Найти в Дзене
Мысли без шума

Борьба с самим собой

— Ну что ты опять сидишь в темноте? Голос Веры прозвучал резко, почти раздражённо. Она стояла в дверях комнаты, не раздеваясь, с сумкой в руке. — Свет бы включила… как в склепе. Надежда Ивановна вздрогнула и повернула голову. — Я думала… ты ещё не пришла. — А я вот пришла, — Вера щёлкнула выключателем. Комната наполнилась светом, и сразу стало видно всё: аккуратно сложенное бельё, старый плед, потёртый диван и Надежду Ивановну — маленькую, ссутулившуюся, словно она пыталась стать незаметной. — Ты поела? — спросила дочь, снимая пальто. — Да… — соврала Надежда Ивановна. Она давно привыкла говорить «да», даже когда правильнее было сказать «нет». Ей было шестьдесят. Возраст, когда уже не принято начинать что-то новое, но ещё рано ставить на себе крест. Всю жизнь Надежда Ивановна жила, как учили: правильно, скромно, для других. Сначала — для родителей. Потом — для мужа. Потом — для дочери. А для себя… Для себя она оставляла потом. — Ты слишком мягкая, — говорила мать. — Сядут на шею. — Терп

— Ну что ты опять сидишь в темноте?

Голос Веры прозвучал резко, почти раздражённо. Она стояла в дверях комнаты, не раздеваясь, с сумкой в руке.

— Свет бы включила… как в склепе.

Надежда Ивановна вздрогнула и повернула голову.

— Я думала… ты ещё не пришла.

— А я вот пришла, — Вера щёлкнула выключателем. Комната наполнилась светом, и сразу стало видно всё: аккуратно сложенное бельё, старый плед, потёртый диван и Надежду Ивановну — маленькую, ссутулившуюся, словно она пыталась стать незаметной.

— Ты поела? — спросила дочь, снимая пальто.

— Да… — соврала Надежда Ивановна.

Она давно привыкла говорить «да», даже когда правильнее было сказать «нет».

Ей было шестьдесят.

Возраст, когда уже не принято начинать что-то новое, но ещё рано ставить на себе крест.

Всю жизнь Надежда Ивановна жила, как учили: правильно, скромно, для других.

Сначала — для родителей.

Потом — для мужа.

Потом — для дочери.

А для себя…

Для себя она оставляла потом.

— Ты слишком мягкая, — говорила мать. — Сядут на шею.

— Терпи, — говорил муж. — Женщина должна быть мудрее.

— Не драматизируй, мам, — говорила Вера. — Сейчас всем тяжело.

Надежда терпела.

Терпение стало её второй кожей. Настолько привычной, что без него она не знала, кто она вообще.

Перипетии начались не с большого события.

С мелочи.

—Мам,, сказала Вера за ужином, не поднимая глаз от телефона,, я тут подумала… Ты же всё равно одна. Может, я с семьёй перееду к тебе? Нам так удобнее будет.

— А мне? — вырвалось у Надежды Ивановны.

Вера подняла глаза. Удивлённо.

— В каком смысле?

Надежда замялась.

— Ну… мне… как будет?

— Мам, ну ты что? — Вера усмехнулась. — Тебе же лучше. Не одна будешь. Внуки рядом.

Опять лучше для всех. Кроме неё.

— Конечно, — сказала Надежда. — Как скажешь.

Сказала — и тут же почувствовала, как внутри что-то сжалось.

Словно она снова предала себя. В тысячный раз.

Ночью она не спала.

Мысли крутились, как старое радио — шум, обрывки фраз, чужие голоса.

А если я не хочу?

Мысль была страшной. Запретной. Почти неприличной.

— Эгоизм, — тут же отозвался чуял нутром. — Ты мать. Ты должна.

— А я человек? — тихо спросила она у темноты.

Ответа не было.

пик сюжета пришла неожиданно — утром.

Вера собиралась на работу, торопилась.

— Мам, я тут список составила, что нужно передвинуть, — сказала она деловым тоном. — И ещё… ты могла бы сидеть с детьми по вечерам. Нам так проще.

Надежда Ивановна смотрела на дочь и вдруг ясно увидела:

её уже не спрашивают.

За неё всё решили.

— Нет, — сказала она.

Слово прозвучало тихо. Но в комнате стало очень громко.

— Что? — Вера обернулась.

—Я сказала, нет,, повторила Надежда, и голос её дрожал, но не ломался. — Я не готова.

— Мам, ты серьёзно? — Вера нахмурилась. — Это же семья! Ты что, против нас?

— Я не против вас, — ответила Надежда Ивановна. — Я за себя.

Эти слова дались ей тяжелее, чем любой физический труд.

— Ты эгоистка, — резко сказала Вера. — В твоём возрасте думать о себе… стыдно.

Надежда вздрогнула.

Слова попали точно в старую рану.

Концовка произошла не сразу.

Вера ушла, хлопнув дверью.

Надежда осталась одна.

Она сидела долго. Очень долго.

Плакала. Потом — перестала.

И вдруг почувствовала странное:

внутри стало тише.

Боль была, да. Страх был.

Но исчезло чувство, что она снова себя предала.

Она подошла к зеркалу. Посмотрела на отражение.

— Ну что, — сказала она вслух. — Страшно?

Отражение молчало.

Но взгляд был уже другим.

Через несколько дней Вера позвонила сама.

— Мам… — голос был неуверенным. — Я погорячилась. Просто… я не думала, что тебе может быть тяжело.

Надежда закрыла глаза.

— Мне тяжело, когда меня не слышат, — спокойно сказала она. — Я вас люблю. Но я больше не могу жить, как будто меня нет.

— Я поняла, — тихо ответила Вера. — Давай… попробуем по-другому?

Финал был не громким.

Без фанфар.

Но настоящим.

Надежда Ивановна записалась на курсы, о которых мечтала много лет. Стала чаще выходить из дома. Говорить «нет» — не оправдываясь.

Иногда — с дрожью. Иногда — с виной.

Но иногда — с уважением к себе.

Борьба с самим собой — самая трудная.

Потому что враг и союзник живут в одном сердце.

И если однажды ты выбираешь себя —

это не предательство.

Это возвращение.