Углом Дашиным вновь стал материнский дом, а точнее узкая железная кровать и тюлевая занавеска, что отгораживала ее от остального мира. Каждое утро она вставала затемно, пока все спали, чтобы растопить печь и поставить чугунок с кашей в печь, потом работа в колхозе и по возвращению домашние заботы, которые она теперь делила с больной мамой и сестрой, занятой детьми.
Глава 1
И не успела она отойти от предательства Прохора, как приехал её старший брат Михаил. Да не один, а с женой Клавдией.
С Дашей и Таней они не сошлись с первого дня.
Клавдия сразу же стала вести себя как хозяйка в доме, что очень не нравилось бойкой Тане и при ссоре Дарья вставала на сторону сестры, не желая поддерживать крикливую Клавку.
А вечером, когда в доме наконец стихали детские крики и шепотки невестки, она садилась на свою жесткую кровать и смотрела в маленькое, запотевшее оконце. За ним темнела деревенская улица, и в этой темноте ей чудился Сережин смех, по которому она тосковала.
Она видела его иногда бредущего рядом с Евдокией Петровной, которая держала его за запястье так крепко, будто боялась, что он вырвется. Однажды, когда Даша ходила за водой в колодец напротив дома и увидела их на другой стороне улицы, сердце ее ёкнуло так сильно, что она не выдержала.
- Сереженька! - крикнула она, подзывая его.
Мальчик обернулся. И лицо его озарилось солнечной улыбкой.
- Тетя Даса…- крикнул он и рванул к ней через дорогу.
Но Евдокия Петровна среагировала быстрее. Ее цепкая рука схватила мальчонку за плечо.
- Нечего! - прошипела она, и голос ее был злым и резким, - Чужой ты ей! Пошел домой к деду и дяде.
Сережа попытался вырваться, заплакал от обиды и бессилия. Но женщина была неумолима. Она поволокла его за собой, бросив через плечо Даше злобный, взгляд.
Даша стояла и смотрела, как удаляется Сережина спина, как он, уже не сопротивляясь, покорно бредет за бабкой. И тогда ее руки сами собой сжались в кулаки. Она впервые в жизни почувствовала не просто обиду, а настоящую, жгучую ненависть к этой женщине.
А еще вдруг она почувствовала несправедливость, посмотрев на свой дом, где выросла. Её участь вечно быть теткой, нянькой для чужих детей, и ей стало страшно. Казалось, стены родного дома, которые всегда были защитой, теперь медленно сдвигаются, чтобы раздавить ее. Она почувствовала, что всё ей будто здесь чуждо.
Но все же, набрав воды, она пошла в дом, где постоянно грызлись меж собой Клава и Таня.
***
Прошло несколько месяцев. Все это время сельское начальство пыталось образумить Прохора и восстановить семью, развод в то время не так то просто было получить. И будучи еще женатым на Дарье, Прохор весенним вечером бежал в дом повитухи, так как Наталья рожала.
А на следующий день новость облетела деревню в мгновение. И не имя, не здоровье ребенка обсуждали, а цвет волос.
- Рыженькая! Будто огонек у неё пушок на голове, - шептались в колхозе.
- В кого бы это? У Прохора-то волосы воронье крыло, у Натальи русые. Чудно.
- А помнишь, городской тот, что приезжал проверять отчетность? Рыжий был, словно огонь на голове носил. Он еще возле дома Натальи часто крутился.
- А ведь и правда! - соглашалась сплетница с собеседницей.
Прохор сначала не собирался слушать сплетни и считал, что цвет волос у малышки изменится. Но потом стал приглядываться к дочери, которую назвали Надей. Рыжие волосенки, ямочка на подбородке, она словно не их с Наташей дочь. Сомнения грызли его при каждом взгляде и он начал пить. Ссоры в доме Федоровых стали обычным делом.
И однажды, в пьяном угаре, он, схватив Наталью за волосы, припер к стене:
- Признавайся, чья она дочь? Говори правду, окаянная! Говори! - он кричал, тянув косу вниз и Наталья, доведенная до отчаяния, устав от всего, выкрикнула:
- Не твоя она дочь. Не твоя! Лешкина она, да только женат он!
Прохор отпустил жену, а сам пошел к соседу, чтобы добыть самогон. Не было его долго и Наталья, и его родители улеглись спать.
Но утром Федор Михайлович, войдя в сени, окаменел. Наталья лежала на полу. Прохор сидел рядом на лавке, тупо уставившись в стену, в его руке был зажат обычный кухонный нож.
Едвокия завизжала от страха, такое было не скрыть и не спрятать - тут же соседи нагрянули и позвали милиционера.
Суд был скорым. Четырнадцать лет лишения свободы. Его фронтовые заслуги и колхозные характеристи не смягчили приговор. Судьи признали важным то, что грудной ребенок остался без матери, а сама его жизнь с Натальей аморальным поведением, подрывающим устои советской семьи.
***
В доме Федоровых воцарилась тишина, нарушаемая только плачем рыжеволосой девчушки, да испуганным тихим голосом Сережи. Евдокия Петровна только качала головой, глядя на Надю:
- И куда ее? В детский дом надо, и все дела. Нам-то, старым да хворым, не под силу. И зачем она нам, коли чужой это младенец.
Федор Михайлович молчал. Казалось, в нем не осталось ни мыслей, ни чувств, одна пустота.
Даша узнала о решении стариков от все той же болтливой Аграфены, которая приходила к ней на сватовство. И странное дело - никакого злорадства она не почувствовала. Сердце сжалось, будто это ее родную кровиночку собирались отдать в детский дом. Она увидела перед собой не дочь разлучницы-Натальи, а просто маленькое, беспомощное существо, которое никто в этом мире не любит и не ждет.
Не раздумывая долго, она пошла к председателю сельского совета и попросила:
- Вы оформляете документы о передачи Наденьки в детский дом?
- Ну так. А тебе, Дарья, что за дело?
- Я хотела бы её забрать.
Леонид Петрович удивленно посмотрел на нее как на полоумную.
- На кой тебе девчонка от полюбовницы твоего мужа?
- А разве у меня могут быть другие дети? Как говорила моя свекровь - хожу неопыленная. По всей видимости судьба у меня такая сирот растить. Так что? Неужто ей лучше будет в детском доме? Да и вам статистику портить...
Леонид Петрович постучал карандашом по столу, задумался, затем вздохнул и произнес с печалью в голосе:
- Знаю я, отчего у вас с Прохором так всё вышло. И ежели ты готова сиротке воспитание дать, то я помогу тебе со всей душой. И жилье даже отдельное выдам. Как смотришь на то, чтобы в дом Натальи жить пойти?
- А оно не перешло на баланс колхоза?
- С чего вдруг? - усмехнулся Леонид Петрович.- Не женаты были Наталья с Прохором, дом за ней числился.
Вспомнив о жалостливом взгляде матери, которым она смотрела на неё, о ссорах Клавы и Тани, о бесконечных хлопотах, которые на неё навесили, Дарья кивнула, соглашаясь.
В дом Фёдоровых она вошла без стука.
Евдокия Петровна удивленно глянула на невестку, что бывшей считала, хоть по документам она еще была женой Прохора.
- Тебе чего?
- Отдайте мне девочку, - тихо, но четко сказала Даша. - Я за ней пришла.
Женщина даже икнула от неожиданности.
- Тебе? Да ты с ума сошла, Дарья? Своего родить не смогла, так чужих по свету собирать будешь? Пустоцвет! На кой тебе девчонка, неопыленная ты наша?
Это слово, когда-то ранившее насмерть, теперь вызывало в ней только злобу, но она не собиралась доставлять удовольствие свекрови обидой.
- Своего ребенка у меня нет и не будет. Замуж больше не пойду, так как не верю я больше ни одному мужику из-за Прохора. А так хоть не одной век свой бабий куковать. Хоть матерью побыть есть возможность. Девочка-то в чем виновата? В детдоме сгинет, а так я её на себя запишу как родную дочь.
- А ежели не дам?
- Да куда вы денетесь? - впервые глядя на свекровь она почувствовала силу и смелость. - Председатель сельского совета сам лично будет за меня хлопотать. Так что, долго мне ждать?
- Да забирай. Нам же лучше, а то пока оформят её...
Так у Даши появилась дочь Надя. Она сходила в сельсовет и выправила документы. Несмотря на то, что мать, сестра и брат не понимали её, Дарья не слушала никого. Собрав свои вещи, она перешла жить в дом Натальи, где начала новую жизнь - жизнь матери, пусть и чужого по крови ребенка.
****
Прошли годы. Надя росла рыжей озорной девчушкой. Подросший Сережа стал все чаще появляться на пороге Дашиной избы. Помогал ей то принести воды из колодца, то набрать хвороста, то играл с Надей, чтобы та не лезла к Дарье, пока та делом занята.
Однажды осенью, когда они вместе убирали урожай, Сережа сказал:
- Тетя Даша, я с вами жить хочу.
Даша выпрямила затекшую спину.
- Что ты, Сереженька, у тебя же бабушка с дедушкой есть. Они тебя любят.
- Уж не знаю... Бабка только ворчит, что я есть много прошу. Деда молчит, будто слова забыл. А вы… Вы другая, вы добрая.
И он заплакал. Не по-детски, а тихо, сдержанно, кусая губы, чтобы не всхлипнуть. Даша бросила картошку, что чистила, подошла, обняла его и прижала к себе.
Он стал приходить все чаще, оставаться на ночь, а Евдокия Петровна, не смирившаяся с этим, в дурном настроении приходила и стучала костяшками пальцев в стекло:
- Сергей! Домой! Нечего по чужим избам шататься!
Он покорно уходил, но на следующий день был опять тут. Так и повелось: день - у Даши, ночь у бабушки с дедом. А в четырнадцать лет, после того как дед в сердцах назвал его "нахлебником и неблагодарным дармоедом", Сережа пришел к Даше с узелком за плечами.
- Можно я с вами жить буду? Помогать во всем стану. Нет сил у меня больше с ними жить. Все разговоры только о дяде, плач и причитания бабушки о моей родной маме и отце, которых я и не помню и неприятные слова в вашу сторону.
Даша кивнула и просто широко распахнула дверь, впуская его. И он, уже высокий, нескладный парень, пригнулся и прижался щекой к ее плечу, словно маленький мальчик. А Надя, которой уж в то время было одиннадцатый год, закричала:
- Сережа, я так рада, что мы вместе будем жить.
ЭПИЛОГ
В положенный срок из лагерей вернулся Прохор. Сунулся он было к Даше, но она даже на порог не пустила. Пока он в лагере был, она развелась с ним и теперь их больше ничего не связывало. Она не была одинока, с ней рядом двое детей - Сережа и Надя, хорошие помощники и дружные ребята, которые называли её мамой.
Дарья, отвергнутая и осмеянная теми, кого любила и уважала, на своем горьком опыте поняла - чтобы взрастить что-то настоящее и живое, нужна ежедневная, верная любовь. Та самая, что стирает само слово "чужой" и делает родными тех, кого свела вместе не кровь, а сама жизнь.
Замуж она больше не выходила, считая, что её бабий век прошел, так и не начавшись, зато всю свою любовь вложила в приемных детей и их потомство.
Спасибо за прочтение. Другие истории вы можете прочитать по ссылкам ниже: