В прошлом веке это всё происходило. Если точнее, то в 1987. В те годы было принято судьбоносное решение призывать студентов после первого курса. В Питере последними бастионами стояли три ВУЗа союзного подчинения. У студентов ЛИТМО, Военмеха и Корабелки была отсрочка. Но в 87 году пали и эти бастионы.
Призывали всех. Народу в ту весну набралось столько, что некоторых граждан, продержав пять дней на сборном, отпускали по домам. Под честное слово - не уходить в леса, не ховаться в погребах, а с первой повесткой снова предстать перед очами райвоенкомов. Мой товарищ по краснознамённой группе 215 таким образом три раза приезжал на проспект Кима (там был сборный пункт), на третий раз с командой был довезён до Московского вокзала. Он уже думал, что закончились все мучения, но и тут случилась накладка. На чудный плацкартный вагон претендовала ещё одна команда о сорока бритых рекрутах. Отцы-командиры почесали под фуражками, прикинули, что больше 70 человек в вагоне возить антисанитарно. Потом каждый из покупателей отсчитал по пять личных дел, лежащих сверху, и этот бедолага, в числе пяти счастливчиков, был возвращён на проспект Кима. Откуда и был выпнут домой, с пожеланием крепкого здоровья и обещанием вернуться к вопросу его призыва по осени. Я всё это время, в ожидании своей явки на призыв, с некоторым охренением следил за этими выкрутасами. Вот честь-по-чести проводили товарища в царство Аида, а он, шельма, через пару-тройку дней снова тут, подобно древнегреческому певцу Орфею. А ещё через пару дней всё по новой. Тут и так нервы ни к чёрту, а ещё этот день сурка.
Мне же было предписано явиться "аккуратно подстриженным, чисто помытым и опрятно одетым" ажно 7 июля, уже за всякими рамками весеннего призыва. Насмотревшись на выкрутасы моего товарища, я в глубине души тешил себя надеждами, что может и меня так повозят-повозят, а потом отпустят домой, к маме. Потому аккуратно подстригаться я не стал, решив, что я как дурак свои кровные потрачу на стрижку, а Родина скажет, что нужно осени ждать. И ходи потом всё лето, пугай детей малых и баб на сносях своим жутким видом. Но богини судьбы к моей судьбе не проявили снисхождения и, прибыв к 7 часам утра в военкомат, я уже в 14 часов того же дня, подстриженный за казённый счёт, сидел на нижней полке поезда "Ленинград - Киев". Следовать нам предстояло в город Могилёв, где, как известно, находилась ставка верховного главнокомандования в империалистической войне. Кроме этого в башке у меня вертелась мысль, одна, но сильно мрачная. "Могилёв от слова "могила" -, вот что думалось мне по кругу.
Поезд дёрнулся и начал увозить меня в Красную армию, вот уже за окном пронеслись Пушкин с Павловском и пошли мелькать придорожные поля, деревни и сёла. Знакомые дачные места, где ещё недавно столь весело и беззаботно я проводил летние каникулы. Впереди грезились поля сражений в пороховом дыму, подвиги, ранения и награды. Пока всё это грезилось, поезд доехал до Пскова. По вагону прошёл мятый мужик, монотонно произнося: "Водка, водка, водка". Будущие военные оживились было, но сопровождавшие нас майор с прапорщиком выставили псковского посланца Бахуса в соседний вагон, а нам предложили ложится спать. В Могилёв поезд приходил рано утром. За окном нехотя темнело, вскоре затихли немногие тихие беседы. Я с тревогой ждал рассвета следующего дня.
К этому следовало бы добавить интригующее "Продолжение следует..." Но, в силу общего разжижения мозга по причине преклонных лет автора и тяжких испытаний, выпавших на его долю, изложение расшаренных зарисовок и сообщений будет непоследовательным. Равно как и всё происходившее в моей жизни
