Лёхиной школе не нравится, как он учится. Точнее – как он не учится. Уже и класс маленький, и учительница чудесная, и программа адаптированная, а он всё равно спит – то на парте, то под партой. Иногда вроде как включается, но ненадолго. И всё ему очень трудно. Прочесть строчку – целое испытание. Написать строчку и подавно. Час будет писать, весь изноется и в каждом слове насажает ошибок.
– Идите, – говорят, – снова на комиссию. Пусть Алексею какую-то другую программу подберут. Ещё более адаптированную.
Я вздохнула, записалась. И мы пошли.
Комиссия – три дамы: психолог, логопед, психиатр. Они прочитали всё, что написала про Лёху его школьная учительница, изучили больничные выписки и анамнез. И стали задавать Лёхе всякие вопросы. А также просили его сделать всякие задания. Прочитать то, написать это, составить рассказ по картинкам, убрать лишнее, добавить недостающее. Давай, Лёшенька, соображай, старайся!
Да уж, думаю, раньше не мог, зато сейчас вдруг засоображает как миленький.
Но Лёха внезапно как включится! Ему захотелось понравиться дамам, и он принялся за всё с таким драйвом, как будто для него это самое привычное дело. И прочитал, и написал, и рассказал. И даже без особых ошибок. И на все вопросы ответил так обстоятельно, что аж неловко. Не всегда правильно, зато весьма многословно.
– Какая у Алексея прекрасная речь! – сказали дамы. – У вас тут написано, что у него алалия, дизартрия – но где же тут алалия и дизартрия, мы вообще проблем не видим. Какие сложные он строит предложения и как аккуратно произносит все звуки!
Лёха был горд собой и сиял. А я совершенно растерялась.
– Написано, опять же, что у ребенка СДВГ, но где же тут СДВГ? Он совершено спокойно сидит, собран, не отвлекается, на всё отвечает.
– Эээ… видимо, в школе всё иначе? – пробормотала я.
– Ты любишь школу, Алёша? – спросила психолог.
– Очень люблю! – радостно ответил Лёха. – Мне сегодня поставили пятёрки по всем предметам. Я лучше всех учусь по математике и читаю тоже лучше всех.
– Ты, кажется, ещё и похвастаться любишь? – спросила психолог.
– Это как? – озадачился Лёха.
– Эээээ… – сказала я. – Погодите, но нас ведь именно школа направила? Если б не было проблем, зачем бы мы пришли?
– Я всё понимаю, – ответила психиатр. – Но мы-то видим то, что видим. Пожалуй, мы вас к другому доктору запишем. Видимо, тут что-то с волей и мотивацией.
– Видимо! – сказала я.
– Алёшенька, – ласково сказала психиатр, – давай с тобой напоследок ещё немного побеседуем. Отгадай вот такую загадку: чем самолёт отличается от птицы?
Лёха задумался.
– Они умеют летать, – сказал он.
– Это сходство. А различие?
– У них есть крылья.
– Это тоже сходство. А чем они отличаются, Алёша? Что у них разное?
– Самолёт не сидит на ветке, – сказал Лёха. – Он даже на крыше не сидит. А птица сидит.
– А почему?
– Потому что самолёт тяжелый, а птица лёгкая.
– А ещё почему?
– Потому что у самолёта нет лап. Как бы он сидел на ветке?
– Ну, у него колесики есть, да?
– Вот! А у птицы колесиков нет! – воскликнул Лёха.
– А ещё чем они отличаются?
– У самолёта нет клюва, – сказал Лёха. – И хвоста нет.
– Нет, ну почему, хвост есть, – возразила психиатр.
– Да, но он не может его поднимать и распушать, как птица. Он не может двигать своим хвостом.
– А почему? – спросила психиатр. – Почему он не может им двигать?
– Потому что у него нет такого механизма, – ответил Лёха. – Если б был, он бы двигал.
– А у птицы есть механизм?
– Зачем ей механизм? Она и так им может махать. И хвостом. И крыльями. А! Вот ещё отличие. Самолёт не машет крыльями, а птица машет.
– А почему птица машет, а самолёт нет?
– Ну я ж сказал! – с досадой ответил Лёха. – Механизма у него нет.
– Алёша, ну хорошо. Давай другой вопрос, – сказала психиатр. – Вот пупс и маленький ребенок. Чем они отличаются?
– Пупс меньше, – ответил Лёха.
– Ну, бывают и большие пупсы.
– Ну да. Но обычно дети больше, чем пупсы. И дети могут сами стоять.
– Маленькие дети не могут, – сказала психиатр.
– Ну пупсы вообще не могут, даже большие.
– Отчего же, некоторые пупсы очень устойчивые. Какие ещё отличия?
– У детей движутся руки и ноги! А у пупсов нет.
– У некоторых пупсов движутся.
– Да, но дети гораздо более… энергичны! – сказал Лёха.
– Бывают и заводные пупсы, – ответила психиатр, – заведёшь их ключом – и они будут очень энергичны. Или на батарейках.
– Батарейки быстро садятся, – тоном знатока сказал Лёха.
– Ничего, можно подзарядить или купить новые.
– Ага, как же. Мама не даёт новые. Говорит, это дорого – менять в игрушках батарейки. У меня была одна машинка на пульте…
– Алёша, погоди, – перебила психиатр. – Давай вернёмся к детям и пупсам. В чём их отличие? Пупсам нужны батарейки, чтобы двигаться, а детям…
– … детям батарейки не нужны, – послушно продолжил Лёха.
– А почему? – спросила психиатр.
– Потому что они и так движутся! Без батареек!
– Алёшенька, дети живые, а пупсы нет, – сказала психиатр. – Это главное отличие. Понимаешь?
– А! Ну да, – согласился Лёха.
– Вернёмся к птице и самолету. Так какое главное отличие между самолётом и птицей?
Лёха задумался. Все дамы смотрели на него с неподдельным интересом.
– Понял, – сказал Лёха. – Нет ногтей?
– Каких ногтей? – недоуменно спросила психиатр. – Когтей, что ли?
– Да! У самолёта нет когтей.
– Алексей! – сказала психиатр. – Мы же только что обсуждали – пупс и ребёнок. Тут то же самое. Какое главное отличие между самолётом и птицей?
– Да не знаю я! – воскликнул Лёха. – Я уже всё сказал, даже про клюв. А! Вот что главное забыл! Перья!
– Ладно, – сдалась психиатр,– вы лучше с мамой обсудите эту загадку. И сходите к ещё одному специалисту, сходите.
(Последнее – это она мне сказала.)
Мы вышли из кабинета.
– Мама, чего она хотела-то? – недоуменно спросил Лёха.
– Лёш, ну она ждала, что ты скажешь, что птица – живая, а самолёт – нет.
– А! – ответил Лёха. – Ну да. Но она же хотела какое-то главное? А что главное? Я вообще не понял.
