Удивительные рассказы

Чемодан распахнул свой рот посреди комнаты. Полвека жизни — а собирать почти нечего. Купальник (старый, но приличный), пара платьев (чтоб в столовую не стыдно), тапочки, лекарства. Валентина методично складывала вещи, поджав губы. Тимон крутился у ног. Рыжий хвост так и норовил попасть под руку, под ногу, под чемодан. — Брысь! — Валентина дёрнула плечом. — Без тебя тошно! А в голове стучало: "Что с ним делать-то? Куда деть?" Десять лет вместе. Подобрала котёнком — дочь притащила, пищал у подъезда...

Пакеты с продуктами оттягивали руки, и Олег неловко переступил с ноги на ногу, ожидая зелёного сигнала светофора. На противоположной стороне улицы, у входа в переход метро, он заметил сгорбленную фигуру. Мужик в потёртой камуфляжной куртке сидел на перевёрнутом ящике, а рядом с ним на мокром асфальте лежала собака. Большая, когда-то, наверное, красивая — с густой, теперь свалявшейся шерстью. Перед ними — потрёпанный картонный плакат: «Помогите на корм собаке. Спасибо». Олег отвёл взгляд. Ещё одна история для разжалобления прохожих...

Михаил задержался в автосервисе допоздна. Свет в мастерской давно погас, остальные разошлись по домам — к жёнам, детям, хлопотам и уюту. А ему торопиться некуда. На углу, под тусклым светом фонаря, он заметил какое-то движение. Что-то серое, худое, с трудом тащившее в зубах мешок. Собака. Она хромала, но упорно ковыляла вперёд. — Эй! — окликнул её Михаил, сам не зная зачем. Пёс обернулся. Даже в полумраке было видно, насколько он истощен. Собака замерла на мгновение, глядя на Михаила чёрными глазами...

— Глянь-ка, Лида, что творится, — Игорь Степанович разговаривал с фотографией, стоявшей на тумбочке. — Крышу не снесёт, думаешь? Гроза над деревней Ключи бушевала так, словно хотела стереть её с лица земли. Старые тополя гнулись до земли, крыши трещали, куры и гуси забились в сараи. Даже местные старожилы, повидавшие всякое, заперлись по домам, бормоча охранные молитвы. Игорь Степанович смотрел в окно, но видел не дождь. Бесконечные серые дни сливались, как капли на стекле — бессмысленные, одинаковые...

— И куда мне теперь такая жизнь? — Люба поправила шарф, прикрывая подбородок от колючего ветра. Набережная в будний день пустовала. Редкие прохожие спешили по своим делам, пряча носы в воротники. На пенсии Люба оказалась всего три месяца назад. В школе, где она преподавала литературу тридцать пять лет, намекнули: пора уступить место молодым. Ей шестьдесят три — не так уж и много. Но директор смотрел поверх очков с таким выражением, что спорить не хотелось. Сын в Германии, дочь в Питере. Внуки растут, забывая бабушкино лицо...

— Никогда не думала, что буду ревновать к котенку! — Марина отвернулась к окну, пальцы нервно перебирали кисточки пледа. — Но ты посмотри на себя, Андрей. Ты же с ним сюсюкаешь больше, чем со мной за всю нашу совместную жизнь. — Ты что, серьезно? — Андрей оторвался от маленького рыжего комочка, которого с упоением гладил уже минут двадцать. — Это же просто котенок! — "Просто котенок", — передразнила она. — А я просто жена, да? Которую ты, между прочим, не замечаешь уже неделю! Спор не на шутку разгорался в их маленькой двушке...