Предвоенное десятилетие - такой же антипод 1920-х, как и сами «золотые двадцатые» - яркая противоположность Серебряного Века или, если говорить высоким штилем Марселя Пруста - «утраченного времени». Двадцатые поражают нарочитой чёткостью, повсеместным стремлением к ясности, безбожным цинизмом и футуристической рациональностью. Замятинский математический парадиз - это лишь квинтэссенция фантазий. Будь машиной!
Тридцатые красивы пугающей красотой, странны, иррациональны. Весь строй жизни 1930-х отрицал рацио предыдущей эпохи. Отрицание функционализма было неслучайным - человек расхотел быть «набором деталей», однако на месте грубого расчёта появился иррациональный смысл, потому что рациональные идеи казались примитивной, но шумной пустышкой.
Десятилетие странностей, наступившее после десятилетия утверждаемой и непререкаемой «функционал-нормы» породило повсеместный сюр. И это не только привычный и ставший уже «попсовым» Сальвадор Дали. Это не только шокирующая Скьяпарелли - модельер-сюрреалист, создававшая шляпы, похожие на ...туфли и прочие «платья с лобстером».
Сюр был нормальным жизненным фоном, потому что хотелось нарочито странного. В различных изданиях по искусству говорится, что тенденцией сюрреализма является «вычленение конкретных объектов из естественной для них среды, их "эстетизацией" путём отстранения от реальной функции или парадоксального сочетания с иными объектами».
«Парадоксальное сочетание» было во всём. Безумное детище советских 1930-х - стиль, условно называемый «постконструктивизмом» - механическое, прямо-таки жестокое сочленение рациональных форм с элементами классического ордера. Желание впрячь в одну телегу «коня и трепетную лань»? А чем это хуже пчёло-гранатов Дали с шляпо-туфельками Скьяпарелли?
Или вот эти захватывающие проекты Наркомтяжпрома, каждый из которых граничит с сумасшествием (или с его талантливой имитацией). Далее статья о сюрреализме вещает, что ему также присуще «...натуралистически-осязаемое воспроизведение фантастических видений, либо отдаленно и смутно ассоциирующихся с предметным миром, либо сплетающих абсолютно реальные, но органически несовместимые элементы природы».
Лично для меня детский, простой и ясный (с виду) писатель Аркадий Гайдар и есть натуральный сюрреалист. Его мир - сплетение сна и яви, этот мир похож на «Солнечный столик» - обилием света, пространства и пугающего предчувствия. Дети в его книгах истово желают войны (!). Девочка Светланка из «Голубой чашки» радостно спрашивает: «Разве уже война?». Её война - рядом. Её война - радость. Сюжет рассказа может быть нарисован Сальвадором Дали...
Осколки голубой чашки, женщина Маруся в красном платье, в небе - полярный лётчик, и - дорога в пространство, куда уходят герои - отец и дочка. Силуэтами. В «Судьбе барабанщика», в сцене маскарада (привычного рабоче-крестьянского мероприятия эпохи) есть совершенно выбивающая из колеи тирада: «Я подошла к киоску выпить воды. Вдруг - трах! бабах! - труба... пальба... Бегут какие-то солдаты - все в стороны, всё смешалось; я туда, я сюда, а наших нет и нет».
Сплетение войны и маскарада, несовместного, зачем-то нелепо спаянного. Вторжение параллельной реальности или вторжение Будущего, на которое, впрочем, девочка эпохи сюрреализма, реагирует исключительно спокойно? Ну да, солдаты с пальбой на маскараде, исчезновение сестры, подруг, мальчишек. Предчувствие войны, как - мечты о солнечном столике.
Мир Гайдара не выглядит настоящим, но не потому что он - лакировщик действительности и, якобы, следовало показывать коммунальные потасовки да ночные аресты вместо эталонных детей-воителей. Мир Гайдара - странен, стерилен и наполнен солнцем, он возможен только в декорациях иррационального постконструктивизма.
Дети Гайдара живут рядом с булгаковскими Мастером и Маргаритой. Именно в Москве, в мире 1930-х, оказались возможны штучки Бегемота и дьявольские парижские платья на сцене Варьете. В 1920-х было всё просто и цинично - учёный-евгеник создал плохого человека из доброй собаки. Учёный. Создал. Потому что мир - познаваем. В 1930-е мир перестал быть познаваемым. Поэтому кот Бегемот - порождение нечистой силы, а Шариков появился в результате научного хамства.
Мир 1920-х был обращён к Будущему, мир 1930-х - к Вечности. Вечность была всегда и будет всегда. На открытках и даже на шоколадных обёртках изображается Дворец Советов, который, как казалось, непременно будет. Не через год, так через сто лет. Потому что готические соборы тоже строились долго, но планомерно, ибо для Вечности.
А ещё любимый приём - небо-обманка на станциях метро, в домах культуры. Поднимаешь голову и видишь синий, в облаках, просвет с парящими спортменами, с самолётами, с неким Высшим Миром, которого на самом деле там нет... 1930-е годы - это ад в раю или же... рай в аду. Никак не меньше.
Зина Корзина ©
