Я думала, взрослые давным-давно его выкинули, а он все годы пролежал на чердаке. Мой тревожный чемоданчик. Отлично сохранившийся, жестяной, цилиндрический, с громыхающей в боку крышкой. Внутри – колода игральных карт, окаменелые конфеты «Раковая шейка» и маленький пластмассовый носорог. Носорог никогда мне не нравился, поэтому я предложила ему пожить в чемоданчике: будут бомбить, побежим в подвал, там я тебя, может быть, и полюблю… В подвале бабушка держала варенье, а дедушка – картошку. Каждый год...
,а на седьмом году жизни в душу закралось сомнение: как он, Дед Мороз, в квартиру-то попадает, когда все окна закрыты? Не может же он, словно кот, в форточку влезть? - Он не то что в форточку, он и в замочную скважину проникнет, - сказала мама, вешая на елку стеклянного красноармейца в зелёной будёновке. – Он ведь волшебник: слово специальное скажет, и маленьким станет, словно ползёрнышка. В любую щель пролезет и опять увеличится вместе со всеми своими подарками. - Узнать бы это слово… Кто-то ведь его всему научил, - я возилась внизу, пристраивая огромную золотую кукурузу на прищепке...
Я его не то чтоб украла, просто не вернула вовремя, а потом возвращать уже стало некуда, да и некому. С тех пор он живёт и живёт у меня на даче – длинный, широкий, с пуговицами, по-мужски пришитыми на правую сторону. Просто плащ или плащ-палатка? Кто-то из домашних окрестил его «зипуном», и прозвище прижилось. Хорошо в зипуне ходить по грибы - никакой дождь не страшен его прорезиненной ткани. Не страшна зипуну и грязь, которую оставляют на нём лапы нашего прыгучего пса: помоешь зипун водою – он...
Я всю жизнь думала, что они мне приснились, пока не… Впрочем, по порядку давайте: после сытного обеда по закону Архимеда надо отдохнуть, говорила бабушка. Лечь на диван и лежать, пока большая стрелка ходиков не обежит один круг, а маленькая – не переползёт с двойки на тройку. Можно лежать с книжкой, но лучше спать: после обеда сны всегда особенно яркие. Про Бабу Ягу с Кощеем, например, как они под окнами ходят и бумажки какие-то разворачивают: мы, мол, твои настоящие мама и папа. Или как эльфы перелетают...
Это потом она надоест и будет раздражать своей якобы раннею старостью, не проходящей усталостью, прогрессирующей приблатнённостью, кряхтящей исповедальностью однообразных песен. А тогда, на излёте семидесятых, она была чудо как хороша, и все хотели быть ею. Лестничная площадка служила сценой, ступеньки – амфитеатром. Зрители рассаживались, а я, тряхнув волосами, начинала: «Па острым иглам яркава агня-а» – всё громче и громче, до самой драматической паузы, где предполагалось крутануться и заорать:...