Глава 1. Трещины в стекле
Меня зовут Алексей. Мою жену зовут Катя. Мы вместе двенадцать лет, из них восемь — в браке. У нас есть квартира в ипотеке, машина и тихое, предсказуемое счастье. Я всегда считал его прочным, как камень. Оказалось, оно больше похоже на стекло — цельное, пока по нему не ударят.
Первая трещина появилась в четверг. Катя задержалась на «корпоративе». Ее телефон был недоступен, а когда она вернулась за полночь, от нее пахло не вином, а каким-то дорогим, терпким коньяком, который она не любит. И дымом — она бросила курить три года назад.
«Все хорошо?» — спросил я, встречая в прихожей.
«Устала, Леш. Просто ужасно устала», — ответила она, не глядя в глаза, и прошла мимо, поцеловав меня в щеку мимоходом, как соседа.
Ее губы были холодными. Я стоял и смотрел, как она без сил опускается на кровать, не сняв даже туфли. Внутри что-то съежилось, но я загнал это подальше. Работа, стресс, выгорание. У всех бывает.
Потом стали пропадать мелочи. Ее внимание, ее смех за ужином, ее привычка рассказывать о дне. Она ушла в телефон. Новый пароль на экране. Короткие, скупые разговоры в другой комнате, обрывающиеся при моем появлении.
«Кто звонил?» — как-то спросил я.
«Да так… Светка с работы. Жалуется на мужа», — буркнула Катя и быстро добавила: «Пойду, ванну приму».
Я смотрел ей вслед. Сердце билось неровно, глупо, тревожно. Я решил поговорить. Не в лоб, а осторожно.
Как-то вечером, за ужином, я взял ее руку: «Кать, мы с тобой как-то отдалились. Может, съездим куда? На море? Или просто в лес, как раньше?»
Она выдернула руку, будто обожглась. Ее глаза, такие знакомые, серо-зеленые, метнулись в сторону.
«Сейчас не время, Леш. Проект горит, начальник — козел. Я не могу даже думать об отдыхе».
В ее голосе была раздраженная нотка, которой не было раньше. Ко мне.
«Я просто хочу помочь», — тихо сказал я.
«Лучшая помощь — не лезть!» — вырвалось у нее. Она тут же нахмурилась, встала. «Прости. Я сорвалась. Пойду поработаю».
Я остался один на один с тарелкой остывшего ужина и растущим комом в горле. Это было больше, чем усталость. Это было отдаление. Целенаправленное и жестокое.
Глава 2. Монолог в пустоте
Предательство не всегда начинается с постели. Чаще — с тишины. Наша квартира стала аквариумом, где мы оба плавали, не касаясь друг друга. Я пытался быть ближе — предлагал помощь по дому, дарил цветы без повода, пытался обнять сзади, пока она мыла посуду. Она замирала, становилась деревянной, а потом изящно выскальзывала из объятий под предлогом «поставлю чайник».
Однажды я не выдержал. Она снова говорила по телефону на балконе, смеялась тому смехом, который забыла для меня. Я вышел. Она резко оборвала фразу: «Ладно, потом перезвони».
«Катя, кто это?» — спросил я, и голос мой дрогнул.
«Я же сказала — Светка!» — вспыхнула она.
«Ты никогда так со Светкой не смеялась. Ты с ней обычно ругаешь начальство. А сейчас смеялась, как девочка».
Она посмотрела на меня, и в ее глазах было что-то новое — вызов и… жалость. Это было хуже злости.
«Алексей, не устраивай сцен. У меня проблемы, и я их решаю. Без твоей помощи. Не усложняй».
Она прошла в комнату, хлопнув дверью балкона. Я остался в пустоте. Ветер гулял по моей душе, выдувая из нее последние надежды. Я был не муж, а помеха. «Не усложняй».
Той ночью она спала, отвернувшись ко стене. Я смотрел в потолок и думал о том, как страшно — прожить с человеком годы и вдруг обнаружить, что он — незнакомец. Что за его спиной целая жизнь, куда мне нет входа.
На следующее утро я сделал то, чего никогда не делал — полез в ее ноутбук. Он был не паролем. Глупость. Или уверенность, что я никогда не посмею. История браузера была чиста. Социальные сети — скучные посты о работе. Но в облачном хранилище, открытом по умолчанию, я нашел папку «Отчеты». В ней — один-единственный файл с названием «МНН».
Я открыл его. И мир рухнул.
Это был дневник. Ее дневник.
Глава 3. Дневник незнакомки
Страницы были полны им. «Сергей». Не Светка. Сергей.
«Сегодня С. сказал, что мой смех — как лекарство от всей его тоски. Я забыла, что можно так чувствовать».
«Боюсь идти домой. Там — тишина, предсказуемость. Там — Алексей со своей заботой, от которой задыхаюсь. Он хороший. И от этого еще хуже».
«С. такой безумный и свободный. С ним я снова мне 20. Мы выпили коньяк на крыше его машины, и я выкурила сигарету. Будто украла кусочек другой жизни».
«Алексей предлагал съездить на море. Боже, какая тоска. С С. мы просто поехали ночью за город, слушали громко музыку и кричали в темноту».
И последняя, свежая запись: «Все решено. Не могу больше жить в этой лжи. Надо заканчивать с прошлым. Надо говорить с А. Жалко его. Он не заслужил такого. Но я заслуживаю счастья».
Каждое слово било под дых. Я сидел, онемев, перед экраном, чувствуя, как меняется химический состав моей крови — теперь она была из боли, предательства и ледяного стыда. «Он хороший». Самое страшное оправдание.
Я не помню, как прошел день. Как дышал, как говорил. Катя заметила мое состояние.
«Ты заболел?» — спросила она за ужином. Ее тон был отстраненно-заботливым, как у медсестры.
«Да, — хрипло ответил я. — Что-то отравился, наверное».
Я смотрел на нее — на эту красивую, уставшую женщину, которую любил больше жизни. И видел ее глазами того, другого. Безумного, свободного Сергея. Как же я ей, наверное, надоел со своей стабильностью, ипотекой и желанием просто быть рядом.
Следующей ночью я не выдержал. Когда она заснула, я встал, оделcя и ушел. Просто ушел в ночь, куда глаза глядят. Я шел по пустынным улицам, и в голове звучал один вопрос: «Что делать?» Бросить все? Устроить скандал? Упасть на колени и умолять? Все варианты казались одинаково унизительными.
Я вернулся под утро. Она уже проснулась, сидела на кухне с чашкой кофе. Увидев меня, побледнела.
«Где ты был?! Я волновалась!»
«Гулял», — сказал я просто и пошел в душ, оставляя ее в недоумении. Пусть побоится. Пусть хоть что-то почувствует.
Глава 4. Разговор теней
Развязка наступила через неделю. Катя пришла с работы рано, необычно бледная и собранная.
«Нам нужно поговорить», — сказала она, садясь напротив меня в гостиной. Тон был тот же, что и в дневнике: решительный и немного жалкий.
«Говори», — ответил я, и моё спокойствие, похоже, сбило ее с толку.
«Леша… Я… Я встретила другого человека».
Я молчал. Смотрел на нее.
«Я не планировала этого. Так вышло. Я долго боролась с собой, но… Я несчастна здесь. Мы стали чужими. Ты это и сам чувствуешь».
«Чужими?» — переспросил я тихо. «Или просто тебе стало скучно? Надоела ипотека, быт и муж, который не возит ночью на машине пить коньяк?»
Она вздрогнула, как от пощечины.
«Ты… что? Как ты…»
«Знаю? Нашел твой дневник, Катя. «МНН» — «Мой Новый Мир», да?»
Она закрыла лицо руками. Её плечи затряслись. Но это были не слезы раскаяния — это была ярость, что её поймали.
«Ты полез в мои вещи?! Это низко!»
«Низко? — я рассмеялся, и смех звучал дико. — Низко — это писать в облаке, которое оплачиваю я, о том, как тебе скучно со мной, пока я думаю, как тебя вернуть!»
«Я не хочу, чтобы ты меня возвращал! — крикнула она, вскакивая. — Я ухожу. Сегодня. К Сергею».
Имя прозвучало в комнате, как выстрел. Наконец-то.
«Куда? В его новую жизнь? А наша? Двенадцать лет — это мусор, который можно выбросить ради острых ощущений?»
«Для тебя это была жизнь! — в её глазах блеснули настоящие, горькие слезы. — А для меня — медленное умирание! Ты не спрашивал, чего Я хочу уже лет пять! Ты просто создавал нам «тихую гавань», в которой я задыхалась! Да, Сергей — он другой! Он видит меня!»
«Я видел тебя каждое утро двенадцать лет! — зарычал я, тоже вставая. — Видел больной, уставшей, злой! Видел настоящую! А он? Он видит картинку — «несчастную жену в тирании быта», которую можно спасти! Ты для него сюжет для дешевого романа!»
Мы стояли, тяжело дыша, разделенные пропастью из её тайн и моей боли. Всё было сказано.
«Я заберу свои вещи завтра, — глухо произнесла она. — Пока поживу у подруги».
Она ушла. Я остался один в нашей «тихой гавани», которая развалилась на куски. И плакал. Не от потери её. А от потери нас. От смерти того, во что я верил.
Глава 5. Правда, которая освобождает
На следующий день я взял отгул. Я не мог видеть её. Но она пришла — с двумя пустыми чемоданами. Молча, не глядя на меня, она начала складывать вещи в спальне. Я сидел на кухне и пил коек. В голове была пустота.
Через час раздался звонок в дверь. Я открыл. На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти — спортивный, уверенный в себе, в хорошей куртке. Сергей.
«Катя здесь?» — спросил он, заглядывая мне за спину без тени смущения.
В горле встал ком. «Да. Собирается».
«Отлично. Я заехал помочь», — он сделал шаг вперед, как хозяин.
«Не надо, — я преградил ему путь. — Она справится».
Мы мерялись взглядами секунд десять. Потом из спальни вышла Катя. Увидев Сергея, она смутилась.
«Сереж… я же просила подождать внизу».
«Переживал за тебя, котёнок», — он легко отодвинул меня плечом и вошел в квартиру. Это было последней каплей.
«Знаешь, Сергей, — сказал я, и голос мой обрёл странное, ледяное спокойствие. — Катя забыла дома одну вещь. Очень важную».
Она нахмурилась. «Что?»
Я прошел в кабинет, вынул из ящика стола папку и положил её на стол.
«Открывай, «котёнок», — сказал я ей. — Последний сюрприз от «тихой гавани».
Она нерешительно открыла папку. Там были распечатки. Выписки из банка. Фотографии. Её лицо стало белым как мел.
«Что это?» — спросил Сергей, пытаясь заглянуть.
«Это, дорогой мой спаситель, — сказал я, — правда. Последние полгода я копил на серьёзную операцию её матери. Деньги немалые. Я взял подработку, экономил, ночей не спал. Вот выписка с моего скрытого счета. Вот письмо от врача в клинике в Германии. Операция назначена на следующий месяц. Я хотел сделать сюрприз, когда всё будет окончательно согласовано».
Катя смотрела на бумаги, ее руки тряслись. Мать — её единственный близкий человек, они очень близки. Операция была нужна срочно.
«Ты… ты ничего не говорил…»
«Говорил, что устал. Говорил, что много работаю. Ты не слушала, Катя. Ты была слишком занята поиском «острых ощущений». Я создавал не тихую гавань, Кать. Я строил плот для спасения. Для твоей семьи. Для нас».
Сергей смотрел то на неё, то на бумаги, и его уверенная маска поползла.
«Это какие-то твои дела…» — начала Катя, но голос её сорвался.
«Да, мои. Потому что я — муж. А мужья не кричат о своих подвигах с крыш машин. Они просто делают. Даже когда им кажется, что их жена… их жена просто устала от быта».
В комнате повисла тяжелая, невыносимая тишина.
«Пойдем, Катя», — наконец, сказал Сергей, но уже без прежней уверенности.
Она посмотрела на него. Потом на меня. В её глазах бушевала буря — стыд, ужас, осознание чудовищной ошибки.
«Убирайся», — прошептала она Сергею.
«Что?»
«УБИРАЙСЯ! — закричала она, и в крике этом была вся накопленная ложь и боль. — Слышишь?! Вон!»
Он, что-то пробормотав, вышел, хлопнув дверью.
Мы остались вдвоем. Она стояла, прижимая к груди папку с распечатками, и рыдала. Рыдала навзрыд, как ребенок.
«Прости… О, Боже, Леша, прости… Я слепая… Я дура…»
Я подошел и взял её за плечи. Не для объятия. Чтобы она посмотрела на меня.
«Я прощу. Возможно. Когда-нибудь. Но не сейчас. И не завтра. Операцию маме мы сделаем. Это не обсуждается. Но нас… нас больше нет, Катя. Ты убила нас, когда пошла на крышу пить коньяк с тем, кто «видит» тебя, пока я договаривался с врачами и считал копейки».
Я отпустил её, взял куртку.
«Куда ты?»
«Не знаю. Но я не могу быть здесь. С тобой. С этими… чемоданами».
Я вышел, закрыв дверь. Не на балкон, не в ночь. Я вышел из жизни, которую знал. Ветер на улице был холодным и чистым. Боль ещё рвала грудь на части, но где-то глубоко внутри, под грудой обломков, уже пробивалось что-то новое. Не счастье. Пока нет. Но тишина. Моя собственная тишина. И в ней не было ни её смеха, ни лжи, ни запаха чужого коньяка. Только правда. Горькая, страшная и единственная, которая у меня осталась.