Предыдущие главы:
ч. 3, гл. 8. Встреча на Краю Света
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
Глава 8. Встреча на краю света
...Вдруг доктор Димка протягивает руку в сторону пролива Белло и тычет пальцем: «Э-э! Народ! Смотрите! Из Белло палка какая-то плывёт!»
Смотрим – нет, это не просто палка. Мачта... ребятки, да это ж яхта под гротом! Такая беленькая! Только что вышла из Белло и идёт к маленькому проливу между Лонг-Айлендом и мысом, на котором мы стоим возле могил и на неё таращимся… Дистанция – миля-полторы. Вот это да!.. Литау достаёт «уоки-токи» и запрашивает по-английски:
– Яхта, идущая из пролива Белло! Здесь русская яхта «Апостол Андрей». Приём.
В ответ – щелчок, шорох. И чистый, звонкий женский голос, нотки растерянности и безмерного удивления:
– Чего?.. Кто?.. Какая такая яхта?! Приём!
– Русская. «Апостол Андрей».
Вопль восторга из рации:
– У-ла-ла! Вау! Русская яхта! Мама, тут русские! Откуда?! Клёво!!! Где вы? – ну, и в том же духе.
Через час беленькая яхточка стала на якорь неподалёку от нас, и выяснилось, что это и есть та самая французская яхта с экипажем в составе мамы, дочки и кошки. Мы их обогнали в проливе Виктория, потому что они шли, огибая остров Кинг-Уильям с юга с заходом в Йоа-Хавен, а мы чесали к Белло напрямую.
Мама-капитанша представилась как Микки, а все контакты отложили немного на потом, поскольку дамам необходимо пообедать, отдохнуть и привести себя в порядок, а это, извините, процесс.
Процесс затянулся аж до следующего утра. Мы поначалу не сообразили, что они там всего лишь вдвоём и жутко устали.
Когда над бухтой Депо призывно засияло солнышко, а по глади воды заиграли мириады весёлых зайчиков, на французской яхте было замечено некоторое движение. Сначала появилась блондинка, которая минут пять перебирала в кокпите верёвки и канистры. Потом её сменила вторая яхтсменка, которая вылезла, распрямилась, сладко зевнула и томно потянулась, стоя спиной к нам, а потом начала вызывающе расчёсывать невероятно длинные волосы чуть ли не до пят.
Эта возмутительная демонстрация продолжалась примерно четверть часа. На шесть человек у нас было только три бинокля, но прошу поверить на слово – мы сумели не подраться. Николай по радио пожелал соседкам доброго утра, на что Микки таинственно объявила, что «приведение в порядок ещё не закончилось». Ну да… француженки ж, как-никак… Шанель, Карден… понимаем…
После как всегда сытного обеда мы решили, что все мыслимые сроки уже вышли, и Николай отправил на «Корсаре» официальную делегацию для налаживания дипломатических связей. Естественно, пошёл «цвет нации», то есть камчатская диаспора в лице меня и Витьки.
Подъехали к борту и аккуратно постучались: тук-тук-тук. Ну?! Шуршание… И через пару секунд из недр белоснежной красавицы выпорхнуло то самое неземное курносое создание с длинными густыми тёмно-русыми волосами, ослепительной улыбкой и круглыми щеками, глаза – два каштана:
– Бонжур! Меня зовут Сабрина!
На нас с Витькой, наверно, было очень смешно в этот момент смотреть со стороны. Мы, конечно, обалдели, но быстро собрались с духом – всё-таки престиж есть престиж.
Через две минуты мы уже сидели внутри и предъявляли свои цветущие улыбки вместо верительных грамот. Честь экипажа мы не уронили, и первая встреча произошла на достаточно высоком уровне. Было решено, что лучше они встанут на якорь поближе к нам, где не так сильно крутят течения и не путаются под ногами плавающие туда-сюда льдины.
Виктор уехал докладывать кэпу результаты контакта, а я остался у француженок как лоцман. Поспешил на бак (типа джентльмен), величественно отодвинул Сабрину от шпиля и начал сам выхаживать якорь, ибо дело-то не женское. А шпиль ручной. Через пару минут у-у… запарился и сбавил темп… а Сабрина сидит рядом и улыбается: мол, а кому сейчас легко?
Тут Николай вызвал по радио; я объяснил суть принятого решения (заодно отдохнул), потом вдвоём окончательно вытянули тяжёлый якорь-«плуг». Это она что, при каждой съёмке с якоря вот так вкалывает? Ничего ж себе «слабый пол»…
Во время перестановки стало ясно, что на их эхолот полагаться нечего – такой же дикий прибор, что и наш «покойничек», вместо глубины места показывает количество Елисейских полей (зато вибратор защищён щитками-пластинами!). Позже выяснилось, что наш компас также куда более честный, чем у них. Они на свой давно плюнули, поэтому прямо возле компаса лежит здоровенный разводной ключ – ни дать, ни взять, иллюстрация всё к тому же «Пятнадцатилетнему капитану».
Вечером состоялись посиделки. В кают-компании запахло дезодорантом и одеколоном. Выкатили шампанское, которое берегли на победу над Северо-западным проходом – как-никак дамы, причём француженки, не кто-нибудь. Вуаля!
Вечер удался, и мы наконец-то по-настоящему выпили за реальных дам бухты Депо, тактично заметив, что тост в значительной степени касается и тех дам, которые всё ещё ждут нас «где-то там по домам». Взаимопонимание было полным: мы по-французски ни бум-бум, зато девчата (так мы их будем называть до самого конца плавания) хорошо говорят по-английски.
Девчата… хм. Мама представляет собой матёрую морскую волчицу с хриплым грудным голосом, который неожиданно органично соответствует французскому прононсу. Её зовут Мишель Демэ (Michele Demai), а лучше просто Микки. Эта яхта далеко не первая в её жизни, она лично участвовала в постройке, и ходит-живёт на ней уже почти пятнадцать лет, и о неоднократных пересечениях двух океанов я уже говорил.
Обаятельная коротковолосая крепкая блондинка в очках и с очень сильным характером – это чувствуется сразу. Возраст? О возрасте француженок говорить не положено.
Этот поход длится уже третий год, потому что от Ванкувера яхта идёт, облизывая побережье, и идёт не ради рекорда (хотя таковой есть – они первые женщины в Арктике на парусной яхте), а ради того кайфа познания, который может дать только путешествие под парусами.
Мишель (пардон, Микки) – тележурналистка, ею также написано несколько книг, в том числе и о яхтах. Например, вот об этом самом незаконченном походе (сильвупле, посмотрите, она уже напечатана!), великолепные фотографии… а вот ещё одна книга, называется «Океан Сабрины»…
Сабрина Тьери (Sabrina Thiery) – это дочь. Книжка про неё и про океан – это о первом пересечении ею Атлантики, от юга Франции до Гренадин. Сабрине тогда было шесть лет, и она очень похожа на себя (я имею в виду детские фотографии). Закончила университет, теперь она доктор по астрофизике и работает в Париже, куда мама периодически приезжает с борта яхты, нанося контрольные визиты.
Она обожает паруса, дизеля и навигационные приборы, её любовь – яхты, катера и мотоциклы. Скалолазка, зимой катается на горных лыжах, и они даже у неё с собой на борту. А какие лыжи, если не секрет? Странный вопрос, конечно, «Rossignol». Сильные обветренные руки и заливистый смех. Тоже морская волчица, только моложе мамы (ну, естественно!).
В довершение всего, ещё выяснилось, что Мишель – крёстная мама яхты «Вагабон». Да-да, той самой, которая уже когда-то прошла Северо-западным проходом, а теперь её новый капитан Эрик Броссье победил российскую Арктику. Вот тебе и две тётеньки на лодочке… яхтнутые… кгм.
Явление на авансцену двух дам произвело среди нашего экипажа вполне объяснимые изменения. Народ подтянулся, подбрился, и вообще мы слегка напоминаем петушков, которые выпендриваются перед кокетливыми курочками. Край Земли, бескрайняя Арктика, до магнитного полюса ближе, чем до человеческого жилья, и надо же – встретились две яхты, которым и надо бы плыть дальше, да вот некуда.
И впрямь некуда. Очередные ледовые карты приводят в уныние. Север забивается тяжёлым паком прямо на глазах. К проливу Фьюри-энд-Хекла тоже не подлезть – от трёх до восьми баллов. Лёд медленно, но верно надвигается и на ту часть острова Сомерсет, где находится бухта Депо, и где стоят на якоре две яхты. Прямо парочка – широкоплечий синий «Апостол» и стройненькая беленькая «Нуаж». Первая яхтенная марина в канадской Арктике, только стоим мы на рейде, а не у пирса.
Название французской яхты переводится как «облако». Мне больше нравится – «облачко». Оставляя автографы в нашей почётной книге, француженки нарисовали облачко с парусами – такое воздушное, совсем как запах от них обеих.
На Николая свалилось счастье командовать эскадрой, и он явно озадачен, поскольку принятие основных решений однозначно будет на нём: мы мужики, нас больше, у нас две мачты против их одной, и яхта длинней. Обстановка сложная, четыре возможных варианта наших последующих действий требуют тщательного взвешивания и обоснования. Но об этом позже, а сейчас про их яхту.
«Облачко» имеет тринадцать метров в длину, довольно узкая, и обводами весьма напоминает французский проект Курта Рейнке, у нас известный как «Гидра». По беленькому стальному корпусу (полтора сантиметра толщина) в корму летит двойная красная полоса. Белый с синей окантовкой стаксель с закруткой, второй стаксель на внутреннем штаге (с ракс-карабинами), грот с четырьмя полками обычных рифов. К невысокой рубке добавлена ещё одна, типа «пайлот-хаус», вся в спонсорских наклейках. Она выполняет роль тамбура: очень удобно, можно и мокрое снять, чтоб стекало, и от ветра в рожу закрывает. Но штурвал всё-таки снаружи.
Из хитрых дополнений интересен полукруглый прозрачный блистер в кокпите, через который капитан прямо из своей каютки может обозревать окрестности и работу рулевого. Над обратным транцем установлена площадка на кронштейнах, там канистры, кранцы, подвесной моторчик для их микроскопического тузика и прочее. Всё правильно, зачем пространству зря пропадать?
Внутри яхты стоит соляровая печка, похожая на нашу, но Микки говорит, что её недостаточно. Ну да, печка стоит слишком высоко, однако по-другому её там негде поставить. Действительно, в нашей яхте теплее, хотя и у нас не Африка (мягко скажем).
Салон – кают-компания «Облачка» – являет собой пример тщательно продуманного аккуратного женского беспорядка. В остальном – всё при всём, примерно так же, как у нас, только для связи они используют систему «Иридиум», а не «Инмарсат», и уж тем более не «Глобалстар». А ещё у них есть автопилот, сопряжённый с компасом. В высоких широтах он не работает по известным причинам. На вопрос, есть ли автопилот на «Апостоле», мы засмеялись: конечно, есть! Целых шесть, причём не требуют электроэнергии. Правда, нужно периодически кормить и наливать…
Третий член экипажа яхты «Нуаж» – здоровенный чёрный кот по имени Пунго. Верх вальяжности и независимости. Пунго плавает на яхте не первый год, так что тоже является морским волком, если такое определение применимо к котам. На «кис-кис-кис» не отзывается – то ли принципиально, то ли не знает русского языка. Микки как-то хитро прищелкивает губами, и кот, муркнув, сразу бежит к ней, сощурив глазёнки. Днём он спит, а по ночам несёт в кокпите ходовую вахту вне зависимости от погоды.
Сабрина сообщила, что у неё на компьютере дома стоит русская версия Windows, потому что французская слишком дорогая, а тут приятелю попалась пиратская русская по дешёвке (ну да, наши хакеры лучшие в мире). У них такая же видеокамера «Sony», как и у нас, и такой же красный фотоаппарат «Canon», как у меня (тут мне припомнилась хохма с Найджелом). Вообще, нашлось очень много общего, что веселило и помогало болтовне, и перебрать все темы за один раз не удалось.
Наши фотографии привели дам в восторг, особенно где белые медведи. Оказывается, белых медведей (странно!) им встретить ни разу не подфартило.
В общем, вечер, как и Витькин пирог, удался. Гостьи были свезены к себе «домой» около полуночи – надо же им и выспаться, в конце-то концов. Это нас шестеро, и мы можем себе позволить роскошь менять друг друга на руле хоть каждый час. Их двое, и выматываются они куда больше. Хотя, как они рассказали, по ночам предпочитают не ездить, а стоять на якоре, но нормальное место для стоянки в этих местах найти не всегда просто.
Смотрю на Сабрину, а в голове крутится одна и та же фраза моего бедного французского – дежа вю. Где я её раньше видел? Во сне? В предыдущей жизни? В будущей?
У нас на переборке висит пятихвостая плётка-кошка, которую я сплёл для боцмана Семёнова ещё в Беринговом море. Какой же боцман без кошки? На концах хвостов завязаны «кровавые» узлы – всё, как в настоящем английском флоте. Сабрина смотрит на плётку, потом на капитана, потом на меня. «А… это… в самом деле, да?» Я печально отвечаю: «Да. Чуть что – сразу по спиняке. Вот так и плаваем…» Николай кровожадно смеётся, мы с Витькой делаем трагические рожи… С трудом смогли убедить её в том, что мы пошутили, что кошка бутафорская и висит для блезиру.
Следующий день проходит при такой же хорошей погоде. Девчата до обеда дрыхнут, а мы ленимся и занимаемся кто чем. После обеда Аркадий утаскивает Сабрину гулять на берег, и мы, конечно же, дружно злословим по этому поводу.
Вечером француженки снова у нас в гостях. Карты пролива Фьюри-энд-Хекла у них тоже нет, и они даже не планировали идти этим путём. Скачивание ледовых карт у них обычно занимает полчаса, они берут их прямо на соответствующем канадском сайте, то есть оттуда же, откуда и наша Ольга.
Готового решения, куда и когда идти, у Микки тоже нет. Ну, пока нет. Очередная карта печально повествует о дальнейшем распространении льдов по проливу Принс-Риджент и заливу Бутия, причём льдов, по которым мы не проедем ни в режиме бульдозера, ни в режиме слаломиста.
У нас есть четыре варианта:
- идти на север по проливу Принс-Риджент, из него в пролив Ланкастер, дальше в море Баффина, там льдов нет вообще, и можно плыть прямо на Годтхоб (вариант пока нерабочий);
- идти на юг в залив Бассейн Фокс через пролив Фьюри-энд-Хекла, оттуда в Гудзонов пролив и дальше к самому югу Гренландии. Годтхоб в этом случае, разумеется, отпадает (тоже нерабочий);
- постоять здесь, в бухте Депо, и обождать, пока ледовая ситуация сама не изменится в нашу пользу, после чего запускать вариант номер один или номер два – по обстоятельствам;
- возвращаться через пролив Белло в пролив Франклина и следовать обратно в Кэмбридж-Бэй, где ставить яхты на зимовку (лучше бы в Тактояктуке, но туда пробиваться уже опасно, можно и застрять в нашем любимом и ненаглядном море Бофорта).
Хуже всего четвёртый вариант. Николай просто за голову хватается, когда сам же заводит речь о нём.
Микки принесла составленный ею список прошедших Северо-западный проход. По её сведениям выходит, что «Апостол» – сотое судно, идущее этим путём (их «Облачко» девяносто девятое). Из парусников мы шестнадцатые (дам пропускаем вперёд). Свой счёт она ведёт с начала века, с Руаля Амундсена.
Мишель не знала, что какой-то трёхмачтовый парусник «Седна» как-то умудрился пройти здесь полмесяца назад в направлении, противоположном нашему. Про это мы вычитали в журнале (который в домике), удивившись, потому что он нам навстречу не попался. Так что мы семнадцатые, если пятидесятиметровый трёхмачтовый парусник может называться яхтой – мы ж его не видели. Нас вполне устраивает роль быть не только первой российской яхтой в этих местах, но и сотым судном, прошедшим Северо-западный проход. Кстати, ни один из нас его ещё пока не одолел – и «Седна», наверно, стоит где-нибудь в Тактояктуке. В сентябрьском море Бофорта не слаще, чем у западного побережья полуострова Бутия.
Считается, что первым Северо-западный проход прошёл Руаль Амундсен. Это так и не совсем так. Амундсен стал первым, кто совершил сквозное плавание из Атлантического океана в Тихий. Но его экипаж не был первым, кто сумел преодолеть лишения канадского арктического архипелага, войдя в него с одной стороны и выйдя с другой.
В 1850 году на поиски экспедиции Франклина, кроме прочих, из Англии ушли «Enterprise» и «Investigator» под командованием соответственно Ричарда Коллинсона и Роберта Мак-Клура. Им была поставлена задача войти в канадский лабиринт со стороны Тихого океана. Корабли потеряли друг друга во время бури, и потому действовали раздельно. Коллинсон провёл у острова Виктория три зимовки, однако дальше пролива Долфин-энд-Юнион не пробился и повернул назад. Экспедиция Мак-Клура тоже трижды зимовала, но гораздо севернее, у острова Мелвилл. «Инвестигейтор» так и не сумел вырваться из ледового плена, однако за это время Мак-Клур на санях и пешком разведал довольно большую территорию, периодически оставляя гурии со вложенными под них письмами. На один из этих гуриев и наткнулся капитан Эдуард Белчер, который дошёл до острова Мелвилл со стороны пролива Ланкастер. Таким образом, спасательная экспедиция Мак-Клура была спасена другой спасательной экспедицией, на нартах доставлена на корабль Белчера, и в сентябре 1854 года вернулась в Англию почти одновременно с экспедицией Коллинсона, который шёл обратно полкругосветки. Именно Мак-Клур и его люди стали первыми людьми, прошедшими Северо-западный проход насквозь, но поскольку в ходе путешествия они сменили корабль и часть пути прошли вообще не на корабле, их достижение в общем списке не засчитано. Имя Мак-Клура увековечено на карте, но почитать принято Амундсена. Ох, не хотелось бы вот так застрять в Арктике на три года – с тем снаряжением и питанием, которое было полтораста лет назад…
После второго совместного вечера я сделал печальный вывод, что неплохо бы знать ещё и французский язык. С дежурными фразами типа «миль пардон», «гран мерси», «пуркуа па?» и «же не манж па си жю» далеко не уедешь. Попев под гитару, отвезли девчат на их яхту. Всё это время мы нещадно эксплуатируем наш тузик «корсар», потому что их полутораместную динги можно рассмотреть только в сильную лупу, а моторчик к ней и того меньше (половина лошадиной силы).
Четверг двенадцатого сентября начался с хорошей погоды. С утра вода подёрнулась тоненьким ледком, а сало плавало возле «Апостола» почти весь день. Оно и понятно: ветра нет, лёгкий морозец… всё это сильно напоминает нашу середину ноября, причём ближе к концу.
Девчата спят, мы опять вовсю ленимся – все углубились в чтение, кроме дежурного кока Витьки, который колдует на камбузе.
«Инмарсат» со вчера объявил двухдневную забастовку: ни позвонить, ни электронную почту отправить, а это и погода, и лёд.
К часу дня француженки скачали-таки ледовую карту и привезли. У-у-у… Похоже, мы на эту навигацию отплавались. Во всяком случае, достижение Атлантики под большим вопросом. Итак, варианты.
Вариант первый: пробиваться на север. Он пока самый нереальный. Там лёд от четырёх до девяти, причём на карте везде нарисованы синие звёздочки, которыми обозначено образование ниласа. Всё правильно: где много льда, там и вода более пресная, там и замерзать раньше начинает. Если не прилетит тайфун и не раскидает эти льды, про северный маршрут придётся забыть. Точнее – уже нужно забыть, потому что не прилетит. Нет его, только жалкое подобие ветра.
Вариант второй: идти на юг в Бассейн Фокс, а оттуда в пролив Гудзона. Он не лучше. Фьюри-энд-Хекла забит восьмибалльным льдом, и всё те же синие звёздочки. Шансов почти нет.
Вариант третий: подождать немного. А вдруг? Может, всё это ещё не общая тенденция, а временное явление. Во всяком случае, в запасе ещё есть вариант номер четыре.
Это отступление назад. В Кэмбридж-Бэй, а ещё лучше в Так, где больше шансов организовать нормальную зимовку яхты, учитывая тамошнюю материально-техническую базу и Тома Эдмундса.
Размышлять об этом варианте не хочется, но приходится. Никто не может предсказать, какие фокусы способна преподнести Арктика, и нынешнее раннее замерзание тому пример. Мы подошли к проливу Принс-Риджент точно в то время, когда по нему можно будет выйти в Ланкастер, а вот поди ж ты…
Ради хохмы можно ещё рассмотреть вариант зимовки в Форт-Россе. А что? Домик, солярка, печки, книги, унитаз, гитара… Сабрина аж в ладоши захлопала.
После обеда съездили с девчатами на берег, показали им домик с окрестностями, и они оставили в журнале (и на стене) свою запись с нарисованным облачком. Потом Николай с Виктором поковырялись во французском дизеле и обнаружили несколько вполне устранимых дефектов, из-за которых двигатель, в частности, дико вибрировал на средних оборотах. Пообещали завтра починить. Пригласили дам на пирог, но они нашли нужным вежливо отказаться, хоть и не сразу. К вечеру погода испортилась, небо посерело, попёр лёгкий туман в сопровождении нордового ветра. Ночью ветер разошёлся до пяти баллов и немного скис только к утру.
Утром наши мастера-механики отправились на «Облачко» и починили дизель. Кроме совсем печальной ледовой карты, привезли новость, которая отбрасывает все раздумья касательно четырёх вариантов наших последующих действий.
На француженок по спутниковому телефону, а затем и по электронной почте вышла канадская Береговая охрана. Смысл сообщения состоит в том, что ледовая обстановка стала критической, выходы в Ланкастер и Фьюри-энд-Хекла закрыты полностью. Информация не со спутников, а от ледоколов: восемь баллов, причём не просто льдины, а ледяные поля. И образование льда продолжается. Через три-четыре дня северным ветром лёд принесёт в пролив Пил, и этим же льдом закроет с запада пролив Белло. Примерно в это же время (а то и раньше) Белло будет заперт и с востока. Поэтому они бы рекомендовали яхте «Нуаж» возвращаться в Кэмбридж-Бэй на зимовку, и были бы весьма признательны находящимся рядом русским яхтсменам, если те также соблаговолят сделать какие-нибудь телодвижения для позитивного разрешения ситуации. Хотя, если есть большое желание, то можно обговорить вопрос о ледоколе, который завтра будет проходить мимо и выведет в Атлантику или вообще куда хотите…
Ледокол? Хм. Ледокол… Интересно, бесплатный или нет?
Эти ребята несут свою ответственность за всё, происходящее в их водах, и их рекомендательный тон вообще-то нужно понимать как указание к действию. Конечно, главная ответственность лежит на капитанах, а канадцам просто не нужна лишняя головная боль. Надо будет спасать – прилетит вертолёт, заберёт людей. Надо будет спасать яхту – обговорят стоимость и спасут цент в цент. Или не станут спасать, если не надо. Всё просто, как старый сапог с левой ноги.
На «Облачко» наехала большая льдина, причём наехала с подветра и норовит подмять под себя якорь-цепь. Льдину прижимает очень сильно, от напора уже отвалился один кусок, но французскую яхту заворачивает и тащит против ветра. На палубе появляются озабоченные Микки и Сабрина, попытки отпихнуться от льдины тщетны. Дизель уже дрынчит, Микки за штурвалом, Сабрина бежит на бак выбирать якорь. Капитан и Виктор, благо одетые и обутые, прыгают в «корсар» и летят на помощь, а спустя минут пять «Облачко» проезжает у нас по корме на новую якорную стоянку. «Корсар» у неё под правой скулой, Витька и Сабрина срывают с болтающегося якоря здоровенные гроздья ламинарии. Всё хорошо.
А Анатолий продолжает рисовать и рисовать. На него «рисунчик» напал. Он уже облазил все окрестности, сделал три этюда маслом («Потом докрашу») и несколько работ карандашом. Получается хорошо. Приятно быть в дружеских отношениях с русским Рокуэллом Кентом… Опять Виктор будет его искать на берегу и громко звать на ужин. Анатолий берёт с собой рацию, но из принципа ей не пользуется – она, наверно, ему сосредоточиться не даёт. Интересно, чего он сегодня с собой привезёт с берега?
Если по уму, так уходить надо сегодня же и время зря не терять. Арктика, она такая… оказывается…
Николай предлагает Микки сходить на «Апостоле» в пролив Принс-Риджент на разведку. Но француженки упорно против: ни один нормальный французский моряк не выйдет в море в пятницу.
Мы понимаем. Смеяться над этим глупо. Смеяться будет тот, кто сам в море не ходил. А тот, кто ходил, всегда имеет какую-нибудь примету, своё суеверие. Даже тот, кто говорит, что в суеверия не верит. А сегодня не просто пятница, сегодня ещё и тринадцатое число. О том, что означает их чёрный кот на борту, будь он хоть трижды Пунго, француженки не знают. Но они видели на берегу кролика! (Правда, кролик вполне мог аннигилировать с виденным сегодня же у воды песцом). Кролик и корабль для француза вообще вещи несовместимые. Моряк-француз даже не использует слово «кролик», а говорит «маленький пушистый зверёк с длинными ушами».
Так что, если Мишель сказала, что не пойдёт сегодня в море, то с ней следует согласиться. Она восемь раз океан пересекала и знает, что говорит.
Вообще-то китайская традиция приравнивает кролика к коту, но акцентировать на этом внимание француженок мы не стали.
Ближе к вечеру Аркадий достал из закромов здоровенную чёрную цилиндрическую упаковку с бутылкой водки «Князь Юрий Долгорукий». Это презент Бориса Балдина, отца одного из «апостолов» первого созыва. В упаковке наказ: выпить до дна на самой северной точке маршрута, набрать туда забортной воды и привезти в Санкт-Петербург.
Бутылку пока отставили в сторону и некоторое время обсуждали вопросы, связанные с вероятной зимовкой – как, что и куда. Их не очень много, этих вопросов, но связанная с ними канитель и нервотрёпка…
В борт кто-то стучит снаружи. Да-да, кто там? Оказывается, льдина, но не просто льдина. Две льдины, большая и не очень… но они скованы довольно обширным полем тонкого тёмно-серого молодого льда.
Свежего, вчерашнего. И крепкого. Футшток пробивает после третьего удара.
Грустно. Если такой молодой лёд встаёт везде впереди по нашему пути, сковывая в новые поля прошлогодние и многолетние льдины, как вещает ледовая карта, то на дальнейшем продвижении приходится сразу ставить жирный крест.
Льдина нахально давит нам в борт и пихает нас на «Облачко». Отпихиваемся – мы с Виктором от Сабрины, а она от нас. Льдину закручивает, но она упорно лезет на две наши яхты, причём внаглую против ветра. Я не устану удивляться здешним локальным течениям в бухте! Пришлось минут двадцать заниматься «мерлезонским балетом», или, как сказал бы мой бывший начальник группы Саша Кашпер, «осуществлять закат солнца вручную». Наконец, льдина уползает от яхт. Ф-фух!..
После ужина Виктор привёз на «Апостол» девчат. Завтрашний день сулит принятие и выполнение решений: Мишель принесла дискету с письмом для русского капитана от Береговой охраны. Перевод звучит так:
«Капитану парусника «Апостол Андрей». Слишком много льда перед Вами на севере пролива Принс-Риджент (зима уже, однако). Период таяния закончился, начался период замерзания. Слишком много льда и у входа в пролив Фьюри-энд-Хекла (сплочённость льда – от 8 до 10+). Завтра утром или к обеду ледокол канадской Береговой охраны «Луи С. Сен-Лоран» будет в районе пролива Белло. Он выйдет на связь с Вами и с «Нуаж», так что будьте внимательны. Капитан оценит степень опасности проводки ваших яхт. Следование близко за ледоколом может быть очень опасным, поскольку большие льдины могут быть выброшены им на пути Ваших судов и потопить их. Я буду на связи с ледоколом, далее – по ситуации. Хотелось бы уточнить детали: длину яхты, мощность двигателя, материал корпуса, запасы продовольствия и т.п. Последняя ледовая карта прилагается. Удачи. Жан Улле, отдел планирования и проведения операций, Береговая охрана».
Это одна из тем разговора. Литау достаёт бутылку уругвайского красного вина. Вёз её домой, конечно, но если зимовать, то вино пропадёт – замёрзнет и лопнет. Домой на самолёте не повезёшь: там бутылок десять, а то и больше. Так пусть лучше девчата выпьют, они и не того заслужили своей отвагой.
Во время разговора я наблюдаю интереснейшую вещь: формирование нового языка. На этот раз он вытанцовывается из смеси французского и русского на английской основе. Например, как вам нравится слово «ledokols» (ледоколы)? Или фразы: «Bonjour, friends! Kak dela?», «Let’s raise our cups po chut’-chut’… tres bien horosho!». В русском языке тоже появилось новое слово, изменяющееся по падежам: «айсбрэйкер», но оно вряд ли приживётся.
Что же до вина, то вино так себе. На мой дилетантский взгляд, кислятина, среднего качества хванчкара. Пусть дамы пьют, а мы лучше спирт, разведённый брусничным соком по сороковой широте.
Время пролетает незаметно, и к одиннадцати часам Микки просит отвезти её с Сабриной домой на «Облачко» – надо выспаться. Виктор идёт заводить мотор «корсара», мы выходим на улицу перекурить и ещё поболтать на сон грядущий. Прощаться ой как не хочется…
На западе медленно переливается ленивое полярное сияние. Добрый знак, хотя и не так ярко и красочно, как это нарисовано в учебнике физической географии за пятый класс.
Au revoir, mademoiselle! Good night and sweet dreams!
Будет день – будет пища. Будет суббота, четырнадцатое.
ч. 3, гл. 9. Школа ледовой лавировки
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
Глава 9. Школа ледовой лавировки
И настал день, и появилась пища.
Часов в девять утра канадский айсбрэйкер вышел на связь, а ещё через час он показался из-за Лонг-Айленда.
Издалека – красавец: белый верх, красный низ, белая косая полоса на борту, как и положено Береговой охране. Сказал: ждите. Продефилировал мимо нас в сторону пролива Принс-Риджент и скрылся за мысом.
Потом в воздухе застрекотало, и появилась железная птица вертолёт, тоже вся красная, и тоже с белой полосой. Сделав над нами круг, машина села возле домиков. Всё командование нашей маленькой эскадры в составе француженок, Николая, Аркадия и «лодочника» Виктора отправилась на берег на военный совет.
Прилетел, как и полагается, лично капитан ледокола, усатый дядя в меховой ушанке. Они вообще-то идут на Резольют (мы говорим «Разольют»), это к северу от нас, остров Корнуоллис, а перед этим в Арктик-Бэй – по пути с нами, в пролив Ланкастер. Выйти туда через пролив Пил, мягко говоря, сложно из-за девятибалльных льдов (ледокол тоже не вездеход) – а потому они прошли Белло и собираются идти проливом Принс-Риджент, заодно выводя нас из ловушки. Белло, кстати, уже начал потихоньку забиваться льдом, а с нашей стороны вообще подходов к нему не видно – сплошная толстая белая полоса. Так что деваться некуда.
Обговорили походный ордер, скорость и маршрут. Капитана несколько успокоило, что Литау имеет кое-какой опыт следования за ледоколом в Арктике – дело в том, что из-под винтов ледокола вылетают льдины, и их поведение порой непредсказуемо. На одни льдины он наезжает и пропускает под собой, другие расталкивает – таким образом, многое зависит от сплочённости и толщины льда. Ну, и от осадки ледокола, конечно. У этого – десять метров (аж!). Это хорошо, этот будет расталкивать, а не подминать. Скорость пообещал держать четыре-пять узлов, чтобы не отставала «Нуаж».
На том вертолёт опять застрекотал и улетел, а эскадра начала сниматься с якоря. Гуд бай, Форт-Росс. Хорошее место и очень красивое. Да и вообще…
Подойдя вплотную к ледоколу, убедились, что это как раз то, что нужно, и глупо было бы не последовать предложению Береговой охраны. В носу ледокола постоянно работают мощные винты-подрульки, отбрасывающие воду далеко в обе стороны, она просто кипит белой пеной. Позади него всё выглажено, словно гигантским утюгом, но при сокращении дистанции метров до пятидесяти яхтой управлять становится сложно из-за бурунов от его винта.
«Нуаж» плюс к двигателю ещё подняла паруса, но всё равно за передним мателотом она еле успевает. Периодически ледокол притормаживает, и мы ждём, пока подтянутся девчата. Пока всё идет нормально. Вертолёт улетел куда-то на северо-восток, очевидно, на рекогносцировку, небольшая толпа на юте «Сен-Лорана» довольно скоро рассосалась, и вот началась эта самая историческая проводка ледоколом двух яхт, которая, возможно, когда-нибудь войдёт в учебники морского дела, и за незнание которой злые преподаватели будут ставить на экзаменах двойки.
Вообще, конечно, оба капитана (и Мишель, и Николай) помощь ледокола приняли, что называется, скрепя сердце. Неспортивно, что ли… особенно качала головой Микки. С другой стороны, какая разница – идти по чистой воде самим или идти по чистой воде за ледоколом? Очень многие прошли эти места, вообще не видя льдов, и никому не приходит в голову обвинять их в неспортивности. Мы же своё честно отдолбили к северу от Барроу и возле бухты Демаркейшн, да и у острова Хёршел, я уже не говорю про злосчастный залив Маккензи. Опять же, интересно поглядеть в глаза тому, кто, принижая успех, будет ссылаться на проводку ледоколом. Могу поспорить, что как раз он-то на яхте за ледоколом и не ходил. Особенно, за российским, как «Апостол» в нашей Арктике. За атомным. Факт, что конкретно этот ледокол канадский, ничего, в сущности, не меняет, и вообще, хватит демагогии. Всё, мы уже идём. У нас выбора нет, как нет денег на организацию зимовки, и француженки точно в таком же интересном положении (тут я имею в виду финансовые трудности, конечно). Мы идём на север канадским проливом Принс-Риджент, и нам попался ледокол Береговой охраны, которому по пути, который имеет преимущество в ходе и поэтому идёт впереди нас. Отстаньте, оппоненты.
Первые перемычки начались примерно через пять миль. Узкие, но непроходимые. «Сен-Лоран» разбирается с ними играючи, и проход получается достаточно широким. Льдины из-под него не вылетают. Всё расходится вправо и влево. Мелочевка не в счёт, да и эхолота у нас уже нет.
Потом широченная полоса чистой воды. Лишь отдельные большие льдины и средней величины поля. Кстати сказать, «Сен-Лоран» не прёт напрямую, а тоже ищет проходы. Другое дело, что с семибалльными полосками он совершенно не церемонится.
Где же обещанные тяжёлые льды?! Мы давно уже должны топать по восьмибалльному полю! Вокруг – синяя вода, лёгкий ветерок. Ход пять-шесть узлов, и «Облачко» периодически приходится ждать. Может, имеет смысл поставить их в середину ордера? Решаем, что капитан ледокола имеет хороший обзор, парень он, наверно, грамотный и опытный, и ему виднее. Вертолёт прилетел, сел, и его закатили в ангар. Тем временем северный ветерок начинает усиливаться.
Наши чудо-коки – сказать, что удивляют, значит просто промолчать. Утром – манная кашка, как в детском садике, но до чего же здорово! С вареньем… Вкуснейшие борщи и рассольники, не говоря уж про традиционные макароны по-флотски. А порой они умудряются решать задачки, способные поставить в тупик иную домохозяйку со стажем. Например, из чего сделать котлеты при полном отсутствии мясного фарша? Для Димы и Виктора это не вопрос. Как это «из чего»? Из тушёнки, конечно… раз-два – получите-с. Пальчики оближешь. Под стопочку…
Тут чего-то вспомнилась одна маленькая история из моей жизни. Как-то раз приволок домой буханку хлеба, испечённую на военном корабле, и дал попробовать очередной тёще. А она, надо сказать, работала тогда в бухгалтерии хлебозавода. Хлеб – как и любой корабельный хлеб – был чудесен, и она тут же поволокла его на экспертизу: ей очень захотелось узнать, что же такое особое кладут туда корабельные пекари. Анализ поставил тёщу в безвозвратный тупик, показав те же самые ингредиенты, что и в обычном магазинном хлебе. «Наверно, там специалист по выпеканию, учился на пекаря где-то, да?» – «Нет, – сказал я, – нигде он специально не учился. Объясняю: его зовут Ходжи Мамедов, и первый свой хлеб он выпек там же, на корабле, едва приняв присягу. Всё гораздо проще: он точно знает, что если испечёт плохой хлеб, то его просто выкинут за борт…» Тёща так и села, хлопая накрашенными глазами.
«Сен-Лоран» не идёт прямо на норд-норд-ост и норд по кратчайшему пути, а пересекает пролив, ведя караван к западному берегу полуострова Бродер. Наверно, использует данные, которые ему привёз вертолёт. Плотные труднопроходимые перемычки встречаются далеко не так часто, как обещала последняя ледовая карта. Более того, на карте вообще чистой воды нет. А на самом деле есть. Выходит, что – не верить картам? А кому тогда? Почему на «Апостоле» нет вертолёта, чёрт подери? Очередная недоработка конструктора Конюхова?
Вечером красивый чистый закат. От линии горизонта, чётко очерчивающей иссиня-чёрную поверхность воды, узкими полосами лежит холодно-оранжевая даль. Зенит уже подмигивает звёздочками. Ночь обещает быть тёмной, а потому опасной. Будем играться в «Титаник»?
После прохождения ледоколом одной из перемычек на пути неожиданно оказывается масса двух-трёхметровых льдин, окружённых плотной ледяной шелухой. Бдительность вахты выручила, но поручиться за следующий раз не может никто. Девчатам ещё сложней: нам-то хоть мощный прожектор с кормы ледокола кое-как подсвечивает, а вот они снова отстали. После лихорадочного удлинения провода снова возрождаем свою фару-искатель. Предыдущая была на носовом релинге и смыта штормом где-то далеко отсюда в Антарктике. А сейчас есть возможность светить и себе, и «Облачку», чтоб девчата не впилились во что-нибудь твёрдое и холодное. Они, конечно, пользуются и своим фонариком, но не надо забывать, что они там всего лишь вдвоём, и двигатель у них вдвое слабей, и идут они почти против ветра. И фонарик у них – как подсветка на электронных часах.
Ветер к утру разошёлся не на шутку – десять-одиннадцать метров в секунду. Несмотря на плавающие льды, разгулялась волна, которая сильно тормозит. Француженки здорово отстают, но даже в этот сильный ветер идут в две трети стакселя и с полным гротом. Потом всё же берут один риф. Их немного валит под ветер, и всё равно лавировочные качества их яхты завидные. Уже несколько раз Николай прикидывал, не вздёрнуть ли паруса (сколько можно дизель насиловать?), но всякий раз отказывался, ибо «Апостол» со своим углом лавировки тут же поедет на зюйд-ост.
Эскадра уже повернула на курс норд. Вернее, почти норд. И тут Микки запросила «добро» выйти из ордера с тем, чтобы где-то стать на якорь (и выспаться, я так полагаю).
Вообще, девчата сделаны из хорошего легированного железа, это видно невооружённым глазом. Капитан ледокола послал на ледовую разведку вертолёт, дабы аргументировать свой ответ. Наша позиция проста: оставить их здесь одних мы не можем. Надо – возьмём на буксир (о, бедный дизель «Апостола»!). Надо – двое из нас пересядут к ним на яхту, чтобы они не так выматывались. Надо – плюнем на ледокол вообще и будем выпутываться сами. Но только вместе. А как иначе?
А пока происходят весёлые дела. Нордовый ветер стал чуть тише, «Апостол» идёт под дизелем, «Нуаж» по-прежнему использует и дизель, и паруса, стараясь вырезаться против ветра. Режутся они здорово и с умом, немного уваливаясь для набора хода и снова приводясь. Основную геную они давно скатали, а вместо него повесили на втором штаге малый стаксель. Микки периодически связывается с ледоколом, прося увалиться то на пять, то на десять градусов, и тот послушно выполняет её просьбы, благодаря чему весь караван идёт… в лавировку.
Невиданное дело! Ледокол, солидная современная махина, проводит караван, идя парусным зигзагом. Лавирует хорошо, как опытный гонщик; у нас в кают-компании всё это вызывает струю безудержного веселья, и каждый острит на эту тему в меру своих способностей.
Девчата сейчас идут в середине кильватерной колонны, мы – в арьергарде. Угол лавировки для нас слишком острый, а то бы мы давно уже перестали жечь драгоценную солярку, да и грохот этот на нервы действует. Плюс килевая качка – тут льдов почти нет, и волна лупит нормально; мы уже у восточного берега пролива.
Во время смены галса мы проявляем смекалку – хитро срезаем угол, и со стороны всё это смотрится, будто и впрямь идут две яхты Северо-западным проходом, идут себе и идут, а рядом нянька в виде ледокола Береговой охраны. Такая картина нравится больше. В конце концов, им за это деньги платят (правда, не мы). Интересно, а вот если бы не «Нуаж» – они бы с нами тоже так же цацкались? Дамы-то – другое дело… И тут же мозг пронизывает обидная мысль: а случись подобное где-нибудь у нас, скажем, у Камчатки или у Курил, как бы повела себя наша Береговая охрана, у которых погоны зелёным окантованы? Нянькались бы? Вопрос остаётся висеть в воздухе.
Ну? И где льды, а? Автора карты сюда! Автора!!!
Капитан ледокола вызвал «Нуаж» и предложил им отдых в одной из ближайших бухт (о, наверно, у него и карты есть?). Мол, встанете к нам лагом, будет тихо, будет вам вкусный ужин, отдохнёте… У нас – взрыв тихой ревности. Наших девчонок? В бухту? На ужин? А потом – банкет, дискотека, да?! Но тут же ледокол запрашивает с тем же «Апостол Андрей». Соглашаемся, конечно.
На наше предложение усилить экипаж «Облачка» двумя отборными морскими волками Микки пока не ответила. Оно и понятно: хочет максимально избежать чужой поддержки, опасаясь показаться навязчивой. Она хочет, чтоб они с Сабриной всё сделали сами. На наш же взгляд – не тот момент. Мы на чужие лавры не претендуем, нам свои складывать некуда. Пытка – смотреть, как надрываются дамы и понимать, что они всё равно гордо откажутся от помощи. Ну, блин, Франция… две Жанны д’Арк.
Яркий оранжевый диск солнца плюхнулся, наконец, в воду, и на пролив начали наваливаться бархатные сумерки. К восьми вечера ледокол сбрасывает ход, и ещё через полчаса обе наши яхты стоят у него гуськом по левому борту. Ну вот, в нашей эскадре уже три корпуса...
– Ребятам наскучило, и захотелось приключений.
– Ну так и прибуксируем его в подарок Шпаро!
– Интересно, сколько кораблей будет насчитывать наша эскадра на подходах к Скагерраку?
– Надо ихнему капитану подарить «Справочник яхтсмена» Боба Бонда, чтоб ещё лучше лавировку освоил!
Мы старательно упражняемся в остроумии. Девчатам не так весело: они подошли к высоченному борту только со второго раза, а при первой попытке зацепились правой верхней краспицей за откинутое сетчатое ограждение вертолётной палубы. Уставшие – смотреть больно. Бедная Сабринка только с третьего раза сумела поймать поданный тяжёлый швартов.
Из иллюминатора над нашей палубой вылезло растянутое в улыбке типично русское (на самом деле канадское, конечно) лицо с бокалом в руке. «Хей, а не выпить ли нам за знакомство?» Моряки всего мира одинаковы.
Стоим мы не в бухте, а милях в четырёх от берега, на обнажённых гористых склонах которого уже виден первый снег. Никак, зима грядёт?
Ледокол в дрейфе и только слегка подрабатывает машинами, чтобы удерживать такое положение, при котором обе наши яхты находятся с подветра. Я опять сказал – наши? Наши… Ну да, наши. Вон даже флаги имеют полосы одинаковых цветов, только у нас вдоль, а у них поперёк...
Стоянка получается спокойная. И нам, и француженкам выкинули по штормтрапу, придётся лезть вверх метров десять-двенадцать прямо по белой по красному надписи «Coast Guard». Пригласят, не пригласят… на всякий случай поужинали. Подумав немного, выпили за дам ледокола «Сен-Лоран». У них же там должны быть дамы? Тогда как же за них не выпить?
После ужина Николай с Аркадием отправились на решение дипломатических вопросов. На вопрос «как дела?» Микки, которая вместе с Сабриной прилаживала нижние концы штормтрапа, только тяжело помотала головой, развела руками и протяжно произнесла: «У-ух, устали!» Влезть на штормтрап и подняться на борт она просто не смогла и от посещения ледокола отказалась. Дочь из солидарности с мамой тоже не пошла на званый ужин. Она только задумчиво покурила у носового релинга, мы немножко поболтали (я сидел в подвешенном за кормой тузике), и по голосу было понятно, что она еле держится на ногах. Я сказал ей, что она iron lady и отправил спать. Бай-бай. Умница и действительно железная леди.
Тем временем по болтающемуся штормтрапу спустились капитан и Аркадий. Они договорились насчёт помыться и постираться. Ну, собрали своё барахло и полезли наверх. У-у… высоковато! Спускаться будет ещё интересней, да в темноте – не промахнуться бы.
Когда мы шли просторными коридорами ледокола к выделенным нам двум каютам-люкс, к нам обратился какой-то респектабельный молодой человек с банкой пива в руке и спросил, не желаем ли мы отужинать. Я зачем-то брякнул, что мы уже сыты, чем навлёк на себя справедливый гнев Виктора и Димки.
В выделенных каютах мы остановились в дверях, не в силах войти: какие-то президентские апартаменты, чёрт возьми. Описывать не буду. За всю предыдущую жизнь, повидав разные каюты на разных кораблях и судах, подобного я не видел. Забота канадских судостроителей о душевном состоянии моряка, плавающего во льдах, налицо. А вот наши до сих пор так не могут. Можно обвинять меня в отсутствии патриотизма сколько угодно, да только против факта не попрёшь…
Короче, с кайфом помылись, а Аркадий в это время загрузил большую стиральную машину с сушилкой. Единственное, что немного скрасило восторг – это чересчур уж мягкая вода: намылился и полчаса смываешь эту пену. С благодарностью вспомнили нашу плавучую душевую «Келли Оваюак» – там вода была чудесная.
Шарахаться по пароходным барам и кают-компаниям в поисках интересных приключений мы не стали и вернулись на яхту. Надо вахту нести, к тому же я поклялся Сабрине, что мы будем неустанно следить за их «Облачком», покуда они спят без задних ног. В шесть утра продолжение движения.
Между прочим, дамы на ледоколе и впрямь были, а одна из них даже спустила Витьке из иллюминатора на верёвочке несколько банок пива. Витька томно посмотрел наверх, горестно вздохнул и сказал «Thank you, lady»…
…Утром дружно получили по шее от Литау. Он всю ночь напролёт общался с капитаном и его помощниками (ну там, стопочка виски, майка-кассета-брелок-буклетик, глоточек «Вилючинской» и прочее – как принято), малость вздремнул в этой самой каюте-люкс и спустился в яхту за час до отхода. Никакой вахты на нашей яхте не неслось, и как такое получилось – сказать сложно. Я в три ночи сдал вахту Аркадию, а дальше не знаю. Хорошо хоть французскую яхту за ночь не украли…
Кэп вставил нам всем КПУ (контрольный пистон утренний), и мы отвалили от ледокола. Сразу следом за нами отошли и проснувшиеся девчата. Буквально в минуту отхода к нам на палубу свалились два больших пластиковых ящика со свежим хлебом и фруктами, и тут же на линьке улетели вверх, опорожнённые. Ну, ребята… Спасибо, друзья-капиталисты!
И снова началась ледовая лавировка. Капитан ледокола Стюарт Клеберт оказался яхтсменом и владельцем небольшого кеча. Вот почему у нас всё так слаженно получается – в смысле лавировки. Николай рассказывает:
– Спрашиваю капитана: а вы на своей яхте в Арктику не пробовали ходить? А он смеётся в ответ: предпочитаю ледокол.
На сто, на двести процентов уверен, что ещё ни разу в истории ледового плавания караван не ходил в лавировку по льдам. Ледокол сам выбирает галсы, исходя из ледовой обстановки и возможностей наших яхт, держит ход с учётом силы ветра и дистанции между судами в караване. Когда вокруг чистая вода, яхты идут, как умеют, а перед скоплением льда «Сен-Лоран» притормаживает и ждёт, пока мы собёремся в аккуратную кильватерную колонну.
Был момент, когда «Апостол» из-за своих лавировочных качеств отстал на полторы мили, а ледокол предупредил о льдах впереди. Эх, не мытьём, так катаньем – разрифили грот до первой полки, чтобы получить превосходство в скорости перед «Облачком», накренились и за двадцать минут сократили разрыв. Девчат пришлось даже обогнать и потом вилять туда-сюда под красной кормой ледокола, чтоб в неё торжественно не въехать.
Ветерок под шесть баллов, волна ноль, и все возможности для маневрирования ограничиваются только шириной прохода, пробитого ледоколом во льдах – метров двадцать пять. Часто бывает так, что мы оказываемся на грани постановки в левентик, поэтому выручает дизель, почти постоянно работающий на холостых оборотах. Даём ход, вырезаемся под ним, куда нужно, и снова идём, используя только паруса – первый стаксель, грот на одном рифе и полную бизань.
Прогноз погоды просто прелесть: ветер будет и дальше дуть исключительно «в рыло», причём берег плавно поворачивает направо, наш генеральный курс тоже, ну и ветер – так же плавно отходит на норд-ост-тень-ост. Просто напасть какая-то, этот «апостольский» бейдевинд. Наверно, так будет и дальше, до самого моря Баффина, все двести миль, которые остались до окончания Северо-западного прохода. А то и до Балтики. Судьба-с.
Всё-таки, хоть ледовые карты и врут, но не настолько, чтобы ими пренебрегать. Льды становятся всё тяжелее и сплочённее, перемычки – чаще. То и дело попадаются большие скопления прошлогодних льдин, уже накрепко спаянных тёмным ниласом, молодым льдом. Без ледокола мы бы тут просто не прошли, а лёд забил всё до самого берега.
На фантастику открывающихся пейзажей лично я уже почти не смотрю. Всё серое и угрюмое, еле проглядывает из мутного тяжёлого тумана. Да, это всё очень красиво, но как-то уже приелось, что ли. Слишком мало цветов – всё больше 256 оттенков серого, какое-то ноябрьское всё. Не знаю почему, но ноябрь для меня самое нелюбимое время года. Это как конец жизни – пропета буйная весна, отзвенело знойное душистое лето, и уже пришла дождливая торжественно-печальная осень, время подведения итогов и последний взгляд назад. Впереди остаётся только известно что…
В темноте позднего вечера разошлись почти на контркурсах с ещё одним кораблем Береговой охраны. Он шёл откуда-то оттуда, куда нам нужно. А чего бы не присоединиться к нашей эскадре, а? Шли бы дальше вчетвером, веселей бы было… Но он ушёл на юг, подсвечивая себе мощным прожектором. Мы себе тоже светили, а заодно и девчатам – хоть чем-то им помочь во время движения.
Вместе с темнотой свалился и липкий сырой туман. Шкоты, ванты и леера обросли мокрым льдом. Палуба тоже. После очередной смены галса французская яхта растворилась в тёмно-серой мутной мгле. Некоторое время её красный отличительный огонь ещё был виден где-то слева по корме, но быстро исчез.
Ледокол хода не сбавлял до тех пор, пока не упёрся в тяжёлые льды. Мы догнали его, едва не боднув в красную задницу, и аврально сбросили все паруса, потому что он остановился совсем. Вахтенный помощник вызывал по УКВ «Облачко», но девчата ответили не сразу – видно, обе были на верхней палубе. Эфир наполнил усталый хриплый голос Микки: потеряли караван из виду, упёрлись в лёд, дрейфуем вместе с ним со скоростью один узел. После долгих перечислений цифр, составляющих координаты и пеленга, ледокол круто повернул вправо и пошёл на точку, где должна была быть французская яхта. Мы за ним в кильватер. Льда вокруг – на всю зиму хватит.
Утро семнадцатого сентября. У Анатолия сегодня день рождения. Мы движемся под дизелем, первым стакселем и бизанью вослед ледоколу. Туман, сыро, но не холодно. «Нуаж» идёт справа – то чуть отстанет, то поравняется. Микки и Сабрина наверху. Как они, наверно, вымотались! И помочь бы, но гордые француженки хотят всё сделать сами. Всё или почти всё. Но – сами. Такие женщины стояли на баррикадах французской революции, гордо развернув плечи. Сабрина ещё и шутить умудряется – пританцовывает, дурачится, делает смешную зарядку (не уверен, что от жары и избытка сил). Я принимаю игру, показываю ей несколько весёлых упражнений; она послушно их повторяет, потом хохочет и крутит пальцем возле виска. Ну да, так и обалдеть недолго. Нормальные люди занимаются яхтингом на Багамах и на Мадейре. А мы следуем за ледоколом, который идёт среди паковых льдов против ветра переменными галсами. Расскажи кому – не поверят.
Сильный туман. Молоко. Часов в десять утра вахтенный помощник ледокола предупредил, что вошли в зону тяжёлого льда, что он будет крутить циркуляцию, и чтобы мы были максимально осторожными. Тут же пошли множественные глухие удары в корпус, сопровождаемые жутким скрипом и скрежетом. Яхта фактически остановилась.
Весь экипаж выскочил наверх; картина впечатляла. «Сен-Лоран» уже круто вильнул влево, показав нам свой борт, и исчез в тумане; вокруг сплошь однолетние льдины, плотно сбитые в «девять два плюса». Сразу за кормой ледокола льдины сошлись, закрыв «Апостолу» и «Нуаж» дальнейший путь; сошлись они и за нами, заперев выход назад.
Последние галсы ледокола были не совсем понятны – мы давно уже вышли в пролив Ланкастер, и следовало бы забираться дальше на норд, где льдов вроде нет. А он продолжает закладывать галсы вдоль южного берега пролива. Здесь льда навалом даже по карте, вера в которую вообще-то кончилась. Вертолёт они не посылают из-за очень сильного тумана. С этой лавировкой мы уже несколько раз пересекли 74-ю параллель туда-сюда, и внимания на неё уже не обращаем.
В принципе, его действия можно объяснить тем, что вообще-то он топает в Арктик-Бэй, но раз уж взялся вывести на чистую воду, зная, что обе яхты идут в море Баффина, то почему бы не вывести? Миль двадцать всего-то! Остаётся думать, что Стюарт лучше нас знает, что делает, владея при этом всё же несколько большей информацией, нежели мы.
«Апостол», с трудом распихав вокруг себя небольшое разводье, кряхтит, кое-как разворачивается, распихивается и, надсадно стуча дизелем, выбирается обратно на чистую воду. Операция не из простых и не из безопасных. Снимать на камеру? Не до того.
То же самое проделывает и «Нуаж», след в след повторяя наши телодвижения, благо следует в двух метрах за нашим транцем. Яхты проходят перед самым носом ледокола, который неожиданно появился из тумана, сконфуженно стоит на одном месте и словно отдувается, выплёвывая кипящую пену в обе стороны от своего носа. В пространство вылетают две шутки:
– После Форт-Росса все кричали: где льды, где льды? Просили льды – получайте!
– Сегодня вечером совместный торжественный банкет по случаю переименования ледокола «Сен-Лоран» в «Иван Сусанин»!
Между прочим: ледокольный буксир с таким названием уже много лет исправно плавает в Петропавловске, хотя шутки относительно названия не утихают. Действительно, надо ж было додуматься так назвать корабль, у которого задача проводить другие суда.
А «Сен-Лоран», быстро оправившись от смущения, закладывает очередной галс в берег. Потом от берега. Потом снова в берег. Таким вот образом мы медленно продвигаемся вперёд по генеральному курсу.
Немного о ледоколе. Очень знатный ледокол. Девять с лишним метров осадка, сто двадцать в длину, двадцать семь тысяч лошадей в пяти машинах. Построен в 1969 году, с 1988 по 1993 проходил модернизацию.
Луи Стефан Сен-Лоран восемь лет был премьер-министром Канады – наверно, очень уважаемый товарищ, раз его именем назван такой солидный пароход. В 1994 году ледокол ходил на Северный полюс в составе группы ледоколов Береговой охраны Канады и США; флагманом похода был наш атомный ледокол «Ямал». Канадцы очень гордятся своим ледоколом. Что же до меня, то мне хватило каюты-люкс, да ещё мимоходом заглянул в кают-компанию – тоже зрелище не для слабонервных.
Параллельно обеду быстренько справили боцманский день рождения. Разумеется, в числе прочих тостов выпили за дам Анатолия Семёнова. Я вышел наверх и принял у Аркадия штурвал, внутренне ощущая тот заряд энергии, который за обедом всему экипажу передал счастливый Анатолий.
Он самый… э-э… как бы поточнее сказать… Во! Опытный! Да, самый опытный у нас в экипаже, если принимать в расчёт количество прожитых лет. Внешне же это совсем не ощущается. Мне в жизни попадались тридцатилетние старики; попадались и молодые сильные мужчины, которым под шестьдесят. Анатолия редко увидишь задумавшимся, и уж почти никогда грустным. Он художник – владелец веков! – и видит во всём окружающем нечто иное, простым смертным недоступное. Его глаза почти всегда улыбаются, и он с радостью дарит своё тепло тем, кто рядом. Порой это выглядит как детская наивность и доверчивость, но ведь это же счастье – уметь быть восторженным жизнью, уметь всегда быть открытым и добрым. «Будьте как дети – и ваше Царствие Небесное…»
На голове Анатолия – копна соломенных, почти рыжих нечёсаных волос; в комплекте с такими же усами и бородой, а также почему-то всегда красным носом он похож то на Деда-Мороза, то на флибустьера. Например, именно таким я себе всегда представлял боцмана «Испаньолы» Джоба Андерсона, лакающего ром в компании с другими пиратами и распевающего «Йо-хо-хо». Анатолий восемь навигаций провёл на студёном Белом море, пересекая его туда-сюда на маленьком разборном парусном катамаране. Считая себе полярником изначально, шапок не носит из принципа, но вот здесь, в проливе Принс-Риджент-Инлет, пришлось надеть. Не май-месяц, однако, и не Ладога.
Крейсерским плаванием на яхтах Анатолий раньше не занимался, и в Беринговом море ему пришлось учить те азы, с которыми не столкнёшься, плавая на маленьком катамаранчике. Не всё шло гладко, и как-то раз он даже сильно обиделся на своего вахтенного начальника Аркадия, который презрительно заявил, что «обучать надо подростков, а не взрослых мужиков» (и кое-что язвительное добавил). Но та обида продержалась ровно пять минут.
А ещё Анатолий здорово рисует… Он видит то, чего я, например, не вижу – и тут же укладывает на бумагу или холст. При этом ещё не устает восхищаться способностями и одарённостью других. Вот откуда в человеке столько живой доброты? Я молча рулил между льдин, поглядывая на корму «Нуаж», и размышлял об этом.
Я ещё не знал, что это последний галс нашей маленькой ледокольной эпопеи. «Апостол» шёл на подветре у «Облачка». Мне не удалось вырезаться против ветра – не рассчитал и с размаху сел на довольно внушительную двухлетнюю льдину с мощным тараном. На удивление – кэп орал куда меньше, чем после случая с эхолотом, и даже не орал, а так – просто выразился два раза, и всё. Где Саша Киреев? Что-то совсем перестал приходить со своими предостережениями. В принципе, из двух вариантов (таранить «Облачко» или врезаться в льдину) я выбрал правильный, но ход, конечно, можно было бы и сбавить.
А в полчетвёртого по местному времени «Сен-Лоран» резко повернул вправо и дал хороший ход. Я всё еще стоял на руле и не знал, что канадская Береговая охрана только что вежливо поблагодарила нас по радио за доставленное удовольствие совместного плавания и галантно попрощалась. Им в Арктик-Бэй, нам прямо.
На нордовом горизонте уже нарисовался тёмный берег на котором белыми пятнами светятся сползающие в пролив Ланкастер языки глетчеров. И…
ч. 3, гл. 10. Кульминация
Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ
Глава 10. Кульминация
И лёд кончился! А чуть раньше и туман.
Ну… не совсем ещё, конечно. Пока кончился. Что будет впереди, мы не знаем. Лоция клятвенно заверяет, что северная сторона пролива Ланкастер не замерзает даже зимой, но в виду имеется припай, а не дрейфующий паковый лёд прошлого года и старше. Льдины ещё попадаются, но их сплочённость можно оценить как полбалла и меньше. Две яхточки скользят параллельными курсами по свинцовой воде под низко нависшим лохматым серым небом.
Простор! Жизнь!
Оглядываюсь на Северо-западный проход, который практически позади, но его там не вижу – за кормой вата тумана. Настроение – одновременно и облегчение, и смутное чувство, будто отняли что-то такое особое, что довольно долго составляло предмет основных забот и волнений, а потому стало очень дорогим.
В двадцати пяти метрах сзади-справа – «Облачко». Сабрина вонзает в небо кулак в синей горнолыжной перчатке: «Да! Да! Да! Мы сделали это!!!», по-французски и по-английски.
Мишель выходит на связь по поводу нашего дальнейшего курса и режима движения. На вопрос «как сами-то?» устало отвечает: чёрт с ним, со сном, куда хуже то, что очень-очень холодно. У них и в самом деле на яхте в смысле микроклимата примерно то же, что было на «Апостоле» четыре года назад, ещё без печки. «И водки нет», – горестно заключает она.
Что ж, принято к сведению. Через пару миль ворочаем на новый галс и встречаемся, о’кэй? Перед поворотом «Апостол» достигает своей наивысшей точки маршрута – 74.20’N, 85.07’W.
Если быть честным, Северо-западный проход заканчивается выходом в Атлантический океан из пролива Дэвиса или из пролива Гудзона. Но мы как-то вот втемяшили себе в голову, что основная наша морока закончится вместе со льдами канадских проливов. В принципе, так оно и есть. Сейчас осталось выйти по более-менее нормальной воде в чистое ото льдов море Баффина и дотилипать до гренландского порта Годтхоб.
Когда-то через пролив Ланкастер входили в канадскую Арктику. А мы через него её покидаем.
Ветер, как и полагается, противный. В смысле направления, конечно. Всю ночь яхты закладывают длинные галсы поперёк пролива Ланкастер, упрямо продвигаясь к выходу. Информация о ледовой обстановке получена от ледокола «Сен-Лоран», она довольно оптимистичная.
Стоя ночью на руле, замечаю прямо по курсу странное белёсое пятно, увеличивающееся в размерах. На радаре оно выглядит огромной засветкой, и вышедший наверх Николай поздравляет с первым встреченным айсбергом.
«Айсберги, Вайсберги, Айзенберги…»
Не просто большая льдина-несяк, а плавучая груда материкового льда. Айсберг не Бог весть какой, но всё равно впечатляет, я их раньше только на картинках видел. Плюс ещё ночь, и он выглядит, как привидение. Возле него, как и полагается, плавает много ледяного мусора, а когда уже начинает светать, яхты входят в долгие полосы четырёхбалльного льда, среди которых громоздится ещё один айсберг.
Утро проходит в долгих поисках выхода из этого лабиринта. Француженки держатся на пять с плюсом, но нужно быть полным идиотом, чтобы не понять, что они вымотаны почти до предела. Топлива у них в обрез, и Николай решает предложить им хоть чуточку отдохнуть, привязав «Нуаж» лагом к «Апостолу».
Нельзя сказать, что Микки в восторге от этого предложения. Она твёрдо знает, что если человек выбрал себе Лестницу В Небо, то он должен её пройти сам. Мы её понимаем. Лично я горжусь, что мне довелось быть с ними знакомым, подружиться и пройти борт о борт половину канадской Арктики. А кабинетных яхтсменов, пытающихся расставить какие-то свои рамки («спортивно», «неспортивно»), вместе с их канонами и критериями я приглашаю сюда, во льды. На широту 74.20’N женщины, насколько мне известно, на парусных яхтах ещё не забирались, да и вас, желающих покритиковать, насколько я понимаю, там тоже не было.
Яхты обледенели от лееров до клотиков. Сосульки периодически с дробным стуком падают на палубу и на головы. Возмутительно. Почему нам каски не выдают?
Льды слегка приподнимает и опускает на слабой зыби, которая идёт с востока, из моря Баффина. Близость чистого моря радует, но до него ещё нужно как-то добраться, найдя выход из этого чёртова холодного месива. Тут есть и поля, и ровные льдины разных размеров, и нилас, и снежура, и сало, и просто мелкий ледяной мусор, который всё время норовит залезть под винт.
Связанные бортами яхты медленно блуждают в поисках проходов, но куда ни глянь – везде на горизонте лежат хорошо различимые даже в этом влажном тумане белые полосы плотного льда. Я сказал – «на горизонте»? Туман, видимость – полмили… После двух-трёх поворотов рулевой начисто теряет ориентацию по сторонам света. Компас спит сном невинного младенца и знать ничего не знает. Есть, конечно, GPS, но пока он подскажет направление движения, связка уже успевает закрутить новый поворот. А объезжать приходится почти всё, даже ледяной мусор. Льдинки, попадающие между яхтами, стучат в борт и сварливо скрежещут, уходя в корму. Главное – это винты, винты! «Апостол» не спеша тащит «Нуаж», пока девчата завтракают, согревшись парой стопок водки, и пребывают в долгожданном тепле.
Спать внутри относительно тёплого «Апостола» француженки категорически отказались (ну… «если дама выходит из дилижанса, то дилижанс едет быстрей») и легли у себя. Хотя – какой может быть сон, когда в холодине, когда к тебе постоянно стучат, ломятся и царапаются в борт. (Не мы, мужики, ломимся – льдины, конечно.)
Всё же наш импровизированный катамаран сумел найти выход из этого белого хаоса, да притом ещё и вышел на чистую воду носом (носами!) на восток, то есть туда, куда нужно. Оставшиеся три метра льдов просто отчаянно продавили, пробили-протаранили, с треском и уханьем, как ледокол, вытеснили последние льдины на свободу и вышли сами. А что делать – по-другому было никак. И потом – всё равно у нас эхолота давно уже нет, а у девчат он надёжно защищён стальными ребордами.
За это время француженки хоть немного выспались. Где-то я читал, что человек может без пищи недели три, без воды – неделю, а вот без сна уже на третьи сутки он начинает плавно сходить с ума. На десятые – умирает. Пожалуйста, не забудьте галантно снять перед этими дамами шляпу и преклонить хотя бы одно колено.
Ветра не было вовсе, и потому пришлось снова насиловать дизель. У «Нуаж» топливо на исходе. Им нужна заправка, и потому Микки планирует себе заход в Понд-Инлет, что на Баффиновой Земле чуть к югу от острова Байлот. По-видимому, это такое же селение, как Тактояктук или Кэмбридж-Бэй, но взять там топливо и кофе они, без сомнения, смогут.
Нам же этот заход в Понд-Инлет нужен, как Чубайсу дрова, и поэтому Литау предлагает Микки идти вместе до Клайда, а то и до Годтхоба, и лишь там расстаться. Сабрина, конечно, в восторге от шанса увидеть загадочную Гренландию. Более опытная Мишель сплеча не рубит и только обещает подумать.
Зыбь – дыхание моря Баффина – всё усиливается, но ветра как не было, так и нет. Теплеет, и уже почти весь лёд свалился с мачт нам на головы. Головы видимых повреждений не имеют, только звук по голове: тук! Мне не так страшно, я офицер запаса. У меня там кость. Боязно за остальных.
Вечер. «Нуаж» снова становится к нам с левого борта. Зыбь утихла, мы стоим почти неподвижно. Чуть покачиваемся. Вокруг на десятки, на сотни миль – звонкая прозрачная тишина.
Прощальный ужин. Микки всё же решила идти в Понд-Инлет. Что ж, у неё могут быть свои планы, делиться которыми она вовсе не обязана. Она капитан со стажем (и ещё каким), так что в состоянии принять то решение, которое считает нужным.
Последний ужин. По-английски – Last Supper… Другое значение, библейское – «тайная вечеря». Виктор снова испёк яблочный пирог, самый лучший из всех, что он тут на яхте готовил. Была выпита (точнее – допита) литровая бутылка «Юрия Долгорукого», которую, согласно наказу Бориса Балдина, необходимо было выпить в самой северной точке маршрута, после чего заполнить её забортной водой и привезти в Россию.
Было много добрых слов, много шуток и смеха. Микки спала у себя на яхте – чересчур устала – а Сабринка была в центре мужского внимания. К тому же, она притащила шикарный подарок, огромный целлофановый мешок настоящего французского сыра – и нарезанного, и наструганного, и целиком: «Это вам от наших спонсоров!» У-ла-ла! Мерси боку.
Простая и добрая болтовня на вновь изобретённом международном языке, просмотр ледовых карт, планы на будущее, песенки… о парусах, о Париже, о Камчатке и Москве. И о безбрежном живом Океане… Тепло, просто и хорошо. А как ещё может быть, когда собрались люди, мыслящие схожими категориями, которые любят почти одно и то же, родственные души, не представляющие жизнь свою без паруса и простора, понимающие друг друга с полуслова и даже без слов? ЯХТНУТЫЕ – они встретились и обрели друг друга здесь на самом краю Земли, у чёрта на куличках, среди серых скал, среди белых льдов, среди холодных волн, и сегодня им суждено расстаться…
Прощальный ужин – торжество паруса, апофеоз нашего общего ледового плавания, мощный неслышимый аккорд, звучащий в сердцах людей, которые, не думая, променяли мутную суету серых городов на вечный ветер и звенящую звёздами неба свободу. Суждено ли увидеться вновь? Конечно. Ну что вы! Настоящие друзья, родственные души, узнают друг друга сразу, и не бывает для них расставаний. А разлука – это так, мелочь, которая длится всего лишь одну секунду или всего лишь одну жизнь…
Вылезший наверх Пунго деловито зевает, потягивается и уходит вниз – готовиться к дальнейшему плаванию. Он мудр и далёк от глупого человечьего сюсюканья.
Отдан шпринг и швартовы, «Облачко» покачиваясь, удаляется. Последние и самые главные слова всё равно не сказаны; для этого нужно будет встретиться снова. А пока мы поднимаем паруса и, сжав зубы, оглядываемся на зелёный огонек, кокетливо горящий на топе французского шлюпа. Каждый молча думает о своём. На карте появляется точка: 74.15’N, 82.06’W – и надпись рядом: «точка расставания с «Nuage».
– Может, пульнём салют?
– Салют? Да надо бы, – ответил Николай, стоя у бизань-вант левого борта и задумчиво глядя назад.
– Надо зелёную. Всегда, когда прощаются, зелёную пускают, – угрюмо сказал Димка.
Николай слазил вниз и принёс ракету: «Иди, вызывай девчат наверх». Я спустился к штурманскому столу как раз в тот момент, когда Сабринка сама позвала «Апостола» (телепатия, что ли?) и спросила наш курс и ход. Я сказал, что курс чистый ост, ход четыре узла, что подняли грот и бизань… Зачем им наш курс и ход? На радаре же и так всё видно. Просто им очень нужно было сказать ещё хотя бы пару слов. Пусть даже по радио… Есть такая фраза – «уходя уходи». Но это претит человеческой сущности.
Николай, сверху:
– Ну что, готовы?
Нажав тангенту и старательно подбирая слова, я сказал в эфир:
– А теперь выходите наверх, на палубу, и смотрите наш маленький салют в честь великой Франции и двух самых смелых её дочерей. (Из радио: у-ла-ла!) И, миль пардон, не знаю, куда полетит ракета – она такая же, как та, которой мы отстреливались от белого медведя в заливе Маккензи (Сабрина смеётся). Счастливого плавания, девчата! Держитесь, и удачи вам! Мы вас любим! Приём.
– Мы тоже вас любим, апостолы! Счастливого плавания!
И голос её дрогнул… или показалось? От таких тёток слез не дождёшься. Впрочем, встречал я в своей жизни отчаянных горнолыжниц, которым сто двадцать кэмэ в час по крутому льду Гармиша нипочем, а при слове «мышь» писк, визг и бух со стула…
Я вылез на палубу.
Николай подошёл обратно к бизань-вантам левого борта, и вот в чёрное небо взмывает ракета. То есть не то чтобы взмывает, а как бы… я только хотел сказать, что капитан её выстрелил.
Ракета, как и её давешняя сестричка, пролетела вверх метров пять, после чего сделала немыслимый пируэт, спикировала ниже, вильнула где-то за бизанью, яростно прошипела параллельно воде вокруг яхты и только после этого ушла вертикально вверх спереди и справа от «Апостола», раскрывшись в темноте ярким изумрудным цветком. Где ещё увидишь такой салют? Француженки, наверно, веселились – ох уж эти русские!.. а может быть, и нет.
Ещё какое-то время зелёный огонь и иллюминаторы «Облачка» призывно светили у нас по корме. Потом тьма поглотила их.
Мы подняли стаксель. Почти полночь, начинается девятнадцатое сентября.
Продолжение следует