Последний шлаг восьмёрки. Ч.- 4, гл. 4 , 5

Флибустьер -Юрий Росс

Предыдущие главы:

ч. 4, гл. 4. Просто Северная Атлантика

Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ

       Глава 4. Просто Северная Атлантика

       Чуть южнее Исландии в Атлантике есть такое интересное место, где чуть ли не круглый год торчит один и тот же циклон, обусловленный влиянием вечного Гольфстрима и прочими гидрометеорологическими явлениями. Давление в его центре постоянно меняется, но всегда пониженное; сам центр немного смещается туда-сюда, но в целом циклон практически всё время находится примерно в одной и той же области. Это место называется Исландский минимум, и сейчас оно точно перед нами.
       Преодолевать циклоны можно по-разному; самый правильный способ преодоления – это уйти от циклона вообще, убежать, уклониться, удрать. Обойти гнусное место. Для штурманов существуют простые правила на этот счёт. «Апостолу» же необходимо попасть в Европу, а путь лежит прямо через Исландский минимум.
       Идти прямо через центр, через «глаз циклона» – значит обрекать себя на лишние приключения, обойти же его можно с юга и с севера.
       Южный путь ведёт к Англии и обещает штормовые, но попутные ветра. Северный путь – через Исландию, однако при этом придётся почти всё время идти против ветра. Штормового, разумеется.
       Сравнивать оба варианта и просчитывать результаты капитан начал уже давно, и, возможно, он выбрал бы южный маршрут, но, во-первых, была получена информация, что наш возможный заход в Исландию полностью согласован со всеми инстанциями, а во-вторых, как сказал Литау, «…иметь возможность зайти в Исландию и не зайти… надо быть полными идиотами. Когда ещё выпадет шанс?» Решено: «Апостол Андрей» идёт в Исландию по краю третьей и четвёртой четверти постоянного циклона.

       А вот и обещанный бейдевинд с усилением. К ночи шестого октября северная Атлантика устроила яхте и экипажу первую проверочку, для чего развела девятибалльный шторм. Писать про это не особо хочется – ну шторм и шторм, чего тут сообщать? Тем более что воспоминания о тех часах более чем отрывочные. Никто не укачался, только Витька ходил мутный и признался, что ему плоховато. Однако камбузной вахты не бросил и накормил команду до отвала. Потом прошло и у него. Идём под третьим стакселем и в пол-бизани. Грот убран, иначе от него останутся лоскутки (верхняя дырка-то так и не зашита!). Всё гудит, ухает и стонет.

Шторм! Шторм! Корабль трещит. Он бешеным рывком
Метнулся, прянул ввысь, сквозь пенный шквал прорвался,
Расшиб валы, нырнул, на крутизну взобрался,
За крылья ловит вихрь, таранит тучи лбом!
(Адам Мицкевич, «Крымские сонеты»)

       Встречная волна кувадлой стучит в носовую часть. В такие часы самое отвратительное – после вахты залезать в койку. Очень сложно попасть руками-ногами туда, куда нужно, никогда не получается с первой попытки. Поэтому синяки и шишки на коленях и локтях. Потом ещё надо как-то уснуть под эту канонаду.
       Но есть вещь ещё более отвратительная – вставать на вахту.
       Нет, дело совсем не в том, что ты мокрый, еле уснул и толком не выспался. Человек может привыкнуть ко всему, в том числе и ко сну в огромном тазу, которым методично шлёпают по неровной водной поверхности. Дело в том, что вылезать из койки верхнего яруса при асинхронной бортовой, килевой и вертикальной качке – особенно в носовой каюте – куда сложнее, чем влезать в неё.
       Долго и тщательно прицеливаешься, куда бы и как поставить ногу, сообразуясь с частотой и амплитудой непредсказуемых движений всего окружающего, потом переваливаешься через бок, выставляя ногу в облюбованное место, и вот уже почти поставил… в эту секунду яхту швыряет куда-то вниз и вбок, нога промахивается, попадая в пустое место, ты летишь, бьёшься обо что-то коленом, локтями и головой, судорожно хватая воздух руками, цепляясь за всё, что можно, и отрывая деревянную полку с собственными вещами. При этом губы в досаде бормочут разные увесистые слова, которые, по заверениям филологов, пришли к нам из татаро-монгольского ига. Замечу, что русскому яхтсмену с богатством русского языка куда легче, чем, скажем, англоязычному – у тех в обойме нет ничего, кроме жалких полулитературных «fuck» и «shit».
       Каждое вставание на вахту чревато травматизмом, и доктор кровожадно ждёт первых пациентов. Однако ему пока что некуда (вернее, не к кому) приложить свои эскулапские руки.

       Вспомнил свой первый хороший шторм.
       1979 год, Эгейское море, учебный корабль «Смольный», курсантская практика после второго курса, ходили из Севастополя в Атлантику и обратно. 14 августа, как раз мой день рождения… матросы угостили бражкой из огнетушителя, пожелали на всю жизнь доброго моря. Летучие рыбки из-под форштевня, синее небо… идиллия.
       Вскоре развело волну. Свесившись через леер, я с интересом наблюдал за отчаянными тёмными птицами, смело выписывавшими замысловатые восьмёрки над самой водой – самым кончиком крыла они вспарывали вздымающуюся воду на крутых виражах. Потом до меня дошло, что это, наверно, и есть буревестники.
       А часа через два нам как дало…
       «Смольный» – корабль не маленький, но его швыряло, как игрушку, укладывало и пинало в борт. Шли против волны, нос всё время задирался в небеса, после чего с уханьем нырял куда-то вниз, в самые тартарары кипящей пены. Прозрачнейшая ещё вчера голубая вода превратилась в громоздящиеся тут и там серые горы; воющий ветер рвал с них гребни и путаными белыми полосами размазывал по склонам катящихся тысячетонных валов. Волна легко захлёстывала даже астрономическую палубу, самый верх, где капитан первого ранга дядя Яша Ковалёв тщетно пытался научить нас пользоваться секстаном; обалдевшее море остервенело кидалось водой (слава Богу, тёплой) и валило нашу братию с ног.
       Потом солнце скрылось в мутной пелене, и всё это дело превратилось в несусветный ночной кошмар. Как известно, человек укачивается гораздо быстрее, если его взгляд не имеет чёткой привязки к линии горизонта – измученный вестибулярный аппарат объявляет забастовку и пускается во все тяжкие… Там много чего смешного было. Описывать можно долго и со смаком (разумеется, не для дам), но это будет уже не приключенческая повесть, а книга о вкусной и здоровой пище наоборот.
       А к утру всё затихло, и выжившие выползли на ют покурить-продышаться, начали считать потери, вспоминать, хохотать... Слева параллельным курсом шёл американец, фрегат типа «Нокс», на правом борту которого толпился одетый в белые шорты бледнолице-темнокожий экипаж; янки сползали спинами по переборкам надстроек, держась руками за животы, щёлкали фотоаппаратами. Кажется, до нас даже долетал их надсадный хохот. И было с чего: бедняга «Смольный» был облеплен вчерашним меню от киля до клотика – огурцы, вермишельки, кусочки мяса, изюм и груши из флотского компота, какая-то каша (уж не помню, какая – кажись, ячневая) и всё такое прочее. Жуткие потёки известного цвета по бортам под каждым иллюминатором… а эти на «Ноксе» такие чистенькие, аж противно. Не иначе, им таблетки против качки выдают. Или они такие же были, но до утра успели помыть свои борта.
       Наш толстомясый старпом в звании капитан-лейтенанта (который ночью поскользнулся не скажу на чём, проехал на пятой точке опоры вдоль всего центрального коридора и грузным тюком свалился в люк машинного отделения) проревел срочную большую приборку, а через каких-то полчаса удовлетворённо показал янкесам увесистую фигу.
       Обиженные америкосы фыркнули, попрятали фотоаппараты и удалились. Средиземка снова стала Средиземкой – солнечной, голубой и прозрачной… это было двадцать три года и полтора месяца назад.

       …Качает, швыряет и долбит. Чтобы заступить на рулевую вахту, нужно одеться как следует, напялить обязательную страховочную сбрую (однажды в Антарктике она просто спасла Аркадию жизнь), прикурить сигаретку и как можно скорее выползти наверх, пока дым не потянуло по всей яхте с некурящим старпомом. Улегшись в кокпите спиной к хлещущей волне, можно блаженно насладиться аппетитным горячим дымком, а заодно оглядеться, осмотреть снасти и настройку парусов, то есть приготовиться к управлению кораблём. В это время уже неплохо быть пристёгнутым к чему-нибудь в кокпите. Потом окурок летит в месиво волн через подветренный борт; нужно отстегнуться и на карачках добраться до рулевого, пристегнуть себя и отстегнуть его, одновременно спросив компасный курс, после чего хлопок по плечу и руки на штурвал – следует мгновенная смена.
       И сразу ветер и ведро воды в рожу. А? Кто там хотел славы Лаперуза? Хо-хо!
       Сменившийся рулевой так же на карачках передвигается к люку, и тут нужно немного увалиться, чтобы в открытый люк не налило полтонны солёной влаги. Вот странно: при уваливании на бейдевинде крен «Апостола» не увеличивается, а уменьшается, и волна почти не заливает... Десять секунд – сменившийся рулевой мешком сваливается вниз, люк задвигается. Можно приводиться на курс и дальше получать солёный душ со всех сторон.
       Если очень исхитриться, то даже в таких условиях можно перекурить прямо за штурвалом. А что самое интересное – несмотря на все эти неудобства, на холодную воду и мокрую одежду, на затёкшие ноги (при крене не очень удобно стоять), душа испытывает какой-то особый кайф, который сложно описать. Я и так почти всегда песенки пою, стоя за штурвалом, а тут вообще...

       Замотанный в Тактояктуке люк постепенно разматывается. Армированный скотч очень плохо держит при пониженных температурах и отклеивается. Солёная вода тоже не добавляет положенных скотчу свойств. Но люк (тьфу, тьфу, тьфу) пока не течёт. И, тем не менее, всё мокрое: протекает подволок. Есть гипотеза, что виноват неиспользуемый нами металлический погон каретки второго стакселя – наверно, под ним всё напрочь проржавело и прогнило. Когда нос заливает встречная волна, вода гуляет по всему подволоку форпиковой каюты, обильно капая куда попало – смотря на какой борт крен.
       Увы, эту течь в походных условиях победить невозможно, придётся смириться. Спальник опять мокрый, матрас тоже. Лежащее на полках барахло если и не насквозь, то просто сырое. И обувь сухостью не радует. Выручает приём, подсказанный в своё время Киреевым: прежде чем совать ногу в сапог, нужно надеть на неё полиэтиленовый пакет, которых у нас на три кругосветки вперёд. Но куртка непромоканца всегда полна воды и пузырями оттягивает книзу. Воду из неё не выльешь никак.

       Шторм пролетел довольно быстро, и с утра успокоилось. Более того, откуда-то с юга потянул ровный тёплый ветерок, и яхта резво летит правый бакштаг.
       «Глобалстар» так и не хочет работать. Откуда этот патриотизм? Система работает только на российской территории! А в рекламных проспектах написано про «…устойчивый приём в высоких широтах вплоть до 70-й параллели…» Вообще-то, говорит Николай, при прохождении российской Арктики с «Глобалстаром» горя не знали – всё было хорошо и надёжно. Почему же сейчас не видно спутников? Да чёрт их знает. И снова приходится высасывать информацию через относительно медленный и дорогой «Инмарсат». А прогноз погоды нынче нужен не меньше, чем в Арктике ледовые карты. До Исландии осталось четыреста миль.

       Ночью восьмого октября ветер начал издеваться и гулять туда-сюда – то зайдёт, то отойдёт. Экипаж только и занимается тем, что перенастраивает паруса. Прямо не океанский переход, а прибрежная гонка.
       С неба один за другим валятся метеоры. Всем известно, что если успеть загадать желание, пока звезда падает, то желание непременно сбудется. Но попробуй, успей что-нибудь пробормотать за те полсекунды, пока метеор чертит по небосклону свой яркий след! Поразмыслив, я иду на военную хитрость: шепчу одно и то же желание беспрерывно, сканируя взглядом небо и не забывая про компас. Ну! Где? Ага, есть! Падение метеора в точности совпало с произнесением желания. Отлично. Сбудется. Формулируем следующее.
       Я понимаю, что это не совсем честно, но зато все условия соблюдены. С этого момента будем ждать «сбытия мечтей».

       До Исландии осталось уже триста миль. Несмотря на то, что яхта снова идёт курсом норд-ост, явно чувствуется накатывающее волнами тепло. Наверно, дыхание Гольфстрима – а иначе откуда теплу взяться?
       Триста миль – это немного, это примерно три дня, но в памяти ещё живёт образцовая лавировка перед Нууком, а потому триста миль – это не показатель. Главное – не разрешать Анатолию Семёнову высказываться по поводу оставшегося пути, и тогда придём вовремя.
       А днём разъехался шов на гроте, чуть ниже первой полки рифов. Вот так нахально разъехался, и всё. Новая дырка, ура.

       Интересная штука Атлантика – если говорить об облаках, ветрах и погоде. Вроде светит солнышко, но всё вокруг окутано в этакую прозрачную (не сказать – призрачную) дымку, тут же сияет радуга. Палуба мокрая и немного парит. Горизонт со всех сторон одет в белые клубы туч; а отдельные тучи движутся, как кажется, каждая в своём направлении. Под тучами – прямые или чуть наклонные тёмно-серые полосы. Это льёт дождь.
       Очередная туча норовит пересечь «Апостолу» курс по носу, и рулевой размышляет – пересечёт? Или, может быть, нужно чуть увалиться?
       Принимать холодный душ никому не хочется, но приходится, хотя здесь налицо несправедливость распределения подарков природы. Козлами отпущения стихия почему-то выбрала старпома и боцмана. Стоит Аркадию Ильичу принять руль, как яхта тут же попадает под тучу, и на него выливаются вёдра воды. Принимает руль Витька – и всё нормально, светит солнышко, тучки далеко… Выходит наверх Анатолий – и его тут же засыпает отборным градом, похожим на военный пайковой горох, только белого цвета.
       Мало того. Из-под каждой тучи выстреливает шквал. Это не тот шквал, к которым мы привыкли в Беринговом море. Там шквал видно издалека, он движется, обозначая себя тёмной полосой на воде и словно предупреждая. А здесь яхту ни с того, ни с сего кренит; она либо приводится, либо уваливается (в зависимости от галса и настройки парусов), и рулевому приходится мгновенно принимать решение, как принимать атаку очередного шквала, сохраняя при этом заданный курс. Следом за шквалом налетает дождь или град, который больно бьёт по кончику носа и щекам. Всё это быстро проходит, наступает передышка (как раз тут время Витькиной вахты), но на яхту уже готова наехать следующая туча. Что под ней – дождь, град? В какую сторону и с какой силой ударит шквал, не знает никто, и рулевой заранее съёживается.

       И снова нет КВ-связи. Антенна на месте, но связи нет. Есть такое понятие: «нет прохождения». Что-то буйное творится в атмосфере, и красочные полярные сияния тому подтверждением. А вот прогноз погоды скачался быстро – обещается заход ветра «в морду» и усиление. Снова шторм, что ли?

       В этот раз прогноз не наврал. Ветер действительно стал сильным и противным (в прямом и в переносном смысле), а в пять пополудни девятого октября лопнул грот по нижней дырке, оторвало здоровенный  кусок, который хлопает и обещает дорвать измученный парус до конца. Пришлось убрать этот грот до лучших времен: сейчас зашивать его не время, менять на старый пузатый – тем паче.
       Яхта идёт по самому краю четвёртой четверти Исландского минимума, так что о попутных ветрах можно забыть, и «мордотык» будет продолжаться до самого Рейкьявика. Волна тоже встречная, метров шесть-восемь, хоть и не очень крутая. Главное не высота волны, а её длина, то есть расстояние между соседними гребнями. Чем оно меньше (при одной и той же высоте), тем злее волна, тем тяжелее идти любому кораблю, не только яхте.

       Ночью вышел на вахту и принял у Анатолия руль. Особых изменений в погоде нет, всё по-прежнему. Через пару минут наверх вылез док и после перекура начал невозмутимо накладывать шлаги наветренного стаксель-шкота на лебёдку.
       – Чё такое, Дим?
       – А кэп сказал: сейчас скрутимся, галс сменим.
       Ясно: настала пора лавировки… но додумать мысль я не успел – так же, как и Дмитрий не успел приготовиться к повороту оверштаг. Звук, похожий на пистолетный выстрел, раздался откуда-то спереди и сверху, в ночной темноте что-то грузно ухнуло и свалилось вниз, заплескалось слева по борту. Тут же загремел сдвижной люк, и наружу высунулся озабоченный Николай.
       – Что ещё стряслось?
       – А чёрт его знает, кэп! Что-то там упало… сломалось… на носу. Не видать! Я ж не могу штурвал бросить и пойти посмотреть!
       Димка уже бросился на бак. Я включил салинговые огни (точнее, салинговый огонь, поскольку работает только одна лампочка), а капитан, как был, кинулся к Диме.
       Ну да, так и есть. Порвался один из форштагов, лопнул где-то наверху, около мачты. Стаксель-фал не выдержал резко увеличившейся нагрузки и тоже лопнул. Парус упал за борт и радостно там купается. Ребята быстро вытащили его, тяжёлый и мокрый, на борт, освободили и закрепили остатки фала. Потом Дмитрий принял у меня руль, я свернул сбитый форштаг в бухту и закрепил у грот-мачты. Ослабевший ахтерштаг пришлось притянуть линьком к бизань-вантине левого борта.
       Военный совет был краток по причине того, что выбора особого нет: с одним форштагом в сильный бейдевинд много не поездишь – того и гляди, он тоже не выдержит, и тогда мачта просто рухнёт назад. Мало того, что мы остались без грота – теперь и без переднего парусного треугольника. А на одной бизани против ветра «Апостол» вообще не поплывёт. Остается что? – правильно, запускать дизель.

       Дизель работал ровно четыре минуты – яхта только успела набрать ход. Судорожно чихнув, он заглох надолго. Пока Николай колдовал в машинном отделении, яхту сдрейфовало на полмили обратно.
       И пошёл цирк. Против свежего ветра и крутой высокой волны «Апостол» разгоняется максимум до двух-трёх узлов, а то и меньше. Ровно час дизель нормально работает, после этого (как по расписанию) глохнет. Яхту разворачивает лагом к волне, и она печально дрейфует назад к мысу Фарвел. В это время в машинном отделении идёт бой быков. В роли быка дизель «Iveco», тореадорами – Николай с Виктором. Остальные члены экипажа поочередно в роли зрителей и пикадоров, поскольку в дизелях ни бум-бум. Что-то с топливными фильтрами, хотя сами они чистые; начались бесконечные переключения с одного танка на другой в попытках понять причину остановки дизеля с помощью логики, заодно залили соляркой кормовую каюту левого борта и провоняли там всё. Однако логика помогать отказывается, и в ход пускается метод «научного тыка». Как потом скажет капитан, они с Виктором за эти трое суток выпили солярки больше, чем все «апостолы» спиртного за две кругосветки.
       Сложно сказать, как оно будет дальше. Порванный грот убран совсем, старый и видавший виды заведён на гик и мачту, но поднимать его, конечно, не стали: поднимешь – мачта упадёт. Солнце весело играет искорками в веере брызг из-под форштевня, когда «Апостол» наскакивает на очередную здоровенную волну (вернее, наоборот – волна наскакивает на яхту, потому что скорость яхты меньше скорости волны). Ветер усиливается, до Рейкьявика сто двадцать миль. Под парусами – сутки ходу. Под дизелем при данных условиях – лучше не загадывать.
       Дизель по-прежнему работает по своему странному расписанию: сорок пять минут работы – пятнадцать минут забастовки и дрейфа назад к Гренландии.
       Согласно прогнозу, последующие три-четыре дня не будет никаких изменений ни в лучшую сторону, ни в худшую. Спасибо и на том. Крейсерский яхтинг – экстремальный вид спорта, и во время нудной дизельной долбёжки против ветра и волны почему бы и не порассуждать об этом.

       Итак, что же это такое – экстремальные виды спорта?
       Термин появился не так давно – с развитием горных лыж и сноуборда, когда чокнутые сорвиголовы типа Пьера Тардивеля начали свои свободные спуски с вершин. Потом была пропета ода роликам и скейтборду, горному велосипеду, сёрфингу-виндсёрфингу, кайтингу…
       Новые виды спорта растут, как грибы. Принцип несложен: нужно попробовать проехать по чему-нибудь на чём-нибудь таком, на каком по этому чему-нибудь никто раньше не ездил (все были «нормальные»). Или изобрести спортивный снаряд, являющийся гибридом двух других. Например, воткнуть парус в сноуборд. Или прицепить воздушный змей к скейтборду без роликов, а гонять по воде.
       Теперь экстремалы везде. На воде, на снегу и на асфальте. Чего стоит только закадровый комментарий к передаче «Русский экстрим». Это экстремально! – кричат новомодные журналы. Экстремальная музыка! – это обязательно «Offspring» или что-то типа. Это престижно. Это уже экстремальная субкультура, и к ней запросто можно прислониться, потому что у неё уже есть классическая атрибутика и связанный с ней бизнес. В итоге теперь получается так: чтобы стать «экстремалом», достаточно надеть широкие штаны, взять в одну руку сноуборд, а в другую банку пива. И показывать «козу» под «Offspring». Можно даже не уметь кататься – в тусовке ты свой.
       Говорят: если есть риск для жизни, то такой вид спорта уже является экстремальным. Ну да, некий шахматист от умственного перенапряжения получил кровоизлияние в мозг, но ведь почему-то никто не считает шахматы экстремальным видом спорта. Или вот – здоровье. Как-то раз я получил воланчиком в глаз. Ergo, бадминтон – экстрим?
       Нет, ребята. Всё немного не так.
       Мне представляется несколько другая градация экстремальности в спорте. Я не вижу ничего экстремального в расслабляющем воскресном катании на горных лыжах по закатанной ратраком трассе, пусть даже на «самых экстремальных» типа «К2». Другое дело – скоростной спуск или супергигант. Скажем, головокружительные старты «нон-стоп» в Китцбюэле. Или свободный спуск – фрирайд – откуда-нибудь с гималайского семитысячника, когда рядом никого, и никто тебе не поможет. Кажется, уже понятно, к чему клоню?
       Вся экстремальность зависит от двух вещей: смотря что и смотря для кого. Кому-то простое катание на велосипеде – сумасшедший риск, экстрим. А другого даже спуск с Монблана на маунт-байке не сильно возбудит, и он только пожмёт плечами: «Адреналин? Какой адреналин?» И всё же, даже это не главный критерий*.
       * Что? Кто-то там сказал: «Фёдор Конюхов»? Хм... ладно, не будем.
       Мне думается, что если, взяв старт, человек не имеет возможности вот так разом взять и прекратить (мало ли по каким причинам – надоело, устал, заболел, что-то сломалось), и продолжает бороться за свою жизнь, здоровье или поставленный результат, то такой вид спорта может называться экстремальным. Например, альпинизм. Или парашютный спорт. Сиганул с самолета – всё. Ты не можешь сказать: «Стоп, стоп, ребята… одну минуточку… тут у меня ремешок отстегнулся…»
       Риск присущ многим вида спорта. Когда фигуристы прыгают тройной ритбергер или выполняют параллельное вращение в «ласточке» – разве это не экстрим? А вспомнить пробитую коньком партнёра голову Елены Бережной?
       Экстремальность – не абсолютное понятие, а относительное; всё дело в степени риска и его продолжительности, в относительной возможности (либо невозможности) прекратить это рисковое занятие в любой подходящий момент. В новом олимпийском виде спорта кёрлинге я экстрима не вижу вовсе. У крутящего тройное сальто с двумя пируэтами гимнаста экстрим длится секунду; у каякера в горном потоке – минуты; у скалолаза – часы, у яхтсмена-одиночки, идущего вокруг света – чуть дольше.
       При желании риск тоже можно разложить на критерии, но это уже тема для дипломной работы, а не для рулевой вахты, тем более что дизель снова остановился, яхта опять встала лагом к волне и уныло дрейфует обратно, сильно качаясь. Нужно поставить рычаг газа в нейтраль и ждать, пока не затарахтит двигатель. Потом в люке покажется голова капитана: «Ага, Юрка, давай понемногу... добавь ещё… ещё чуть-чуть… во! Поехали».
       И тогда можно ложиться на прежний курс.

       Это длится уже третьи сутки. Рядом с яхтой проходит одинокая косатка. Мы её абсолютно не интересуем. Она хозяйка океана, она не боится никого и ничего. Сталь несъедобна, и она прекрасно это знает. Да и не едят косатки людей. Ещё не зафиксировано ни одного случая, но люди упорно именуют их китами-убийцами и снимают дурацкие фильмы вроде «Смерти среди айсбергов». А за что? А не за что.
       Предлагаю отменить английское «killer whale» (кит-убийца) и именовать этих славных и милых викингов океана красивым русским словом «косатка». Или, на худой конец, есть латинское название «orca». Тоже ничего. Кто за? Я один на палубе, я – «за»; «против» – никого; воздержавшихся нет. Принято единогласно.
       О! Двигатель заурчал – поплыли дальше.

       Пятница, одиннадцатое октября. Последние мили до Исландии. Снова мимо проходит косатка, может, всё та же. Высокий плавник то виден, то заслоняется гребнями волн; он похож на пиратскую яхту, идущую под чёрным стакселем.
       Вечереет. Слышен шум самолёта, в темнеющем небе видны его отличительные огни. Самолёт куда-то заходит на посадку, курсовой угол – сорок пять. Это, конечно, Кефлавик – аэропорт и военно-морская база НАТО. Не успел он сесть, как на посадку заходит следующий. Ничего себе интенсивность.

       В лоции написано, что по всему побережью Исландии через определённые промежутки установлены специальные домики для потерпевших кораблекрушение. Домики окрашены в пожарный красный цвет, и в них есть абсолютно всё, что необходимо человеку, спасшемуся на море: мебель, топливо, электричество, одежда, еда-питьё, видео, радио. Отсидевшись первое время после спасения в этом домике и придя в себя, незадачливый мореплаватель может сообщить о себе властям и получить всю необходимую дальнейшую помощь. Домики постоянно открыты, а я подумал – вот долго бы такой домик простоял не ограбленным у нас в России, в любой её части? Да от силы полдня.

       Совсем стемнело. Впереди и справа – море огней, от Кефлавика до Рейкьявика. Множество маяков и светящих знаков; нас обгоняет большое судно – то ли танкер, то ли сухогруз. Волна стала короче и злее, ветер никак не унимается. Всю ночь яхта еле ползёт, но главное – стараниями капитана и Виктора дизель работает ровно и больше (тьфу-тьфу-тьфу) не глохнет. Хотелось бы, чтоб он продержался до того момента, когда будут поданы швартовы. Мы сдаём вахту команде Аркадия и идём отсыпаться.
       А когда утром встаём на смену, усталый «Апостол Андрей» уже подходит к изящным волноломам порта Рейкьявик. Здравствуй, Исландия! Уф…

ч. 4, гл. 5. Остров пламени и льда

  Часть 4. СОЛЁНЫЕ ГАЛСЫ

       Глава 5. Остров пламени и льда

       Оказалось, что все вопросы по стоянке яхты решены заранее: наши дипломаты сделали всё как надо, и даже чуть-чуть лучше.
       Мы швартуемся к квадратному плавпирсу, возле которого отдыхают два красно-белых лоцманских катера с табличками «PILOT». Одетый в жёлто-чёрно-зелёные непромоканцы персонал принимает швартовы, а лысый дядя – их старшой – объясняет организацию стоянки, после чего специально для нас открывает береговой гальюн, в котором почти возле самого горшка установлен (обалдеть) международный телефон.
       Мы – вторая русская яхта, пришедшая в Исландию. Предыдущая заходила сюда, совершая историческое плавание по пути северных конвоев времён Второй Мировой войны. Очень быстро выпили за приход, за исландских дам и за тех, кто в море, после чего вышли наверх разбирать полученные в пути повреждения.
       – Привет, мужики! – немолодой дядя в чумазом комбинезоне машет рукой.
       – Привет (удивлённо). Вы русский?
       – Не, мы эстонцы. Рыбаки. Хотя всё равно у нас на борту по-эстонски никто не петрит. Вон там стоим, видите? Приходите, креветкой угостим.
       – Спасибо!
       Подходит ещё один дядя.
       – Привет! – кричу ему.
       – Hi! – отвечает он.
       Упсь, промахнулся. Не совсем русский. Спрашивает, откуда и куда. Объясняю быстро в двух словах, потому что надо работать.
       На пирсе ещё двое, и тоже приветственно махнули рукой. Говорю им «Hi!», они отвечают «Привет!» и смеются. Это русские, работники посольства. Тьфу ты, опять не угадал.
       Разговаривать особо некогда – много работы, но вот так вот взять и отшить людей, которые искренне пришли поприветствовать, не поворачивается язык. Пытаюсь делать два дела сразу, руками и языком, получается плохо. Старпом делает мне и Витьке по этому поводу внушение.

       На стенке стоят капитан, Аркадий и ещё трое. Чуть позже я узнал, что это консул Александр Клочко, третий советник посольства Андрей Ганзеев и водитель Борис. Организация – на высоте: «искричство» сейчас будет, топливо будет, пресная вода будет, грот зашьют, форштаг исправят, продукты подвезут… Вот это да! А жить будем в резиденции посла; вечером – что-то типа приёма или посиделок в посольстве, я толком не разобрал, что именно, и уловил лишь «а-ля фуршет».
       Анатолия снова подняли на мачту, снимаем крепление порванного форштага. Аркадий руководит процессом. Вытащили наверх сложенный порванный грот, чтобы отвезти его в парусную мастерскую.
       На борту появился симпатичный молодой человек, отлично говорящий по-русски, хоть и с акцентом. Это Оле Олафссон, представитель компании «Fishproduct International». Она будет заниматься нашим снабжением и ремонтом, взяв на себя практически все расходы. Об этом также позаботились наши дипломаты.
       Полез на ванты, чтобы подвязать отдавшиеся выбленки. На пирсе сменяют друг друга люди, пришедшие поприветствовать и просто поглазеть на яхту. Многие из них – работники нашего посольства и консульства, хотя были и исландцы. Двое полицейских приезжали на своём «луноходе» аж три раза, и каждый раз привозили с собой новых приятелей. Некоторые исландцы подъезжали на машинах прямо к краю пирса.
       Потом на пирсе появилась очаровательная молодая мама с длинными чёрными волосами и коляской в сопровождении супруга – большого и крепкого, как камчатский медведь, мужчины в очках, кепке и коричневой куртке. Мужчина спустился на плавпирс и подошёл к яхте.
       – Привет, ребята!
       Поданная для рукопожатия ладонь была крепкой и тёплой.
       – Привет, – отвечаю.
       А что? Очередной наш соотечественник, их уже человек двадцать подходило…
       – Как самочувствие? Как дошли?
       – Ну… «как». Придолбило маленько; вот, верёвочки меняем. А так всё нормально. Спасибо послу и консулу – всё организовано, всё на высоте.
       – Ну, вы ж наши гости. Похоже, ветерок вам попался – будь здоров. Ну, молодцы, раз не унываете, – а за стеклами очков весёлые и умные глаза. – Вечером увидимся. Расскажете что-нибудь?
       – Расскажем, конечно. Посол вроде как поляну накрывает, как я слышал, так что там, наверно, и увидимся. Попьём, поболтаем. Приходите тоже.
       – Ну, пока. До вечера! – улыбнулся, приветливо помахал рукой и пошёл к супруге.
       – Ну, давай, пока…
       Разве ж я мог знать?..

       Откуда-то с городских улиц доносятся звуки оркестра и барабанный бой. Водитель Борис объяснил, что сегодня решающий футбольный матч: сборная Исландии против сборной Шотландии. Специально приехавшие шотландские болельщики в клетчатых юбках устроили шествие с дудками, барабанами и волынками.
       – Они ещё дня три тут гудеть будут, независимо от результата игры, – лукаво улыбнувшись, весело пояснил Борис. – Горцы, горячий народ. Насмотритесь.
       Лысый дядя в жёлто-чёрно-зелёном комбинезоне притащил переносной распределительный щит с катушкой кабеля, и Аркадий, поколдовав с вилками и розетками, пустил на яхту ток. Сразу же запустили все печки, открыли все люки и иллюминаторы – сушиться, сушиться и ещё раз сушиться. Забегая вперед, скажу, что чуть не спалили этот самый щит слишком высокой нагрузкой (всё же три печки и два зарядных устройства), но всё закончилось благополучно.
       Заправились соляром и пресной водой, завели временный форштаг. У трапа на плавпирс повесили фанерный щит с наклеенным на него постером, освещающим всю идею «большой восьмёрки» и её маршрут, потому что иначе пришлось бы выделить одного из членов экипажа на роль постоянного разъясняющего. И всё равно люди продолжали задавать вопросы, поэтому мы по очереди выходили на них отвечать.
       Исландцы свободно говорят по-английски, так что Витька как полиглот прогрессирует лавинообразно.
       Три солидных загорелых мужика возрастом лет под шестьдесят заинтересовались яхтой. Старательно сверкающие белозубые улыбки напоказ позволили безошибочно определить в них американцев.
       – Русскую яхту всегда легко распознать, – авторитетно сказал один из них, чем-то неуловимо похожий на Клинта Иствуда. – Они всегда ржавые, поломанные, без навигации и непонятно как плавают.
       – Это где ж вы видели такие русские яхты? – обиделся я.
       Ну, ржавый «Апостол». И что? А каким он должен быть после трёх океанов?
       – В Сиэттле видел, в Ситке видел. Лет десять назад. Меня зовут Джек. Аляска, Русская Америка. Было три ваших яхты…
       Стоп. Десять лет назад? Русская Америка?
       – …яхты приходили с полуострова Камчатка. Деревянные яхты. Маленькие. Без погодного факса, без GPS…
       Ну да, было такое мероприятие. «Тарпон», «Сталкер» и «Авача». В 1991-м году. Потом ещё и «Камчатка» ходила. Ни фига ж себе, как мир тесен!
       – …русские – смелые моряки. Русская водка – хорошая водка…
       Ха, ещё бы! Интересно, а кого он помнит? Владимира Тарасова, моего и Витькиного учителя, помнит? А Зигмаса Жилайтиса? А капитана Ветрова?
       – Я помню хорошо – был очень большой, очень весёлый Юра. Без волос, лысый, большие красные щёки. Да-да, его имя Юра. Очень, очень жизнерадостный Юра!
       Юрка Соколов? Ха-ха! Забавно. Вернусь на Камчатку – расскажу Юрке, что его до сих пор Америка помнит. Из яхт американец вспомнил «Сталкер» и, конечно, «Тарпон». Пообещал прийти позже, но мы с ним так больше и не увиделись.

       Приехал водитель Борис, и мы погрузились в новенький микроавтобус. Немного попетляв по городу (первая вводная экскурсия по Рейкьявику), он привёз нас к резиденции посла, где нам предстоит отдыхать четыре дня. Нам вручили один ключ, предупредив, что другого не будет, и по узкому винтовому трапу проводили наверх, где нас ждали уютные апартаменты, камбуз и – самое желанное! – ванна с душем.
       Первым открытием стал запах горячей воды. Первые минуты помойки (ну, помывки) стоит лёгкая вонь сероводорода, то бишь тухлых яиц. Потом он куда-то исчезает (а может, просто нос привыкает). Горячая вода в Исландии берётся прямо из-под земли, так что неудивительно.
       В 19.00 нас ждет в гости российский посол. Помывшись, постиравшись и приведя себя в порядок, спускаемся в его апартаменты…

       Послом оказался тот самый высокий дяденька в очках, супруг очаровательной молодой мамы с коляской, которого я давеча так запросто пригласил «на вечеринку к послу попить». Конфуз.
       – Ранних Александр Александрович, – я почувствовал себя очень смущённо, ещё раз пожав тёплую сильную ладонь. – Проходите и, пожалуйста, чувствуйте себя, как дома. Посидим, поговорим; думаю, общих тем у нас предостаточно. Напитки – вот, какие хотите. Всё в вашем распоряжении. Прошу вас, друзья!
       Нет, никакой официальщины. Мы провели великолепный вечер за фуршетным столом, плавно перейдя к ужину, а затем и в бильярдную. Александр Александрович и его супруга Елена держались просто и с достоинством, были живым образцом тёплого русского гостеприимства. Вечер был наполнен долгими разговорами на самые неожиданные темы, благодаря тонкому и острому уму хозяина стола, его широчайшему кругозору и умению быть интересным для собеседников. Он и консул Александр Фёдорович Клочко рассказали нам столько интересного об Исландии и её народе, что на переваривание всей информации нам потребуется не один день. Хотел бы я быть таким эрудитом… Всё то, что будет сказано ниже об Исландии, основано на наших личных впечатлениях, но с разъяснениями посла и консула, подтверждения которым мы встречали на каждом шагу.

       Существует несколько привычных понятий, связанных с Исландией: например, исландская шерсть, исландская селёдка. Исландской водкой Александр Александрович нас угостил – отличная водка, только… как бы правильно сказать… чересчур чистая, что ли… неживая какая-то. А знакомая нам исландская селёдка на самом деле не исландская, просто она приготовлена с использованием исландских рецептов. Настоящая исландская сельдь нашей ощутимо проигрывает. Но это на мой персональный вкус, а я не специалист по селёдке и не очень её люблю. Однако я забегаю вперёд: исландскую сельдь мы попробовали только в последний день пребывания в Рейкьявике.

       В благодарность за прекрасный вечер сборная «Апостола» обыграла сборную российского посольства в бильярд (если говорить об общем итоге всех сыгранных партий). В ответ на это Александр Александрович пригласил нас в баню (не сегодня, конечно, а через день), пообещав, что наш сегодняшний успех больше не повторится. Что же касается завтра – а вот завтра будет вам, моряки, небольшой сюрприз…
       Совершенно счастливые, мы отправились спать в свои новые апартаменты. Мы с Виктором рвались погулять по ночному Рейкьявику, но консул не рекомендовал, а капитан просто запретил: во-первых, мы изрядно подшофе, во-вторых, ночной город – это вам не дневной (ещё и незнакомый), а в-третьих, сборная Исландии продула 4 : 1, и обалдевшие от счастья шотландские болельщики сейчас это дело вовсю обмывают. Инциденты с пьяными горцами в юбках – оно нам надо? Так что – стоп токинг и гутен нахт.

       Утро следующего дня и в самом деле принесло сюрприз. Сразу после завтрака (а холодильник на камбузе был забит всякими вкусностями) внизу нас ждал всё тот же микроавтобус «форд» с водителем Борисом. Оказывается, посольство дарит нам автоэкскурсию по юго-западу Исландии. Этим маршрутом обычно везут всех туристов; он включает в себя самые знаменитые достопримечательности и потому называется «Золотое Кольцо».
       Мощный просторный микроавтобус «форд» с широкими колёсами и рабочим объёмом в шесть литров привёл Виктора в восторг. В самом деле, такую автотехнику увидишь не каждый день – не говоря уж про возможность прокатиться. Весёлый и доброжелательный Борис исполнял обязанности не только пилота, но и гида: по этому маршруту он едет примерно восьмидесятый раз.
       Довольно быстро проехав по улицам Рейкьявика, мы оказались на широких просторах зелёных холмистых полей. Я уверен, что если бы Исландия и Гренландия были открыты викингами в обратной последовательности, то они и назывались бы наоборот (Groen Land - Зелёная Страна, Ice Land - Ледяная Страна). Деревьев практически нет, только около редких домиков – дач, церквей и сельскохозяйственных строений. Тут и там на горизонте встают горы, пологие и круто взлетающие вверх. На зелени полей пасутся многочисленные домашние животные. Это коровы, овцы и лошади.
       Ну, с коровами всё понятно. Исландская корова даёт молоко и мясо, как русская, польская и любая другая. У неё есть рога, копыта и хвост. Исландская овца – совсем другое дело. Исландская овца даёт ещё и ту самую знаменитую исландскую шерсть, которая составляет один из главных предметов гордости островитян. Свитера из исландской шерсти исключительно тёплые, воздушно лёгкие, очень ноские и, конечно, красивые. Когда я был маленьким, у меня был такой – он пережил несколько обычных свитеров, хотя в итоге всё же протёрся. Исландские овцы меланхолично жуют траву рядом с коровами и проезжающий микроавтобус с невиданными доселе русскими яхтсменами их совершенно не интересует.
       Исландская лошадь тоже не похожа ни на какую другую. Примерно на таких лошадях скакали всадники Чингисхана, завоевавшие полмира, и может быть, где-то здесь кроется секрет этой похожести. Это маленькая мохноногая лошадь викингов с упрямым лбом, мощными голенями, длинной гривой и хвостом почти до земли. Она не боится ни жары, ни морозов, очень послушная и умная. Сходство с капризными ахал-текинцами и арабскими скакунами чисто зоологическое. Если обычная лошадь знает четыре аллюра (шаг, рысь, галоп и иноходь), то исландские лошадки умеют ещё и быстрой рысью. Это тоже идёт оттуда, со времён Чингисхана. Всадник сидит на исландской лошадке, как райдер на мотоцикле «харли-дэвидсон» – отклонившись назад и практически не отыгрывая корпусом движения седла. Лошадка быстро перебирает ногами и несётся вперёд; вертикальные перемещения всадника почти не ощутимы.
       Признаком высокого уровня благосостояния в Исландии являются наличие хорошего джипа и нескольких таких лошадок, объезженных соответствующим образом. При общей занятости состоятельного человека выездка лошадок является значимой проблемой, но и она вполне решаема: хотя бы раз в неделю хозяин появляется на своём персональном ранчо, седлает одну из лошадок и скачет на ней по исландским просторам; остальные пристраиваются ей в кильватер, и таким образом осуществляется выездка всех наличествующих лошадок. У состоятельного исландца их должно быть не менее трёх. Летом лошадки мирно пасутся вместе с коровами и овцами, и размер их пастбища определён размерами острова Исландия; никто их не контролирует и ни в чём не ограничивает, а осенью происходит очень интересный процесс, когда каждая лошадка (коровка, овечка) без особых проблем возвращается домой. Тот, кто нашёл чужую лошадку, непременно найдёт и хозяина, возвратит законную собственность. Всё это само собой разумеется. Иго-го!

       Тем временем мы добрались до национального парка Тингведлир. Пройдя метров сто от остановившегося микроавтобуса, экипаж «Апостола» оказывается на небольшой огороженной смотровой площадке, откуда открывается чудесный вид на нечто, ранее невиданное.
       По обе стороны от нас протянулся мощный горный разлом, пересекающий местность подобно огромной трещине. Вертикальные стены трещины взметаются вверх каменистыми отрогами, оканчиваясь острыми скальными гребнями явно вулканического происхождения, и вообще всё это очень похоже на то, что можно увидеть в кальдере нашего вулкана Горелого. Я стою на самом краю, и мне хочется взмахнуть воображаемым мечом, словно Коннор Мак-Клауд. Этот разлом тянется через половину Исландии, уходит на дно Атлантики и идёт почти до Африки, до островов Зелёного Мыса. Исландцы очень гордятся этой достопримечательностью и с удовольствием показывают её туристам. У подножия стен мы легко находим богатые заросли сладкой брусники, но даже не она составляет главную гордость Национального Парка Тингведлир.
       Из расселин каменной стены упруго вырывается звенящий ледяной поток. Вода в Исландии кристально чистая – так принято говорить, но это всего лишь расхожее определение. Сложно найти подходящие эпитеты, глядя на эти серебряные струи. Ручей прыгает по валунам, под мостиком срывается вниз маленьким водопадом и, успокоившись, растекается широкими разводьями по долине Тинга. Тингведлир – это «Поля Тинга». Здесь в 930 году впервые собралось Алльтинг – всеисландское собрание, ставшее первым в Европе и одновременно самым северным парламентом. Собрания Алльтинг проводились здесь вплоть до 1262 года, после чего парламент переехал в «бухту в дымке» – так в переводе с древнего языка викингов звучит название столицы Исландии Рейкьявика.
       Интересные камушки – словно изъеденные червями. Почти все. Такого количества дырявых камней мне не приходилось видеть ни разу. Если в камушке есть сквозная дырочка, то он называется «куриный бог» и приносит счастье. А если в камушке сразу семь дырочек? Заманчивый шанс получить семикратное счастье – и я кладу камушек в карман. От одного камушка Исландии не убудет, не убудет и от пяти. В итоге я иду дальше с оттянутыми вниз карманами, размышляя о весе своего баула, с которым полечу на Камчатку из Санкт-Петербурга.
       Кроме самой большой трещины, являющей собой гигантский разлом земной коры, в Долине Тинга ещё много малых. В одну из них залез наш Анатолий. Возможно, он тоже в детстве начитался Жюля Верна – есть такая книга «Путешествие к центру Земли», по которой великий Рик Уэйкман написал замечательную рок-симфонию. По прошествии пары минут я начал даже беспокоиться, но художник вылез наверх живой и невредимый. И довольный: глубина узкой трещины достигала метров десяти и шла дальше, куда габариты семёновского тела протиснуться не позволяли.
       И ещё один прекрасный сюрприз: обыкновенная берёза. Последняя виденная нами берёза росла на Камчатке – боже, как давно это было! Димка ласкает руками тонкие ветви, я его фотографирую и ловлю себя на том ощущении, которое, вероятно, испытывали Есенин и Шевчук… «Родина! Пусть кричат – уродина. А она нам нравится, спящая красавица…»
       Через одну из довольно крупных трещин перекинут бетонный мостик с перилами. Трещина наполнена всё той же хрустальной водой, а дно блестит, усеянное тысячами монет. Извечное поверье: брось монетку – вернёшься сюда. Наверно, это единственное поверье, не знающее временных и территориальных границ, живущее во всех странах и народах. Покопавшись в карманах, каждый из нас находит российскую монетку – кто десять копеек, кто рубль…
       Мы ещё толком не видели Исландию, но уже хочется вернуться сюда хотя бы раз. Это волшебная земля. В ней есть что-то такое же, какое наполняло пространство вокруг нас, бродящих по каменистым берегам бухты Депо. Есть в ней что-то и от Камчатки. Не завидую атеистам – они ведь чувствуют то же самое, но принять это сердцем и сказать вслух не могут: косное сознание мешает, красивое, ажурное и величественное, как Спасская башня, но всё же сделанное из кирпича.

       Автобус везёт нас дальше, на высокий холм, где после интереснейших минут в первом виденном нами магазине исландских сувениров мы попадаем на деревянную смотровую площадку над величественным водопадом Гюдльфосс.
       Восьмибалльный ветер чуть не сбивает с ног, приходится стоять, наклонившись вперёд на двадцать градусов. Под нами в клубящемся веере брызг бурлит вода, падая по гигантским ступеням вниз с тридцатиметровой высоты. Рёв водопада и вой ветра совершенно не позволяют говорить. Насыщенный мельчайшими каплями воды, воздух кажется пропитанным озоном и необычайно свежим и живым. Это не единственный водопад в Исландии, их много, каждый по-своему красив и необычен. Нам удалось увидеть только один, но всё равно зрелище незабываемое. Человеку, высокомерно мнящему себя венцом божественного творения, следует иногда видеть такие вещи и ставить себя на место.
       Спустившись по деревянному трапу вниз и придерживая срываемые ветром кепи, мы спускаемся вниз к микроавтобусу, который везёт нас дальше. Мы с Виктором кровожадно потираем руки – сейчас будет исландская Долина Гейзеров. Из всего экипажа только мы двое видели живые гейзеры раньше, и в нас закипают патриотические чувства к Камчатке. И вот мы видим небольшую, метров двести в диаметре, площадку, местами огороженную леерами.
       – И вот это долина гейзеров? – разочарованно произносит Витька. – Тю… Наша во сто раз больше.
       Действительно, камчатская Долина Гейзеров своей грандиозностью и многообразием гейзеров даёт ощутимую фору исландской. Но всё-таки сначала надо посмотреть своими глазами. И первым в списке будет гейзер по имени Гейзир.
       Это один из тех случаев, когда имя нарицательное происходит от имени собственного. Горячий источник по имени Гейзир дал своё название всем горячим фонтанам бьющим из-под земли, и не только фонтанам. Долин гейзеров на планете не так уж и много – на Камчатке, в Новой Зеландии, в Йеллоустонском национальном парке США и здесь, в Исландии. Есть отдельные гейзеры в Японии, да мало ли ещё где. Но все они называются гейзерами по имени вот этого заполненного горячей водой отверстия в планете, около которого мы сейчас стоим. Пройдёмте-с дальше, друзья.
       Ещё две лужицы диаметром в несколько метров. Обе наполнены прозрачной водой, которая на взгляд кажется бирюзовой или лазурной. В одной просто тёплая вода, во второй почти кипяток. По поверхности постоянно бежит мелкая рябь, но она не мешает видеть уходящую глубоко под землю дыру в жёлто-сером камне. Что за остров такой – куда ни сунься, везде можно найти туннель в тартарары.
       Мне бросилось в глаза отсутствие наплывов серы и всяких солей, которые придают такой неповторимый облик каждому камчатскому гейзеру. Знаменитый камень гейзерит у нас запрещено даже трогать руками, не то что отламывать кусочки на память. Особые бактерии образуют его веками, и за пару лет можно запросто растащить всю красоту. Так вот, означенного гейзерита здесь не видать вовсе. Одно из двух: либо исландские гейзеры имеют иные свойства и не образуют наплывов серы и гейзерита, либо всё унесено предыдущими поколениями посетителей, и теперь нужны столетия, чтобы привести всё это дело в первозданный вид. Но и без гейзерита выглядит достаточно занятно.
       Гейзер чуть ниже плюётся кипятком каждые пять-семь минут. Сложно сказать, что там происходит во чреве планеты, но у любого пульсирующего гейзера есть своё расписание. Этот называется Строккюр и радует туристов тем, что работает, почти не переставая. Стоит лишь немного подождать возле самого кратера. Он заполнен всё той же бирюзой, которая непрерывно подрагивает, словно внутри есть кто-то живой. Потом поверхность вспучивается, и гейзер утробно чихает ввысь густым водяным столбом кипятка, метров на пятнадцать-двадцать. Окутанная клубами пара, вода опадает и с шумом устремляется внутрь жёлто-коричневой дыры. Через минуту извержение повторяется, но сила его уже гораздо меньше – вода выплёскивается не больше чем на метр. И снова нужно ждать пять минут, пока гейзер перезарядится.
       – Не-е, маленькая всё-таки у них Долина Гейзеров, – качает головой Виктор. – Фигня.
       На что Аркадий ехидно замечает:
       – У них три несчастных гейзера, зато всю Исландию обогревают. А у вас на Камчатке из каждой дырки кипяток хлещет, и всё равно на угле-мазуте сидите.
       Что правда, то правда. Если нам перейти с мазута на подземное тепло, то половина наших высоких чиновников без дополнительной кормушки останется. Увы, не дождёмся. Мутновскую геотермальную станцию уже тридцать лет делают, и всё конца не видать.
       Потратив массу плёнки и вдоволь насладившись красивым зрелищем, мы идём к автостоянке, возле которой на флагштоках развеваются пять флагов всех скандинавских стран, которых объединяет одно общее слово «викинг». Это Норвегия, Дания, Финляндия, Швеция и Исландия. Конечно, неугомонные викинги наследили во многих странах – влияние их культуры легко найти в Германии, Франции, Англии и много ещё где, вплоть до Багдада. Наконец, викинги открыли Америку и положили начало исследованию Северо-западного прохода, который у нас за спиной. Но их родина – древняя Скандинавия, норвежский город Тронхёйм (если не принимать во внимание саги, в которых сказано, что предки Одина пришли из Малой Азии, а конкретно – из Трои).
       В магазине сувениров ждёт ещё один сюрприз: оказывается, родина викингов – Исландия. Во как! Раскрашенные майки в Нууке уверяли, что родина викингов – Гренландия. Понятно, что это всего лишь рекламный трюк, рассчитанный на доверчивых и необразованных туристов. И всё равно – ну нельзя же так.
       Все полки уставлены предметами, так или иначе имеющими отношение к викингам. Майки, кружки, пластмассовые мечи и рогатые шлемы. Анатолий надевает один из них – и на пару минут вокруг устанавливается гробовая тишина. Вот он, живой викинг, сошедший со страниц древних саг, вернувшийся в наш век из волшебной Вальхаллы! Не хватает только кольчуги, вместо неё – синяя спортивная куртка от BASK, которая несколько портит антураж. Взойди же на драккар! Где твой острый магический меч, о смелый и могучий Анатолий Алексейссон!
       Здесь надо пояснить. Фамилии в Исландии до сих пор присваиваются в соответствии с древней традицией викингов. Лейф, сын Эрика – Лейф Эрикссон. Ингред, дочь Олафа – Ингред Олафдоттир. Фамилия заменяет отчество, и у нашего Оле Олафссона в Исландии стопроцентно есть куча тёзок и однофамильцев. Если Ингред Олафдоттир выйдет замуж за Лейфа Эрикссона, она всё равно будет оставаться Ингред Олафдоттир, а её сын Дагмар будет носить фамилию Лейфссон. Эта традиция жива только в Исландии – в других скандинавских странах сильно сказывается влияние соседей, и поэтому даже среди коренных викингов, норвежцев, не редкость имена и фамилии типа Кьетиль Андрэ Омодт (знаменитый норвежский горнолыжник). Чтобы не было путаницы, и чтобы можно было разобраться, какой именно Оле Олафссон имеется в виду, исландцы имеют ещё и данные имена, типа клички, скажем, Хокон Лейфур. Так что будет глупостью сказать «господин Харальдссон» – это всё равно что «товарищ Петрович». Харальдссонов в Исландии – пруд пруди, поэтому с помощью основного имени и данного имени неплохо бы уточнить, какого конкретно Харальдссона вы хотите угостить свежим пивом. Ф-фу… устал объяснять сам себе.
       Стало ясно, что уж кто-кто, а наш Анатолий в Исландии с голоду не помрёт. Любой магазин сувениров с радостью возьмёт его на постоянную и высокооплачиваемую работу. Я уж не говорю про музеи исландской культуры.

       Где викинги – там и тролли. Тролли живут под землёй. Они страшные и добрые, даже можно сказать – страшно добрые. Они маленького роста, у них большой кривой нос, и нет половины зубов. Они всё время зловеще улыбаются и многообещающе подмигивают. Тролли владеют основами колдовства и магии, много знают, но мало говорят. В промежутках между набегами викингам было бы скучно жить, если бы не было троллей.
       Викинги использовали руническое письмо. О рунах написано много книг, особенно в последнее время, когда развалили СССР, распустили КПСС и разрешили всеобщее исцеление по телевизору. В рунах действительно сокрыт мощный энергетический и магический потенциал, и именно поэтому ими не рекомендуется пользоваться как попало, они могут как помочь, так и навредить. Руны – это живые иероглифы викингов, их буквы, цифры и символы. Их можно носить на шее, и в Исландии они продаются на каждом шагу. К каждой руне также прилагается инструкция с соответствующими наставлениями и предупреждениями.
       А на одной из витрин магазина стоят баночки на манер пивных, очень лёгкие на вес, словно внутри ничего нет, кроме воздуха. Читаем надпись на баночке и успокаиваемся: в баночках действительно «чистый воздух Исландии». Покупай, вези в свой Кузбасс и дыши на здоровье. Подышал сам – дай подышать товарищу.

       Купив по паре симпатичных брелоков с викингами и сняв с Анатолия рогатый пластмассовый шлем (хватит уже народ пугать), мы снова идём к микроавтобусу. Небо начинает сереть и хмуриться, того и гляди пойдёт дождик. Борис везёт нас дальше по кольцу, а точнее – уже практически обратно. Знаменитые исландские ледники нам, конечно, посмотреть не удалось – больно далеко и высоко ехать. Краешек ледника Лангекюлль мы видели по дороге к водопаду – что-то белое среди чернеющих гор. Но зато нас ждёт залитый водой кратер древнего вулкана Керид.
       По сравнению с камчатским Семячиком или Горелым это выглядит просто чем-то микроскопическим. Но есть и свой плюс: всё перед глазами. Крутые склоны круглого кратера обрываются в опять же бирюзовое озеро на его дне. Вода в озере, как и положено, насыщена сероводородом, поэтому живности там нет. Поживи-ка в сернистой кислоте! Смотровая площадка находится прямо перед склоном кратера, который больше напоминает компактный музейный макет, чем настоящую кальдеру. Очень красиво, хоть и несколько угрюмо – но это потому, что дождь собирается.

       Дует сильный ветер. Этот ветер обычен для Исландии. Он срывается с гор в бухту, по берегам которой раскинулся Рейкьявик, с норд-оста в океан. Подобно новороссийской боре и уилливо на острове Уналашка, этот ветер имеет своё местное название: «фён». Наверно, от этого имени происходит название известного электрического прибора, с помощью которого женщины сушат свои причёски.

       Последнее место сегодняшней экскурсии – оранжерея под названием «Сад Эдема». Пройдя первый холл, отведённый под сувениры, попадаешь в волшебство зелени и цветов. Привезённые с разных краев Земли, они источают такую волну благоухания, что поначалу просто кружится голова. При входе в оранжерею посетителя встречает созданный из цветов живой зелёный тролль с выпученными глазами. А вокруг – фиалки, орхидеи, жасмин, сирень, розы, астры… волшебный аромат щекочет ноздри, и хочется чихнуть.

       На улице уже не накрапывает – вовсю идёт сильный дождь. Борис отвозит нас на яхту, а потом в резиденцию. Вечером встреча с русской общиной и Обществом Российско-Исландской Дружбы.

       Небольшой зал был забит до отказа. Пришли как русские, так и исландцы; конечно, были работники посольства и консульства. Под аплодисменты нас усадили на почётный первый ряд; капитан встал к импровизированной карте и начал рассказывать.
       Умение владеть интересом слушателей дано далеко не каждому. Существует несколько основных стратегий интересного рассказа, и умелое их использование всегда принесёт хороший результат. Не думаю, что Николай специально этому где-то учился; он просто владеет этим интуитивно. Тот, кто мало читает, вряд ли прослывёт интересным рассказчиком, эту уж точно.
       Сегодня вся аудитория была у Литау в плену, а под конец рассказа его просто завалили вопросами. Официальная часть прошла незаметно и перешла в живую интересную беседу под горячий душистый кофе.
       Переполненные впечатлениями, мы спустились к микроавтобусу, и Борис повёз нас в резиденцию. Вечерний Рейкьявик очень красив, как и полагается столице. У нас ещё пока не было возможности погулять по городу, и мы не видели практически ничего. То, что мелькало за окнами автомобиля, рассмотреть не удавалось. На одной из автозаправочных станций купили телефонные карты и из ближайшего автомата позвонили домой – кто в Москву, кто на Камчатку. Неподалеку урчали мотоциклами несколько байкеров – соревновались, кто лучше поставит «тачку» на заднее колесо.
       Виктор предложил погулять по вечернему Рейкьявику. «Добро» было получено, и мы отправились втроём – он, Анатолий и я. Обещанные буйные шотландские болельщики, в изобилии бродящие по городу, оказались не такими уж и страшными, а скорее наоборот. Достаточно весёлое зрелище – мужики в юбках. Строго говоря, это не юбка, а килт, но если разобраться, килт всё равно остаётся юбкой, как ты её не назови. Весь костюм выглядит примерно так: на голове чёрная шляпка-берет, потом чёрный пиджак с белой рубашкой и галстуком, клетчатая юбка-килт, белые или тёмные гольфы с кисточками и ботинки. Кроме того, спереди болтается расшитая сумочка. В руке – плоская фляжка со спиртным. Все распевают песни и находятся в первой (редко во второй) стадии опьянения. Что же касается третьей, то я за всё время пребывания в Исландии ни одного пьяного на улице не видел.
       Покружив по улицам, мы вышли на набережную большого пруда, который расположен в самом центре Рейкьявика. И сразу же увидели шумную стаю белых лебедей, которые галдели по поводу бросаемых в воду кусочков хлеба. Молодая парочка, как выяснилось, приехавшая на каникулы из Лондона, предложила нам принять у них эстафету кормления. Лебеди, утки и гуси, подняв гвалт, переключились на нас; один лебедь чуть не откусил Витьке палец. Лидеры заметны в любой стае, и птицы – не исключение. Хоть и говорят, что лебедь – птица благородная, но наблюдать, как вожак тиранит более слабых, неприятно. Даже если ничего не брошено, всё равно нужно клюнуть, ущипнуть, унизить. Поставить на своё место. Доказать своё превосходство. После прочтения суворовского «Аквариума» я как-то наблюдал за голубями – те и впрямь пошли ещё дальше: более сильный голубь просто методично заклёвывает слабого до смерти. Зачем мать-Природа придумала так, мне пока непонятно.
       Мы обошли озеро кругом и прошли мимо здания местного парламента. Здание практически установлено на поверхности пруда, а под зданием имеется большой гараж, в который нужно заезжать под пруд. Как это объяснить? Не знаю, как объяснить, надо увидеть.
       На этом закончился второй день пребывания в Исландии.

       Четырнадцатое октября, годовщина начала второй кругосветки. Дружно поздравили капитана и старпома, а потом отправились пешком на яхту (благо недалеко). Полдня экипаж усердно работал на борту. Я зашил оторвавшийся булинь у бизани, привёл в порядок протёршуюся оттяжку гика. Анатолий с Аркадием колдовали с фалами и правым бакштагом. Дел было достаточно у каждого. Разумеется, не пренебрегали возможностью пообщаться с исландцами, приходившими посмотреть на яхту.
       Из мастерской доставили зажим для форштага, и под руководством капитана злосчастная снасть была установлена на место. Грот будет готов только в среду, через сутки. С продуктами проблем нет.
       Оле всё сделал, как надо, не сумел лишь найти фирму, которая возьмётся починить капитанский ноутбук. Откуда-то выплыло это название – «Fujitsu» – и Оле, сокрушённо разведя руками, сказал, что здесь, на самом краю Европы, технику из Юго-восточной Азии обслуживать некому. И подходящий разъём, по его словам, он тоже не нашёл. Есть, конечно, ещё один способ: пойти в любое Интернет-кафе, познакомиться с «реальным хакером», хлопнуть с ним пивка, объяснить ситуацию… Настоящий хакер щёлкнет эту проблему хотя бы потому, что не захочет упасть в своих же глазах. Если сегодня ничего не решится с ноутбуком, надо предложить Николаю этот путь. И расходов – бутылка водки, максимум две. Если хакер окажется действительно реальным.
       Сегодня вечером Александр Александрович и Александр Фёдорович ждут нас в гости в своей бане. Вот это действительно подарок! А пока есть время, можно немножко прогуляться по той части Рейкьявика, которая примыкает к порту.

       В городе очень чистые улицы, и в то же время мы не заметили ни одного дворника, ни одной специальной машины для уборки мостовой. Работает пословица «чисто не там, где убирают, а там, где не сорят»? Да нет, нормально сорят. Все тротуары в белых пятнах выплюнутой и расплющенной подошвами жвачки. В Исландии объявлена война курению, но те прохожие, которые ещё не сдались, бросают окурки куда попало. Кто же убирает всё это?
       Специальной муниципальной службы, ежедневно обеспечивающей чистоту улиц, нет как таковой. О чистоте заботятся сами люди – жильцы и хозяева различных заведений. Если им не стыдно, что возле их дверей гадюшник, они могут и не убирать, но тогда нечего пенять на соответствующее общественное мнение и отношение городских властей. Если ты хозяин кабачка, то ты вправе разрешить посетителям курить в своём зале – пожалуйста! – но в таком случае готовься к снижению своего реноме. Вот откуда чистота. Ни одной таблички типа «не курить» или «не сорить», и никто не станет упрекать тебя, если ты покурил и насорил. Твоё личное эксклюзивное право – быть человеком или свиньёй в своих глазах и в глазах окружающих. Есть чем дорожить. Вот такой менталитет.

       Сейчас осень, но, говорят, даже зимой тротуары и проезжая часть улиц не знает снега и гололёда. Горячая подземная вода обогревает даже проезжую часть улиц, хоть, правда, и не везде. Вот вам и три гейзера.
       Улицы очень узкие и потому выглядят очень уютно. За зибзическими заборами около домов растут привезённые деревья, за которыми исландцы тщательно ухаживают. Деревья в Исландии – дефицит и роскошь. Деревьями дорожат не меньше, чем реноме.
       И вообще исландцы достаточно высокого о себе мнения. Они считают себя поголовно потомками викингов (несмотря на то, что Исландию открыли и первыми начали заселять ирландские монахи), очень гордятся своим неповторимым островом, и заявляют, что у них вообще всё неповторимое. Во многом они правы. Второго такого места нет нигде на Земле. Исландские гейзеры, исландская шерсть, исландские лошади, исландский воздух и исландская вода.
       И исландский язык. Это единственная скандинавская страна, сохранившая язык древних викингов в почти первозданном виде. Чистоту своего языка островитяне свято и тщательно блюдут, старательно не допуская проникновения в него иностранных слов. А если жизнь требует внедрения в родной язык некоего нового понятия, то по этому поводу собирается особый консилиум, включающий самых маститых профессоров-языковедов, и те долго и вдумчиво ищут способ создания нового слова, базирующегося на традиционной фонетике. После принятия решения новое понятие вводится в исландский язык и записывается в словари.
       Наверно, что-то в этом есть. Однако! Не сужу исландцев, но мне кажется, ни один язык в мире не был уж так страшно испорчен, скажем, словом «кактус», обозначающим колючее растение. На всех основных языках «кактус» так и будет: «кактус». А по-исландски – «кактусар». Это, как мне представляется, уже перебор. Зачем выдумывать? Пусть язык будет гибким, пусть он дружит с соседями и не только. Пусть – как русский язык – легко адсорбирует чужеземные слова. Какие-то из них приживутся, какие-то отомрут спустя различное время – это вполне естественный процесс. И нечего его искусственно регулировать. Чем больше у человека словарный запас, тем лучше он может сформулировать свою мысль в данных конкретных условиях, в некоей уникальной, неповторимой ситуации. Беда наша в том, что за обилием новых слов мы частенько не помним (не знаем?) многих старых, и поэтому нищаем. Правила правописания? А как же! Они должны быть и нормально распространяться на все слова, включая новые…
       На эту тему у нас заворачивались жаркие баталии с Николаем и Аркадием, которые вовсю поддерживают почин исландцев, потому что их якобы бесит засилье в русском языке иностранных слов. По мне так ничего страшного. Ну, прижилось слово «шпангоут», вытеснив «тагун». И «ахтерштевень» вместо «пупа». Что уж поделать, если во всём флоте вот уже много лет воду откачивают помпами, а не шкундрами. Многие русские слова на самом деле не русские, почему же вас это не коробит? У Даля в «Толковом словаре русского языка» есть «бордюр», «джентльмен» и «пантограф». Никуда не денемся, приживутся и останутся в русском языке те иностранные слова, которые не имеют краткого, ёмкого и звучного русского аналога. У нас даже буквы есть иностранные («ф», например), уж не говорю про арабские цифры. А ну-ка, кто знает, как будет по-русски (именно по-русски) «десять тысяч»? Любовь к России не мешает нам ходить в итальянской обуви, ибо она лучше лаптей.
       Любовь к старым традициям не панацея. Ещё и здравый смысл нужен. А то японцы дружно возродят сэппуку – почему бы нет, очень самобытная традиция. Иудеи снова начнут за всё подряд побивать камнями – а что, прекрасный обычай, в воспитательных целях... Просто во всём должен быть смысл, повторяю. Национальная гордость – наверно, это хорошо. Но от гордости до гордыни один шаг. Не изменяющаяся культура за забором обречена на вымирание, потому что духовный инцест ни к чему иному привести не может. Впрочем, возможно, я неправ. Тема для долгой и интересной дискуссии.
       А ещё в Исландии нет армии. Вообще. Как такое может быть? А вот может. Ни армии, ни военно-морского флота. И ничего, живут, никто их не порабощает. Лица у людей вполне довольные.

       В порту стоит маленький паровоз. Понятно, что это памятник. Но чему? В Исландии когда-то были железные дороги? Оказывается, этот локомотивчик исправно работал прямо здесь, в порту, а теперь стоит «потомству в пример». А неподалеку поставлен небольшой монумент, изображающий двух глядящих в сторону моря моряков в дождевиках и зюйдвестках. Рейкьявик – город у моря. Исландия – остров.
       Заглянули в книжный магазин. Бог ты мой!.. Глаза разбегаются. Великолепные издания, но русских классиков я не нашёл. Мы с Виктором листали исландские парусные журналы, как вдруг я услышал голос Анатолия – он с кем-то оживлённо говорил. У меня челюсть отвисла – с каких это пор он английским овладел? Ан нет, говорит по-русски, а собеседник кивает понимающе. Во дают! Оказывается, Иварс – прибалтийский рыбак. Их бывший хозяин траулера, тоже прибалт, продал своё судно исландцу и смылся, не расплатившись с экипажем. В итоге пароход стоит, потихоньку ржавеет и разворовывается, исландец в море его по разным причинам не отправляет, соответственно, нет заработка, и трое парней сидят почти без средств к существованию, ждут сами не зная чего.
       – Больше полугода уже, – сокрушенно говорит Иварс. – Когда совсем невмоготу станет, в русское консульство пойдём. Нашего-то здесь нет, а русские точно помогут…
       На нижнем этаже магазина среди прочих канцтоваров стоит два компьютера, и мне приходит в голову мысль узнать, много ли компаний в Рейкьявике занимаются сборкой и ремонтом компьютеров. Компаний оказывается много, но действительно надёжных и умелых – одна-две. Починят любой компьютер, у них прямо так в рекламном проспекте и сказано. «Если хотите, могу дать координаты…»
       Спасибо, пока не надо. Главное, что мы теперь знаем, где их взять.
       Ух ты, какой итересный дорожный знак; вернее, не сам знак (это обыкновенный «кирпич»), а поясняющая табличка под ним: «NEMA TAXI». И что бы это значило? По-украински – понятно. А по-исландски? Разобрались. Означает: «кроме такси». Сразу стало неинтересно.

       Вечером – чудесный отдых в сауне у Александра Александровича. Пусть это и не русская парная, к которой все мы больше привыкли, пусть парилка совсем миниатюрная… В тесноте, да не в обиде. В день годовщины начала второй кругосветки посол преподнёс экипажу (особенно именинникам – Николаю и Аркадию) отличный подарок. Следующий шанс попариться выпадет ещё нескоро. В честь праздника сборная российских дипломатов взяла реванш по бильярду.
       Александр Александрович начал общение с пространной лекции о банях, а закончили мы вечер размышлениями о вещах, которыми нередко пренебрегаем в суете повседневности и о которых вспоминаем, лишь оказавшись вдали от родной земли – о Родине, о том, что она для нас и кто мы для неё. И что из этого всего следует.
       Могу сказать, что только здесь, в Исландии, я вживую увидел дипломатов и немного узнал о той работе, которую они выполняют. Не буду долго распространяться на эту тему – я просто очень благодарен судьбе за то, что она подарила мне шанс быть в числе людей, знакомых с Александром Александровичем Ранних и Александром Фёдоровичем Клочко.

       Утром я сказал капитану, что намерен починить ноутбук. Он внимательно на меня посмотрел, хмыкнул и вручил чёрный кейс с повреждённым прибором.
       С яхты я прямиком отправился в книжный магазин, где мне дали адрес одной из достойных компьютерных компаний. Не доверяя своей памяти, я попросил написать название учреждения и улицы на бумажке – у меня, пардон, некоторые проблемы с исландским языком и с исландскими буквами.
       Симпатичные девчонки показали мне, где находится автобусная остановка, а меланхолично жующий резинку парень со скейтбордом объяснил, в какую сторону нужно ехать на автобусе номер четыре. Воздух был по-исландски чист, утреннее солнце выпаривало из ещё зеленой травы ночную росу.
       Войдя в переднюю дверь полупустого автобуса, я огляделся – нужно было как-то брать билет, а я не знал, как. Ни компостеров, ни контролёра… Значит, всё дело в водителе. Я вопросительно посмотрел на него. Он что-то выдал на исландском и сразу понял свою ошибку.
       – Двадцать крон, – сказал он по-английски.
       Двадцати крон у меня не было. У меня было сто. Я протянул ему монету.
       – Двадцать крон, – повторил он терпеливо.
       – У меня нет двадцати, есть сто. Возьмите, пожалуйста.
       – Мне нужно двадцать.
       О, Санта Розалия! Неужели трудно дать сдачи? Четыре по двадцать, и дело в шляпе! Вон их сколько у тебя лежит!
       – С вас двадцать крон.
       Пора было уже ехать, и он поехал. Я постарался объяснить ему наиболее простой способ размена.
       – У вас нет двадцати крон? (и что-то сквозь зубы по-исландски). Вы куда едете?
       Я показал ему бумажку.
       – О’кэй, я покажу, где выходить.
       Я сказал «takk» и опять протянул ему сто крон.
       – Уберите. Мне нужно двадцать крон. Или езжайте бесплатно.
       Как разрешить эту дурацкую ситуацию, я не знал. Автобус тем временем ехал дальше. Я молчал.
       – Не стойте. Сядьте, пожалуйста.
       – Почему?
       – У нас обычно сидят в автобусе.
       Меня разозлило.
       – Прошу прощения, но я из России. У нас в автобусах сидений нет вообще, поэтому я всегда езжу стоя. О’кей?
       Водитель замолчал, потрясённый. Потом после очередного поворота он показал рукой на большое серое здание:
       – Вам туда.
       – Спасибо, – сказал я как можно искренней. – Возьмите, пожалуйста.
       Вид моей монеты в сто крон заставил его очень сильно вздрогнуть и вжаться в кресло.
       – Идите, идите! Всё о’кей. До свидания!
       Я пожал плечами и вышел. Такой странный товарищ, однако…
       Перейдя через дорогу, я оказался у входа в заведение, которое теоретически могло починить капитанский ноутбук. В холле я объяснил свои желания молодой девушке, и она провела меня по длинному коридору: «Это здесь».
       Через несколько минут я уже объяснял приёмщице по имени Лилия суть наших проблем. Больше всего её поразило то, что русская яхта может остаться в Норвежском море без электронной навигации и электронной почты. Видимо, для неё это было равносильно самоубийству.
       – Какой у вас ноутбук? «Mitek»? О, нет проблем! – и ещё через пять минут рассказала, что у нас стоит Windows NT, что всё нормально грузится, что облицовка корпуса будет заменена, и экран тоже, а что касается штеккера питания, то его уже сделали, сейчас заберёте, там ничего сложного, просто разборка и сборка компьютера стоят дорого…
       – Сколько? – тупо спросил я, поскольку знал, что у капитана денег в обрез.
       Названная Лилией цифра заставила меня икнуть.
       – Хорошо, – наконец вымолвил я. – Ноутбук пока пусть остаётся у вас, экран менять не надо, корпус тоже. Только питание. Мне нужно ехать. Дайте ваш телефон, я вам перезвоню через час.
       Лилия улыбнулась, дала визитную карточку, и я вышел на улицу. Зайдя на автозаправочную станцию, разменял сто крон по двадцать (там внутри магазин и кафе было). Подъехавший автобус номер четыре – надо же – оказался тем же самым и с тем же водителем. Наверно, он понял, что я его карма, потому что когда я привычно встал возле него и простоял так до самого порта, он не проронил ни слова. Я полез в карман и вынул свои козыри.
       – Возьмите, пожалуйста.
       Он не глядя взял двадцать крон и открыл дверь.
       – …и ещё двадцать, пожалуйста, за предыдущую поездку, – я протянул вторую монетку.
       Вот сейчас он просто взорвётся, ага. Но нет:
       – Вы проехали на двадцать крон и расплатились. Всё. Спасибо. До свидания.
       Я тяжко вздохнул, сказал «такк» и вышел. Таинственная страна. Потомки викингов, чо.

       – Скоко-скоко? – переспросил Николай на яхте. – Ого. А где ж их взять?
       – Не знаю, – сказал я. – Поэтому я пока оставил ноутбук там у них. Вот телефон, девушку зовут Лилия. Она обещала всё рассчитать по возможности дешевле. Может, где-то можно денег достать или подзанять? Через дипломатов, например…
       – Стоп, погоди, Интересно, а что по этому поводу скажет Оле?

       Оле очень удивился, что мы нашли где отремонтировать компьютер, и сказал, что даже после всех заправок, закупок, ремонтов и прочего выделенных компанией на нас денег осталось куда больше, чем нужно заплатить за ремонт. Он сам съездит, всё решит и привезёт ноутбук на яхту. Мы с Николаем позвонили Лилии и заочно познакомили её с Оле. Вот и хорошо. Теперь можно и прогуляться по городу, по возможности заглянув в музеи и магазины, в это царство викингов, троллей и рун.

       Рядом с лоцманским пирсом в порту устроена небольшая марина для малых и частных судов. В ней стояло несколько катеров и пара парусно-моторных яхт. А сегодня там появился красивый гафельный шлюп, не исследовать который было бы преступной опрометчивостью. Я взял фотоаппарат и пошёл в обход гавани.
       Вблизи шлюп оказался ещё лучше, чем издалека. Кроме того, надпись на борту «Вамос. Хомер, Аляска» свидетельствовала о том, что его дом с другой стороны Америки в Тихом океане. Как он здесь оказался? Кто капитан?
       Яхта сделана на славу. Кажется, что она деревянная, но это только имитация – корпус стальной. На острой корме вельботного типа с помощью специальных кронштейнов закреплена грузовая площадка, как на «Нуаж», и большой флюгер авторулевого. Фаловых лебёдок нет вообще: подъём грота осуществляется с помощью настоящей гафель-гардели, а стаксель тоже ставится талями в четыре лопаря.
       Мне очень нравится рассматривать проводку такелажа на других яхтах. Что ни яхта – то оригинальное решение. В это время на дощатом плавпирсе появился высокий загорелый кучерявый человек с бородой и в тёмных очках.
       – Хай! Интересуетесь?
       Адам Лалич – югослав, живущий на Аляске. Ловил рыбу, заработал на небольшой катер. Восемь лет копил деньги на покупку яхты, а когда решил, что достаточно, то продал катер и полетел в Норвегию за вот таким шлюпом. Теперь бродит по Северной Атлантике. Его путь лежит на Фареры, поскольку Адам поиздержался, и нужно немного половить рыбки (хы, попробовал бы он вот так же прийти половить рыбку к нам на Камчатку, денежек заработать…). Зимовать собирается в Ирландии, а следующей весной он хочет посетить шхеры Северной Норвегии. Адам уверен, что там красиво и очень интересно. После этого, наверно, Адам пойдёт домой на Аляску – скорее всего, через Северо-западный проход, по пути Амундсена, а точнее, по пути «Апостола Андрея», только наоборот.
       Таких людей называют ocean gypsy, парусные цыгане. Яхта для них и дом, и работа, и увлечение. Яхта для них – жизнь. Они ходят по миру в одиночку, парами и семьями. «Где вы живёте?» – «В Океане на планете Земля!»
       Я сбегал на яхту и вернулся уже с Витькой.
       Парусный цыган Адам показывает нам свою яхту. Он и впрямь похож на цыгана со своей курчавой бородой, густой тёмной шевелюрой и обезоруживающе белозубой улыбкой. «Скучно ходить одному. Нужен всё-таки напарник. А лучше – напарница. Ты не знаешь, где можно найти такую красавицу, влюблённую в паруса?»
       Знаю. Надо чаще ходить через Северо-западный проход, где попадаются француженки на яхтах. Мы вместе смеёмся шутке и идём в гости на «Апостол». А на борту нашей яхты тоже гости. Во-первых, это Оле, который привёз отремонтированный ноутбук. Во-вторых, к ноутбуку была приклеена записка от Лилии, в которой она желала нам счастливого плавания, а ниже нарисована весёлая рожица-смайлик. В-третьих, вместе с Оле приехала Марина, русская девушка, которая работает в Исландии помощницей у Оле, а в России жила – кто бы мог подумать – на Камчатке. С изумлением Марина узнаёт, что у нас в экипаже аж два камчадала; у них с Виктором сразу находится куча общих тем и масса общих знакомых, потому что Марина тоже из Петропавловска. Мир тесен, что и говорить.
       Чуть позже выясняется, что своим отличным знанием русского языка наш Оле обязан специализированным курсам в… Твери! Говоря об этих совпадениях, неплохо ещё упомянуть, что Александр Александрович Ранних в Москве живёт в соседнем доме с нашим капитаном: «А вы знаете, что мой гараж снесли, чтоб ваш дом построить?»
       Как же всё это интересно завязано… какой высший смысл сокрыт во всех этих совпадениях? Ведь ничего на свете не бывает просто так, всему есть своя причина. Мы имеем узелки, когда-то завязанные нами же; так развязать их сейчас или оставить на потом? А если развязывать, то каким макаром? И ведь, развязывая, мы завязываем новые…
       Сколько готовых тостов сразу! И тут на яхту приходят ещё двое русских, одного из них зовут Володя, а с ним жена-исландка. Они решили устроить нам что-то похожее на «Поле Чудес» – нужно было правильно отвечать на шутливые вопросы и соответственно получать призы. Вопросы викторины чередовались с тостами, и было очень весело. Ещё на яхте был третий советник Андрей Ганзеев с супругой Екатериной; мы договорились, что сегодня вечером мы отправим с его домашнего компьютера электронную почту, а заодно посмотрим фотографии со всего плавания. Я взял капитанский ноутбук, и мы сели к Андрею в машину.

       В пришедшей почте оказались, кроме всего прочего, новости от французской яхты «Вагабон». Пятого октября они прибыли в Петропавловск-Камчатский, где их встретила яхта «Арктур», организовав, естественно, ещё и банкет. Браво, Леонидыч! Эрик со своей командой, видимо, будет зимовать на Камчатке. Что же касается германской яхты «Дагмар Он», то последний раз их видели в Анадыре. Ребята празднуют прохождение Севморпути за одну навигацию и первенство в смысле круга по Арктике под парусом. Молодцы, что и говорить, хотя им, конечно, здорово повезло.
       Наша беседа закончилась далеко за полночь. Во время перекуров на балконе перед нами открывалась красивая панорама ночного Рейкьявика.
       – Невозможно не любить эту землю, – сказал Андрей задумчиво. – Да, это не Россия, на нашу землю совсем непохоже. Я не космополит, но на планете есть куча мест, в которые нормальный человек имеет право влюбиться. Я уже не говорю о том, что дипломат, работающий в чужой стране, не имеет права называть её чужой…
       Выпив ещё немного бренди, мы вышли из дома, и Андрей проводил меня почти до центрального озера. Дальше дорогу я знал, потому что в припортовом районе мы уже ориентировались довольно сносно. Меня терзали смутные сомнения, попаду ли я в резиденцию. Если экипаж уже спит, то открыть будет некому. А даже если и не спит – как дать понять, что я внизу и мне хочется домой?

       На четвёртом этаже горел свет. Значит, кто-то бодрствует. Окликнуть? Или посвистеть? Без толку. Значит, нужно кинуть в окошко маленький камушек.
       На стерильной мостовой камушков не оказалось. Отковырнуть от стены тоже не удалось. Залезть по дереву? Вот идиотизм. «Необыкновенные приключения россиян в Исландии».
       Можно, конечно, пойти спать на яхту, но это означало наплевать на капитана и экипаж, у которых, в принципе, уже были все основания звонить консулу и начинать ночные поиски. Я нервно закурил, и в этот момент дверь лязгнула замком.
       Оказалось, ребята с девяти вечера каждые полчаса выходили проверить, не торчу ли я под дверями. Во время одной из таких проверок, когда было уже темно, Витька вышел в спортивных штанах, майке и тапочках, а дверь за ним захлопнулась. Витькина мысль работала по тому же стереотипу, что и моя: он искал камешки и веточки. Потом замёрз, сбегал на яхту (интересное зрелище – спешащий по осеннему ночному Рейкьявику русский яхтсмен в майке и тапках), переоделся потеплее и вернулся обратно. У дверей его встретил обеспокоенный Анатолий…
       Я поднялся наверх и налил чаю, а Анатолий, в свою очередь, отправился на улицу. Дело в том, что напротив резиденции в обычном исландском дворике перед домом стоит очень красивая скульптура – мать, держащая на руках своё дитя и заслоняющая его от ветра. Анатолий уже сделал набросок и пошёл дорисовывать, предусмотрительно взяв ключ. Где-то через полчаса он вернулся и положил передо мной на стол один из самых замечательных рисунков за всё плавание.
       – Там же нет ветра, – сказал я ехидно, хотя был потрясён работой.
       – Я художник, а не фотограф, – с достоинством ответил Семёнов. – Ветер нужен на этой работе, и я его нарисовал. Тебе что, не нравится? Валенок ты, не понимаешь ни хрена в искусстве.
       Нет, работа великолепная, что и говорить. В Рейкьявике много таинственных скульптур в абстрактном стиле – стоишь и гадаешь, что же тут такое изображено. Эта, напротив, поражает своим реализмом, трагичностью, и в то же время какой-то непонятной сильной уверенностью, жаждой жизни.
       Спать, спать, спать. Утром получу втык от капитана.

       Утро шестнадцатого октября. Сегодня мы уходим. Зашли с Виктором на «Вамос» к Адаму, он тоже планирует сегодня выходить на Фарерские острова, и тоже примерно в пять пополудни. У нас есть время ещё раз прогуляться по городу, и тут Витька предложил посетить смотровую площадку, до неё пешком минут двадцать пять.
       Путь пролегает мимо кирхи под названием «Шаттл». Кирха (или кирка) – это на скандинавском наречии «церковь». Почему «Шаттл»? Конечно, она называется по-другому – Халлгримскирха (потому что находится на главном холме) – но из-за сходства с известным космическим челноком у неё есть и второе, обиходное имя.
       Основная религия в Исландии – лютеранство. Внутри кирхи очень просторно и даже как-то пусто. Говорят, по выходным в ней устраивают дискотеки для привлечения прихожан. Перед кирхой на постаменте стоит бронзовый викинг с мечом и пристально смотрит куда-то в сторону Гренландии.
       Смотровая площадка – даже не смотровая площадка, а целый туристический комплекс в виде большого цилиндрического здания, с информационным центром, торговлей сувенирами, рыбками в бассейне, эскалаторами и лифтами. Со второго этажа выход на балкон с парапетом и бинокулярами, через которые можно удобно наблюдать почти весь Рейкьявик. Жаль, но все бинокуляры сломаны (что, вообще-то, странно – мы уже отвыкли от такого безобразия). Тем не менее, виден и аэропорт, и восточный берег бухты. Синее небо, синяя вода и белые дома среди зелени деревьев. Идиллия.
       Возле здания на травке установлена чёрная металлическая скульптурная группа в стиле абстрактного искусства: джазовый квартет без инструментов. Мы решили, что секстет лучше, чем квартет, и на время фотографирования дополнили группу своим участием.
       Затем мы отправились вниз, в сторону порта, к Дому Культуры Исландии. Там у нас назначена встреча с Анатолием. Идём, крутим головами направо-налево. Мурлыкаю себе под нос известную мелодию из Тото Кутуньо, которая называется «Итальянец». Проходящий мимо пожилой исландец с рюкзаком поворачивает в мою сторону голову и презрительно бросает что-то, удаётся разобрать только «итальяно» и «спагетти». Макаронником, что ли, меня обозвал? Спрашивается, за что? Ну, будем считать, что у него есть свои личные веские причины не любить итальянцев (мне от этого ни жарко, ни холодно), но на всякий случай я перешёл на «Песню Сольвейг». По идее, сердцу встречного исландского прохожего Григ ближе, чем Тото Кутуньо, хотя бы обзываться не будут, даже если я внешне на итальянца похож. А неужто похож?

       Анатолия на условленном месте не оказалось. Полчаса мы его прождали на небольшом холме неподалеку, где сооружён ещё один бронзовый викинг, держащийся за стилизованную голову коня. Потом Виктор и Дмитрий пошли в музей без Анатолия, а я отправился на яхту занести в свои дневники хотя бы краткие намётки, ведь при таком наплыве событий не мудрено и упустить что-нибудь. Там я и встретил Анатолия с его мольбертами, альбомами и прочим скарбом творческого человека. Вместе мы отправились в резиденцию, где капитан вручил мне ноутбук с указанием проверить порядок на нашем этаже, всё закрыть и в 16.00 быть на яхте. Я засел за писанину, а Николай вместе с Аркадием отправились в порт – сейчас должны привезти отремонтированный грот.
       В это время на яхту прибыли и Виктор с доктором, а также приехал водитель Борис, который привез настоящий маунт-байк, велосипед с двадцатью передачами, толстыми шинами и спортивным рулём – мечту любого мальчишки возрастом до пятидесяти девяти лет. Местами сильно ржавый, но вполне работоспособный. Не знаю, где он его нашёл, но сказал, что это подарок, и можно делать с ним всё, что захочется. Витька тут же вскочил на велик и упылил в город.

       Мне казалось, что я правильно рассчитал время и успею на яхту в указанные сроки. При этом пренебрёг старым правилом всегда брать «поправку на дурака» и поплатился.
       Проверив порядок и собрав всё свое барахло, я вышел на улицу, захлопнув дверь, и пошёл в порт. Примерно на полпути обнаружил отсутствие своего фотоаппарата. Оставил в резиденции…
       Тьфу ты! Что делать? Решил вернуться обратно (хотя надо было, конечно, идти на яхту, никуда фотоаппарат не делся бы, Борис привёз бы его в десять минут), хотя тут вставал новый вопрос – как открыть дверь? Ключ-то я на тумбочке оставил, как было сказано. Повезло: дверь открылась, и из неё вышел завхоз резиденции. Я юркнул в дверь, взбежал наверх, схватил злосчастный фотоаппарат, спустился вниз и со всех ног бросился в порт.

       На яхте я получил от капитана основательную и заслуженную головомойку. Посол и консул, пришедшие попрощаться с экипажем, ждали его светлость господина Завражного, но не дождались и уехали: у дипломатов регламентирована каждая минута. На душе было противно, я просто не знал, куда деться со стыда.
       На моё спасение, приехал Андрей Ганзеев, а на стенке стояло ещё несколько работников посольства. Я искренне попросил Андрея применить всё своё искусство дипломатии, передав Александру Александровичу и Александру Фёдоровичу мою просьбу о прощении. Андрей пообещал.
       Лисапет оставили на берегу: на яхте и так тесно. Всё равно его дальше Санкт-Петербурга не увезёшь. Витька успел на нём облететь полгорода и увидел многое из того, что до сей поры укрылось от наших глаз. Например, музей фаллосов, где собраны все мыслимые и немыслимые фаллосы, которые бывают у животных и людей. Что-то вроде нашей Кунсткамеры, только более узкой направленности. Там нет только человеческого, который появится после смерти основателя музея – он так завещал…
       Капитан запустил дизель на прогрев, и мы пошли на пирс прощаться. Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть дни пребывания в Исландии и душевное тепло сотрудников нашего посольства. Чем и когда я смогу их отблагодарить? Увидимся ли мы ещё раз? Прощаться всегда грустно, но все, кто находится на пирсе, улыбаются.
       Вместо ставшего уже привычным «бон вояж» мы слышим наше родное «счастливого плавания!» и отвечаем таким же привычным «счастливо оставаться!» вместо «гуд лак».

Продолжение:

Другие рассказы автора на канале: