Бои за берлинские кварталы были жестокими. Да, многие немцы, особенно пожилые, которых насильно поставили под ружье, записав в немецкое ополчение-фолькштурм, сдавались. Однако было очень много фанатиков, которые решили сражаться до конца.
Мы натолкнулись на ожесточенное сопротивление немцев в одном из кварталов, и командир полка принял решение попытаться обойти их. Я и еще двое моих бойцов пошли в разведку.
Мне уже приходилось общаться с берлинскими жителями. Они устали от войны, боялись нас и нашей мести и хотели, чтобы этот ужас как можно скорее закончился. Однако вели себя по отношению к нам лояльно. После войны стало известно, что во время берлинских боев погибло около 150 мирных жителей. Гибли они как от наших бомб и снарядов, так и от своих же соотечественников, которые не желали складывать оружие.
Нам не повезло, мы наткнулись на немецких солдат, которые открыли по нам огонь и мы кинулись в подъезд большого дома, заскочили на второй этаж и попытались организовать хоть какое-то сопротивление. Обидно было погибнуть в последние часы войны.
Тогда немцы откуда-то выкатили орудие и открыли по окнам огонь. Жить нам оставалось считанные минуты. Один снаряд ударил в край оконного проема, и я видел, как упал, сраженный осколками один из моих разведчиков. А потом раздался взрыв, и я потерял сознание.
Когда я очнулся, то почувствовал, что меня куда-то тащат.
-Неужели плен? И это в последние дни войны. - мелькнула мысль.
Кровь заливала мне лицо и я, с трудом открыв глаза, вдруг увидел, что меня за руки тащат две женщины. Я застонал, попытался подняться. Они это заметили, и теперь уже, положив мои руки на свои плечи, повели меня куда-то вниз. Я с трудом передвигал ноги, опираясь на женщин, а сам думал: «Куда же меня ведут?»
Я потом мы спустились в подвал. Вдоль стен на низких скамеечках сидели испуганные женщины с детьми, старики, кутающиеся в какие-то клетчатые одеяла, пожилые женщины. Все они настороженно смотрели на меня. Что еще они могли ждать от русского солдата, на земле которого зверствовали их соплеменники.
Меня увели в самый темный угол подвала и положили на топчан. К моему облегчению, следом за мной затащили в подвал еще одного моего разведчика. Ему помогали пожилой мужчина и женщина, лет сорока.
Конечно, нам лучше бы было немедленно уйти, но сил не было абсолютно. Я получил контузию, а кирпичными осколками сильно поранило голову. Немка осмотрела раны на моей голове, а потом начала бинтовать.
Вдруг в подвал забежал какой-то мальчишка, лет двенадцати, и что-то крикнул. Я видел, как засуетились обитатели подвала, а потом меня и моего разведчика схватив за руки, затолкали в какой-то закуток и стали забрасывать разным барахлом. Перед этим немка, приложив палец к губам, дала нам понять, что мы должны молчать.
А потом я услышал, как дверь в подвал распахнулась и в него зашли несколько человек. Это были немецкие солдаты. Явно они кого-то искали. Осмотрев подвал, они пробыли в нем еще несколько минут, о чем-то поговорили и ушли. Только тогда я вздохнул с облегчением. Ведь наша жизнь висела на волоске, стоило хоть одному обитателю подвала указать пальцем в нашу сторону, и тогда наша участь была бы решена.
Я уже пришел в себя, только шумело в голове, а моего разведчика, хорошо зацепило осколком. Он, то терял сознание, то снова приходил в себя. А потом послышались звуки боя. Я, вынув пистолет из кобуры, осторожно вышел из подвала и выглянул из подъезда. Мимо проскочила наша «тридцатьчетверка», а за ней бежали наши пехотинцы.
-Ребята, санитары нужны, здесь раненый!- крикнул я.
Минут через пятнадцать прибежали санитары, они положили раненого на носилки и унесли. Я уже собрался было уходить из подвала, потом обратился к девушке, которая спасла меня.
-Фройлян. Папир, бите.
Она поняла меня и протянула бумажный листок, на котором я написал: «Жители этого дома спасли раненого советского офицера и солдата. Оказали им помощь и укрыли от фашистов. Просьба ко всем советским солдатам и офицерам не обижать их. Командир разведвзвода 52-ой гв.с.д, гвардии л-т. Васильев».
Я сложил листок и протянул его девушке, понадеявшись, что это будет какого-то рода охранной грамотой для них. Меня в полку встретили как выходца с того света. Хорошо еще похоронку не успели отправить.
А через несколько дней немцы подписали акт капитуляции. Сколько же было радости. Война окончилась! А я, положив в вещмешок несколько брикетов каши, тушенку, хлеба, шоколада и, спросив разрешения у командира полка, пошел разыскивать своих спасителей.
У дома стояла наша полевая кухня, около которой толпились немцы, а солдат черпал из котла кашу и вываливал ее в кастрюльки, которые они ему протягивали.
В основном это были женщины, дети и старики. Я пригляделся и узнал в одной из девушек, ту, что тащила меня в подвал. Я подошел к ней и взял за руку. Она испуганно глядела на меня и не узнавала. Ведь перед ней стоял уже не тот офицер, залитый кровью, в порванной гимнастерке и покрытый кирпичной пылью.
-Марта, это я, Володя. - произнес я.
Мы потом долго разговаривали, хотя я знал немецкий с пятого на десятое, а она почти не знала по-русски.
На мой вопрос, почему они спасли того, кто был для них, по сути, врагом, она ответила, что они устали от войны. Конечно, они, одурманенные геббельсовской пропагандой, боялись встречи с русскими солдатами, но больше они ненавидели тех, кто развязал эту войну и тех, из-за кого в этих бессмысленных боях, гибли мирные жители.
И русские, которых они увидели в первый раз, оказались не теми дикими азиатами с рогами, о которых говорила немецкая пропаганда, а обыкновенными людьми, точно такими же, как они.
А еще она рассказала, что к ним в подвал как-то зашли наши солдаты, которые вели себя довольно грубо, но прочитав мою записку, они развернулись и ушли.
