Mary

— Да пошла ты к чёрту! — Хлопок двери прозвучал как выстрел. Людмила застыла в прихожей, держась за косяк. Пальто мужа еще качалось на вешалке от сквозняка. Она медленно сползла по стене, села прямо на холодный паркет, уткнулась лбом в колени. «Вот и всё», — пронеслось в голове. А началось с ерунды. С обычного субботнего завтрака, когда Людмила листала телефон, а Геннадий жевал омлет. Дочь его, Кристина, прислала сообщение: «Пап, когда поговорим о той квартире? Мне ипотеку одобрили, но хочется без кабалы»...

— Собирай тряпки и вали отсюда! — голос Маргариты гремел в гостиной так, что хрустальная люстра, казалось, вздрагивала. — Моему сыну такая жена не нужна! Я стояла посреди комнаты в старом халате, босая, и смотрела на свекровь. Странное дело — в такие моменты время словно густеет, как мед. Видишь каждую деталь: как дергается уголок ее накрашенного рта, как Михаил отводит глаза в сторону, прячется за спину матери. Мой муж. Тот самый, который клялся в любви четыре года назад под вишнями в саду. — Миша,...

— Хватит! — Кира швырнула телефон на диван так, что тот отскочил и упал на пол. — Вот запомни: больше ноги твоего братца не будет в нашем доме! Устроил бардак, ещё и долгов навешал! Ярослав стоял у окна, смотрел на дождь. Капли стекали по стеклу — медленно, будто специально тянули время. Он молчал. Знал: если сейчас что-то скажет, начнётся такое... — Ты меня слышишь вообще?! — Кира подошла ближе, встала так, что он был вынужден обернуться. Лицо у неё пылало, глаза сверкали. — Он опять в твоём пиджаке ушёл! В том, новом! Который ты на собеседование собирался надеть! — Кир, да он вернёт...

Хрустальная ваза с пыльными искусственными розами полетела в стену раньше, чем Верка успела осознать, что вообще её схватила. — Чего вылупилась на меня? Я больше не дойная корова и не буду тянуть на себе вашу семейку! — голос прорезал гостиную, как сирена скорой помощи. Людмила Васильевна, свекровь, застыла у комода. Рот приоткрыт, глаза круглые — будто только что увидела, как её невестка материализовалась из воздуха в образе разъяренной фурии. А ведь минуту назад всё было тихо. Верка мыла посуду после обеда, скребла жирную сковородку, думала о своём...

— Да ты бесполезная в этом доме! И толку от тебя никакого, нищенка! — прошипела свекровь. Кира стояла у плиты и мешала соус. Деревянная ложка скрипела о дно кастрюли — скрип-скрип-скрип — монотонно, как метроном. Она не обернулась. Даже не дрогнула. Научилась. За три года научилась превращаться в камень, в стену, в пустоту. — Ты меня слышишь вообще? — Валентина Петровна подошла вплотную, дыша в затылок. — Или совсем уже одурела? Кира молчала. Соус кипел, булькал, плевался красными брызгами на белый фартук...

— Заткнись, наконец! — рявкнул Игорь, и его кулак с размаху опустился на столешницу. Вера замерла. Стакан с водой качнулся, несколько капель выплеснулись на клеенку — дешевую, с выцветшими ромашками, которую они купили еще пять лет назад в «Ашане». Она смотрела на эти капли, как будто именно в них сейчас заключался смысл всего происходящего. — Ты что себе позволяешь? — тихо спросила она. — Замолчи лучше и не спорь! Мама переезжает жить к нам, она итак нуждается! — прошипел муж, и в его голосе было столько яда, что Вера невольно отшатнулась...

— Ты, сволочь, думала, он тебе вечно верным останется? — Тамара Ивановна швырнула на стол пакет с продуктами так, что банка с огурцами чуть не скатилась на пол. — Может, хватит уже умничать? Сама виновата, не удержала моего сыночка, теперь и расхлёбывай эту кашу! Вика даже не вздрогнула. Она сидела на кухне, обхватив руками чашку с водой — просто водой, потому что на чай уже не было сил, — и смотрела в окно. Там, за стеклом, шёл мокрый мартовский снег. Последний. Как будто небо тоже решило плюнуть на всё это и доплакать остатки зимы...

— Дрянь ты, Жанна! — заорал Илья, швырнув пульт от телевизора в стену. — Думаешь, я не знаю, что ты там банкирам про меня наплела? Жанна сидела на краешке дивана, сжимая в руках мятую справку о доходах. Бумага была влажная от пота, буквы расплывались перед глазами. В гостиной пахло дешевым одеколоном и гарью — Илья курил прямо в комнате, несмотря на ее просьбы. — Я ничего не плела, — прошептала она. — Просто сказала правду... — Правду? — Он шагнул к ней, и половицы заскрипели под его весом. — Какую еще правду? Что я безработный? Что денег нет? — Илюш, у нас действительно трудности...

— Да пошла ты со своими советами! — взорвалась Марина, швыряя тряпку в угол кухни. — Достала уже! Фаина Петровна стояла в дверном проеме, держа в руках еще один список. Всегда с этими чертовыми списками. То как правильно варить борщ, то как складывать белье, то как воспитывать собственного ребенка. Шестьдесят три года, а ведет себя как генеральный прокурор. — Маринка, я же добра желаю, — начала свекровь тем самым тоном, от которого хотелось выть. Сладким, елейным, будто мед с мышьяком. — Просто мне странно, что в доме моего сына...

— Вот же чёрт! — Вика швырнула телефон на кровать так, что матрас подпрыгнул. — Ну ты и дрянь! В зеркале трюмо отразилась женщина с растрепанными каштановыми волосами и красными от слез глазами. Сорок два года, а выглядит на все пятьдесят после такого разговора. Особенно когда узнаешь, что твой благоверный уже третий месяц водится с двадцатичетырехлетней малолеткой из бухгалтерии. — Чего глаза вылупила? Про отпуск забудь, на выходных поедем к маме на квартиру, нужно с ремонтом помочь! — нагло заявил муж полчаса назад, даже не подняв головы от планшета...

— Сволочь! Сволочь такая! — голос Веры разрывал тишину кухни пополам. Кружка с недопитым кофе полетела в стену. Осколки фарфора рассыпались по линолеуму, как белые слезы. А она стояла посреди этого хаоса — сорокапятилетняя женщина в застиранном халате, с растрепанными волосами и глазами, полными такой ярости, что воздух вокруг, казалось, потрескивает. — Двадцать три года! — кричала она в пустоту. — Двадцать три года я терпела тебя! Соседи за стеной постучали — мол, потише там. Но Вера только громче завопила: — А теперь — молчать? Теперь — стерпеть? На кухонном столе лежала распечатка из банка...

— Твоя мамашка опять лазила по моим шкафам, сволочь такая! — Снежана швырнула на пол помятое платье цвета морской волны. То самое, которое купила на последние деньги месяц назад. — Если ещё хоть раз твоя мать сунется к нам в спальню и наденет мои вещи, полетит вон из дома! Архип даже не поднял головы от телефона. Сидел на краю кровати в трусах и майке, листал новости. Как будто жена не орала на всю квартиру, а тихонько напевала колыбельную. — Слышишь меня, глухарь?! — Снежана подскочила к мужу и выхватила у него из рук телефон...