В рамках кампании #классноечтение политолог и преподаватель Екатерина Шульман рассказала на какую тему она писала сочинение в выпускном классе, как заучивание стихов может обеспечить благополучную старость и почему в школе много страшного. И еще дала важный совет изучающим иностранный язык.
Владимир Еремин, редактор Bookmate Journal: Насколько мне известно, вы учились в тульском лицее № 73 вплоть до 1995 года. Какое у вас первое воспоминание об уроках литературы в школе?
— Знаете, я тяжелый клиент для учителя литературы — любого. Потому что к тому моменту, когда школьная программа подходит к какому-нибудь произведению, я его уже давно читала. Я понимаю, что учителей раздражают самоуверенные дети, которые думают, что если они все прочитали и запомнили, то они уже все понимают лучше, чем кто бы то ни было другой. Через некоторое время я почувствовала тот неловкий момент, когда ты начинаешь дискутировать с учителем, и перестала это делать. Что, в общем, считаю правильным и тактичным со своей стороны.
Из своего опыта изучения литературы отмечу последний год обучения, когда в духе вольных 1990-х, которые меня воспитали, я последний год училась экстерном. Это организовывала мне моя мама, которая была тогда проректором областного института развития образования. И вот те два раза в неделю, когда группа учащихся экстерном приходила заниматься — мы приходили в институт развития образования, — нам преподавали такие взрослые, серьезные учителя эти предметы, а литературу преподавала она сама. И вот это был немножко другой опыт, чем все мои предыдущие школьные годы. Но из этого не следует никаких обобщений. Таких детей, по счастью, немного, и ориентировать всю программу на них не нужно.
Я думаю, что необходимо, чтобы у обучающихся на одном языке был некий общий набор и корпус текстов, которые им всем становятся знакомыми. Это не имеет отношения к литературной ценности как таковой, даже не имеет прямого отношения к воспитанию художественного вкуса или любви к чтению. Но это имеет отношение к созданию общего культурного пространства, которое, собственно, делает граждан гражданами одной страны. Общая культура — один из очень важных элементов общего гражданства. Поэтому я думаю, что корпус литературы в средней школе — он, прежде всего, об этом: чтоб были всем знакомые цитаты, чтоб были имена, которые известны каждому, чтоб была общая база для отсылок, которая, собственно, образует взаимно понятный язык.
— Я как раз хотел спросить про обязательную программу по литературе. Часто говорят, что такой подход только вызывает отвращение к чтению и что нужно сделать все книги только по выбору. Судя по тому, что вы только что сказали, вы с этим не согласны. Что вы думаете по этому поводу?
— Нет, я с этим не соглашусь. Потому что тут я выступаю не столько как любитель художественной литературы, сколько как бывший государственный служащий. Я вижу государственную задачу воспитания гражданина одним из приоритетов средней школы. Понимаете, за индивидуальное счастье ребенка и за развитие его вкусов и наклонностей больше отвечает семья. Школа не должна его травмировать, школа отвечает за безопасность. Но также у нее есть своя задача — она формирует граждан, которые потом будут мирно жить в общем социуме. И они должны получать те навыки взаимодействия и ту общую, некую усредненную, не побоюсь этого слова, картину мира, которая позволит им потом понимать друг друга.
Мы должны избегать того, чтобы воспитывать каждого в своем пузыре. Семьи разные, но некоторая унификация силами средней школы — это необходимость. Ее не надо доводить до абсурда, но совсем терять ее из вида тоже опасно. Еще раз повторю: должны быть некие вещи, которые известны всем. Таким образом, чтобы ты мог рассчитывать, что любой человек, встреченный тобой в общественном транспорте, тоже знает то, что знаешь ты.
— Давайте вернемся к вашему личному опыту. Вы сказали, что до 11-го класса у вас возникали какие-то дискуссии с учительницей — может, вы можете припомнить какую-нибудь особенно яркую историю?
— Я помню, когда я была в четвертом или пятом классе, мы изучали «Тараса Бульбу» — дикость этого текста на свежего человека всегда производит ужасающее впечатление. И бедным учителям нужно приложить очень много усилий для того, чтобы каким-то образом объяснить детям, что это вообще все такое, зачем это нужно читать и почему положительные герои являются положительными. Хотя персонажи там представляются как набор монстров разнообразной степени монструозности — глаз там не отдыхает ни на ком. Это не в вину Гоголю будет поставлено — он писал в том жанре, который был ему свойственен, так же писал Фенимор Купер, например, про своих индейцев — а этот про своих, тоже более или менее воображаемых, малороссов. Это такая экзотическая приключенческая повесть, все эти элементы там являются необходимой частью эстетики. Но мне до сих пор непонятно, каким образом и зачем это нужно преподавать в школе.
Вот на эту тему у меня вышла некоторая дискуссия. Я осуждала убийство бедного Андрия, который чуть больше похож на человека, чем все остальные герои. Хотя тоже не особенно — там, на самом деле, все хороши. Я — помню как сейчас — стоя за партой в процессе разговора, поняла несколько вещей. Во-первых, что учительница не помнит текста. А во-вторых, что на нас смотрит весь класс и их глаза горят каким-то нехорошим огнем. Тут я решила, что пора заткнуться, и после этого… В общем, опытов этих не повторяла. Каковой мой пример всем, попавшим в ту же ситуацию, рекомендую.
— А какие сочинения по литературе вам задавали писать?
— Это были вольные 1990-е, поэтому уже не было сочинений «Как я провел лето» и еще не было сочинений, посвященных годовщине Победы. Была достаточно свободная атмосфера, и даже на выпускных экзаменах был предложен набор тем, из которых была шестая свободная под названием «Я хочу рассказать о книге, картине, фильме». Это было, еще раз повторю, выпускное сочинение, и я написала его о «Приглашении на казнь» Набокова.
Это было написано мной с большим вдохновением, поскольку перспектива окончания школы вызвала эйфорию, и я помню, что писала с удовольствием. Там мною была высказана мысль, которую потом я с огорчением обнаружила во взрослом набоковедении. Но надо сказать, что первая работа, в которой это предположение было высказано, вышла в 1996 году, а я написала свое сочинение в 1995-м.
Мысль моя состояла в том, что финал «Приглашения на казнь» — это финал «Алисы в Стране чудес». Тот момент, когда Алисе собираются отрубать голову и она говорит: «Да кто вас боится, вы всего-навсего колода карт», — и карты взвиваются в воздух, волшебная страна рассыпается, она просыпается, — это финал «Приглашения на казнь». Когда Цинциннат лежит на плахе, ему тоже собираются отрубать голову, вдруг он думает: «А что я тут лежу?» И он встает. Ему говорят: «Стойте! Стойте! Куда же вы? Все же было готово!» И он уходит. И весь этот мир, в котором он жил, страдал и, как ему казалось, сидел в тюрьме, исчезает.
Есть большая литературоведческая дискуссия относительно того, отрубили ему голову или нет. То есть он уходит в посмертное пространство или, наоборот, своим отказом просыпается в реальную жизнь, сбрасывая с себя морок ненастоящего мира. Я придерживаюсь второй версии. Вот тогда-то, собственно, она и пришла мне в голову.
Владимир Набоков «Приглашение на казнь»
— Очень интересное сравнение! Лично я тоже придерживаюсь второй версии.
— Перечтите! Перечтите, и вы это увидите. Думаю, автор не мог не иметь этого в виду — он, переведший «Алису…» на русский язык в молодые годы, под названием «Аня в Стране чудес», воспитанный на Кэрролле английский мальчик.
Льюис Кэрролл «Аня в стране чудес»
— До сих пор жива традиция заставлять школьников учить стихи наизусть. Насколько это, по-вашему, полезная практика и нравилась ли она лично вам в годы вашей учебы?
— Стихи учить наизусть необходимо! Это ценное упражнение, развивающее мозг. С памятью — краткосрочной, долгосрочной — у нас всех сейчас становится не очень здорово, потому что мы имеем в доступе любую информацию и, соответственно, любые тексты. Но учение стихов — это не просто запоминание текста.
Я в свое время занималась тем, что называется художественным чтением — читала со сцены. Но у меня были прозаические тексты. Стихи учить легче по понятным причинам — у них есть ритм и в ряде случаев рифма. Делать это надо, потому что это запоминается и потом составляет утешение людей в самых разных ситуациях, когда у них нет доступа ни к интернету, ни даже к книжкам.
Кроме того, говорят, что это спасает нас от Альцгеймера — а мы все должны очень быть озабочены спасением от Альцгеймера, живем-то мы все дольше. Телесная оболочка наша становится малоуязвимой, кроме крайних случаев. А вот голову лечить до такой степени еще не научились. Поэтому нам всем следует озаботиться тем, чтобы последние 25, или 30, или 35 лет нашей жизни не провести в маразме. Говорят, что запоминание наизусть и вообще изучение новой информации помогает. Как ни безнравственно это звучит, интеллектуалы впадают в маразм реже и медленнее. Поэтому, уча стихи наизусть в юном возрасте, вы готовите себе, так сказать, более благополучную старость, чем она была бы в ином случае.
Так что пускай деточки учат стихи. Чтение вслух — вообще прекрасное упражнение. Во-первых, многие носители русского языка не умеют его выговаривать. Многие имеют отвратительную недоразвитую дикцию и не открывают рот. Это как-то связано с тем, что у многих людей почти нет артикуляции и нет мимики. Это не потому, что они родились какими-то деградантами, а потому, что у них не было случая поговорить с какой-то трибуны и с какого-то возвышения. Когда у человека — так называемого простого человека, хоть я и не люблю этот термин — появится возможность говорить на аудиторию и произносить нечто небытовое? Не все — не будем показывать пальцем — становятся лекторами, не все с трибуны выступают. Не все выходят на сцену на митинге и говорят: «Граждане! Хватит это терпеть! Сколько можно?!»
Обыкновенный человек, так сказать, усредненный гражданин — он так с неподвижным лицом и закрытым ртом может провести всю жизнь свою до самой смерти. Так вот школа — это то уникальное время, когда он может выйти и перед всем классом сказать: «А я вот мгновение чудное помню». Или еще что-нибудь он помнит — «Белая береза под моим окном…». Для учителя это шанс научить детей артикулировать, произносить слова правильно — не тем вульгарным произношением, которое не отличает гласных от согласных. И показывать лицом что-нибудь эмоционально выразительное. Больше такого случая может никогда не представиться.
Это пригодится, потому что человек, который внятно выговаривает слова, воспринимается нами инстинктивно как вышестоящий. Кто говорит громко, четко и раздельно? Начальство — кто приказы отдает, тот и рот раскрывает. А все остальные молчат. Научите человека говорить, как власть имеющий, и это ему очень сильно в жизни пригодится. Потом, глядишь, не так сильно будут ему указывать, а может, и он кому-нибудь поуказывает. А все началось с чтения стихов вслух.
Продолжение большого интервью с Екатериной читайте на Bookmate Journal
Книги, упомянутые в этом материале, можно найти в специальной Полке «Классное чтение с Екатериной Шульман»
#классноечтение — кампания Букмейта в честь нового учебного года: это серия интервью с известными родителями, учителями и экспертами в области образования, а также специальная витрина с книгами, которые станут отличным подспорьем семьям, где растут школьники.
