О верности и преданности

Квартира у Валентины была идеальной. Как в журнале. Белые стены, светлая мебель, хрустальная посуда в серванте. Красиво. Но скучно и стерильно – как в больнице. С детьми у них с Николаем не получилось. Так и коротали время вдвоем. Но иногда, поздними вечерами, когда Николай засыпал перед телевизором, а она мыла посуду, Валентина думала: «А ради чего всё это?, дом, быт. А смысл где?» Смысла не было. Была привычка. Двадцать три года совместной жизни, которая давно превратилась в простое сосуществование...

Галина шла с рынка, сумка оттягивала плечо — картошка, морковка, да ещё кости для супа взяла. Внучке Дашеньке суп сварить, а то питается всё сухомяткой какой-то. Осень в этом году злющая выдалась. Дождь не просто капал — хлестал по лицу, словно кто-то сверху из ведра поливал. Галина поёжилась под старым плащом. Надо же — полжизни в своём доме прожила, а теперь... Теперь она здесь, в этой квартире у зятя. Хоть дочка и говорит: «Мама, ты что? Ты же нам помогаешь!», но чувствует — лишняя. — Эх, Танечка, — вздохнула Галина, вспомнив покойную подругу...

Надежда Сергеевна шла по двору, как всегда — медленно, с тросточкой. Вечер. Фонари еще не включились, но уже пора. И тут она спохватилась – а ведь Барона нет. Три дня как нет. А может, четыре? Когда в последний раз она видела его рыжую морду, высовывающуюся из-за решетки подвала? Когда он последний раз вилял хвостом, увидев ее с пакетиком печенья? — Странно как-то, — пробормотала она себе под нос. Подошла ближе к подвалу. Присела. Заглянула в щель между решеткой и землей: — Барон? Барончик? Тишина...

Иван Алексеевич стоял утром на остановке — возвращался из поликлиники. Рядом крутилась какая-то собака. Дворняжка, рыже-белая, лохматая. Худая, но не пугливая — видно, людей не боялась. Подходила то к одному пассажиру, то к другому. Хвостом виляла, глазки умные такие. — Брысь! — отмахнулся дядька в кожанке. — Чего пристала? Женщина с коляской тоже отодвинулась: — Ой, а вдруг кусается. А собака так и крутилась между людей. Иван посмотрел на неё внимательно. Столько в ее глазах было — и тоски, и надежды одновременно...

Олег ехал домой с работы как всегда молча, радио выключено, в голове пустота. Трасса тянулась серой лентой. Впереди белая «Приора» — то газ, то тормоз. Водитель, видно, молодой. Торопится куда-то. А Олег не торопился. Зачем? Дома его ждал ужин, телевизор и привычное молчание жены. Километр. Другой. И вдруг «Приора» резко свернула влево. Что-то тёмное мелькнуло справа на обочине — и сразу же оказалось под ее колёсами. Удар. Тупой, короткий. Белая машина не остановилась. Даже не притормозила. Исчезла за поворотом, будто ничего не случилось...

Рыжеватый охотничий пес сидел у автостанции, прямо на обочине. Не лежал — именно сидел. Прямо, как на карауле. Карие глаза смотрели на каждый подъезжающий автобус. — Чей это? — спросила бабулька с сумкой на колесиках. — Да кто его знает, — пожал плечами водитель. — С утра тут торчит. А пес молчал. Смотрел на людей, которые выходили из автобусов, садились в них. Хвостом не вилял. Просто ждал. К вечеру пошел дождь. Пес не ушел. Нашел себе место под навесом остановки и снова сел. Тот же взгляд, та же поза...