Марина Черницына

Фильм Михаила Туманишвили "Авария - дочь мента" - один из моих любимых: я пересматриваю его примерно раз в пару лет. И всякий раз открываю для себя нове грани. Какие грани я открыла для себя к своим пятидесяти-плюс? Сейчас я попробую объяснить. Во-первых. Авария - донельзя благополучна. Она москвичка как минимум во втором поколении. Она - единственная дочь в полной семье. Она живёт в как минимум трёхкомнатной квартире (смею предположить, что та комната, где она смотрит концерт "Скорпионз" по телевизору - четвёртая, гостиная...

Когда едва распустившая свои весенние бутоны Редиска пожелала проколоть нос, моя ладонь превратилась в кукиш. Ведь девица с кольцом в носу подобна козе и овечке: любой чёрный трансплантолог, любой сутенёр и бордельщик возьмёт её за пирсинг и уведёт в самые страшные дали. Дочка обиделась и перестала есть. Каждый вечер Увалень театрально хватался за сердце, а я – за прадедовский офицерский ремень. Хлопнув дверью, Рэдис уходила в холод и тьму, что в истории человечества было не ново. От горя я развела...

1 Сначала его пинком вышвырнули с вьетнамских земель. С отпечатком военного сапога на тощей заднице, на четвереньках уползал он в сторону родного Китая, и его повёрнутое к зрителю лицо выражало страх. «Так и надо, - подумала я, листая журнал в поисках более интересных, неполитических рисунков. – Не будет лезть куда не следует.» А через неделю мы с дедушкой поймали его в нашем сарае. Худой, желтолицый, он лихорадочно складывал в мешок наши старые вещи: плащ-палатку, резиновые сапоги, кочергу и походный котелок с круглою ручкой… - Чего надо? – спросил дедушка громовым голосом. – А ну вымётывайся, чтоб духу твоего здесь не было! - Нехорошо, начальник, - сказал незнакомец, роняя мешок на пол...

– Слава Тебе, Боже Наш, слава Тебе! – Григорий перекрестился на Исторический музей, и, взяв сивую бороду в кулак, подмигнул бешеным глазом: – А ты, Кузя, не бзди! Сын твой найдётся, я так чувствую. Я завсегда чувствую, если что. Загулял твой сын: Москва, она знаешь, какая манкая? – А то оставайся с нами, вместе веселее! – добавила Чача. — Будем милостыню просить: пода-а-айте, православные, на собо-ор! – На реставрацию собора, дура! – от гнева Григорий даже посохом по снегу стукнул. – Учишь её, учишь...

Когда мне перевалило за тридцать и я совсем отчаялась найти мужика, мне повстречалась Ирка Тишкина, давняя, детсадовская ещё подруга. В шесть лет она сочинила двустишие «Если нет боровиков – ешьте, дети, червяков», и, четверть века спустя, проорала его, налетев на меня в тренажёрном зале. - Совсем не изменилась, надо ж! – сказала она, целуя меня в губы. – Помню, как мы в песочнице… Так я никогда и не изменюсь. Никто не забудет меня, и ни с кем не спутает. В целом городе ни у кого на лице нет такого пятна – такого выпуклого, такого шоколадного, такого пушистого. В садике все дети от меня шарахались – заразиться боялись...

Я думала, взрослые давным-давно его выкинули, а он все годы пролежал на чердаке. Мой тревожный чемоданчик. Отлично сохранившийся, жестяной, цилиндрический, с громыхающей в боку крышкой. Внутри – колода игральных карт, окаменелые конфеты «Раковая шейка» и маленький пластмассовый носорог. Носорог никогда мне не нравился, поэтому я предложила ему пожить в чемоданчике: будут бомбить, побежим в подвал, там я тебя, может быть, и полюблю… В подвале бабушка держала варенье, а дедушка – картошку. Каждый год...

,а на седьмом году жизни в душу закралось сомнение: как он, Дед Мороз, в квартиру-то попадает, когда все окна закрыты? Не может же он, словно кот, в форточку влезть? - Он не то что в форточку, он и в замочную скважину проникнет, - сказала мама, вешая на елку стеклянного красноармейца в зелёной будёновке. – Он ведь волшебник: слово специальное скажет, и маленьким станет, словно ползёрнышка. В любую щель пролезет и опять увеличится вместе со всеми своими подарками. - Узнать бы это слово… Кто-то ведь его всему научил, - я возилась внизу, пристраивая огромную золотую кукурузу на прищепке...

Я его не то чтоб украла, просто не вернула вовремя, а потом возвращать уже стало некуда, да и некому. С тех пор он живёт и живёт у меня на даче – длинный, широкий, с пуговицами, по-мужски пришитыми на правую сторону. Просто плащ или плащ-палатка? Кто-то из домашних окрестил его «зипуном», и прозвище прижилось. Хорошо в зипуне ходить по грибы - никакой дождь не страшен его прорезиненной ткани. Не страшна зипуну и грязь, которую оставляют на нём лапы нашего прыгучего пса: помоешь зипун водою – он...

Я всю жизнь думала, что они мне приснились, пока не… Впрочем, по порядку давайте: после сытного обеда по закону Архимеда надо отдохнуть, говорила бабушка. Лечь на диван и лежать, пока большая стрелка ходиков не обежит один круг, а маленькая – не переползёт с двойки на тройку. Можно лежать с книжкой, но лучше спать: после обеда сны всегда особенно яркие. Про Бабу Ягу с Кощеем, например, как они под окнами ходят и бумажки какие-то разворачивают: мы, мол, твои настоящие мама и папа. Или как эльфы перелетают...

Когда едва распустившая свои весенние бутоны Редиска пожелала проколоть нос, моя ладонь превратилась в кукиш. Ведь девица с кольцом в носу подобна козе и овечке: любой чёрный трансплантолог, любой сутенёр и бордельщик возьмёт её за пирсинг и уведёт в самые страшные дали. Дочка обиделась и перестала есть. Каждый вечер Увалень театрально хватался за сердце, а я – за прадедовский офицерский ремень. Хлопнув дверью, Рэдис уходила в холод и тьму, что в истории человечества было не ново. От горя я развела...