"Шел второй день проката нашумевшего фильма-продолжения про Женю Лукашина, который в далеком 75-м улетел в Ленинград вместо Павлика.
Актеры те же, только старше на тридцать лет. Уставшие лица, голоса с потрескиванием, будто звук старого радиоприемника, игра – не игра, а представление, и сплошные рекламные паузы, которые утомили под конец до тошноты. Да, поп-корн тоже присутствовал, но интерес к продолжению киношедевра семидесятых прошлого века перевесил отвращение к ведрам с воздушной кукурузой.
Лада смотрела фильм рассеянно, больше думая не об отсутствии игры великих и не очень великих актеров, а о том, что майонез, который рекламирует актриса, полное г…, м-м-м-м-м… Дерьмо полное! И уж для новогоднего салата совсем не годится. Вкус, знаете ли, не праздничный будет у салата с таким … майонезом!
Вот так она размышляла о своем, глядя на вялый сюжет, и вдруг услышала фразу, от которой вздрогнула, и почувствовала, как руки, ноги и спина покрылись пупырышками – «гусиной кожей».
То был заключительный монолог героя, ее любимого Жени Лукашина, постаревшего в кино и в жизни на целых три десятка лет:
- У любви нет прошедшего времени…
Лада охнула и вцепилась в руку Веронички.
* * *
Лада никогда не писала стихов. Даже в юном возрасте, когда все девочки пишут стихи, даже когда была безумно влюблена в своего Сережу Долинина.
А вот когда не стало Глеба Стрелецкого, ей писалось. Причем, как будто не по ее воле. Вдруг начинали накатывать какие-то стройные предложения, которые нужно было только записать. И она записывала.
Это были даже не стихи, а какие-то рифмованные разговоры. С Глебом…
Как будто он при жизни не успел сказать ей все, что хотел, и, уйдя туда, откуда не возвращаются, пытался таким способом договорить. Это длилось примерно до сорокового дня, а потом, как отрезало.
Стихов было много, и с тем, что написалось, надо было что-то делать. Лада решила, что напишет книжку. Не для публикации, не для читателей. Просто для себя. На память.
Книжка писалась тяжело. Каждое слово давалось с трудом. Она тогда сама была не живой, только почему-то продолжала ходить, дышать, говорить. Каждое слово о Глебе прорывалось на волю вместе со слезами.
Книжка так и не была написана. Ну, разве что она разложила в нужном порядке стихи. И придумала название для книжки: «У любви нет прошедшего времени…»
Она никому не рассказывала о том, что в столе у нее хранится ненаписанная книжка. Никто из ее окружения не знал, что у ненаписанной книжки есть название – «У любви нет прошедшего времени…»
Только она одна знала, как родилось это название. Она не сняла его с потолка, вот такое вот, готовенькое, в котором заложен красивый ритм и мудрый смысл. Изначально была мысль, длинная, корявая из-за плохо держащихся друг за друга слов. Она долго крутила их: выбрасывала одни, добавляла другие, отсекала лишнее, прицепляла нужное. И в какой-то момент из остатков – всего пяти слов, сохранившихся после художественного выпиливания из корявой, как старое дерево, фразы, родилось оно – «У любви нет прошедшего времени…»
Есть в природе что-то необъяснимое, вроде коллективного разума муравьев. А чем иначе объяснить, что кто-то буквально из воздуха выхватил эту искусно вырезанную, отполированную, приготовленную сыграть свою роль в новом произведении, да так и не востребованную, фразу, которая без дела пылилась в старой тетради Лады Стрелецкой. Она билась с этим названием, оттачивала его до совершенства, а потом забросила за ненадобностью в дальний угол. А кто-то, буквально из воздуха, только руку протянул и взял ее, готовую, переспевшую, едва не лопнувшую от обиды за отставку. И актер выучил фразу: «Кто это сказал: «У любви нет прошедшего времени…»?, и Лада чуть не крикнула в полутемном зале: «Я!!! Это я сказала…»
И за эту фразу она простила, что у кого-то спустя тридцать лет родился этот «кинонешедевр». Конечно, не шедевр, в отличие от того, первого, который до сих пор все ждут с нетерпением перед Новым годом. Куда уж этой поделке кустарной, приправленной майонезом. Не спасли и лица, хоть и постаревшие, но узнаваемые. Не спасла и песня примадонны эстрады в дуэте с дочкой, хоть и отзвучала на титрах сильно и нежно. Потом Лада в опусе какого-то кинокритика прочитала о ней: «саундтрек из блокбастера…»
Саундтрек из блокбастера, а не песня из кинофильма. И поп-корна побольше! С майонезом пойдет!
А фраза гениальная. У любви и в самом деле нет прошедшего времени…"
Отрывок из романа "Четыре подковы белого мерина"
Поверьте на слово, именно так все и было. Эта фраза, которую я буквально выстроила, да что там "выстроила" - выстрадала! - году так в 98-м прошлого века, для своей книжки, которая так и провалялась в столе, вдруг прозвучала в фильме "Ирония судьбы...Продолжение". Никто у меня ее не воровал, никто не подсмотрел ее в моих черновиках. Просто она, такая красивая и ладная, буквально витала в воздухе! Ей жить хотелось, а я ее в жизнь не пускала, вот она и ... упорхнула! А мне надо было как-то все это пережить, и я эту историю взяла в свой роман, дав таким образом ей жизнь.
