Когда-то "Набережной Неисцелимых" называли самую южную набережную Венеции, потому что во время эпидемии чумы здесь располагался госпиталь для неизлечимо больных. В настоящее время эту набережную называют Дзаттере, и никто бы не вспоминал её прежнее название, если бы не одно но.
В 1989 году Иосифом Бродским было написано автобиографическое эссе о Венеции, которое было названо "Набережная неисцелимых". Книга была заказана автору "Консорциумом Новая Венеция", который регулярно заказывал к Рождеству произведения искусства, воспевающие город.
Эссе было написано на английском языке, но впервые увидело свет на итальянском. На русском языке книга вышла в 1992 году. Интересно, что для русского перевода Бродский предпочел не буквальный перевод с итальянского "Набережная неизлечимых", а более благозвучный вариант "Набережная неисцелимых".
Дадим слово Иосифу Бродскому:
На закате все города прекрасны, но некоторые прекраснее. Рельефы становятся мягче, колонны круглее, капители кудрявее, карнизы четче, шпили тверже, ниши глубже, одежды апостолов складчатей, ангелы невесомей.
На улицах темнеет, но еще не кончился день для набережных и того гигантского жидкого зеркала, где моторки, катера, гондолы, шлюпки и барки, как раскиданная старая обувь, ревностно топчут барочные и готические фасады, не щадя ни твоего лица, ни мимолетного облака.
Много лун тому назад доллар равнялся 870 лирам, и мне было 32 года. Планета тоже весила на два миллиарда душ меньше, и бар той Стацьоне, куда я прибыл холодной декабрьской ночью, был пуст. Я стоял и поджидал единственное человеческое существо, которое знал в этом городе. Она сильно опаздывала.
Ночь была ветреной, и прежде чем включилась сетчатка, меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний – для меня – синоним: запах мерзнущих водорослей. Для одних это свежескошенная трава или сено; для других – рождественская хвоя с мандаринами.
В путешествии по воде, даже на короткие расстояния, есть что-то первобытное. Что ты там, где тебе быть не положено, тебе сообщают не столько твои глаза, уши, нос, язык, пальцы, сколько ноги, которым не по себе в роли органа чувств. Вода ставит под сомнение принцип горизонтальности, особенно ночью, когда ее поверхность похожа на мостовую.
Сколь бы прочна ни была замена последней – палуба – у тебя под ногами, на воде ты бдительней, чем на берегу, чувства в большей готовности. На воде, скажем, нельзя забыться, как бывает на улице: ноги все время держат тебя и твой рассудок начеку, в равновесии, точно ты род компаса.
Во всяком случае, на воде твое восприятие другого человека обостряется, словно усиленное общей – и взаимной – опасностью. Потеря курса есть категория психологии не меньше, чем навигации.
Как бы то ни было, в следующие десять минут, хоть мы и двигались в одном направлении, я увидел, что стрелка единственного человеческого существа, которое я знал в этом городе, и моя разошлись самое меньшее на сорок пять градусов. Вероятнее всего потому, что эта часть Канале Гранде лучше освещена.
Мы высадились на пристани Академиа, попав в плен твердой топографии и соответствующего морального кодекса. После недолгих блужданий по узким переулкам меня доставили в вестибюль одноименного, удалившегося от мира пансиона, поцеловали в щеку – скорее как Минотавра, мне показалось, чем как доблестного героя – и пожелали спокойной ночи.
12. Затем моя Ариадна удалилась, оставив за собой благовонную нить дорогих (не "Шалимар" ли?) духов, быстро растаявшую в затхлой атмосфере пансиона. Пару минут я разглядывал мебель. Потом завалился спать.
В 2009 году на Набережной Дзаттере была установлена памятная доска работы Георгия Франгуляна. Интересно, что русский и итальянский тексты отличаются.
На итальянском языке написано, что великий русский поэт лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский (1940-1996) любил и воспевал это место, а на русском языке написано, что он воспел "Набережную Неисцелимых" По каким-то причинам итальянцы не хотят воспроизводить это название на итальянском языке.
