Предыдущие главы:
ч. 4, гл. 1. На пути к Зелёной Земле
Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ
…через север, через юг…
(да это же из сказки!)
Глава 1. На пути к Зелёной Земле
Раннее утро осветило море Баффина.
Да-да, ошибки нет: в полшестого утра «Апостол Андрей» пересёк условную границу, отделяющую это самое море от пролива Ланкастер. Льдов нет совершенно – а ведь сколько полярных исследователей-моряков не могли сюда войти из-за непроходимых полей! Только айсберги – один-два постоянно на виду (а порой и пять, и семь), довольно солидные. И южный берег острова Девон – суровые высокие скалистые горы, заснеженные и с широкими полосами ледников.
Естественно, Анатолий тут же делает набросок и спешно спускается вниз на более длительный процесс прорисовки. У него это получается легко, словно играючи. Р-раз! – линия. Р-раз! – ещё одна… и как раз там, где нужно.
Дует лёгкий ветерок, яхта резво бежит по волнам, чуть покачиваясь на попутной зыби. Ай, хорошо! Настроение приподнятое: во-первых, белые лабиринты Северо-западного прохода позади, во-вторых, имеем неплохие хода, в-третьих… Есть и в-третьих, и в-четвёртых, а ещё Аркадий даёт команду своей вахте убрать вниз ледовые якоря, которые, мол, больше не понадобятся. И накаркал. Эта наша «вторая вахта» – им всё время везёт. То Анатолий после острова Хёршел выдал радостное прорицание, что «до Тактояктука осталось два дня» – и мы под овации засели во льды залива Маккензи. То они два рифа возьмут, и тут же ветер скисает. Потом разрифятся до срока – и он снова придавливает. Сейчас вот, пожалуйста, с якорями.
Короче, мы снова упёрлись (ну, почти упёрлись) в лёд. Причём не просто лёд, а широкий и совершенно непроходимый длинный торосистый язык, который отходит на норд-норд-ост от острова Байлот. В бинокль хорошо видно бело-голубое нагромождение клыкастых торосов. Деваться некуда, обойдём с норда. Кстати, компас начинает просыпаться. Кое-что уже показывает, но всё равно – как колхозный механизатор Гриня утром первого января.
Прошли немного на север и снова повернули на восток. Льда стало меньше, балла два, но на горизонте всё белеют и белеют зубастые полосы. И когда они закончатся – непонятно. Пока идём…
И ещё. На связь вышла «Нуаж»; оказывается, они миль на четырнадцать позади нас и южнее. В пролив Нэйви-Борд-Инлет, ведущий к Понд-Инлету с норда, они не полезли, потому что там всё забито старым льдом и вовсю встаёт новый. Им приходится обходить остров Байлот. Француженки упёрлись в этот же язык куда раньше нас, потому что не стали забираться к северу – видно, поднадоела уже Арктика (вернее – надоело мёрзнуть и хочется южнее).
Микки получила очередную ледовую карту и корректирует своё положение с нами. Куда они идут, всё же пока не очень понятно, потому что в Понд-Инлет можно зайти и с востока по другому проливу. Может, и в Клайд. Нам в Клайд тоже не шибко надо, разве что заправиться. Наверняка что-то сильно похожее на Тактояктук или Кэмбридж-Бэй…
Интересно, что в этой холоднючей воде вовсю кипит жизнь. Чайки, глупыши, полярные крачки – это само собой. Ночью вода светится, и это свечение не прекращалось ни один день плавания, за исключением разве что залива Маккензи и подходов к Тактояктуку, где вода мутная и почти коричневая от взвесей глинистой почвы и ила. А вот где знаменитые гренландские киты? Гренландских китов пока нет.
Ещё одно забавное явление – миражи. Они в Арктике не редкость. Сегодня видел, как зеркальная поверхность воды прямо по курсу резко очертилась полосой вздымающихся пенных гребней – хорошо было видно в гиробинокль. Пока спустился вниз и объяснил капитану, что наблюдаю сам не знаю что, пока он вылез наверх и глянул сам – всё исчезло...
«Апостол» идёт на зюйд-зюйд-ост-тень-зюйд вдоль восточного побережья Баффиновой Земли. Связь с «Нуаж» давно прекратилась, слишком далеко. Как там наши девчата, всё ли у них нормально? С одной стороны, с плеч Литау упал груз ответственности за них (всё же быть адмиралом – не сахар), с другой стороны грустно, что вот так быстро разошлись пути. Верим, что у них все о’кэй, и что они благополучно добрались до своего Понд-Инлета. Дальше им идти на зюйд в Квебек.
Чего-то очень сильно не хватает в душе… и ноет, и ноет… что-то навсегда осталось там, в канадской Арктике. Пройдёт, наверно? Ведь и не такое заживает...
Полдня шли под дизелем – совсем не было ветра. К вечеру немного подуло, а ночью яхта полетела. Ветер, разумеется, «вмордувинд». Чисто «апостольский». Впрочем, каждый яхтсмен уверен, что эта напасть распространяется именно на его яхту. Я помню, как сетовала Микки: «Мы на ост – и ветер с оста. Мы на зюйд – и ветер с зюйда…»
Не сфотографировал ни одного айсберга, вот досада. Их много, но все они далеко, и на фотографии ничего интересного не получится. Не везёт мне, когда я на вахте. С куда большим успехом можно взять журнал «Вокруг света» и посмотреть айсберги там. Или в «Детской энциклопедии». Впереди ещё Гренландия, может, там их будет больше? Придётся радоваться фотографиям, нащёлканным остальными членами экипажа.
Димка вот уже третий раз намазал мне спину финалгоном. Где-то я её подзастудил и рванул. Даже помню примерно, когда рванул. Штука неприятная вообще, а в экстремальном плавании уж совсем ни к чему. Дима старательно делает мне массаж спины, я ору благим матом, Николай не выдерживает и уходит из кают-компании – то ли от моих воплей, то ли я слишком рьяно дёргаю ногами у него перед носом (он размышлял над картой возле стола). Если Димка лечит зубы так же, как он делает массаж, я ему не отдамся… Но по окончании экзекуции боль из позвоночника неожиданно уходит. Док смеётся, а я встаю, кряхтя.
О! «Нуаж» добралась до Понд-Инлета, подталкиваемая в попку двадцатиузловым ветром – Микки прислала е-мэйл. Так же, по е-мэйлу, поздравили девчат с победой: они первые дамы, прошедшие под парусом Северо-западный проход, и потому достойны коленопреклонения. Отныне всякий раз Литау будет пинать нерадивых членов экипажа фразой: «Да одна Сабрина вас четверых стоит!» Не всегда заслуженно, конечно (кэп вообще любит долбить экипаж), но порой очень даже да. А девчата отдохнут, дождутся хорошей погоды, заправятся, отоспятся, купят побольше кофе и пойдут в Квебек. Вот только стопку водоньки им никто не нальёт…
А погода… погода радует. Засвежело. Как положено, ветер встречный, сила гуляет от семи до десяти метров в секунду. Клайд ли, Годтхоб ли – всё одно идти на юго-восток переменными галсами, позволяя «Апостолу» в полной мере проявить все свои блестящие лавировочные качества.
У меня всё проблема со спиной. Повредил грудной отдел позвоночника. Примерно такое у меня уже было на американском тримаране. Доктор невозмутимо уверяет, что позвонки не смещены, но капитан уже поглядывает искоса. Если не будет улучшения, запросто может списать с яхты в первом же порту, и будет сто раз прав. Эта мысль вгоняет в уныние. Пока что на сутки освободили от ходовой вахты и теперь бодаются с волнами без меня. Я валяюсь в своей койке с горячим компрессом на спине и размышляю о самом что ни на есть насущном – о тонкостях кармических процессов. Поводов – груда, и времени аж целые сутки, тем паче что выспался на три дня вперёд. Лежу и благоухаю финалгоном, пока ребята долбят море Баффина. Параллельно они снимают на плёнку проплывающие мимо айсберги и вопят от восторга, а я за весь день всего два раза на перекур вылез.
Доктор Дима почти всё плавание сидит без работы – в смысле как доктор. Ну, таблетки от морской болезни были. Теперь вот моя спина. В Беринговом море он сам себе лоб лейкопластырем залепил – после того, как его тоже гиком треснуло. И всё… Где доктору себя проявить? Только на камбузе как кок и за штурвалом, как все остальные. Зубы ни у кого не болят, но незаметно, чтобы док от этого сильно страдал.
Дмитрий не раз участвовал в Онежской регате и других парусных соревнованиях, путешествовал на яхте по Волге. Вопреки распространённому мнению, плавать по реке под парусом ничуть не проще, чем по океану. В океане можно целый месяц идти одним галсом, и некоторых это утомляет. На реке же вспотеешь шкоты дёргать и паруса перенастраивать. Плюс бесконечные мелководья и течения, а стало быть, непрекращающаяся нервотрёпка. Так что смотреть на яхтсменов-речников свысока было бы делом несправедливым.
У Димки есть определённые проблемы со слухом, он всякий раз переспрашивает: «Чево говОрите?» – с ударением на втором «о» – и эта фраза всегда приводит нас в веселье (хотя порой и надоедает). Бывает, что он не слышит слов, сказанных ему чуть ли не в ухо, но это вполне компенсируется великолепным зрением – ему практически не нужен бинокль. Димка добродушен и не сварлив, очень любит поспать, и спит очень крепко. Бывало, капает с подволока прямо ему на лоб, а он похрапывает – хоть бы хны. И на вахту не добудишься. Хотел бы я уметь так мгновенно засыпать – а то лежишь, ворочаешься, всякие мысли, переживания, идеи… и только заснёшь, тут же Аркадий или Витька толкают: «Юрка, вставай на вахту!»
А вот тут я отоспался – целый день валялся, и сон уже не идёт…
На следующий день мне это надоело, и кэп разрешил порулить. Дёргать верёвки – это да, с этим пока нужно подождать, пусть устаканится всё в позвоночнике, тем паче что вокруг не жарко и не сухо.
Волны в море Баффина короткие, высокие, злые, они бросаются на яхту как голодные ротвейлеры (надеюсь, пёс Николая эти строки не прочитает). Ветер то ровно дует, пробуя наши паруса на прочность, то начинает киснуть и гулять во все стороны. Был и восторженный полёт по гребням волн, были и непроизвольные повороты, фордевинды и оверштаги.
Насчёт «по гребням волн» сказано очень даже иносказательно, ибо особенности обводов «Апостола» обуславливают скорее бешеное прыганье, а не полёт, и грохот гигантской колотушки волн по огромному ушату корпуса представляет каждого желающего уснуть завидным оптимистом. Особенно, разумеется, в форпиковой каюте.
Идём в лавировку с образцовым углом семьдесят градусов туда-сюда. А всё потому, что Анатолий два дня назад подошёл к столу с картой, пошагал по ней своими пядями, почесал нос и сказал: «Хо! Завтра к вечеру стопроцентно будем в Клайде». На что Аркадий заметил ехидно: «Расстояния лучше всего измерять в попугаях». Вот и корячимся тут, вопреки предсказаниям.
…а ясновидцев, равно как и очевидцев,
во все века сжигали люди на кострах…
(Владимир Высоцкий, «Песня о вещей Кассандре»)
К обеду двадцать третьего сентября «Апостол» дважды заворачивает вправо и бросает якорь на внутреннем рейде бухты Патриша (Patricia), где раскинулся населённый пункт под названием Клайд-Ривер. Никакого пирса, если не считать подобия доморощенной пристани из наваленных валунов. Подойти к ней непросто даже на тузике. Да и к берегу тоже – вдоль береговой черты идёт рваная гряда осыхающих камней, местами подводных, и их запросто можно зацепить винтом подвесного мотора.
Пообедали (выпив, разумеется, за дам бухты Патриша) и съехали на берег. Густо накиданные в бухту валуны торчат тут и там – похоже, что у кого-то не было недостатка во времени разбрасывать камни…
На берегу уже ждали два здоровяка из Королевской Конной Полиции Канады, которые попутно представляют в подобных поселениях сразу и Береговую охрану, и «иммигрэйшн контрол». Гевин Нэш и Стив Торн радушно встретили русских яхтсменов (не забыв при этом проверить документы и откатать на копире наши паспорта), а в доказательство своей осведомлённости предъявили свежую распечатку сайта Клуба «Приключение». Они служат в полиции не первый год (Гэвин шестнадцать лет, а Стив – одиннадцать), а потому чётко знают права и обязанности.
Что-то такое вспоминается… Клинт Иствуд, Мэл Гибсон… техасские рейнджеры… «…Вы имеете право хранить молчание, имеете право на адвоката…»
Нас пригласили в полицейский офис, и, таким образом, нам довелось побывать в самом настоящем полицейском участке, которые раньше видели только в кино с Чаком Норрисом (забегая вперёд – ещё и на полицейском «воронке» с ветерком прокатились).
Полисмены оказались на редкость добродушными и доброжелательными парнями. Вряд ли в их обязанности входит улыбаться и жать руки – но бронежилеты, наручники и пистолеты на поясе давали понять, что они всегда на службе, все двадцать четыре часа, отведённые им на дежурство. С преступностью в Клайд-Ривер покончено давным-давно, даже драк нет.
Гэвин очень похож на непутёвого братка Борю из сериала «Улицы разбитых фонарей». Узнав, что нам нужны только почта, магазин и Интернет, ребята сказали «да нет проблем», и Стив пригласил нас в свой джип. Капитан сел на почётное место справа от водителя, а вот нам с Виктором улыбнулось проехать на заднем сиденье, отгороженном от цивилизации прочной решёткой: такой автомобиль в России обычно именуется луноходом, или просто воронком. Двери заднего отсека открываются только снаружи, пуленепробиваемые стёкла не опускаются. Едем, как криминальный элемент… впрочем, вполне комфортабельно. И быстро. Стив показывает пальцем – вот магазин, тут же и почта, а вот здесь будет вам Интернет. Есть ещё вопросы? Вопросов не было. Всё чётко. Виктор ёрзает: «Нет, ты послушай!.. как машина едет… мягко… ничего не стучит…»
«Хозяйкой Интернета» оказалась обаятельная Аннет Тэйлор, координатор местного Центра Семейного Обеспечения – это что-то типа комплексного колледжа, занимающегося детьми от детсадовского возраста до старшего подросткового. Она с видимым удовольствием согласилась помочь и тут же предоставила компьютер с выходом в Сеть (слава Богу, не «макинтош»). После отправки фотографий и дежурных писем удалось полчасика с ней поболтать и уже в который раз убедиться, что доброта и широта души присуща не только русским людям. Аннет дважды подчеркнула, что в её представлении Россия и Канада являются сёстрами, и ей очень хотелось бы верить, что не только по географическому положению. Плюс её замечательный английский, какой и положено иметь педагогу – заслушаешься. И улыбка – не дежурная американская, а добрая и открытая. Такие диалоги запоминаются очень надолго, оставляя в душе тёплый след.
Поселение куда меньше, чем Кэмбридж-Бэй и Тактояктук. Во многом похоже, в чём-то нет. Те же лодки и снегоходы возле небольших уютных домиков на сваях, те же флаги у домиков-офисов, те же серебристые цистерны с топливом на краю посёлка. Все столбы и мачты торчат из бочек, залитых бетоном. Встречные приветливо говорят уже ставшее обычным «хай!», а детишки лезут со своими вопросами и авторитетными заявлениями типа «а кит всё равно больше слона!» Один карапуз упрашивал подарить ему наш тузик, пока папа не увёл его за ухо.
Сделав круг, встречаем Анатолия, который слоняется в поисках натуры для запечатления на листе бумаги. Вместе идём к тузику, и тут сзади урчит мощный мотор, а усиленный громкоговорителем зычный голос предлагает неким Юрию и Виктору немедленно остановиться. Вместе с нами останавливается и боцман, хотя его и не окликали. Это снова Стив и Гэвин на своем патрульном джипе с цветомузыкой на крыше.
Гэвин – само воплощение радушия и гостеприимства, мы ему явно очень интересны. Стив держится более солидно, но тоже улыбается, не переставая размеренно двигать челюстями – неизменная жвачка, делающая лицо копа таким мужественным и сильным.
Поболтав с ними ещё минут пять, мы узнаём массу самой полезнейшей информации – что служба в канадской Конной Полиции считается очень почётной, что служат в ней не только такие здоровенные мужики, как Гэвин и Стив, но также и нормальные, и даже женщины («процентов двадцать, и все красавицы»), и что девятимиллиметровый «смит-вессон» валит наповал, а вот про наш «макаров» они и слыхом не слыхивали. Служба у них спокойная, «сухой» закон (тут Стив печально развёл руками), люди добрые и радушные.
Сфотографировались на память и на том расстались, не забыв попросить их о том, чтобы «Нуаж» встретили как героев, если Микки вздумает сюда зарулить. Завтра в пять утра выход в море. За это же время остальные члены экипажа во главе с капитаном решили вопросы продовольствия в местном магазине.
Утром снялись с якоря и пошли на выход из бухты. Ветра очень мало, плюс противный дождь. Уныло тарахтит дизель, «Апостол» берёт курс на Годтхоб.
Воспользовавшись отсутствием ветра, полдня вместе с Анатолием пришивали оторвавшиеся накануне верхние ползуны грота. Вчера ребята «второй вахты» спустили разодранный парус и успокоились; а что, трудно было сразу сказать? Конечно, всё это прямо на верхней палубе – не снимать же весь парус из-за четырёх ползунов.
Яхта поминутно зарывается носом в воду – волна, как и полагается, встречная, поэтому промокли до нитки. Плюс ещё напасть: эти изящные чёрные беспалые перчатки «Викинг», купленные в магазине «Старт» в Петропавловске, жутко линяют. Ну раз, ну два, но сколько можно-то, а? Полпохода ведь прошло уже. Снял – весь экипаж хохочет: «Ты, Юрка, явно чем-то не тем занимался с Эдди Мёрфи!»
Вокруг аж одиннадцать айсбергов, раньше рекорд равнялся семи. Многие из них находятся далеко и рассмотрению не подлежат, но те, что близко, внушают уважение. Описывать их бесполезно, лучше взглянуть – правда, для этого нужно попасть в море Баффина или куда-нибудь в Антарктику.
Да что ж это такое, чёрт подери – всё вертится и вертится в голове – «Титаник» да «Титаник»… тьфу, напасть.
После обеда подуло баллов пять, и яхта радостно запрыгала по волнам. Ой! Батюшки! Картушка проснулась! Ура… а мы уже настолько привыкли, что у нас в нактоузе вместо компаса солнечные часы. Может, скоро и «Глобалстар» очухается?
К вечеру пришлось убрать все паруса, кроме грота. Ветер разгулялся до шести баллов, «Апостол» чуть ли не с рёвом несётся левый бакштаг. Стоя на руле, спрашиваю Аркадия – а что, в Южном океане всё время вот так дует? Тот невозмутимо отвечает: да, всё время, только сильней. М-да…
Ветер потихоньку отходит на фордевинд, норовя перескочить на правый галс. Идём «на грани фола». Яхту заносит туда-сюда на крупных волнах, и порой она переходит на чужой галс. Капитан снизу: «Юрка, чего приводишься?!» А как не приводиться, если её шпыняет туда-сюда?! Как бы вообще не…
Хлоп! Трах! Есть. Извините – состоялось… Это называется «непроизвольный поворот фордевинд». Гик со стоном перелетает на левый борт, утку с заведённой на неё завал-талью правого борта вырывает «с мясом».
Наверх вылезает капитан – что ещё случилось? – хотя он уже прекрасно знает, что случилось. Капитан просто в экстазе, он говорит всякое разное (а смысл? предупреждали ведь). Плюс ещё и обух крепления оттяжки гика к шпору грот-мачты – туда же, до свидания. Пришлось завести завал-таль на леер ограждения грот-мачты, и ещё минут пятнадцать Литау, от души чертыхаясь, разбирался с оттяжкой гика. Настроение – хуже некуда. Я прекрасно понимаю, что нет яхтсмена, ни разу не скрутившего непроизвольный фордевинд; такое случается и в более мирных условиях. Но лично у меня такое в первый раз, поэтому я угрюмо кручу штурвал и молчу.
Мое мнение: нужно было раньше взять хотя бы один риф, а ещё лучше вообще сменить галс. Мы на «Апостоле» совершенно не используем лавировку в бакштаг. А ведь на ней и хода больше, и безопаснее, и меньше швыряет с борта на борт. Но: капитану виднее. Он свою вторую кругосветку заканчивает, а у меня ещё половины первой нет. Поэтому молчу и рулю, сопя.
Ночью всё же взяли два рифа на гроте, потому что ветер усилился ещё больше. Все мокрые по уши, в яхте сыро и неуютно. Замотанный в Тактояктуке армированным скотчем световой люк над моей койкой в форпике начал потихоньку разматываться. Оказывается, этот скотч ой-ё-ёй как не дружен с низкой температурой и морской водой. Слава Богу, пока что не течёт…
Утром подсчитали потери. Кроме завал-тали с уткой и нижнего рыма оттяжки гика, мы имеем несколько небольших дыр в гроте; лопнули две проволоки правого бакштага в месте крепления к мачте. Этот циклон… вроде, и не такой уж мощный, но уже столько крови выпил.
Двадцать пятого ветер сдулся, и к обеду пошли под дизелем. Попутно снова зашили грот. Интересно, сколько я уже стежков на парусах сделал и сколько дырок в пальцах проколол? А сколько ещё будет...
До Годтхоба триста пятьдесят миль.
Вечером подуло опять, а Виктор хвастался, что на его вахте было ну просто шикарное полярное сияние. Мне же опять что-то не везёт. Нет, вообще-то авроры я тоже вижу, но они все какие-то мутные и ненастоящие. Не как в книжке. Хотя всё равно красиво и необычно. Полощется, как флаг, белёсая полоса, слегка переливаясь серебристыми отсветами и постоянно меняя свою форму. Потом угасает и медленно вспыхивает вновь, чуть в другом месте…
Ветер снова скончался, уже в который раз. Постоянная болтанка выматывает всех. Это уже не море Баффина, это уже Дэвисов пролив, ведущий в Атлантику и отделяющий Баффинову Землю от Гренландии равномерной полосой очень неспокойной воды. Неспокойной, потому что южные течения разгоняют в нём короткую и высокую волну, с которой мы вот сейчас пытаемся бодаться. Кроме того, взаимодействие поверхностных и глубинных течений рождает в проливе гигантские водовороты. Яхту, конечно, туда не затянет, но плаванию под парусом эта волновая вакханалия совершенно не помогает.
Во время очередного сеанса коротковолновой связи с Москвой Николаю передали, что двадцать девятого в районе Годтхоба ожидается приличный шторм с ветром до тридцати пяти метров в секунду. Это серьёзно. Это нам не надо. Нет, нет, спасибо... всё хорошо в меру. Настоящий капитан не тот, кто сумеет выстоять любую стихию, а тот, который понапрасну не лезет очертя голову в ураган в надежде прослыть настоящим морским волком, рискуя кораблём и экипажем. Правда, сложновато пройти все пять океанов, ни разу не попав в серьёзную переделку.
Наш курс пересекает какое-то канадское судно. Увидев паруса, они интересуются и задают соответствующие вопросы. Желают нам счастливого плавания, и тут в эфир (надо же) влезает нормальная русская речь. У нас глаза, как пятаки – откуда? Оказывается, в восемнадцати милях к зюйду наши парни занимаются совместным бурением вместе с немцами и датчанами – судно называется «Константин Константинов» – чего-то там ищут на шельфе, а пока приглашают нас на жареного палтуса. Э-э, ребята, спасибо, конечно, но нам сейчас не до палтуса. Объяснили почему, и нас поняли правильно. Мы спешим опередить возможный шторм под дизелем, покуда притихла волна.
Море неожиданно стало очень красивым. Почти зеркальная гладь слегка приподнимается и опускается на ленивой зыби. На чистом небе ярко светит луна, раскидавшая свои блики по стеклу воды. Блики купаются в чёрном лоснящемся бархате до самого горизонта. Идиллию нарушает только тарахтенье движка и дымный запах выхлопа.
Время для размышлений. Для подведения каких-то итогов – и общих, и личных. Мы что-то сделали вместе, а что-то каждый сделал лично сам и для себя. И стал немного другим, ибо смысл состоит в том, чтобы изменяться с течением времени, иначе эта жизнь просто ни к чему.
Новая информация по электронной почте о соперниках (они же соратники).
«Уважаемый Николай! Поздравления всем вам с этим большим достижением! Как говорят французы, снимаю шляпу! Рад слышать, что вы сделали это, и всё у вас хорошо. Правда, я боюсь, что «Апостол Андрей» – только вторая яхта, прошедшая круг по Арктике. Арвед Фукс уже обогнул мыс Дежнёва 6 сентября. Так что он прошёл. Прошу передать мои наилучшие пожелания экипажу. Искренне – Тилл. Постскриптум: и куда дальше?»
Это – от Тилла Беренда, журнал «Фокус». И второе:
«Уважаемый Николай Андреевич! Фукс прошёл до Тикси вместе с Броссье, однако из Тикси на восток стартовал спустя три дня, поскольку ожидал приезда двух человек из Германии. Люди не приехали, больше ждать он не стал, да и я их поторапливал. Тем не менее, с выходом в Берингов пролив поздравил и того, и другого. Не обошлось, конечно, без накладок. […] Есть неподтверждённая пока информация, что Броссье встаёт на зимовку в Анадыре, чтобы на следующий год пойти через Северо-западный проход. Фукс прошёл Берингов пролив 6 сентября. Льда действительно ни тот, ни другой не видели, а тот редкий лёд, что встречался на их пути, по нашим с Вами меркам, всерьёз принимать, конечно, нельзя. Что делать, Арктика – дама своенравная и капризная, а временами её вообще трудно понять. С уважением – Николай Бабич».
Николай Бабич – начальник штаба северных морских операций. Главный координатор всех передвижений по морю в российской Арктике.
Из этих писем понятно всё. Мы вторые. М-да. Хотя, вообще-то, есть существенная разница – топать вперёд по чистой воде или постоянно бодать упрямые льды. Ну что ж, такова, видно, тяжкая доля «Апостола Андрея» – всё время идти там, где непросто. Ну и ладно. Ещё Пал Степаныч Нахимов сказал как-то: «У русского моряка не может быть трудного или лёгкого пути, есть один – славный путь». Лично я шёл не за рекордом, а за чем-то другим – боюсь, не сумею объяснить. Но обидно за Литау. И за саму задумку, за идею. Рекорды… да чёрт с ними, с рекордами! Плавание под парусами ради плавания под парусами – вот то, что нужно человеку.
Это лето стало летом арктического парусного бума. Сразу пять парусников практически одновременно описывали дуги вдоль различных берегов Ледовитого океана, постепенно знакомясь с ним и постигая его хмурый нрав. По русской Арктике шли Эрик Броссье на «Вагабоне» и Арвед Фукс на «Дагмар Он», американскую Арктику покорили отважные француженки Мишель Демэ и Сабрина Тьери на «Нуаж» и «Апостол Андрей» во главе с Литау. Где-то затерялись следы трёхмачтовика «Седна». Мы искренне рады за всех наших соперников, а правильнее сказать – за партнёров по трудным холодным милям. Безо всякого сомнения, все они мужественные и самоотверженные люди, таким сам чёрт не брат, и глубокий от нас им поклон вместе с самыми тёплыми поздравлениями. И всё же… немного точит червячок где-то внутри, такой маленький и такой нехороший, аж стыдно, но всё равно точит: главный рекорд не за нами. Ну и чёрт с ним. Поточит и успокоится.
А уж что будет в канадской Арктике на следующий год… Столетний юбилей, как в неё вошёл под парусом Амундсен. Наверно, с десяток яхт разных стран пойдут штурмовать. Интересно, будет лёд или нет? Будет, конечно, но вот какой?
Утром двадцать седьмого сентября слева на траверзе показались острые пики гор, целая длинная гряда. Уже привыкшие к миражам, мы сперва и не поверили – до Гренландии ещё слишком далеко, почти шестьдесят миль. Однако это действительно был гренландский берег, и в данном случае мираж оказался реальностью. В определённых условиях видимость горизонта может резко увеличиться и до двадцати миль, и до тридцати – я, конечно, говорю о наблюдателе, стоящем на борту яхты, а не на высоком мостике супертанкера.
До Годтхоба сто пятьдесят миль. Анатолий задумчиво подходит к карте и уже готовится измерить расстояние пальцами… нет, только не это! Лексеич, я тя умоляю! Иначе мы не попадём туда никогда.
Идём то под парусом, то под двигателем, всё зависит от ветра и волны. В лавировку «Апостол» превзошёл самого себя: достигнут рекордный лавировочный угол, сто семьдесят градусов. А ну-ка! Кто ещё может? Слабо? Всё дело в течении, которое добавляет свой снос к ветровому дрейфу. Однако, когда ветер отходит на зюйд, яхта летит вперёд довольно споро. И неожиданно со всех сторон появляются тёмные треугольные плавники.
Около трёх часов кряду нас сопровождает большая стая гринд. Они мчат совсем близко, хотя рукой, конечно, не дотянешься. Одновременно выныривают и хором делают выдох-вдох – пуфф-ф! Воздух наполнен шипением от пены из-под бортов яхты и от взрезающих крутые гребни тёмно-коричневых упругих тел. Возле одной мамаши с обеих сторон пристроились два малыша, старательно выдерживающие скорость и ритм. Внутри яхты сплошной писк, свист и тонкий скрежет – гринды вовсю обсуждают необычайное явление морской природы, каковым, без сомнения, является русская крейсерская яхта «Апостол Андрей». Они словно соревнуются с нами, но обгонять не спешат. Наверно, им тоже нужно в Годтхоб, а в компании оно веселей, хоть и медленней. Если ветерок чуть ослабевает, то и они сбавляют темп, оставаясь на траверзе и немножко позади, выстроившись в строй уступа влево, как оттренированная эскадра. С разных сторон подходят новые участники и тут же включаются в игру. Между прочим, по-английски «гринда» – «pilot whale», то есть кит-лоцман.
Гринды вообще очень общительны и доверчивы. Люди этим пользуются до сих пор. На Фарерских островах издавна практикуют кровавый способ охоты – шумом загоняют животных в песчаные заливы и просто вытаскивают на берег длинными крючьями. Всех подряд, даже беременных самок и детёнышей. При этом островитяне утверждают, что это неотъемлемая часть их культуры, самобытная традиция, основная пища… Ну да, конечно. Мне ещё не попадался охотник, который не нашёл бы оправдания убийству животного. Из всех охотников, которых я знал и знаю, ни один не производил впечатление стоящего на грани голодной смерти. Их жёны и дети – тоже. А вот удовольствия при виде убитого лося или зайца – выше крыши. Выходит, убийство для развлечения… Что ж вы делаете люди? И в первую очередь – с самими собой…
Вот даже само слово – «охотник-любитель». Любитель чего? Любитель убивать? Профессионалу ещё можно найти оправдание…
Ветер снова скис, запущен дизель. Разочарованные гринды тут же уходят на норд-вест. Однако ночью – как только перешли на паруса – снова в кают-компании слышен характерный посвист, порой переходящий в настоящие соловьиные трели. Сопровождать парусник гриндам явно по душе. Как только затарахтит двигатель, их как не бывало.
О-о, пролив Дэвиса! Кто сумеет, подобно Конраду, обнажить твою коварную и колючую душу? Где ты, великий Бодлер? Пройдись своим огненным пером по гребням этого непостижимого хаоса! Почему эти короткие и высокие волны упрямо идут сразу с трёх сторон, совершенно не совпадая с направлением ветра, когда он есть? И откуда берутся они, злые и постоянно избивающие яхту своими пощёчинами, когда его нет? Почему он, этот ветер, старательно дует точно оттуда, куда нам нужно? Отвечай, пролив Дэвиса! И куда денется всё это в тот момент, когда мы, наконец, пройдём тебя и встанем в порту Годтхоба? Ну почему ты сразу успокоишься, а?! Медуза в глотку! Нет ответа, только швыряет во все стороны, да стучит в ушат корпуса. Тум, бум… Хоть корпус «Апостола» и шарпи, а ведёт себя, как рядовая плоскодонка. Пролив Дэвиса, издеваясь, постоянно напоминает об этом.
Уже двадцать восьмое, а мы всё долбимся, изображая образцовую лавировку в направлении Годтхоба.
Последние шестьдесят миль. Потом – последние пятьдесят. Последние сорок, чёрт подери! И так далее. Нельзя сказать, что нервы совсем уж на пределе, но… как-то вот… бесит, что ли. А ещё говорят, что в России плохие дороги. Да по сравнению с этим прыганьем по волнам Дэвисова пролива наши сухопутные дороги – тишь, гладь, и Божья благодать.
Наконец, когда поближе к берегу волна существенно поутихла, плюнули – убрали все паруса и пошли под дизелем напрямую. Вскоре из предрассветной тьмы начали прорисовываться острова и рифы, окаймляющие подходы к Годтхоб-фиорду. А потом совсем рассвело…
ч. 4, гл. 2. Страна Рыжего Эрика
Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ
Глава 2. Страна Рыжего Эрика
…и я чуть не рехнулся, увидев эти горы!!!
Как раз накануне читал Рокуэлла Кента, «N by E»; они мне приснились, наверно. В таких случаях положено себя щипать и просыпаться. Однако тут же выяснилось, что это не сон.
Из школьного курса географии (ну и благодаря собственной лени, конечно) я был всерьёз уверен, что Гренландия суть большой плоский кусок льда, по бокам которого насыпано немного песка и камней. Туда высаживались викинги Лейфа Счастливого, пытаясь обжить эти невозможные места. Теперь там снежные иглу и укутанные в мех маленькие узкоглазые эскимосы, которые весело машут руками проплывающим кораблям. Ну и – тянущиеся гуськом по снегу энтузиасты-лыжники вроде Шпаро. А на самом севере острова-материка какая-то американская военная база. Всё.
Добрый американец Кент написал яркую и насыщенную щедрыми красками картину жизни гренландских берегов. Между прочим, написал именно здесь, в Годтхобе. Но то – книга. А вот, пожалуйста – натура, не позволяющая сердцу биться спокойно. Здесь раздолье художнику-постановщику сказок типа «Снежная королева» или «Руслан и Людмила». Величественные чертоги высоких и совершенно невозможных по форме гор, серые монолиты скал и валунов, гребни с выпирающими позвонками огромных камней и… одуванчики!
Обозревая окрестности, можно слегка рехнуться. Схожее ощущение было во время прогулок по берегам бухты Депо, но там совсем другая красота, и вообще бухта Депо памятна по несколько иным причинам. А здесь... В двух словах: монументальность и величие. Дыхание спирает. Но об этом я ещё буду говорить чуть позже, когда мы туда придём.
А во-вторых, Гренландию открыл вовсе не Лейф Эрикссон, а его родитель Эрик Торвальдссен. Или Турвальдссен, Турвальдссон (можно по-всякому). Лейфов папа был огненно-рыжей масти, под этой кличкой-фамилией он и фигурирует в истории средних веков. «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой…» Дедушку своего Эрик не убивал, но вся семейка была насквозь криминальной, это исторический факт. Старика Торвальда в своё время выселили из Норвегии за убийство, и его занесло в Исландию. А в 982-м году и его сына Эрика с треском изгнали из «Ледяной страны»на три года: в драке он убил соседа и двух его сыновей из-за пары строительных брёвен. Уверенно проплыв примерно триста двадцать миль на юго-восток (а землю где-то там уже давно видели с высоты исландских ледников) и обогнув гряду неприступных скалистых мысов, он оказался на юго-западном побережье Гренландии, где основал поселение. Вдоволь наплававшись вдоль побережья, через три положенных года он вернулся в Исландию и торжественно объявил об открытии новых земель. Последователи Эрика Рыжего и основали Годтхоб, вернее, большое поселение чуть вверх по фиорду. Сам Годтхоб появился намного позже. А Лейф Счастливый, открывший Америку сын Эрика, был уже потом.
Долгий проход Норлёб, ведущий ко входу в горло фиорда, славится сильным ветром в лицо (это уж как водится). Фиорд – узкая труба, по которой просто не может не дуть – либо в одну сторону, либо в другую. Годтхоб-фиорд уходит несколько в сторону на десятки миль и заканчивается сползающим в него ледником. А на изрезанном шхерами полуострове расположился сам город-порт Годтхоб (он же Нуук), столица Гренландии.
Строго говоря, столицей для Гренландии является Копенгаген, поскольку хозяин самого большого острова в мире острова – Дания, и Годтхоб представляет собой административный центр крупного района (такого крупного, что крупнее на свете просто нет).
Сразу в мозгу поплыли ассоциации: «годт» – Бог, «хоб» – надежда, стало быть, «годтхоб» – Божья надежда, Божья благодать, Божье провидение… Стоп! Провидение? Наш российский чукотский порт Провидения является воротами в Арктику со стороны Тихого океана, а Годтхоб, выходит, из Атлантического? Надо же, как интересно! Радость кустарного открытия была быстро погашена зловещим прагматиком Аркадием, который разобрался в местной топонимике с помощью справочной литературы и авторитетно заявил, что здесь имеется в виду просто добрая надежда («годт» тут означает «добрый, хороший»), точно та же, что дала имя знаменитому африканскому мысу. Я расстроился, мой вариант представляется мне более романтичным и символичным.
Вообще гренландские названия удивляют своей краткостью, ёмкостью и содержательностью: остров Инугсутуссок, остров Уманарссугсуак, остров Аватдлерпарссуак, остров Икерасарссуп-Тима. Или озеро Исортуарссуп-Таспа. Это сколько ж нужно выпить, чтобы произнести: «Я поехал на рыбалку на озеро Кангердлуарссунгуп-Тасерссуа»... Впрочем, к вопросу о выпивке в Гренландии, я полагаю, мы ещё вернемся.
Я всё равно остаюсь при своём мнении: в данном контексте «добрый» означает примерно то же, что «божественный», поэтому – гренландское Провидения. Точка. Мне так больше нравится, я вообще люблю символы и ищу их повсюду.
Зашли в порт и начали искать место для швартовки. На 16-м канале никто не отвечает, все на нас чихали. К этому мы привыкли в Канаде – но неужели такая свобода везде, кроме России?
В марину для прогулочных судов нам не сунуться – мы там будем, как кашалот в Пионерских прудах по большому отливу. На акватории многие суда стоят лагом друг к другу по пять-шесть корпусов подряд, приткнувшись к дощатым причалам под отвесной скалой; некоторые на буйках – как, например, местная яхта «Викинг», аккуратный беленький кеч с красной полосой по борту. Поэтому встали к портовой стенке среди сейнеров.
Над причалом реет образец европейской геральдики – стилизованный белый медведь, царапающий рамку щита, на котором сам же и нарисован, и надпись: «Королевство Гренландия». Что-то гудит, шумит и стучит. Обычные портовые звуки. Отвыкли? Отвыкли...
Нам тут же объяснили, что никому до нас сегодня дела не будет, потому как воскресенье. Поэтому мы спокойно занялись своими делами. Починили бакштаг, а Аркадий с Виктором вставили вывалившийся лик-трос на третьем стакселе. Но перед этим всё же подняли непременный тост: «За гренландских дам, а точнее – за дам населённого пункта Годтхоб!»
Подходили любопытные, спрашивали, интересовались, качали головами, улыбались и дежурно желали «бон вояж», хотя мы никуда пока не собираемся, а наоборот, только что пришли.
Немного посмотрели порт, малую марину с кучей лодок и моторно-парусных судов, а потом небольшими группами по пол-экипажа совершили первую осторожную вылазку в город.
А город красивый. Красивые дома, красивые аккуратные улицы, красивые автобусы. Город ютится на серых скалах и огромных валунах; поэтому большинство домов оснащено специальными фундаментами и системой деревянных трапов с перилами. Архитектура самая что ни на есть европейская, а в одном месте – ну просто тирольский квартал. Есть и коттеджи, есть и большие дома.
Автомобили почему-то всё больше японские, а вот столь характерных для канадских посёлков квадроциклов не увидели вообще.
Да, здесь тоже живут инуиты – «настоящие люди», эскимосы, только называют себя не инуитами, а как-то по-другому (забыл). И внешне все они чем-то неуловимо отличаются от эскимосов Канады, да и надписей на сиглите почти нет – всё на датском, хотя почти все понимают по-английски, ноу проблем. Много людей с европейской внешностью.
Дороги аккуратно выложены серым асфальтом с мелкими-мелкими камешками и сверкают белоснежной разметкой. На нас внимания никто не обращает, хотя чем ближе к порту, тем чаще традиционное «хай!». Мальчишки пинают футбольный мяч в стену какого-то учреждения, норовя попасть в огромное стекло. Оно небьющееся и пружинисто отбрасывает мяч обратно.
Спиртное сегодня не продают вообще: запрещено по воскресеньям, но если изволите захотеть накушаться, то милости просим в ресторан или в рок-кафе, так что нам всё же попалось человек десять блеющих и мычащих, почти достигших состояния готовальни.
Кстати, цены на спиртное способны убить россиянина наповал. Поллитровая бутылка водки – шестьдесят баксов. В Канаде куда более ревностно относятся к физическому здоровью инуитов, для которых алкоголь – наипервейшее зло планеты. И ещё: на улицах ни одного полицейского. Вот нету, и всё тут.
Закупая продукты, угодили в небольшой казус. Увидев крупную жёлто-серую морковь с надписью «S… (чего-то там, не помню) kartofel», зову Николая с Дмитрием: «Мужики, гляньте, у них морковка картошкой называется!» Оказалось, что на самом деле это такая картошка, которая как морковка, продолговатая и заострённая с обеих сторон, но картошка. И крупная. На ценнике – «9.60». Датских крон, конечно. Вполне приемлемо! Насыпали в пакет, а при оплате оказалось, что это не килограмм 9.60, а каждая картофелина. По-нашему – сорок рублей за клубень. Николай почесал затылок. Ладно… уж раз набрали… мы и так им закрытие магазина задержали на десять минут.
Вообще цены довольно высокие. Это озадачивает, лично я к такому не привыкший.
А Дмитрий решился на бутылочку пива и сладострастно её выпил, после чего растянул лицо в блаженной улыбке. Капитан выждал мхатовскую паузу и с садистской невозмутимостью зачитал этикетку: пиво безалкогольное (сказано же, воскресенье!). Падение Димки из Эдема на грешную земную поверхность было стремительным и захватывающим, на радость кровожадным зрителям, то есть мне.
Вечерний город тоже очень красив – много огней, много молодёжи на улицах. Все хохочут, шумят, по-нашему – «прикалываются». Над всем этим, словно стражи, торжественно высятся почти чёрные громады соседних гор. Интересно, катаются здесь на горных лыжах или нет? Снега зимой, по идее, навалом, горы есть. Хотя, на лыжах можно съехать не со всякой: крутизна градусов до восьмидесяти, плюс совершенно невозможные скалы – проще сразу одеться в белое и ползти на кладбище.
Половину следующего дня ждали полицейского из иммиграционной службы. По большому счёту, нашего прихода и ухода никто бы не заметил, но Николай хотел всё сделать по правилам. Пока чиновник бродил невесть где, мы успели заправиться пресной водой (между прочим, до трёх тонн – бесплатно!) и топливом по довольно смешной цене – куда дешевле, чем у нас на Камчатке.
Заправка топливом происходила на специальной заправочной станции-пристани для малых судов. По факту – обычная бензоколонка на маленьком дощатом пирсе. Налили, спросили, чем будем платить, радостно согласились на «Master Card» и пожелали «бон вояж».
Вояж состоялся тут же, обратно к портовой стенке, лагом к красному полицейскому спасательному судну «Сисак».
После обеда появился чуть ли не силой доставленный капитаном на яхту круглощёкий полисмен-инуит в чёрной форме с зелёными погонами, молча посмотрел паспорта моряков и судовую роль, спросил, куда идём дальше, пожал плечами («а зачем вам вообще эти отметки?»), но всё же поставил свои штампы. В штампике (подозрительно новом) написано: «Kalaallit Nunaat». Я спросил чиновника, что это значит. Он внимательно посмотрел на меня: «А вы что, не знаете, куда приплыли?»
Оказалось, мы не в Гренландии, а в Калааллит Нунаате. Так называется эта земля официально на языке эскимосов, а слово «Гренландия» постепенно уходит в прошлое… вот те на! Полисмен улыбнулся, отказался от стопочки, после чего поспешил уйти, взяв презентованный нами буклетик. Таким образом, у нас была ещё одна возможность убедиться, что в нормальных странах граница – понятие весьма зибзическое, и только у нас она всегда от всех на замке. Всё прячемся, засекреченные – дальше некуда. Двадцать первый век на дворе, а мы всё сидим, колючей проволокой от самих себя отгородившись – «низзя-а-а-а!». Обидно.
Есть (возможно, очень спорное) мнение, что благосостояние населения страны можно быстро определить по ценам на хлеб и алкоголь. Очаровательная маленькая гренландка в супермаркете, похожая на артистку-каратистку Келли ле Брок, только в очках, указала на интересующую меня полку, и я замер, потрясённый – то ли ослепительной белизной её улыбки, то ли убийственными цифрами на ценниках. Хорошо живут в ледяной зелёной стране. Ай, хорошо. Ну совсем неплохо.
Мы, как я уже говорил, стоим лагом к судну-спасателю, через которое получали пресную воду. Их старший механик, симпатичный парень-инуит, который запросто сошёл бы и за Чингачгука, и за доброго мастера кунг-фу в гонконгском тямбара, собственноручно драит палубу на юте своего и без того лоснящегося от чистоты корабля. За обедом Николай рассказывает:
– Общался с их механиком. Спросил, какая, по его мнению, завтра будет погода. И вы думаете, что он делает? Он прямо тут же, на палубе, спокойно лезет в карман, достаёт оттуда новенькую трубку «Нокиа» и карманный компьютер, кладёт всё это на ладонь, чтоб инфракрасные порты совпали, нажимает кнопки, чего-то тычет палочкой-стиком. Через полминуты он уже в Интернете, а ещё через минуту – пожалуйста: прогноз погоды на завтра в текстовом виде. Ветер с норда, семь узлов, дождик, видимость хорошая. Совсем обалдели…
Аркадий резюмирует философски, равномерно укладывая в себя слоями вкусный витькин плов:
– Пока обгоняли Америку, отстали от Гренландии.
М-да.
Всё время нашей стоянки в Годтхобе погода нас баловала. Сверху сияет яркое солнышко, чуть дует прохладный ветерок. Кто бы мне раньше сказал, что Гренландия может быть такой – я бы только хохотнул недоверчиво. А вот поди ж ты…
Первый день второго осеннего месяца посвятили общению с городом. Кто куда. Капитан с Аркадием пошли в местный краеведческий музей и вернулись, набитые впечатлениями. Мы с Виктором прошлись по магазинам, после чего я дождался открытия главной библиотеки, чтобы отправить электронную почту с фотографиями.
Н-да… зарубежные магазины впечатляют. Ряды гитар, уходящие с восходящему солнцу. И все настроены. Можно взять любую и опробовать. Шести- и двенадцатиструнные, акустические, полуакустические и электрические, какие хочешь. В магазине негромко играет старый добрый «Криденс», и я с удовольствием подыграл ему по очереди на пяти гитарах. Никто на меня внимания не обращал. Наверно, в этот магазин каждый день заходят волосатые и бородатые люди в синих куртках с надписью «RUSSIA, Viluchinsk» и пробуют поочередно пять разных гитар…
От ценников на некоторые вещи (гитары в том числе), понятно, нужно абстрагироваться. Набрали недорогих сувениров для друзей и были поражены, что очень много товаров из Китая. У нас на Камчатке товары из Поднебесной справедливо считаются не самыми качественными, но эти были вполне на уровне. И сами гренландцы ими довольны. Так что Китай не намного от Европы отстал – можно хотя бы вспомнить, что больше половины компьютеров на той же Камчатке имеют внутри себя составные части китайского и тайваньского производства. И заметим: отлично работают, хотя на Камчатку из Китая везут всё больше всякую дешёвую и некачественную фигню.
Дежурная библиотекарша, упитанная и добродушная Кирстен Хейлманн, выслушав мою просьбу, пожала плечами: да нет проблем! Интернет в библиотеке всё равно для всех бесплатный (wow!). Создавать себе новый почтовый ящик где-нибудь на hotmail.com мне решительно не хотелось, оставлять им свои пароли – тоже; поэтому я привычно спросил, не могу ли я воспользоваться её личным аккаунтом. Кирстен не возражала, и я сел за её клавиатуру. Всё бы ничего, но у меня определённые проблемы с некоторыми скандинавскими языками, а если точнее, то я в них ни бум-бум. Кроме «takk» (спасибо), я не знаю ничего. Тем не менее, попотев, почту отправил и получил, старательно заверив Кирстен, что после всего этого она не будет завалена горами спама и вирусами. Всё это время она внимательно изучала буклетик, а под конец сказала, почему-то виновато улыбнувшись:
– А вы, русские, оказывается, нормальные люди. Добрые и интересные. А Америка нас вечно вами пугает. Счастливого плавания!
Хм… Америка. Уже который раз наблюдаю, что даже за бугром люди её недолюбливают. А для меня Америка и вовсе вероятный противник, ещё со времён действительной офицерской службы. А также страна, в которой расположен гостеприимный населённый пункт Барроу. Это я хорошо помню. И самолёты у них там в небоскрёбы, по слухам, врезаются.
Вчера меня заинтересовал вопрос – а как в Гренландии насчёт горных лыж? Правда, если тут все горы такие, как вокруг Годтхоба, то кататься по ним могут только самые отпетые асы-экстримеры. В результате поисков был обнаружен небольшой магазин с огромной надписью «BLIZZARD» (это одна из известнейших фирм-производителей горных лыж). Поболтав полчаса с продавщицей по имени Науя Бронс, расписал ей прелести катания на Камчатке, насколько хватило знания английского. Потом мне хвастать надоело, и девушка, в свою очередь, вынула шикарный рекламный проспект о горных лыжах в Гренландии, в частности, около Годтхоба. Я пролистал и прикусил язычок: нам до такого уровня ещё прыгать и прыгать. Местным горнолыжникам нет никакой нужды летать ни на Камчатку, ни в Альпы – они у себя дома имеют такие горы и такое катание, что только завидовать остаётся.
Поэтому пришлось для вида померить прекрасные кожаные перчатки «Salomon» и раскланяться (а потом полчаса икать от их стоимости).
Вышел из магазина с двойственным ощущением: с одной стороны, здорово, что удалось немного окунуться в близкую мне атмосферу горнолыжного мира, а с другой стороны – расстроенный от сознания того простого факта, что у себя дома такого удовольствия я не увижу ещё ох как долго. Жаль, что проспект был у Науи в одном экземпляре, я бы с удовольствием взял на память.
А сегодня ещё хочу успеть дойти до берега – за камушками. Кажется, тут есть одно место, где можно найти небольшие камушки…
Весь Годтхоб расположен как бы на одном огромном камне с округлыми краями. Он выходит из воды – где плавно, где круто вверх, и постепенно превращается в те самые мистические горы, один вид которых вызывает первичный приход. По этому камню пролегают асфальтированные улицы, во многих местах они просто вырублены взрывами в серой скале. По обеим сторонам каждой улицы примостились уютные домики-коттеджи, но не всё население живет в таких. В Годтхобе есть несколько больших домов, которые можно было бы назвать малосемейными общежитиями типа хрущёвок, только внешне они выглядят далеко не так, как хрущёвки. Внутри – уж не знаю, не заходил.
Так же, как в Северной Канаде, крыши многих домов гордо венчают оленьи рога. Здесь много охотников, наверно, каждый второй (остальные – рыбаки). В один из вечеров в марине мы стали свидетелями разгрузки небольшого катера, на котором охотники вернулись с удачного промысла. Они деловито выгружали трофеи – освежёванные оленьи туши – и складывали их возле штабеля своих ружей. Вид огромной горы окровавленного мяса вызвал лёгкое чувство омерзения, хотя я далеко не вегетарианец, обожаю котлеты и шашлык.
В музее Годтхоба есть всё необходимое, чтобы получить представление о быте жителей этих берегов и об их истории – лодки, гарпуны, топоры, знаменитая гренландская одежда, приводившая в восторг Рокуэлла Кента. Есть даже отдельный цех, в котором можно посмотреть живой процесс её изготовления от начала до конца. На улице выставлены какие-то огромные чаны и нечто, напоминающее деревянные прессы. Вино здесь, понятно, не давили по причине отсутствия винограда. Значит, что-то связанное с приготовлением сыра, больше на ум ничего не приходит. Сыр гренландские викинги уплетали, как мы хлеб.
Годтхоб – название датское. Инуиты называют свой город Нуук, и это является более корректным. Всё-таки это не совсем Дания. Датчане сделали своё дело – привили Гренландии основы цивилизации и опекают до сих пор. Им больше по нраву «Годтхоб», но слово «Нуук» потихоньку вытесняет прежнее название даже на картах.
Существует мнение, что город основан викингами. Это не совсем так. Викинги основали поселение Вестернбюгден неподалеку от нынешнего Нуука, чуть выше по фиорду; занимались охотой и земледелием, но их воинственный дух им же и навредил, потому что с аборигенами следовало бы дружить. Противостояние между эскимосами и викингами закончилось не в пользу последних. К этому времени уже был известен Дэвисов пролив, и викинги знали путь в относительно тёплый Винланд – Страну Винограда – открытый сыном Рыжего Эрика. Искать Винланд на современных картах бесполезно, но зато легко увидеть канадский остров Ньюфаундленд.
В 1721 году в Гренландию приехал норвежско-датский миссионер Ханс Эгеде (1686-1758). Изначально своей задачей он имел распространение христианской религии, и в этом смысле не отличался от других миссионеров, искавших паству во всех краях света. Но пожив немного среди гренландцев, Ханс всей душой полюбил эту землю, не похожую ни на одну другую, а также населяющих её людей, и это было взаимно. На острове Хоуп, что лежит неподалёку от нынешнего Годхавна, он основал свою первую колонию. Его по праву называют «апостолом эскимосов». Он же основал и Годтхоб. Всего Ханс Эгеде прожил в Гренландии почти пятнадцать лет. В Копенгагене, возле Мраморной Церкви, ему поставлен бронзовый памятник, где он держит в руках положенный пастырю длинный посох; копия этого памятника установлена и на самом высоком каменном холме Нуука, откуда виден практически весь город. Когда мы зайдём в Копенгаген, мы обязательно посмотрим памятник-оригинал.
А основательно датчане взялись за исследование и колонизацию Гренландии в 1814 году – не так уж и давно.
В городе много деревянных лесенок для сокращения пути, иначе для того, чтобы попасть с одной улицы на другую, пришлось бы давать большой крюк. И – всё чистенько.
Если выходить из порта в город по главной дороге, то неминуемо попадёшь на очень интересный перекрёсток, где встречаются три дороги. Здесь устроена обычная кольцевая развязка, но впечатляет не это. Удивляет количество дорожных знаков, регламентирующих движение на этом перекрёстке. Их ровно двадцать два, половина из них светящиеся. Плюс три светофора. В сочетании с уличными фонарями и светом фар проезжающих машин зрелище очень интересное.
О машинах, кстати. Казалось бы, Европа куда ближе, чем Япония, но подавляющее большинство транспортных средств – из Страны Восходящего Солнца. Конечно, можно встретить и «вольво», и «рено», но всё больше «тойоты» и «ниссаны». Потрясением было появление из-за угла жёлтого ВАЗ-21063. Не распознав в нас соотечественников, «жигулёнок» степенно проурчал мимо, а за рулём сидела тётенька, похожая на миссис Марпл.
Конечно же, много памятников. Кроме исторических, наше внимание привлекла округлая бронзовая композиция, эдакий тянитолкай, составленный из двух тел, в которых с трудом угадываются люди. Они словно борются, и одна фигура как бы захлестнула другую чем-то вроде ремня. Кто-то из нас предположил, что сие есть олицетворение борьбы добра и зла. Очень возможно, но где тут добро, а где зло? Лица у борцов одинаково жуткие – прямо китайская философия, согласно которой не бывает ни добра, ни зла, а есть Дао.
Уже потом мы выяснили, что это не Дао, а Каассассук. Каассассук родился в бедной семье и рос хилым, слабым мальчиком, все его обижали. А ему так хотелось стать охотником! Поэтому он всё время плакал. И вот однажды ему повстречался Писаал Инуа, Дух Силы. Узнав, в чём проблема юноши, Дух обвил его своим могучим хвостом (как раз этот момент и запечатлён в скульптуре), раскрутил и забросил высоко на облака. Оттуда мальчик свалился обратно на землю преображённый – он стал сильным и смелым охотником, его перестали обижать, а кто попытался, тот жестоко поплатился. Вот такая история.
Предыдущим вечером Витька вытащил меня в город погулять. М-да… отвыкли ножки от пеших прогулок…
Витьке очень хотелось познакомиться с какой-нибудь молодой (и желательно, красивой) девчонкой, но на улицах не было почти никого. Мы просто ходили и дышали свежим гренландским воздухом, наслаждаясь ночной тишиной. Редкие проезжающие машины впечатления не портили. Неожиданно я взглянул на себя со стороны: надо же – Завражный; идет; по; Гренландии. Рехнуться можно. И я громко заржал. Витька недоуменно посмотрел на меня и постучал пальцем по лбу. Пришлось объяснить, и мы смеялись вместе.
Мы с Виктором идём на берег, туда, где, по моим представлениям, есть шанс найти пару-другую симпатичных камушков на память. Это место представляет собой микроскопическую бухточку, слегка прикрытую двумя скалистыми мысами. На том, что слева, устроено городское стрельбище. Здесь жители Нуука упражняются в стрельбе из охотничьего оружия – весь берег усеян стреляными гильзами, пыжами и полиэтиленовыми контейнерами, которыми часто снаряжаются охотничьи боеприпасы для улучшения кучности боя. Стрельба ведётся по обычным спортивным тарелочкам, а дробь и пули улетают прямо в бухту. В бухточке удаётся найти несколько камушков, не похожих ни на какие другие, и они пополняют мою маленькую коллекцию. Виктор впоследствии скажет ещё много всяких звучных слов в её адрес, когда будет помогать мне таскать в аэропорту тяжеленный баул.
Не зайти в яхтенный магазин было бы преступлением. Тем более, если учесть, что мы с Виктором в подобном заведении вообще впервые (мы ж дерёвня, периферия, тундра). До сих пор о яхтенных магазинах мы знали только из рассказов яхтенного капитана Старокожева, который в Америке обливался горючими слезами, глядя на всё это богатство блочков, раксов, лебёдок и стопоров. Ну и, конечно, воспоминания яхтенного капитана Тарасова, который рассказывал о яхтенном магазине в Японии, шикарном здании с пожарного цвета табличкой «Русским вход воспрещён». В нашей же с Виктором судьбе иностранных яхтенных магазинов ещё не было, этот – первый.
Да, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Гренландия – это ещё не Европа, и что этот яхтенный магазин по сравнению со многими другими просто маленькая лавчонка. Всё правильно. Любые эмоции должны быть дозированы, я уже говорил. Как хорошо, что первый виденный мной «забугорный» яхтенный магазин был небольшим.
Парусных яхт в Гренландии мало, поэтому прейскурант ориентирован в основном на моторные. Другое дело, что львиная доля всевозможных блестящих и матовых штучек, которыми завалены полки, употребляется и там, и там. Моторную яхту можно купить прямо здесь – в эллинге стояло два шикарных катера, многообещающе поблескивавших пластиком корпусов. К месту или не к месту, но вспомнилась фраза из всё того же журнала «Крузинг Уорлд»: «Если Бог хочет, чтобы мы строили стеклопластиковые яхты, то пусть Он сперва посадит стеклопластиковые деревья».
Всё, что душе угодно – от брелоков-штурвалов до новейших комплексов GPS. Запомнилось две интересные штучки – весёлый кранец в виде бутылки шампанского и хитрый прибор, предсказывающий погоду. Хозяин-продавец Клаус Эскилдсен рассказал, что такие приборы моряки придумали лет триста назад. Называется «стомгласс» (stormglass, штормовая склянка). В стеклянную трубку налито что-то типа спирта-глицерина с ещё чем-то, и эта жидкость в зависимости от предстоящей погоды меняет свою консистенцию и вообще манеру поведения. Инструкция прилагается. Три вида: большие, средние и совсем крохотные. Что касается точности предсказаний, то, как сказал Клаус, верить старинному прибору куда больше оснований, чем местному метеоцентру. Ну да, знакомо… у нас то же самое.
Поболтав ещё немного, собрались уходить, потому что через полтора часа съёмка со швартовов. Клаус, улыбаясь, дарит мне небольшой белый флаг с изображением пивной кружки (и пена через край).
– Будете в России вспоминать Гренландию! – добавляет он.
Спасибо! Будем, конечно. А уж с таким флагом – ещё как.
И мы идём обратно в марину. Надо сказать, что к этому времени нам уже прозрачно намекнули, что стоянка в порту для яхт не предназначена, и поэтому капитан принял решение всё-таки перейти в марину, точнее – встать на самом входе в неё лагом к какому-то трудяге-катеру, похожему на водолазный бот. Надо сказать, в Нууке почему-то модно красить борта в пожарный красный цвет.
Сама марина уютно раскинулась под навесом почти вертикальной скалы, вдоль которой тянется прочный деревянный пирс. Пирс (эй, внимание!) весь сделан из махогани, то бишь из красного дерева. Этот факт можно прокомментировать, а можно и просто упомянуть – кто понимает, тот оценит.
Там, где пирс заканчивается, в скалу вкручено несколько больших стальных рымов, так что можно швартоваться прямо к скале, благо глубины позволяют.
Марина забита судами. Чем дальше вглубь заливчика, тем лодочки меньше – моторки, катера… А ближе к выходу стоят более солидные корпуса, всё больше старые деревянные гафельные кечи и шхуны. Паруса на них явно играют вспомогательную роль, но они есть, и очень интересно рассматривать особенности вооружения – ни тебе лебёдок, ни современных стопоров, а на одном судне даже оказались крамболы. На носу одного десятиметрового гафельного шлюпа (корпус, разумеется, красный) установлена настоящая гарпунная пушка. Не думаю, что в Гренландии хоть сколько-нибудь развит частный китобойный промысел – сейчас по всему миру вовсю идёт кампания против китового промысла вообще. Мне думается, это реликвия, память о прошлом, которой настоящий моряк всегда дорожит. Интересно, а спросить не у кого.
Моросит мелкий дождик. «Апостол Андрей» отдаёт швартовы и выходит из гавани. Гренландия не хочет отпускать нас, а поэтому наслала туман с дождём и пронизывающий ветер от норд-норд-веста. Проход Норлёб какой-то негостеприимный – что туда, что обратно.
Подвернули влево, увалились… прошли две коварные подводные скалы и гряду скалистых островков, огораживающих вход в Норлёб с юга. Ну, здравствуй, Дэвисов пролив, ещё раз. Опять будешь выпендриваться, да?
Ветер уже с норда, как и обещалось вчерашним прогнозом. Так что идём полный левый бакштаг, галс довольно приятный. Хода отличные, летим семь-восемь узлов. Спускается вечер, а рядом с яхтой, старательно пыхтя, мчится пара дельфинов-белобочек. Между прочим, в справочниках написано, что выше шестидесятого градуса широты белобочки заходят очень редко.
Вообще-то, пора бы и привыкнуть к тому, что нашему плаванию постоянно сопутствуют всякие аномалии – это и нестандартные льды, и гренландский кит чёрт те где от Гренландии, и эти вот белобочки, заплывшие туда, куда им запрещено справочником…
ч. 4, гл. 3. На Севере тоже есть мыс Горн
Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ
Глава 3. На севере тоже есть мыс Горн
Следующий день приносит погоду полностью противоположную. Во-первых, солнце. Можно просушиться и проветриться. Дождик предыдущего дня быстренько вымочил все непромоканцы и всё, надетое под ними. Пора отвыкать от Арктики, где не качает и не заливает, пора готовиться к встрече с осенней Северной Атлантикой. Как подумаю об этом, так съёживаюсь. Бррр…
Во-вторых, кончился ветер, или, как мы часто говорим, сдулся. Дул, дул – и сдулся. Так, немножко подталкивает, и всё. Вчерашние крейсерские хода вспоминаются со сладострастием, и если бы не дождь…
Снова появились айсберги. Один, второй… третий… Наша вахта. Ещё один совсем недалеко, но чтобы пройти рядышком с ним, придётся здорово подвернуть вправо. Заманчиво; и я обсасываю эту мысль. Сдвижной люк со стуком отъезжает, и в проёме показывается голова Николая: «Ну, что у нас тут?» Отвечаю: «Да вот, тут это, смотри…» и показываю пальцем.
Решение принято, и «Апостол» ворочает вправо, в сторону айсберга. Их всего шесть (этот – четвёртый по счёту), и они вытянулись вдоль какой-то гипотетической прямой линии вдоль побережья. Хотя почему ж гипотетической? Взгляд на карту: глубина сто двадцать метров… как раз тут тянется изобата... Ну конечно, они все дружно сидят на мели. Как известно, подводная часть айсберга равна пяти-шестикратной его надводной высоте. Умножаем… получаем.
Слышно, как в подножие айсберга стучит волнами Дэвисов пролив. Методичный плеск, доносящийся от айсберга, не соотносится с его видимой величиной. Известно, что визуально определить дистанцию до айсберга очень непросто, можно запросто ошибиться на пару кабельтовых, а порой и на милю. Ветер дует еле-еле, и кажется, мы до ледяной горы не доедем никогда.
Уже видно, что айсберг на стадии разрушения. Если быть точным, то процесс разрушения айсберга начинается сразу же после того, как он отвалился от ледника, но этот уже состоит из пяти самостоятельных осколков. Самый большой – в центре. Он похож на купол цирка шапито или большой резной терем. По мере того, как «Апостол Андрей» его обходит, он превращается в огромный драконий зуб. И, естественно, закрывает нам ветер, который и так больше похож на лёгкий сквознячок. Зато есть возможность пофотографировать, и весь экипаж её не упускает (кроме видавшего виды Аркадия).
Сквознячок тоже радовал недолго, и пришлось запускать дизель. Вдалеке прошла большая стая гринд, но стук дизеля им препротивен – гринды не спеша тают в лёгких синих волнах.
К ночи немного подуло, и мы мягко скользим под парусами. Луны нет. Сверху стук: Димка зовёт наверх. Капитан занят попыткой получить прогноз погоды, и потому я вылезаю узнать, в чём дело.
– Полярное сияние, – восторженным шёпотом сообщает док и обводит пальцем полнебосвода.
Красиво. Нет, очень красиво. Нет…
Оно только начинается. По тёмно-синему, практически чёрному небу, на котором только холодно мерцают далёкие звёзды, в нескольких местах протянулись белёсые полосы. Они слегка подрагивают и изредка мерцают. Ещё полоса. И ещё одна, поперёк…
Ну, примерно такое я уже видел, только на этот раз куда эффектнее. После перекура беру у Димки штурвал, и он спускается вниз. А ещё через пятнадцать минут, уже обретя дар речи, зову наверх всех, кто не спит, то есть и Николая, и Дмитрия.
Сразу после ухода из Вооружённых Сил мне довелось полтора года поработать в Вилючинском Дворце Культуры художником по свету. Наш Дворец тогда гремел по всему Дальнему Востоку как самый навороченный в техническом отношении, да и талантливых людей там было много. Моё пребывание на этом посту совпало с приобретением для ДК новейших световых примочек, в том числе и управляемых программно. На первом же концерте мы устроили светопреставление, какому позавидовали бы Жарр и «Пинк Флойд». И пусть мы по неопытности здорово переборщили с дымом и с эффектами (зрители крутили головами и чихали) цель была достигнута: публика просто обалдела. Я сидел в своей каморке и с упоением давил на кнопки, наслаждаясь властью над волшебной игрой послушных разноцветных лучей. А вот сейчас я сам был в роли зрителя, находящегося, как казалось, в центре этого невообразимого фейерверка.
Полосы одна за другой начали переливаться зеленоватыми сполохами. Затем в игру включились малиновый и лиловый цвета. Пошёл жёлтый...
Совершенно невозможно точно указать, где какой – они как бы все в одном, отдельно и в то же время одновременно. Добавились красный и синий – невидимый оператор делал с моими эмоциями, что хотел. Сколько было полос? Может, пять, может, больше. Они перечёркивали небосвод и друг друга, и в то же время были трёх… нет! четырёх! пятимерными!
И, наконец, апофеоз!!! Сверху, из того самого места, которое в астрономии кратко зовётся «зенит», протянулись шевелящиеся разноцветные щупальца-лучи, которые стремились дотянуться до моря, но не доставали. Они нервно подрагивали, словно от досады, но прикоснуться к поверхности воды у них не получалось. Полосы превратились в несколько светящихся занавесов, сотканных из тончайшего живого шифона. Чьи-то прозрачные пальцы нежно и задумчиво перебирали его, словно лаская. А я стоял под этим куполом струящегося свыше света, стоял в психоделическом шоке, разинув рот и забыв про компас, которому совершенно не нужна была подсветка – картушку было видно как днём. До меня даже не сразу дошло, что вот уже двадцать минут кряду яхта едет не к мысу Фарвел, а к полуострову Лабрадор. Капитан не заметить этого не мог: на экране карт-плоттера исправно отображаются и рекомендованный курс, и истинный путь. Но он ничего не сказал – думаю, понял моё состояние. В похожем пребывал и Дмитрий, и он сам, выдав себя только сдержанным «ух ты!».
Вскоре аврора несколько приелась. Так происходит всегда – красоту замечаешь только первое время. Потом она становится привычной, само собой разумеющейся, и при взгляде на неё недоумеваешь – а что, разве может быть иначе? Может, может, и ещё как может. Но осознание этого приходит тогда, когда красоту выключают из нашего поля зрения, убирают как от недостойных её. И вот так всю жизнь. А мы ещё удивляемся… Сами виноваты.
Прогноз обещает девятибалльный ветер. Хорошо, что попутный. Но всё равно – волнение, потому что воспоминания о непроизвольном фордевинде ещё не стёрлись.
Вместо этого мы получаем семь-восемь баллов «в рыло». Ну да, самый что ни на есть «апостольский» галс – крутой бейдевинд. Хорошо хоть, что направление ветра и течения почти совпадают, иначе развело бы такую волну…
Постоянное течение идёт на юг вдоль восточного побережья Гренландии, огибает её южную оконечность, мыс Фарвел, и устремляется вдоль юго-западного на север к Нууку, от которого мы как раз и плывём.
Мыс Фарвел по праву называют «мысом Горн Северного полушария»: здесь встречаются ветра, здесь меняет своё направление генеральное течение, накладываясь на несколько локальных. Место коварное, если верить художественной и специализированной литературе. И спросить некого – каждый из нас идёт к мысу Фарвел впервые, до нас россияне здесь под парусом просто не плавали.
Внешне все спокойны, и на яхте всё идёт своим чередом. Дежурный кок кормит команду, одна вахта меняет другую, да изредка стрекочет стаксельная лебёдка при очередной подстройке парусов. Бизань на встречных галсах в уходе почти не нуждается.
Ну вот… пошёл снег. Причём не то снег, не то дождь. Палуба покрыта мокрой кашей, она же налипла на всех снастях и с чавканьем роняет свои комки вниз. Такой погоде даже великий Александр Сергеевич не стал бы петь оды, а уж он очень любил осень и знал толк в осадках. Вспоминается яхта француженок – у них рулевой худо-бедно защищён рубочной надстройкой. На «Апостоле» же он открыт всем на свете ветрам, дождям и брызгам. От непромоканцев толку немного. Ну и что с того, что у нас у каждого по два комплекта? Оба сырые насквозь. И даже не сырые, а просто мокрые: вот он висит, «сохнет», а из него течёт и капает. Мне ещё немного лучше, чем другим: во-первых, у меня есть отличные резиновые штаны от исландского рыбацкого костюма и мощные утеплённые сапоги, а во-вторых, под непромоканец BASK я надеваю лёгкий и дешёвый синтетический костюм, который воду не пропускает в принципе. Тем и спасаюсь. Остальным приходится туже, у них таких нет.
Сушиться на яхте практически негде: возле печки много не повесишь, а дизель работает не круглые сутки. Поэтому очередная вахта хмуро засупонивается в мокрое и идёт наверх как есть. Срабатывает идея, заложенная в гидрокостюм мокрого типа: хоть ты и мокрый, но лишь бы не было теплообмена с окружающей средой. А внутри организм греет. Можно ещё и стопочку «для сугреву».
Лавировка к мысу Фарвел длится всю ночь. Сверху опять полыхает аврора, но рулевому не до неё. На бейдевинде тоже зевать не рекомендуется. Солёная сырость с ожесточением бьёт в глаза, а горнолыжные очки не наденешь, потому что через светофильтр ночью даже картушки компаса не видать. Выручают высокий полартековский воротник и капюшон с козырьком. Всё застёгивается на «липучки», и лицо открывается кусающей стихии только при быстром перекуре.
Порвался стаксель номер один. Заменили на номер два. Он поменьше и не так изношен. Хотя все наши стакселя, кроме генуэзского, ещё в относительно хорошем состоянии. Парадный – так вообще сияет белизной. Но на то он и парадный.
А вот и утро четвёртого октября. Что мы имеем на подходе к мысу Фарвел? А имеем мы две дыры в гроте. Ещё в двух местах парус на грани разрыва – протирают растравленные бакштаги, особенно при взятых рифах. Кроме этого, непостижимым образом сверху на палубу свалился спинакер-фал. Не Бог весть какая потеря, поскольку спинакером мы не пользуемся вообще – но лишняя снасть, проведённая на топ мачты, никогда не мешает, мало ли для чего вдруг может понадобиться. Чертыхнулись, смотали, убрали вниз и забыли про него.
Куда хуже, что оторвалась антенна КВ-трансивера. Связь значит очень много. Если учесть, что система «Глобалстар» не думает просыпаться, а «Инмарсат» работает более чем неустойчиво… Антенну кое-как растянули и прикрутили, но при этом изменилась её длина, что неминуемо скажется на качестве связи.
Днём ветер начал утихать, но зато разгулялась волна.
Дмитрий сегодня кашеварит, поэтому стоим вместе с Николаем. Перед тем, как менять его на руле, вылез наверх посмотреть, что там творится. Когда вылезал, взгляд упал на лежащий на штурманском столе капитанский ноутбук; ещё что-то нехорошо так кольнуло…
Сколько раз говорил себе: всегда доверяй шестому чувству, иначе атрофируется.
Старый ноутбук закреплён эластичной лентой, а капитанский просто лежит на столе включённый, я на нём вот только что писал эти записи. Ну, кольнуло – и кольнуло. Наверху проглядывает солнышко, ветер есть, яхту сильно качает на встречной волне… Спустился, надел непромоканец, вылез наверх и сменил капитана.
Как раз в этот момент ноутбук и спрыгнул со стола на пайолы. Док не успел его поймать (далеко был, не дотянуться) и только проследил полёт взглядом. Ну качни яхту на полминуты раньше – ведь я как раз был около стола…
Хмурый Николай показался в сдвижном люке:
– Поздравляю. Хана ноутбуку.
– Хана?! Какому?
– «Какому, какому»… Моему! Который не закреплён был. Ведь хотел же убрать, ну… а вы куда смотрели?
Вот, всё то же. То же шестое чувство, и такое же, как у меня, пренебрежение им.
Но чертыханьем горю не поможешь. Первая мысль: главное, чтобы остался жив винчестер с данными, всё остальное поправимо. Не на борту, конечно, и не бесплатно (причём далеко не бесплатно – ведь ноутбук всё же), но поправимо. Главное – информация.
Ноутбук, как выяснилось, был выполнен вовсе не из одного цельного куска пластмассы, а из нескольких, и все они разлетелись по салону. Николай их тщательно собрал в охапку и ушёл к себе в каюту, оставив нас с разными печальными мыслями. В спокойной обстановке каюты он свинтил их воедино, и сложный прибор (надо же!) заработал. Трещины на корпусе и обрамлении монитора не в счёт, странным свечением в нижней части экрана тоже можно пока пренебречь, а вот работа от бортовой сети и зарядка аккумулятора – увы. Разъём питания выпендривался и раньше, а кроме того, он какой-то нестандартный. Ещё Роман Смирных мудрил с ним, но окончательно так и не победил, поэтому под штеккер питания от бортовой сети приходилось подкладывать упор в виде стирательной резинки, украденной у художника Семёнова. Теперь же ноутбук обречён на духовное безделье до ближайшего уголка цивилизации – это как минимум. Но главное: винчестер работает, «ось» грузится, драгоценные данные не пропали. Электронная навигация есть и на старом ноутбуке (правда, более старая версия, но вполне рабочая), электронную почту тоже можно отправлять оттуда, а вот мне со своими дневниками придётся вспоминать устройство шариковой авторучки. Но кэп всё равно злой: этот ноутбук подарен ему лично, и другого компьютера у него нет вообще.
Утешением Николаю стало то, что, когда он сел за старый ноутбук, прогноз погоды был принят практически мгновенно – а он уже отвык от такой резвости системы «Инмарсат». Сверили его с тем, что имеем – у-у, всё с точностью до наоборот.
Как-то так сложилось, что зашиванием парусов на яхте обычно занимаюсь я. Но Аркадий не стал ждать, когда я сменюсь с руля, и сказал, что зашьёт грот сам. Он вообще не любит, когда ему кто-то помогает, и всё пытается сделать сам. Пару раз это уже сослужило ему недобрую службу, но менять свои принципы он упорно не желает. За упрямую самостоятельность его в экипаже с ухмылкой за глаза называют Чичестером*. Лезть помогать ему бесполезно: «Уйди, я сам!» Поэтому лично я и не суюсь больше. Сам так сам. Лишь бы до конца доделывал.
* Сэр Фрэнсис Чичестер, знаменитый английский мореплаватель-одиночка.
Вот и сейчас: одну дырку зашил, а вторую, верхнюю, почему-то оставил и никому не сказал. Когда мы снова заступили на вахту, было уже темно, и ремонт паруса пришлось отложить на потом (он продержался до следующего порта захода).
К вечеру задул попутный ветер, который вынес яхту на линию мыс Фарвел – остров Ньюфаундленд. Фактически это уже Атлантика, хотя мы ещё идём по морю Лабрадор, в которое своей южной частью упирается злосчастный пролив Дэвиса. По случаю выхода в Атлантику выпили по сто грамм, но за дам Атлантики пить не стали. Кто они такие – эти дамы Атлантики? Кто их видел?
И пересекли 60-ю параллель в южном направлении. До свидания, канадская Арктика! Когда свидимся ещё раз?
Ночью ветер усилился до шести баллов. Яхта просто летит птицей. Справляться со штурвалом непросто – впрочем, как всегда на попутных галсах. На суше принято желать морякам попутного ветра, но это только потому, что попутный ветер не бьёт в лицо, а значит, является более приятным. На попутных галсах сильней качает, и корабль хуже слушается руля. Про всякие сюрпризы типа непроизвольного поворота фордевинд я уж не говорю. Всегда желайте моряку не попутного, а доброго ветра.
Шести-, а порой и семиметровые волны угрюмыми синими горами катят с кормы. Оглянешься – дух замирает: вот она, громадина, почти догнала, нависла чуть ли не над самой кормой, сейчас накроет… но нет, яхту мягко поднимает вверх на самый гребень, носом вниз, и в эту секунду кажется, что находишься на вершине какой-то мистической горы. С неё виден весь Океан в обе стороны – кругом хаос тёмно-синих волн с клочьями белой пены где-то там, внизу. Вместе с проходящим под днищем гребнем, чуть накренившись на подветренный борт, мы с рёвом летим вперёд, ускоряясь чуть ли не до пятнадцати узлов, почти глиссируя, и яхту сильно приводит – она вся дрожит, вибрирует и совсем не слушает переложенного до упора руля. А сильно перекладывать руль – ошибка: гребень пройдёт, и яхта снова ляжет на прежний курс, сама, сбросив возросшую было скорость.
К этому непросто привыкнуть: всё время кажется, что заносит влево, в сторону серого гористого берега. Потом плавно опускаемся вниз, на подошву волны, и оказываемся меж громоздящихся друг на друга величественных и мощных пенных валов. Кажется, что они выше мачт, но это обман зрения – на самом деле втрое меньше. И всё равно при виде всей этой силы океана надпочечники услужливо впрыскивают в кровь очередную порцию адреналина. У-ух!
Пугать волнами нас не надо: мы же знаем, что чем выше волна, тем она длиннее (лишь бы под килём было побольше). Поднимет – опустит, вот и всё. Мягко и аккуратно. Это теоретически. А на практике бывают волны, ведущие себя вопреки всем расчётам. Неожиданные и коварные, они приходят невесть откуда. Они даже не приходят, они возникают из столкновения нескольких волн; они тысячетонной массой вдруг взлетают вверх и обрушиваются на свою же подошву. Их называют волнами-убийцами, особенно если они достигают большой высоты. Мы это видим часто, но эти спонтанные волны пока небольшие. Нас пока Нептун милует и норовит лишь слегка припугнуть, чтоб шибко нос не задирали, но надо быть настороже даже с капитаном-везунчиком. Они с Аркадием в Антарктике и не такие волны видали, а потому спокойны – по крайней мере, внешне.
А Николай всё тестирует искалеченный ноутбук, покуда не скисла батарея. Скоро аккумулятор сядет совсем, и тогда всё. Новость, что капитанский компьютер работает, быстро облетела всю яхту. Кэп довольно улыбается, щурится и торжественно произносит рекламным голосом, тыча вверх палец:
– Покупайте ноутбуки «Митек»!
Ха… заработаем – купим.
Вода светится мертвенно-бледным зеленоватым светом. Яркие вспышки видны далеко позади в кильватерной струе. С рассветом волна становится выше и короче. Здесь встречаются течения, здесь волны толкутся на одном месте, размышляя, куда дальше направить свой вечный бег. Это он, мыс Фарвел. Мыс Горн Северного полушария. Может, всё врут, а может, нам просто повезло (спросить-то не у кого), но в полдень пятого октября «Апостол» без происшествий обогнул южную оконечность Гренландии. Ветер при этом гулял в нешироком секторе сто восемьдесят пять градусов: то фордак, то вмордувинд.
Сине-белые остроконечные снежные пики Гренландии медленно проплыли по левому борту и постепенно растаяли вдали – так же, как и последний виденный нами в этом плавании большой столообразный айсберг, больше похожий на гигантскую белую коробку из-под обуви.
