не знаешь. О том, чего на самом деле, чего у тебя никогда не было. Не можешь описать ни внятных ощущений, ни запахов, ни реакций людей. Самые простые взаимоотношения, взаимодействия, знакомые многим лет с 13-ти, 23-хлетнему парню оказывались незнакомы.
-- То есть, знания не могли заменить опыт? – с интересом спросил доктора молодой человек.
-- Частично всё же могли. Он помалкивал о том, чего не знал наверняка, чтобы не выдать себя. Никогда не заикался о мнимом разнообразии своей половой жизни. Из опыта общения с другими людьми он знал, что сюжет порнографических фильмов и нереальные фантазии на их почве легко узнать. Как правило, в реальной жизни секс совершенно иной. Скучный и в миссионерской позе. Ему придают сладость лишь взаимные чувства, не всегда чисто сексуального спектра. «В порно всё красиво и без запахов – говорил мне он. – в то время как в реальной жизни тот же пресловутый анал сопровождается отвратительной вонью, наполняющей комнату; большой половой орган вызывает скорее боль и страх, чем желание, а жалкий «минет» - это противно и не каждая, далеко не каждая согласится «взять в рот». По крайней мере, вот так сразу, как иной раз рассказывают. Однако, девственникам-лгунишкам всё это, как правило, неведомо». Ещё он говорил, что многие его собеседники подросткового и более старшего возраста, не зная толком, что такое клитор, непереставая рассказывают о том, как якобы имеют девчонок во все дырки на первом же свидании, чем с потрохами выдают себя.
-- И он совершенно не испытывал угрызений совести от своей лжи?
-- Наверное, всё же испытывал, рассказав мне об этом обо всём. Он рассказывал также о своём знакомом девственнике-лжеце, который настолько стеснялся своей собственной лжи, что даже в своих фантазиях, выдаваемых за правду, не мог позволить себе проникновения в женскую вагину, ограничиваясь лишь взаимными оральными ласками. Все, по его словам, посмеивались над этим девственником, а он и не понимал, в чём же причина такого неуспеха его лжи.
-- Быть может, вместо всего это стоило… ну я там не знаю… проститутку?
Доктор улыбнулся.
-- Он провидческим тоном отвечал на это, что ожидал подобных предложений и более того, знал даже некоторые адреса и телефоны. Но сознательно отказывался от этого по той же причине, что и от женщин старше 40-ка. Он хотел любви, а секс без любви, для него был «грехом». Подобно вам, мой друг, он считал, что в его жизни есть невосполнимый пробел. Что он никогда уже не испытает этой подростковой влюблённости, этой гордости вчерашнего девственника. Что он никогда уже не станет полноценным мужчиной. Что, возможно, этот первый сексуальный опыт нужен был ему именно тогда, лет в 15. Именно в то время, а не теперь… в 30-ть…
Доктор взял паузу. Его длинная недосказанная история подходила к концу. Из приоткрытого окна в душную комнату то и дело врывался лёгкий августовский ветерок, колыхавший прозрачную, кружевную занавеску. Молодой собеседник доктора был в нетерпении, однако тоже, как и доктор, пока что сохранял молчание. Доктор ещё раз взглянул на открытую папку, лежавшую на столе. Через мгновение в его руках оказалась некая фотография.
-- Доктор, я хотел бы признаться. – сказал молодой человек. – Когда я говорил о собаке, я имел ввиду не собаку. Я имел ввиду…
-- Я знаю. Я увидел это в ваших глазах с первых минут нашего с вами знакомства.
-- Скажите, умоляю, чем кончилась история этого человека? Всё ли у него хорошо? Вы понимаете, для меня это… важно. Очень важно.
Виктор Петрович снова посмотрел на фотографию, которую теребил в руках. На ней молодой человек 23-х лет и его приятели праздновали выпуск из мединститута. Далёкий 1992 год. Он чуть улыбнулся и положил фото назад в папку, закрыл её и убрал в ящик. Пациент напряжённо, умоляюще смотрел на врача. Врач же, задумавшись в последний раз, перед тем как сказать свои последние слова, рассмеялся. Его лицо расплылось в тёплой, блаженной неге. Успокоившись, он твёрдо посмотрел на своего собеседника.
-- Этот человек перед вами.
