Уж если мы так много внимания уделили светлейшему князю Меншикову, было бы верхом несправедливости умолчать о том, кому пришлось сменить его во главе русской армии в Крыму. Тем более, что для нас, севастопольцев, тема первой обороны города, ее героев и антигероев, будет актуальна всегда.
Могила на Братском
Так уж вышло, что пишущий эти строки не был на Братском кладбище несколько лет… Может, сейчас все изменилось — дай Бог! Но в свое время я бывал там часто: и статьи для газет писал, и передачи для ТВ снимал. И всегда испытывал жгучий стыд и неловкость у могилы князя Михаила Дмитриевича Горчакова. Острый запах мочи. Отхожее место. Удобно — как бы часовенка… Меня не покидает это неприятное, оскорбительное для русского человека воспоминание. Еще раз: дай Бог, чтобы сейчас там все было не так…
Князь сам хотел свой последний земной приют обрести в Севастополе. На средства семьи по проекту архитектора А.А. Авдеева на могиле Горчакова была сооружена открытая с трех сторон часовня серого гранита в излюбленном тогда русско-византийском стиле. Сооружение для кладбища довольно высокое — со шлемовидным куполом, увенчанным крестом, — без малого 10 метров. В часовне был установлен мраморный бюст генерала под надписью: «Князь Михаил Дмитриевич Горчаков, генерал от инфантерии, главнокомандующий крымскою армиею в 1855-1856 гг. Родился в 1793 г. января 28, скончался 1861 мая 18. Тело покойного, по его желанию, погребено среди воинов, не допустивших врагов отечества перейти за рубеж того места, где находятся их могилы». (Привожу текст по книге В.Г. Шавшина «Севастополь в истории Крымской войны»; кстати, есть неточность в надписи — Горчаков был генералом от артиллерии, с 1844 года).
Увы, роспись часовни, выполненная М.Н. Васильевым, сильно повреждена, а бюст главнокомандующего утрачен…
В куполе часовни был изображен лик Спасителя и начертано: «Придите благословения Отца моего наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира».
Да, как-то неумело мы «наследуем»…
Род князей Горчаковых
Традиционно князья Горчаковы считаются Рюриковичами. В «Бархатной книге» общим предком трех ветвей рода указывается князь Роман Иванович по прозвищу Горчак, это 15-е колено от Рюрика, праправнук Св. Михаила Черниговского. Впрочем, нет никакой уверенности в том, что этот Роман Иванович вообще существовал. Поэтому уже дореволюционные исследователи и знатоки генеалогии весьма скептически относились к древним корням горчаковского рода, которые документально никак не прослеживаются.
Горчаковы никогда не были ни многочисленны, ни чиновны, ни богаты. Род князей Горчаковых внесен в V часть (русское титулованное дворянство) родословных книг всего двух губерний, Московской и Калужской. Просто для сравнения: князья Голицыны обозначены в V части десяти родословных книг — Московской, Тверской, Курской, Владимирской, Нижегородской, Полтавской, Рязанской, Смоленской, Тульской и Черниговской губерний.
Возвышение Горчаковых началось только в XVIII веке, ближе к его концу.
Отец нашего героя, князь Дмитрий Петрович Горчаков, представлявший очень скромную костромскую ветвь рода, на пике своей карьеры, в 1816-1819 годах, состоял костромским вице-губернатором. Более он прославился как стихотворец, ныне напрочь позабытый. Любопытная деталь: в 1807-1810 годах Дмитрий Горчаков служил в Таврической губернии, в Крыму, и здесь написал стихотворение «Русский у подошвы Чатырдага» (1807), кстати, как говорили, запрещенное к печати по настоянию тогдашнего министра полиции А.Д. Балашова.
Дмитрий Петрович Горчаков был женат на Наталье Федоровне, урожденной Боборыкиной, и у Михаила Дмитриевича Горчакова имелся старший брат, князь Петр Дмитриевич (1789-1868), также активный участник Крымской войны, генерал от кавалерии; по оценке академика Е.В. Тарле, Петр Горчаков был «абсолютно не способен к сколько-нибудь самостоятельной роли».
Здесь важны два момента. Во-первых, Дмитрий Петрович Горчаков приходился двоюродным братом Михаилу Алексеевичу Горчакову, отцу Александра Михайловича Горчакова (1798-1883), товарища Пушкина по Лицею, крупнейшего русского дипломата, министра иностранных дел, канцлера Российской империи (с 1867) и светлейшего князя (с 1871). Канцлер Горчаков прославился тем, что (знаменитая Циркулярная депеша от 19 октября 1870) смог сугубо дипломатическими усилиями преодолеть унизительные для России условия Парижского мирного договора 1856 года: Россия снова обрела возможность создать мощный Черноморский флот. Произведя несложные вычисления, можем установить: главнокомандующий в Крыму М.Д. Горчаков приходился министру А.М. Горчакову троюродным братом.
Во-вторых, дочь князя Михаила Дмитриевича Горчакова (в браке с Агафоклеей Николаевной Бахметьевой на свет появилось пятеро детей — сын и четыре дочери), Наталья Михайловна, была матерью выдающегося российского политического деятеля П.А. Столыпина (1862-1911). Уверен, многие понятия не имеют, что в Севастополе, на Братском кладбище, упокоился дед Петра Аркадьевича по женской линии.
Вот так тесен мир.
На вторых ролях
Чтобы хорошо понять психологию князя Михаила Дмитриевича Горчакова, надо пересмотреть эпизод из «Семнадцати мгновений весны» — знаменитый диалог в поезде между Штирлицем и генералом, командиром корпуса. Когда речь заходит о фельдмаршале Кессельринге, генерал говорит: «Тот, кто работает под началом какого-нибудь вождя, обязательно теряет инициативу. И ловкость приобретает, аналитиком становится, но теряет способность принимать самостоятельные решения.»
Князь Михаил Дмитриевич Горчаков очень достойно показал себя в период наполеоновских войн, когда был молодым офицером. За Бородино получил крест Св. Владимира 4-й степени с бантом. Затем — заграничные походы русской армии: сражения при Люцене, Бауцене и Дрездене, грандиозная «битва народов» под Лейпцигом…
А потом на долгие 22 года Горчаков попадает под начало к фельдмаршалу (с 1829) Ивану Федоровичу Паскевичу, которого сам государь Николай I называл «отцом-командиром». Да, Паскевич мог воспитать очень хорошего генерала. При этом, действительно, раз и навсегда отбив всякую охоту к проявлению какой-либо самостоятельности и инициативы. Характер у фельдмаршала был тяжелый, военные заслуги очевидные, опыт огромный, влияние колоссальное; спорить с Паскевичем было сложно, да и опасно для карьеры.
Скорее всего, князь Горчаков и по природе своей был человек добрый, ответственный, бескорыстный, но достаточно пассивный.
Добросовестный исполнитель, он терялся в роли организатора и верховного командира.
«Одаренный с избытком всеми прекрасными качествами, свойственными человеку, он не вполне удовлетворял тому высокому званию, в которое был облечен, — писал о нашем герое русский военный историк Н.Ф. Дубровин. — Военная искра, находчивость, смелость и быстрота соображения не составляли принадлежности князя Горчакова. Он был человек нерешительный. Окруженный многими советчиками, он ко всем относился с доверием и поэтому не всегда сосредоточивал в себе единство действия».
Черная речка и Малахов курган
Сменив в феврале 1855 года светлейшего князя А.С. Меншикова на посту главнокомандующего в Крыму, Михаил Дмитриевич Горчаков, скажем прямо, энтузиазма не испытывал, но и пораженческих настроений у него не было. Императору Александру II он писал: «Случись что, будем отбиваться как можем. Впрочем, я нисколько не теряю надежды, что, с Божьей помощью, нам удастся отбиться со всех сторон». Чуть позже, практически следом, Горчаков пишет военному министру князю Василию Андреевичу Долгорукову: «Ход дел в Крыму издавна весьма испорчен» и добавляет, что даже с приходом обещанных подкреплений «я буду несравненно слабее неприятеля», «который стягивает сюда огромные силы».
Но подчеркнем еще раз: вплоть до гибели Павла Степановича Нахимова (28 июня 1855) князь Горчаков и не помышлял о сдаче Севастополя. С этого же момента Михаил Дмитриевич считал, что защитники черноморской твердыни сделали все возможное, и Южную часть города русской армии придется покинуть.
Но Александр II поддержал мнение генерал-адъютанта барона Павла Александровича Вревского, сформулированное так: «Общую атаку для поддержания гарнизона (Севастополя – Ред.) следует предпочесть гибельной эвакуации без боя, и мы можем еще рассчитывать на шансы решительного удара, чтобы заставить неприятеля снять осаду».
Однако Федюхины высоты, которые должна была атаковать русская армия, были практически неприступны…
Князь Михаил Дмитриевич Горчаков полагал «…более благоразумным продолжать пассивную защиту до прибытия в Крым ополчений и гренадерских дивизий». При всем том, спорить с императором Горчаков не мог.
Лев Николаевич Толстой с едким сарказмом напишет в своей «Песне про сражение на Черной речке»:
Барон Вревский, генерал,
К Горчакову приставал,
Когда подшофе:
«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу.»
Итак, 4 (16) августа 1855 года — битва на Черной речке. Против русских сражались французы и оперативно прибывшие к разделу пирога сардинцы.
«Сражение, которого можно было избежать, которое практически ничего не решало, привело русских, как и ожидалось, к поражению, к катастрофе: более 8 тысяч убитых и раненых, гибель трех генералов — Н.А. Реада, П.В. Веймарна, П.А. Вревского. Потери французов оказались значительно меньше — около 2 тысяч человек», — пишет севастопольский историк Владимир Шавшин.
Севастополь подвергался массированным бомбардировкам. Достаточно назвать одну цифру: только за день 24 августа 1855 года союзники обрушили на город порядка 40000 снарядов.
Надо сказать, что еще 12 мая англо-французские войска захватили Керчь и разграбили город. Полуостров с востока был отрезан от материковой России.
Не по-августовски холодная суббота, 27 августа, стала последним — 349-м — днем великой обороны Севастополя. Пал Малахов курган. «Русские дрались как львы, — свидетельствовал современник и участник событий, французский офицер, — если они и потеряли дело, то они в полном праве могут сказать: не потеряли чести».
С британским высокомерием пишет историк Иэн Флетчер: «Возможно, Горчаков и не является военным гением, впрочем, таковых в этой трагической войне трудно обнаружить, но он не был так глуп, чтобы не распознать заведомое поражение, которым обернулась бы для русских длительная оборона Севастополя после захвата французами Малахова кургана».
Всю ночь с 27 на 28 августа и весь день 28 августа русские моряки топили свои оставшиеся корабли, взрывали пороховые погреба и склады. Когда последний русский воин перешел на Северную сторону, плавучий мост был уничтожен. Город буквально объяло пламя, два дня союзники не рисковали даже нос сунуть на Южную сторону…
Лев Толстой свидетельствует: «Выходя на ту сторону моста почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам.»
Сам глубоко потрясенный, император Александр II пытался утешить князя Горчакова, может, на наш нынешний вкус и несколько неуклюже: «Севастополь — это не Москва, а Крым — не Россия. Через два года после сожжения Москвы наши войска маршировали по улицам Парижа. Мы — все те же русские, и Господь по-прежнему с нами».
Последние строки
Крымская война завершилась Парижским мирным договором, запретившим России укреплять берега Черного моря и иметь сильный Черноморский флот. С этим крайне неприятным условием, как мы уже знаем, разобрался другой князь Горчаков, Александр Михайлович, дипломат.
А генерал князь Михаил Дмитриевич Горчаков еще послужил отечеству, сменив своего умершего «отца-командира» генерал-фельдмаршала И.Ф. Паскевича на высоком и ответственном посту наместника Царства Польского.
Каким он был, Горчаков? Не довольно ли будет указать, что в армии Михаил Дмитриевич получил прозвание «Честный князь» — за простоту, прямоту, бескорыстие. Можно ли это сравнить с тем, как называли А.С. Меншикова — «князь Изменщиков»? А русский народ — читайте Гоголя — зря не скажет…
Игорь АЗАРОВ,
литературный редактор