Котофеня

Аня торопилась. Через полчаса встреча с клиентом, а до офиса ещё идти и идти. Срезать путь через тихую улочку? Да, пожалуй. Молодая женщина свернула с шумной улицы и нырнула в тенистую аллею. Вдруг откуда-то сбоку донёсся звук — жалобный скулёж, перемежаемый злобным рычанием. За мусорными баками у заброшенной голубятни разворачивалась настоящая баталия. Стая из четырёх облезлых дворняг загнала в угол молодого пса — рыжеватого, с белым пятном на груди. Они кружили вокруг него, скалясь и делая короткие выпады...

Тоня говорила сама с собой — привычка, появившаяся после смерти Михаила. Говорила вслух, не стесняясь. А чего стесняться-то? — Ну и куда теперь, Антонина Сергеевна? — спрашивала она отражение в тёмном стекле. — Спать не спится. Таблетки пить не хочется. Телевизор смотреть — тоска одна. Сын звонил по большим праздникам, дежурные слова, дежурные вопросы. Дочь — и того реже. Когда Михаил умер, они приезжали. Потом словно забыли о её существовании. А может, это она их оттолкнула? "Справлюсь сама", "не беспокойтесь", "своих забот полно"...

Галина Петровна медленно брела от рынка, прижимая к груди потрепанную сумку с продуктами. Шестьдесят три — не шутка, каждый шаг отдавался тупой болью в коленях. — Тьфу ты! Она в сторону, едва не поскользнувшись на мокром асфальте. У мусорных баков валялась прокисшая то ли сметана, то ли творог. Кто-то выбросил прямо на землю. И рядом - картонная коробка. Первым порывом было пройти мимо. Но что-то екнуло внутри. Галина наклонилась, морщась от боли в пояснице, и заглянула в коробку. Два крошечных глаза уставились на неё из тьмы...

Илья поднял воротник куртки повыше и ускорил шаг. Три доставки за полчаса — вполне реально, если поторопиться. Жизнь давно превратилась в монотонный маршрут: квартира — улица — чужие двери — улица — квартира. Иногда Илья ловил себя на мысли, что не помнит, какой сегодня день недели. Потому что он уже давно не прежний Илья Самойлов — дерзкий журналист, правдоруб, боец. Он горько усмехнулся. Вот уже пять лет как от того человека не осталось и следа. — Проклятый дождь, — пробормотал он, вглядываясь в навигатор...

Пакеты с продуктами оттягивали руки, и Олег неловко переступил с ноги на ногу, ожидая зелёного сигнала светофора. На противоположной стороне улицы, у входа в переход метро, он заметил сгорбленную фигуру. Мужик в потёртой камуфляжной куртке сидел на перевёрнутом ящике, а рядом с ним на мокром асфальте лежала собака. Большая, когда-то, наверное, красивая — с густой, теперь свалявшейся шерстью. Перед ними — потрёпанный картонный плакат: «Помогите на корм собаке. Спасибо». Олег отвёл взгляд. Ещё одна история для разжалобления прохожих...

Вера Павловна не любила эти новые приложения для доставки. Никакого живого общения, никакого контакта с реальностью. А в свои шестьдесят пять она слишком хорошо понимала цену этих простых радостей. — Макс, сегодня идём в магазин. По-настоящему, — её голос звучал бодрее обычного. — Хватит киснуть дома! Лабрадор у её ног тихо вздохнул и потянулся, словно говоря: «Как скажешь, хозяйка». Он поднялся, привычно ткнулся носом в ладонь и замер — готов к работе. Вера Павловна нащупала специальную шлейку, защёлкнула карабин...

— Петя! — её голос, как всегда в минуты крайнего волнения, взлетел до неприличных высот. — Немедленно иди сюда! Мария Петровна застыла на пороге кухни и прижала ладонь к груди. На её любимой, выстиранной до блеска скатерти разливалось небольшое молочное озеро, а в центре этого безобразия восседал крошечный серый комок с неприлично довольной мордочкой. Из комнаты появился сын — высокий мужчина с отчаянно виноватым выражением лица. — Мам, прости, я только на минуту отвернулся. — На минуту?! — Мария Петровна обвела рукой открывшуюся ей картину...

Батареи еле теплились — опять коммунальщики экономили. Надежда накинула старенький пуховый платок на плечи и в сотый раз перечитывала письмо от дочери. Три абзаца вежливых слов. Ни единой живой эмоции. «Мама, у нас всё хорошо. Джастин получил повышение. Эмили пошла в подготовительный класс. Погода стоит отличная». Надежда вздохнула и отложила письмо. Когда-то они с Машей говорили часами — о книгах, о мечтах, о мужчинах. Теперь между ними океан и тысяча недосказанных слов. Телефон зазвонил так неожиданно, что она вздрогнула...

Картонные коробки громоздились в прихожей. Семнадцать лет — и всё, что осталось, уместилось в десяток ящиков. Ксения смахнула прядь волос с лица и выдохнула. Сорок лет, и снова — с нуля. Новая квартира встретила её запахом чужих сигарет и старых обоев. Выцветшие занавески, скрипучий паркет, потолок в жёлтых разводах. Не мечта, конечно. Но сейчас — спасение. — Ну что ж, — сказала она вслух, оглядывая пустую комнату. — Будем жить. Она не заметила рыжего кота, сидевшего на подоконнике со стороны улицы...

— Филька, ты где? Завтракать пора, — привычно позвала Марина, откидывая одеяло. Тишина. Странно. Обычно пушистый рыжий комок в это время уже нетерпеливо крутился возле ног, напоминая о своём пустом животе. Марина прошлёпала босыми ногами по прохладному полу. Их трёхкомнатная квартирка на втором этаже старой трёхэтажки была настолько мала, что найти в ней кота — дело пары секунд. Она заглянула на кухню, под кровать, даже проверила ванную. Филя обнаружился у окна в гостиной. Ничего необычного, если бы не его странная поза...

Михаил задержался в автосервисе допоздна. Свет в мастерской давно погас, остальные разошлись по домам — к жёнам, детям, хлопотам и уюту. А ему торопиться некуда. На углу, под тусклым светом фонаря, он заметил какое-то движение. Что-то серое, худое, с трудом тащившее в зубах мешок. Собака. Она хромала, но упорно ковыляла вперёд. — Эй! — окликнул её Михаил, сам не зная зачем. Пёс обернулся. Даже в полумраке было видно, насколько он истощен. Собака замерла на мгновение, глядя на Михаила чёрными глазами...

У мусорных баков – картонная коробка. Потрёпанная, с разводами от дождя. И рядом – он. Пёс лежал, вытянув лапы. Бурая шерсть свалялась комками, на левой передней – запёкшаяся кровь. Ребра проступали через кожу. Глаза – мутные, но настороженные. Кто-то бросил ему остатки бутерброда. – Эй, дружок! На, поешь. Пёс даже не взглянул. Только тяжело вздохнул, не двигаясь с места. Еда осталась нетронутой. Рыжая кошка, живущая при соседнем кафе, подкралась к коробке. Пес поднял голову – медленно, будто каждое движение причиняло боль...