Мой зять, Андрей, всегда казался мне открытой книгой. Той самой книгой в тонком переплёте, с крупным шрифтом и предельно простым сюжетом, который можно пересказать в двух словах. Он работал старшим бухгалтером в солидной фирме, носил аккуратные строгие рубашки, вовремя платил за коммунальные услуги и никогда не забывал о дне рождения моей дочери, его жены Кати. Их жизнь текла по спокойному, предсказуемому руслу: работа, ужин, редкие походы в кино, субботняя уборка. И так из недели в неделю, из месяца в месяц. Я, признаться, была этим совершенно довольна. После бурного брака с моим покойным мужем, человеком страстным и непредсказуемым, эта тихая гавань, в которую вошла моя дочь, казалась мне идеалом семейного счастья. Пока я не начала замечать странности.
Всё началось с малого. С телефонных звонков по пятницам. Ровно в семь вечера, когда они с Катей обычно заканчивали ужинать, раздавался этот специфичный, вибрирующий гудок его телефона. Андрей вскакивал, будто его ударило током, и стремительно выходил на балкон, плотно прикрывая за собой стеклянную дверь. Я сначала не придавала значения.
— Кто это ему звонит так регулярно? — как-то спросила я у Кати, когда мы мыли посуду на кухне.
Катя лишь пожала плечами, вытирая тарелку.
— Олег, наверное. Его старый друг. Они иногда общаются.
— По пятницам? В одно и то же время? Это как-то… странно.
— Мам, не придумывай. У них, наверное, своё мужское. Футбол обсудить или что-то вроде того.
Но это было не «что-то вроде того». После звонка Андрей возвращался в комнату с каким-то новым, скрытым блеском в глазах. Он становился оживлённым, даже слегка рассеянным, будто его мысли уже улетели далеко отсюда. А потом, в субботу утром, неизменно следовала фраза:
— Катюш, я сегодня с Олегом на дачу съезжу. Вернусь к ужину.
Первые разы Катя кивала спокойно.
— Хорошо. Только осторожнее на дороге. И захвати те котлеты, что остались, там поешьте.
— Обязательно.
Дача. У Андрея и вправду была старая родительская дача в дальнем садоводстве, домик с печкой, который он изредка навещал летом, чтобы покосить траву. Но ездить туда каждую неделю? И, как выяснилось, даже зимой? Мое материнское, а точнее уже тёщино, сердце ёкнуло. Подозрения, тихие и противные, как моль, начали точить изнутри. Может, у него там не дача, а что-то другое? Или, что хуже, кто-то другой? Эта мысль застряла у меня в голове, обрастая нелепыми, но оттого не менее пугающими деталями.
Как-то раз, в начале декабря, когда уже выпал снег и ударил первый серьёзный мороз, я была у них в гостях. Андрей, как по расписанию, получил свой пятничный звонок и, вернувшись с балкона, объявил:
— Завтра поеду. Надо печку протопить, проверить, всё ли в порядке после прошлых снегопадов.
Катя, уже привычная к этим отлучкам, лишь кивнула, не отрываясь от книги. Но я не выдержала.
— На дачу? В такую стужу? Андрюш, да там же, наверное, ледяной ад. Тебе не кажется, что это… чересчур?
Он посмотрел на меня своим спокойным, ясным взглядом, но в его глубине я уловила лёгкое замешательство, будто я задала вопрос не на том языке.
— Ничего страшного, Алла Викторовна. Я тепло оденусь. Да и дело недолгое. Надо поддерживать дом в порядке, а то совсем развалится.
— Но каждую неделю? — не унималась я. — Что там может случаться такого каждую неделю? Особенно зимой? Там же ничего не растёт, не строится…
Он помолчал, перекладывая салфетницу на столе.
— Привычка, — наконец сказал он. — Место там… спокойное. Позволяет отвлечься, подумать. А Олег помогает.
— Олег? — переспросила я. — Тот самый, который звонит?
— Да, мы с ним вместе ездим. Ему тоже нравится. Своеобразный мужской выезд на природу.
Его тон был ровным, но в словах «подумать» и «спокойное» слышался такой отзвук искренней, почти жаждущей потребности, что мои подозрения на мгновение пошатнулись. Может, и правда просто сбегает от городской суеты? Но голос внутренней тревоги шептал: «От чего? От своей же тихой, идеальной жизни?»
В тот вечер, когда Андрей ушёл в гараж проверять машину перед завтрашней поездкой, я устроила дочери допрос с пристрастием.
— Катя, ты не находишь это странным? Каждую субботу? Как по нотам?
— Мам, ну что такого? — она отложила книгу и взглянула на меня с лёгким раздражением. — Мужчине иногда нужно побыть одному. Или с другом. Это лучше, чем в баре сидеть или…
— Он точно с Олегом? Ты этого Олега видела? Говорила с ним?
— Видела, конечно, — Катя закатила глаза. — Они вместе в институте учились. Нормальный такой мужчина. С женой и двумя детьми. Мы с Леной, его женой, даже иногда кофе вместе пили. Пока они на своей «даче» пропадают.
— А Лена не жалуется? Не удивляется этим еженедельным побегам?
Катя задумалась.
— Жалуется, что Олег вечно в гараже ковыряется в каких-то своих проектах. Но на счёт дачи… Нет, вроде не жалуется. Говорит, ему тоже надо сменить обстановку. Работа у него нервная, программист.
Получался идеальный тандем. Два друга, сбегающие от семейного уюта в холодный дачный домик. История, которая должна была бы меня успокоить, но не успокаивала. В ней было слишком много идеальных совпадений.
Я решилась. Решилась на отчаянный, глупый, совершенно немыслимый для порядочной женщины шаг. Я должна была узнать правду. Не для того, чтобы устраивать скандал или ловить Андрея на измене. Нет. Я боялась за дочь. Боялась, что её идеальный мир окажется хрустальным пузырём, который вот-вот лопнет, поранив её осколками. И если ей суждено пережить боль, пусть это будет раньше и с моей поддержкой, чем позже и в одиночку.
В ту субботу я проснулась затемно. Написала Кате смс, что поеду на раннюю ярмарку за фермерскими продуктами и, возможно, задержусь. Припарковала свою небольшую иномарку в переулке за их домом, откуда был виден выезд из гаражного кооператива. Мороз щипал щёки, сердце бешено колотилось. Я чувствовала себя героиней дешёвого детектива, и мне было стыдно, но остановиться уже не могла.
Ровно в восемь утра из ворот выехал его тёмно-синий внедорожник. За рулём я разглядела профиль Андрея. На пассажирском сиденье действительно сидел мужчина – крупный, с окладистой бородой. Олег. Значит, не соврал насчёт компании. Это немного успокоило, но ненадолго. Куда они едут на самом деле?
Я осторожно, стараясь не привлекать внимания, двинулась вслед. Машина Андрея уверенно вела нас через спящий город, затем по окружной дороге, и, как я и предполагала, свернула в сторону того самого дальнего садоводства «Родничок». Дорога становилась уже, снега по обочинам – больше. Я отстала, боясь быть замеченной на пустынной трассе. Когда я, наконец, свернула на знакомый просёлок, ведущий в садоводство, его машины уже не было видно. Я проехала мимо ряда занесённых снегом участков, мимо его дачи. Домик выглядел заброшенным: сугробы у калитки не тронуты, на крыше ровная снежная шапка, из трубы не шёл дым. Сердце у меня упало и тут же забилось с новой силой. Они не здесь. Он солгал.
Я остановилась в растерянности, не зная, куда двигаться дальше. И тут, из-за поворота, показалась другая машина – старая «Нива», из выхлопной трубы которой валил густой дым. За рулём сидела пожилая женщина. Я отчаянно жестом остановила её. Окно «Нивы» опустилось.
— Девушка, помогите, — сказала я, не думая о том, что назвала девушкой женщину лет семидесяти. — Я ищу… родственников. Они должны быть на даче у Николаевых, вон в том домике. Но там никого нет. Вы не видели, тут проезжала синяя иномарка?
Женщина внимательно посмотрела на меня, потом кивнула в сторону дальнего конца посёлка, где за деревьями виднелся лес.
— Туда поехали, милая. К речке. Там, перед самым лесом, съезд есть вниз. Они туда часто наезжают, эти двое. Каждую неделю, как по расписанию. Интересно, чего они там зимой находят?
Её слова подтвердили самое худшее: это был ритуал. Тайный, регулярный.
— Спасибо вам огромное, — прошептала я.
— Не за что, — женщина снова посмотрела на меня с любопытством. — Ты, я смотрю, не из местных. Родственница, говоришь? Они там ничего плохого не делают, вроде. Тихие. Шума не устраивают.
Я лишь кивнула и, поблагодарив её ещё раз, медленно поехала в указанном направлении. Дорога сужалась, превратившись в накатанную колею. Снег вокруг был девственно чист, если не считать свежих следов от двух пар колёс. Я проехала ещё метров двести, оставила машину под сенью голых берёз, чтобы меня не было видно с дороги, и пошла пешком, утопая в снегу по колено.
Холод пронизывал до костей, но я его почти не чувствовала. В ушах стучала кровь. Я шла по следам машин, которые привели меня к обрывистому спуску к замёрзшей речке. И тут я увидела их машину. Она стояла на небольшой поляне у кромки леса. Рядом – вторая, вероятно, Олега. Но самого домика или любого другого строения не было. Только лес, река и снег. Где же они? Паника начала сжимать горло. Я спряталась за толстым стволом старой сосны и стала ждать, всматриваясь в белизну.
И тогда я услышала звуки. Негромкие, ритмичные. Скрежет, но не металлический, а какой-то… иной. И смех. Сдержанный, мужской смех, который тут же оборвался чьей-то одёргивающей фразой. Звуки доносились не из леса, а откуда-то справа, со стороны реки. Я сделала несколько шагов вперёд, стараясь ступать бесшумно, и выглянула из-за деревьев.
То, что я увидела, заставило меня застыть на месте, забыв и о холоде, и о страхе, и о всех своих подозрениях. На льду замёрзшей реки, на чистом, будто специально расчищенном участке, стояли Андрей и Олег. Они были одеты в тёплые рабочие комбинезсы, на руках – плотные рукавицы. Но это был не просто лёд. Перед ними, прямо на ледяной поверхности, возвышалось… что-то. Огромное, сложное, переливающееся на зимнем солнце мириадами искр. Это была скульптура. Но не из снега, а изо льда. Прозрачная, хрупкая, невероятно детализированная. Я смогла разглядеть очертания фантастического замка с башенками и ажурными мостиками. Рядом с ней лежали странные инструменты: не пилы и лопаты, а какие-то скребки, стамески, паяльные лампы и вёдра.
Андрей в этот момент осторожно, словно хирург, делающий сложный надрез, подносил к одной из ледяных колонн небольшой инструмент, похожий на паяльник. Из его наконечника вырывалась тонкая струйка пара. Под её воздействием лёд не таял хаотично, а как будто растворялся в нужном месте, позволяя вырезать мельчайшие детали. Олег стоял рядом с вёдрами, в которых, как я позже поняла, была вода для создания новых слоёв льда, и что-то говорил, указывая на верхнюю часть скульптуры.
— Вот здесь, смотри, изгиб должен быть плавнее. Как паутинка.
— Знаю, знаю, — ответил Андрей, не отрываясь от работы. — Но лёд сегодня капризный, зернистый. Придётся медленнее.
— Ничего, успеем. До весны ещё далеко.
Они говорили тихо, сосредоточенно, полностью погружённые в процесс. На их лицах не было и тени той обыденной скуки или усталости, которые я иногда замечала у Андрея дома. Здесь он был живым. Его глаза горели сосредоточенным, почти восторженным светом. Это было не бегство от чего-то. Это было бегство к чему-то. К этому хрупкому, временному чуду, которое они создавали своими руками.
Я стояла, прижавшись к дереву, не в силах пошевелиться. Вся моя предварительная уверенность, все страхи и подозрения рассыпались в прах, уступая место потрясению и стыду. Я подглядывала не за тайной любовницей или запретной азартной игрой. Я подглядывала за чудом. За тихой, личной страстью моего зятя, которую он почему-то скрывал от всех, даже от жены. Почему? Страх непонимания? Желание сохранить этот уголок только для себя? Или что-то ещё?
Я не знала, сколько простояла так, наблюдая, как они трудятся, поправляют, отступают на шаг, чтобы оценить свою работу, и снова возвращаются к ней. Их движения были слаженными, будто они занимались этим много лет. И, судя по масштабу и сложности скульптуры, так оно и было. Это было не хобби на выходные. Это было дело жизни, тщательно скрываемое ото всех.
Постепенно холод начал пробираться сквозь одежду, заставляя меня дрожать. Я поняла, что больше не могу оставаться здесь. Я отступила назад, стараясь ступать так же тихо, как пришла, и побрела обратно к своей машине. По дороге я думала только об одном: что же мне теперь делать? Сказать Кате? Спокойно наблюдать дальше? Или… подождать? История была не закончена. Она только начиналась, и я, против своей воли, стала её невольным свидетелем. Но теперь я должна была решить, что делать с этим знанием. Знанием о ледяном замке моего зятя и его тайной жизни, которая оказалась прекраснее и печальнее, чем я могла себе представить.
***
Обратная дорога из садоводства в город была похожа на путешествие сквозь густой туман. Я видела дорогу, машины, светофоры, но всё это воспринималось как сон, как череда автоматических действий. Руки сами крутили руль, ноги нажимали на педали, а в голове бушевал настоящий ураган из эмоций. Стыд, холодное облегчение и жгучее любопытство.
Я видела не измену, а тайну. Но разве это лучше? Мой зять, человек, которого я считала открытой и немного скучной книгой, оказался обладателем второй, потаённой жизни. Он был не бухгалтером по субботам, а… художником? Скульптором? Волшебником, превращавшим лёд в сказку. И он скрывал это. От меня, от Кати, от всего мира. Почему? Этот вопрос сверлил мозг сильнее всех прежних подозрений.
Я вернулась домой не на ярмарку, а прямиком в свою пустую квартиру. Нужно было отогреться и прийти в себя. Я заварила крепкий чай, укуталась в плед, но дрожь шла изнутри. Я закрывала глаза и снова видела ту картину: двух взрослых мужчин, серьёзных и сосредоточенных, кропотливо возводящих хрустальный замок на льду. Их лица, озарённые не финансовыми отчётами, а тихим, творческим горением.
И тут меня осенило. А Катя? Она-то ничего не знает. И её воображение, подогреваемое регулярными отлучками мужа и моими же неосторожными вопросами, рисует совсем другие картины. Картины банальные, болезненные и, как я теперь понимала, совершенно ложные.
Мои опасения подтвердились гораздо раньше, чем я ожидала. Уже вечером того же дня раздался звонок. На экране телефона светилось имя дочери. Голос у неё был неестественно ровным, сдавленным.
— Мам, ты дома?
— Да, конечно, дочка. Что-то случилось?
— Я… я к тебе заеду. Можно?
— Конечно, приезжай. Я тебя жду.
Через двадцать минут она уже была на пороге. Лицо бледное, под глазами тёмные тени, будто она не спала несколько ночей. Она молча прошла на кухню, села за стол и уставилась в окно на тёмный вечерний город.
— Катюш, что такое? — присела рядом, положила руку на её холодные пальцы.
Она медленно повернула ко мне голову, и в её глазах я увидела настоящую боль.
— Мам, я думаю, у Андрея кто-то есть.
Слова, которых я боялась раньше, теперь прозвучали как приговор совсем другому человеку – тому обманутому, невезучему Андрею, который не изменял, а творил.
— Что? Катя, что ты говоришь? Почему ты так решила?
— Всё сходится! — её голос дрогнул, она с трудом сдерживала слёзы. — Эти вечные поездки. Этот секретный телефон в машине, который он всегда забирает с собой. Он стал… отстранённым. Не то чтобы грубым, нет. Он по-прежнему внимателен, помогает по дому. Но он не здесь, понимаешь? Его мысли где-то далеко. Он может смотреть на меня и не видеть. Раньше мы с ним могли болтать часами ни о чём, а теперь – только бытовые вопросы. «Что на ужин?», «Заберёшь сухую чистку?». А в субботу он просто исчезает. И возвращается вечером уставший, но… с каким-то внутренним светом. Я сначала думала, что это от смены обстановки, от природы. Но это свет не от природы, мам. Это свет от кого-то другого.
Она выпалила всё это на одном дыхании, и каждый её аргумент был отточенным, выстраданным. И каждый был неверен. Я слушала её, и сердце разрывалось на части. Я видела, как она страдает, строя в голове ужасные, но такие земные и понятные версии. Версия с ледяным замком в этот момент казалась бы ей бредом.
— Может, у него просто проблемы на работе? Или он чем-то увлёкся? Хобби какое-то? — осторожно попробовала я нащупать почву.
— Какое хобби занимает каждую субботу целый день, даже зимой? — она горько усмехнулась. — И почему он мне ничего о нём не рассказывает? Нет, мам. Он прячет что-то. Или кого-то. Я даже… я даже вчера попробовала аккуратно спросить про Олега. Сказала, что хотела бы как-нибудь вчетвером встретиться, с его женой. Знаешь, что он ответил?
— Что?
— Сказал, что Олег сейчас в очень сложном проекте, работает без выходных, и они почти не видятся. Но они же каждую субботу вместе ездят! Он мне в глаза соврал! — голос Кати сорвался, и по её щекам наконец потекли слёзы. — Зачем врать, если всё чисто?
Передо мной стоял выбор. Тяжёлый, неудобный, рискованный. Молчать дальше, позволить её подозрениям разъедать их брак изнутри, наблюдать, как она мучается. Или рассказать правду. Правду, которая ставила под сомнение моё право следить за зятем, нарушала его доверие, но могла спасти их отношения от придуманного монстра. Я вздохнула так глубоко, будто собиралась нырнуть в ледяную воду. Что ж, я уже сегодня побывала на льду. Пора привыкать к холоду правды.
— Катя. Дорогая моя. Ты должна успокоиться и выслушать меня. Всё, что ты думаешь… это неправда.
Она посмотрела на меня сквозь слёзы с недоумением.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что сегодня утром… я за ним проследила.
В кухне воцарилась гробовая тишина. Слёзы на глазах Кати моментально высохли, сменившись шоком, а затем вспышкой гнева.
— Ты… что? Ты что сделала?!
— Я за ним проследила, — повторила я твёрже. — Я тоже беспокоилась. Твои тревоги, его странное поведение… Я не выдержала. Я поехала за ним сегодня утром.
— Мама, это недопустимо! Это же… частная жизнь! Как ты могла?! — она вскочила со стула, её щёки запылали.
— Я могла потому, что видела, как страдает моя дочь! — тоже подняла голос я. — И потому, что боялась за тебя! Я ожидала увидеть всё что угодно! Но только не то, что увидела на самом деле.
Мой тон заставил её немного притихнуть. Она снова села, уставившись на меня.
— И что же ты увидела? Он был не с Олегом? Он был с… ней?
— Он был с Олегом. На льду замёрзшей реки. В глухом лесу возле своей дачи.
Катя смотрела на меня, не понимая.
— На льду? Что они там делали? Рыбу ловили?
— Нет, Катюша. Они строили замок. Изо льда. Огромный, ажурный, невероятно красивый ледяной замок.
Она продолжала смотреть на меня с тем же непониманием, будто я говорила на иностранном языке.
— Замок? Изо льда? Что ты несёшь, мама?
— Именно это. Это его тайна. Его хобби. Его… страсть, наверное. Они с Олегом каждую неделю ездят туда и работают над этой ледяной скульптурой. Я видела это своими глазами. Они были там вдвоём, с инструментами. Они что-то вырезали, поправляли. Андрей… ты бы видела его лицо. Он был полностью поглощён процессом. Он светился изнутри. Это не свет от другой женщины, дочка. Это свет творчества.
Я рассказала всё, что видела, в деталях: про очищенный лёд, про странные инструменты, про паяльную лампу и вёдра с водой, про их тихий, сосредоточенный разговор про «зернистый лёд». Рассказывала, и сама заново переживала тот шок и восхищение.
Катя слушала, не перебивая. Сначала скептически, потом с растущим изумлением. Когда я закончила, она долго молчала, переваривая информацию.
— Ледяной… замок, — наконец произнесла она, растягивая слова. — Он… он мне никогда ничего не говорил. Ни слова. Почему?
— Не знаю. Может, боялся, что не поймёшь. Сочтёшь детской забавой или странностью. Может, это было его личное пространство, куда он не хотел никого пускать. Даже тебя.
— Но он же доверяет мне! Мы семья! — в её голосе снова послышалась обида, но теперь уже другого рода.
— А ты уверена, что доверяла бы ему, если бы он пришёл и сказал: «Дорогая, я каждую субботу буду пропадать на речке, чтобы строить ледяную крепость»? — мягко спросила я.
Она задумалась, покусывая губу.
— Я бы… я бы, наверное, удивилась. Подумала бы, что это странно. Но я бы постаралась понять. А теперь… теперь он мне соврал. И я ему, выходит, тоже не доверяла, раз накрутила себя до такого.
— Вы оба друг друга недооценили, — вздохнула я. — Ты – его способность на такую красоту. Он – твою способность это принять.
— Что же мне теперь делать? — спросила она растерянно. — Подойти и сказать: «Привет, дорогой, я знаю про твой ледяной замок, потому что моя мама за тобой шпионила»?
— О, нет! — я чуть не вскрикнула. — Ни в коем случае. Он… он может этого не простить. И мне, и тебе. Это его тайна. И мы вторглись в неё.
— Так что же? Продолжать делать вид, что я подозреваю его в измене? Или делать вид, что ничего не знаю?
— Я не знаю, Катя, — честно призналась я. — Я сама в тупике. Но теперь, по крайней мере, ты знаешь правду. И можешь не мучить себя глупыми подозрениями. А дальше… нужно быть очень осторожной. Может, дать ему шанс самому рассказать? Намекнуть как-то, что ты готова принять любое его увлечение, даже самое необычное?
— А если он никогда не расскажет? — прошептала она. — Если он так и будет всю жизнь жить на две части? Одну – со мной, скучную и обыденную. Другую – там, на речке, настоящую?
В её глазах читалась новая боль – боль от осознания, что она, возможно, не является частью чего-то важного в жизни мужа.
— Тогда это будет его выбор. Но теперь это будет информированный выбор с твоей стороны. Ты будешь знать, куда он уезжает. И будешь знать, что он не обманывает тебя в главном. Он любит тебя. Просто у него есть ещё одна любовь. Безопасная и хрупкая, как лёд.
Мы просидели молча ещё с полчаса, каждый погружённый в свои мысли. Катя ушла поздно, немного успокоенная, но с новой, сложной задачей в голове. Я же осталась с грузом вины за своё вторжение и с тревогой за будущее их семьи. Я раскрыла одну тайну, но создала другую, возможно, ещё более опасную. Теперь мы с дочерью были связаны общим знанием, которое мы не могли использовать. Мы стали хранительницами секрета Андрея, и это бремя давило на плечи.
Продолжение здесь:
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Читайте и другие наши рассказы:
Пожалуйста, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)