Че́сть, справедли́вость, благоро́дство,
Ушло́ у все́х на да́льний пла́н.
Кова́рство, жа́дность, вероло́мство,
Уже́ совсе́м не ка́к изъя́н.
Престу́пный ми́р смени́л окра́ску,
Был чёрный, ста́л хамелео́н.
Сорва́л оска́ла во́лка ма́ску,
Оде́л костю́м за миллио́н.
В се́рых потёртых телогре́йках,
Иде́й осно́вы создава́лись.
На замусо́ленных скаме́йках,
В бара́ках ла́герных кова́лись.
Одни́м из э́тих корифе́ев,
Бобру́йский Во́р был, Ле́в Бельмо́.
Позна́вший го́речи евре́ев,
Раба́, не при́нявший ярмо́.
Роди́лся он в два́дцать восьмо́м,
Семья́ счита́лась многоде́тной.
На Инвали́дской бы́л их до́м,
Жи́знь не счита́лась их безбе́дной.
Двои́х в младе́нчестве сестрёнок,
Сме́рть забрала́ у Лёвы в де́тстве.
И́мя одно́й из те́х девчо́нок,
До́чке он да́л свое́й в насле́дство.
Бра́т ста́рший Фёдор па́л от пу́ли,
На инкасса́торов он шёл.
С Ро́зой сестро́й, вдвоём рискну́ли,
Но ВО́ХРа вы́стрел произвёл.
Узна́вший о налёте Лёва,
К фина́лу в ка́ссу ли́шь примча́лся.
Смекну́в кака́я обстано́ва,
С сестро́й отту́да он сорва́лся.
Не избежа́ли пригово́ра,
Вдвоём тогда́ их осуди́ли.
Де́вять годко́в от прокуро́ра,
Ро́зе за э́то прилепи́ли.
Лёва пошёл за парово́за,
За бра́та и за того́ па́рня.
Не жда́л друго́го он прогно́за,
На на́рах был он регуля́рно.
В войну́ пропа́л мла́дший брат Я́ков,
Пя́ть лет тому́ бы́ло от ро́ду.
Спустя́ года́, сре́дь медхала́тов,
Эпште́йн его́, встре́тил похо́ду.
Тот же от бра́та открести́лся,
Хо́ть и́мя о́тчество совпа́ли.
Вра́ч уголо́вников стыди́лся,
И свя́зь родня́ с ни́м не призна́ли.
Одна́ко мы перескочи́ли,
Всё де́тство по́ца с Инвали́дской.
С Фе́дькой гуля́ть они ходи́ли,
И нра́в мальчи́шек был банди́тский.
Кра́ли друзья́ сло́вно бы в ша́лость,
Жу́ть на люде́й не наводи́ли.
Мальца́м нужна́ то была́ ма́лость,
И па́льцем пре́дки ли́шь грози́ли.
Война́ пришла́ в Бобру́йск нежда́нно,
Оте́ц от бро́ни отказа́лся.
Ушёл на фро́нт Ио́сиф рья́но,
Как доброво́лец записа́лся.
Был спиртзаво́да он нача́льник,
Води́тель кля́тву ему́ да́л.
Е́сли прийдёт фаши́ст-оха́льник,
Семью́ что́б тот его́ спаса́л.
При́был деса́нт неме́цкий ско́ро,
Лёва реши́л та́ки смотре́ть.
Семью́ спаса́ли в э́ту по́ру,
Ему́ за ни́ми не успе́ть.
В эвакуа́цию с обо́зом,
Пошёл пешко́м тогда́ мальчи́шка.
Наро́д был сло́вно под гипно́зом,
Тя́жко совсе́м грудны́м дети́шкам.
Их оставля́ли вдо́ль доро́ги,
Спасти́сь хоте́лось матеря́м.
Уро́к усво́ил Лёва стро́гий,
Всё добыва́ть он до́лжен са́м.
За ма́мой всле́д и за сестро́й,
Эпште́йн добра́лся до Ташке́нта.
Там отточи́л он на́вык сво́й,
Писа́ть карма́ны у клие́нта.
Арбу́з с бахчи́, бу́лка с прила́вка,
Лёва на ры́нке промышля́л.
Подспо́рьем во́ру была́ да́вка,
Одна́ко ме́нт всё же пойма́л.
Лёве годи́шник тогда́ да́ли,
В "го́роде хле́ба" тылово́м.
На малоле́тку заката́ли,
Его́ в году́ со́рок второ́м.
В спе́цдетский до́м Ро́за попа́ла,
Сестру́ иска́л Эпште́йн всё вре́мя
Когда́ нашёл, то с ним сбежа́ла,
Ма́ть же счита́ла э́то бре́мя.
Лев объясни́л тогда́ Софи́и,
Что бу́дет он в семье́ добы́тчик.
Не гля́дя на перепити́и,
Ма́ть убеди́л её люби́мчик.
Войне́ коне́ц уже́ был бли́зок,
Эпште́йн домо́й заторопи́лся.
К те́м кто́ жи́л во́льно, без пропи́сок,
В пути́ к цыга́нам он приби́лся.
С те́х по́р люби́мым ста́л наро́д,
Пе́сней и пля́ской знамени́тый.
И не счита́л, что э́то сбро́д,
А до́брый лю́д, с душо́й откры́той.
Та́бор дошёл почти́ до По́льши,
Но вно́вь судьба́ Лёву плени́ла.
Карма́н изба́вил он от но́ши,
Тюрьма́ за ни́м две́ри закры́ла.
Слу́чай тако́й там приключи́лся,
Оди́н вдру́г ти́фом заболе́л.
И во́т пока́ зэка́ лечи́лся,
Па́йку его́ никто́ не е́л.
Но обнару́жилась пропа́жа,
Ку́рд кры́сил хле́б того́ больно́го.
Культёй ау́кнулася кра́жа,
Отсёк лопа́той дла́нь дурно́го.
Ка́к-то к ни́м в ка́меру вое́нный,
Зашёл с инспе́кциею, бро́ский.
Узна́в, что зде́сь карма́нник пле́нный,
Освободи́л их, Рокоссо́вский.
Ве́дь кра́ли бо́льше с голоду́хи,
И выжива́ли как могли́.
В стране́ страда́вшей от разру́хи,
Не все́ в дово́льствии росли́.
Не ра́з пото́м Лёву хвата́ли,
И из по́д стра́жи он скрыва́лся
Менты́ приме́той облада́ли,
За что́ Бельмо́м и прозыва́лся.
В де́тстве снежко́м его́ прия́тель,
Гла́з повреди́ть суме́л игра́ясь.
Фо́тки заме́тной облада́тель,
Лёва терпи́л ходи́л чура́ясь.
Писа́ка был он первокла́ссный,
И во́т исто́рия из жи́зни.
Как фраерну́лся ло́х уша́стый,
Ещё в то́й ста́линской отчи́зне.
Кати́л на ма́рочке карма́нник,
Люде́й ощу́пывал глаза́ми.
Сиде́л в конце́ его́ избра́нник,
Прикры́в карма́н слегка́ клешня́ми.
Взгля́ды их встре́тились случа́йно,
Же́ртва бахва́льство показа́ла.
Лёва небре́жно максима́льно,
Пошёл навстре́чу капита́ла.
Тряхну́л трамва́й на остано́вке,
И пассажи́ров все́х качну́ло.
Благодаря́ свое́й сноро́вке,
Черда́к взлохма́тить фортану́ло.
Фи́гу сложи́л терпи́ла ще́рясь,
Когда́ Эпште́йн сало́н поки́нул.
В пропа́же не удостове́рясь,
Во́р от него́ с добы́чей сги́нул.
Заплы́л надо́лго всё же Лёва,
На севера́ эта́п погна́ли.
Жи́знь в лагеря́х была суро́ва,
Воро́в и су́к менты́ стравля́ли.
На пересы́лке их собра́ли,
Сучня́ прави́ловку чини́ла.
В ре́льсу уда́рить предлага́ли,
Зако́нных э́тим изводи́ла.
Кто́ ударя́л безмо́лвно в стра́хе,
И́ли силко́м к не́й подводи́лся.
Оди́н парни́шка ли́шь на взма́хе,
С тира́дой зво́нкой обрати́лся.
Ва́м не согну́ть и не заста́вить,
Во́ра прика́зы выполня́ть.
Не ве́к уда́стся ва́м зде́сь пра́вить,
Людско́е бля́ди не уня́ть.
Зато́чкой в се́рдце ему́ ткну́ли,
Эта́п в волне́нии подня́лся.
Менты́ спекта́кль тот сверну́ли,
И по бара́кам зэ́к пода́лся.
Но́чью не мо́г Лёва усну́ть,
Поги́бший па́рень ему́ сни́лся.
Осознава́я ша́га жу́ть,
Эпште́йн во всём определи́лся.
Подня́лся ти́хо он со шко́нки,
Смочи́л водо́ю полоте́нце.
К су́чьей прошёл он головёнке
И задуши́л и́м отщепе́нца.
Пошла́ резня́ пото́м в бара́ке,
ВО́ХРы наря́д их ли́шь уня́л.
В конде́й попа́лся по́сле дра́ки,
И вно́вь эта́п его́ погна́л.
На Колыме́ жда́л ла́герь чёрный,
Воро́в костя́к там находи́лся.
На разгово́р к су́кам разбо́рный,
Эпште́йн без стра́ха появи́лся.
Был диало́г скоре́й предъя́вой
Толпо́й на Лёву налете́ли.
За удушённого распра́вой,
Те отомсти́ть ему́ хоте́ли.
Эпште́йна в шка́ф они́ закры́ли,
И со второ́го этажа́.
Сбро́сить ту ка́псулу реши́ли,
В клифте́ из до́сок разможжа́.
Лёва оста́лся невриди́мым,
Но с постано́вой не смири́лся.
На́д беспреде́лом их твори́мым,
Войны́ огнём воспламени́лся.
Пя́ть дне́й с зато́чками в рука́х,
Ду́ш два́дцать с ни́м в бара́ке бы́ло.
Гото́вясь дра́ться в пу́х и пра́х,
Две́рь ополче́ние закры́ло.
Пошли́ маля́вы по кичма́нам,
На Колыме́ Во́ры восста́ли.
Шу́м был не ну́жен мусора́м,
И су́к из ла́геря нагна́ли.
Я́шка Колы́мский с Кероси́ном,
Эпште́йна Льва коронова́ли.
Призна́ли все́м престу́пным ми́ром,
Эзо́пом Жу́лика прозва́ли.
Почти́ тридца́тник за забо́ром,
В бля́дских и су́чьих лагеря́х.
На Джелгале́ сиде́л в осо́бом,
Вселя́лся в сме́ртников та́м стра́х.
Де́ло враче́й и им подо́бных,
Евре́ев в зо́ны привело́.
Опе́ка ли́шь Воро́в зако́нных,
От истребле́ния спасло́.
Отки́нулся в шестидеся́тых,
Лёва Эпште́йн сло́вно стари́к.
От испыта́ний все́х прокля́тых,
Уста́л ГУЛА́Га выпускни́к.
Одну́ нако́лку на предпле́чьи,
Носи́л зако́нник незаме́тно.
Мечта́л с наде́ждой он о встре́че,
С то́й кто́ полю́бит беззаве́тно.
В Ми́нском кафе́ Вор, Театра́льном,
Встре́тил певи́цу Агриппи́ну.
И в се́рдце Жу́лика страда́льном,
Зажёг любви́ на ве́к лучи́ну.
Сы́ну её Ле́в ста́л отцо́м,
Пообеща́л бо́льше не ся́дет.
Он бы́л давно́ не огольцо́м,
Карма́н писа́ть реши́л что хва́тит.
До́чь родила́ ему́ Светла́ну,
В не́й он души́ свое́й не ча́ял.
Привлёк её Ле́в к рестора́ну,
Где ку́льт иску́сства ча́сто пра́вил.
Иска́л отца́ захороне́нье,
Эпште́йн практи́чески всю́ жи́знь.
Найдя́ его́ ка́к избавле́нье,
О́н не устра́ивал там три́зн.
Зде́сь штрафника́м бы́л монуме́нт,
Бра́тской моги́ле посвящённый.
Це́лым оста́лся ли́шь фрагме́нт,
Ванда́лом по́длым разгромлённый.
Возвёл он там мемориа́л,
В па́мять отцу́ и все́м поги́бшим.
Не ра́ди чьмх-ни́будь похва́л,
Отва́гу сме́ртью подтверди́вшим
Почётным жи́телем посёлка,
За э́тот вкла́д его́ назва́ли.
От вла́сти ме́ньше бы́ло толка,
Че́м от Вора́ они́ узна́ли.
Реша́л вопро́сы он и спо́ры,
Среди́ братвы́ и умоля́вших.
Как Соломо́н гаси́л раздо́ры,
Банди́тов по́пусту стреля́вших.
Мно́гим помо́г он из бомо́нда,
В лихо́е вре́мя девяно́стых.
Ли́шь справедли́вость как уго́да,
Ему́ в борьбе́ люде́й беско́стных.
К Оли́мпу Чи́рика и Би́рю,
Эпште́йн подня́л свои́м реше́ньем.
Оди́н из ни́х поздне́е ги́рю,
К нога́м подве́сил самомне́ньем.
Случи́лось э́то в нулевы́е,
Над протэже́ ла́герь мая́чил.
Спасти́ его́ сочли́ блатны́е,
Обща́к на по́мощь предназна́чил.
Ка́ссу собра́ли, да́же сли́шком,
Лёва оста́ткам вы́брал пу́ть.
Кому́ свети́ла ра́ньше вы́шка,
Реши́л копе́йки тусану́ть.
Бельмо́ бы́л ста́рый каторжа́нин,
В обща́к он ру́ку не сова́л.
Свято́й оте́ц, не прихожа́нин,
За со́весть, че́сть сла́ву сниска́л.
Одна́ко Лёве предъяви́ли,
Бу́дто лавэ́ он крысану́л.
При́ встре́че го́лову проби́ли,
Не вня́ли "но́вые" посу́л.
Хаса́н, земля́ ему́ пу́сть пу́хом,
Сказа́л пока́яться ему́.
Эпште́йн был ста́р, но си́льный ду́хом,
Счита́л что́ э́то ни к чему́.
В се́мьдесят се́мь Лёвы не ста́ло,
Ушёл с больни́чной Жу́лик шко́нки.
Страна́ эпо́ху потеря́ла,
Заду́ли пла́мя в нём подо́нки.
