Часть 1. Чужой монастырь и кривой устав
Зинаида всегда считала, что у вещей есть память. Старые комоды помнят прикосновения рук, зеркала хранят отражения ушедших лет, а стены впитывают тишину. Квартира её тётки, Алевтины Петровны, была именно такой — памятником северному терпению и аскетичному труду. Тётка всю жизнь провела в Сургуте, работая на износ, чтобы на старости лет купить эту «двушку» в хорошем районе столицы. Здесь пахло чистотой, лакированным паркетом и немножко — одиночеством.
Когда Алевтина Петровна великодушно разрешила племяннице пожить здесь с молодым мужем, она поставила лишь одно условие: сохранять порядок. «Живите, Зина, копите на своё, а моё гнездо берегите», — сказала она перед отъездом обратно на вахту.
Роман, муж Зинаиды, воспринял переезд как начало новой эры. Он вошёл в квартиру хозяйским шагом, оглядел просторный коридор и тут же заявил, что здесь не хватает «мужской руки». Зинаида тогда лишь усмехнулась, не зная, что эта фраза станет проклятием.
Роман был потомственным «мастером». Его отец, Виктор Степанович, славился тем, что мог починить всё, что угодно, превратив вещь в функционального, но уродливого монстра. В квартире родителей Романа не было ни одного предмета, которого не коснулась бы рука Виктора Степановича: полки висели под странными углами, дверцы шкафов закрывались с помощью хитроумных крючков, а балкон был утеплён так, что напоминал бункер из пенопласта. Мать Романа, тихая Галина Ивановна, жила в этом царстве кривых зеркал, привычно перешагивая через мотки проволоки и банки с гвоздями.
Роман унаследовал от отца зуд в ладонях. Сначала он взялся за прихожую.
— Зин, ну посмотри, полка для обуви неудобная, — ныл он, вращая в руках отвёртку. — Я сам сделаю, из фанеры. Будет эксклюзив.
Зинаида соглашалась. Полка получилась громоздкой, шаткой и занозистой, но Роман сиял, как начищенный пятак. Затем последовали табуретки на кухне, которые после его ремонта стали поскрипывать, словно жалуясь на ревматизм. Но настоящий конфликт назрел, когда Роман положил глаз на стену между кухней и гостиной.
— Она пространство съедает, — бубнил он каждый вечер за ужином, простукивая перегородку костяшками пальцев. — Это ж гипс, не несущая. Снесём, поставим барную стойку, свет пустим... Будет студия! Как в журналах.
— НЕТ, — отрезала Зинаида, с грохотом ставя чашку на стол. — Это не наша квартира. Тётка Аля меня убьёт.
— Да что она поймёт? Она ж там, на северах своих. Приедет — а тут красота, евроремонт! Спасибо скажет.
— Роман, я сказала русским языком. Ничего ломать мы не будем. Это чужое имущество.
Роман надувал губы, превращаясь в обиженного подростка. Он звонил отцу, жаловался на «косность» жены. Виктор Степанович, громкоголосый и безапелляционный, тут же вступал в игру. Во время воскресных визитов он ходил по квартире, хлопал по стенам ладонью и гудел:
— Ну конечно, Зинка, тут дышать нечем. Ромка дело говорит. Ломать надо. Я помогу, перфоратор есть, кувалда есть. За выходные управимся.
— Вы меня слышите вообще? — Зинаида начинала терять терпение, в голосе прорезался звон. — Алевтина Петровна запретила делать перепланировку. Я не буду ей звонить и спрашивать. Ответ будет «нет».
— Ты просто боишься, — фыркал Роман. — Ты позвони, объясни, что мы хотим улучшить жилищные условия. Мы же деньги вкладываем!
— Свои деньги вкладывайте в свою квартиру! — рявкнула Зинаида.
Ситуация накалилась до предела, когда Зинаиде пришлось срочно уехать. Мать, жившая в соседней области, слегла после операции, а младшая сестра только родила и разрывалась между младенцем и больницей.
— Я уезжаю на две недели, — сказала Зинаида, собирая сумку. Она посмотрела мужу прямо в глаза. — Роман, я тебя прошу. Умоляю. Не трогай квартиру. Просто живи, ходи на работу, смотри телевизор. Но не смей ничего сверлить и, тем более, ломать.
— Да понял я, понял, — отмахнулся Роман, не отрываясь от экрана телефона. — Езжай спокойно. Я что, враг себе?
— Я серьезно. Если ты что-то натворишь, я не знаю, что сделаю.
— Ой, да не нуди. Всё будет нормально.
Зинаида уехала с тяжёлым сердцем. Каждый вечер она звонила мужу.
— Всё хорошо? — спрашивала она.
— Отлично, — бодро отвечал Роман. На фоне иногда слышался какой-то шум, но он списывал всё на телевизор или соседей. — Скучаю, жду.
Зинаида немного успокоилась, полностью погрузившись в заботы о матери и племяннике. Две недели пролетели в суете, запахах лекарств и детских пелёнок. Когда состояние матери стабилизировалось, Зинаида, вымотанная, но с чувством выполненного долга, села в поезд до Москвы. Она мечтала о горячей ванне и тишине тёткиной квартиры.
Часть 2. Руины здравого смысла
Ключ в замке повернулся с трудом, словно механизм забился песком. Зинаида толкнула дверь и замерла.
В нос ударил густой, едкий запах цементной пыли. В воздухе висела серая взвесь, видимая в лучах солнца. Зинаида сделала шаг, и под ногами захрустела каменная крошка. Она прошла по коридору, не снимая обуви, и остановилась на пороге того, что раньше было кухней.
— Ты что сделал с моей квартирой? — зло спросила жена у мужа и посмотрела на то место, где раньше была стена.
Стены не было. Вместо аккуратной перегородки с красивыми обоями зияла рваная дыра. Пол был усеян кусками гипсокартона, битым кирпичом и обрывками проводов. Посреди этого хаоса стоял Роман в старой футболке, перепачканный мелом, и с гордостью смотрел на неё. Рядом, опираясь на лом, стоял свекор, Виктор Степанович, красный и потный.
— Сюрприз! — гаркнул Виктор Степанович. — Зинка, ну ты глянь, какой простор! Аэродром!
Зинаида выронила сумку. Банка с домашним вареньем, которую передала мама, глухо ударилась о пол, но, к счастью, не разбилась, лишь покатилась в кучу строительного мусора.
— Вы... вы... — Зинаида хватала ртом воздух, как рыба на берегу. — Вы что натворили?
— Ну, мы решили не ждать, — улыбнулся Роман, вытирая руки о штаны. — Хотели успеть к твоему приезду. Тут осталось-то всего ничего: вывезти мусор, зашпаклевать, обои переклеить... зато теперь кухня объединена с залом! Светло, модно!
— Я же просила... — прошептала Зинаида. — Я запретила!
— Да ладно тебе, — нахмурился Роман. — Что ты начинаешь? Мы для тебя старались. Батя вон спину сорвал, пока ломал. Ты хоть бы спасибо сказала.
— Спасибо?! — голос Зинаиды сорвался на визг. Она схватила с тумбочки первую попавшуюся вещь — рулетку — и швырнула её в стену (оставшуюся). Пластиковый корпус разлетелся вдребезги. — Вы уничтожили чужую квартиру! Вы понимаете, что это не моё жилье?! Что я скажу тётке?!
— Ой, да пошла она, твоя тётка, — махнул рукой Виктор Степанович. — Старая грымза. Скажешь, что так и было. Или что трубу прорвало, пришлось вскрывать. Придумаешь что-нибудь. Бабам вечно лишь бы истерить. Мы тут работу проделали колоссальную!
— УБИРАЙТЕСЬ! — заорала Зинаида. — Оба! Вон отсюда!
— Ты чего, с ума сошла? — удивился Роман. — Это и мой дом тоже.
— Это не твой дом! Ты здесь никто! Ты гость, который нагадил на ковёр! Вон!
— Ну, знаешь ли, — обиделся Виктор Степанович. — Мы к ней со всей душой, ремонт делаем, а она нас гонит. Пошли, Ромка. Пусть остынет. Психованная какая-то.
Они ушли, оставив за собой шлейф цементной пыли и запах мужского пота. Зинаида осталась стоять посреди разгрома. Она смотрела на торчащую арматуру и чувствовала, как внутри закипает не слёзы, а чёрная, густая злоба. Она не плакала. Плакать было поздно.
Она пошла к свекрови. Ей нужно было выговориться хоть кому-то, кто знал этих двух разрушителей. Галина Ивановна открыла дверь, увидела белое от пыли и ярости лицо невестки и молча посторонилась.
Когда Зинаида, сбиваясь и захлебываясь словами, рассказала о случившемся, Галина Ивановна лишь охнула и прижала руки к груди.
— Господи, ироды... — прошептала она. — Я же ему говорила, Вите: не лезь, не лезь к детям. А он: «Я лучше знаю, я мужик». Зиночка, деточка, ну как же так...
— Галина Ивановна, это катастрофа, — Зинаида сидела на краешке стула, жёстко выпрямив спину. — Тётка меня прибьёт. Но дело даже не в страхе. Дело в том, что они меня ни во что не ставят. Я говорила «нет». А они слышали «давай, только потом».
В этот момент в дверь позвонили. Это вернулись «герои». Увидев обувь Зинаиды в прихожей, Роман влетел в кухню.
— А, ты тут маме жалуешься? — начал он с порога. — Мам, ты прикинь, мы ей студию сделали, а она нас выгнала!
— Заткнись, — тихо сказала Галина Ивановна.
Роман опешил. Он никогда не слышал такого тона от матери.
— Что?
— Заткнись, говорю. Вы зачем чужое жильё испортили, вандалы?
— Да какое испортили?! Мы улучшили! — не унимался Роман, ища поддержки у отца, ввалившегося следом.
Зинаида встала.
— Я возвращаюсь в квартиру. Чтобы духу вашего там сегодня не было. Завтра поговорим.
Часть 3. Пыль в глаза и нож в спину
Вечер прошел в аду. Зинаида пыталась собрать строительный мусор в мешки, но его было слишком много. Квартира выглядела, как после бомбёжки. Она понимала: скрывать это от тётки нельзя. Надо звонить, каяться, предлагать возмещение ущерба. Денег у них с Романом было немного, отложенных на отпуск, но теперь о море можно было забыть.
Зинаида взяла телефон, нашла контакт «Тетя Аля» и, собрав волю в кулак, нажала вызов. Гудки шли долго. Наконец, трубку сняли. Но голос был не тёткин. Чужой, мужской, казенный.
— Кем вы приходитесь владелице телефона?
— Племянница... А что случилось?
— Алевтина Петровна в реанимации. Производственная травма, авария на объекте. Состояние тяжелое.
Телефон выпал из рук Зинаиды и глухо стукнулся о паркет. Тётка в реанимации. Она может умереть. А её квартира разрушена.
Зинаиду накрыло чувство чудовищной вины. Она чувствовала себя сообщницей преступления. И всё это время, пока тётка боролась за жизнь, Роман с отцом рушили её стены.
Утром Роман, как ни в чем не бывало, явился «продолжать работу». У него в руках была банка краски. Он явно был уверен, что за ночь жена «перебесилась» и оценила масштаб его гениальности.
— Ну что, мир? — спросил он, пытаясь обнять Зинаиду. — Я тут подумал, барную стойку можно из кирпича выложить...
— Твоя мазня здесь больше не нужна, — Зинаида оттолкнула его руку. — Тётка в реанимации.
— О... — Роман на секунду смутился, но тут же нашёлся. — Ну, это печально, конечно. Но жизнь-то продолжается. Тем более, пока она там лежит, мы как раз всё доделаем! Вернётся — а тут сюрприз!
Это стало последней каплей. Зинаида почувствовала, как пелена падает с глаз. Перед ней стоял не муж, не партнёр, а чужой, жадный, глупый человек, лишённый эмпатии.
— Ты совсем идиот? — спросила она спокойно, и от этого спокойствия веяло холодом. — Человек при смерти. А ты думаешь, как бы свои кривые полки присобачить?
— Да что ты начинаешь опять? — взвился Роман. — Я о нас забочусь! Ты вечно всем недовольна! То не так, это не эдак! Я мужик, я решил, что здесь будет так!
Он схватил кувалду, намереваясь сбить остатки штукатурки с края проёма.
— ПОЛОЖИЛ! — гаркнула Зинаида так, что стёкла в окнах, казалось, завибрировали.
Она схватила тяжелый строительный шпатель и с размаху запустила его в стену рядом с головой Романа. Инструмент вонзился в гипсокартон.
— Вон отсюда! Чтобы я тебя не видела! Соберёшь свои манатки и пошёл к чёрту! Или к мамочке, мне плевать!
Роман вытаращил глаза. Он привык к бурчанию, к укорам, но к такой открытой, яростной агрессии он готов не был.
— Ты... ты больная, — пробормотал он, пятясь к выходу. — Истеричка. Я стараюсь, а она... Да пошла ты сама! Я к маме уйду! Потом сама приползёшь прощения просить, когда поймёшь, что без мужика ты ноль!
— КАТИСЬ! — Зинаида швырнула вслед ему банку с грунтовкой. Банка ударилась о косяк и лопнула, забрызгав белой жижей коридор.
Хлопнула дверь. Тишина вернулась, но теперь она была звенящей, тяжелой.
Часть 4. Обратный отсчёт
Зинаида не стала рыдать в подушку. Злость была отличным топливом. Она придавала сил, проясняла мысли. Первым делом она сменила замки. Вызвала мастера, заплатила тройной тариф за срочность. Затем она открыла свой банковский счёт. Деньги на машину. Деньги на отпуск. Всё, что было.
Она нашла бригаду строителей по рекомендации знакомых. Пришли двое спокойных мужчин, осмотрели погром.
— Стену восстановить? — уточнил прораб.
— Да. Точно так же, как было. И сделать косметический ремонт. Срочно. Плачу щедро за скорость и тишину.
— Сделаем. За неделю управимся, если работать допоздна. Соседи не против?
— Плевать на соседей. Делайте.
Неделя прошла в лихорадочном темпе. Зинаида жила на кухне у своей матери, которая ещё не окрепла, но поддерживала дочь. Днём Зинаида моталась по строительным рынкам, покупала обои, точно такие же, как были у тётки (нашла артикул в старых записях Алевтины Петровны), следила за работами, выносила мусор.
Она звонила в больницу каждое утро. Состояние Алевтины Петровны было стабильно тяжелым, но врачи давали острожный прогноз на улучшение.
Роман не звонил. Он выдерживал паузу, уверенный, что жена сейчас сидит в развалинах и плачет, не умея даже гвоздь забить. Он ждал, когда она позвонит и униженно попросит его и папу вернуться и доделать «шедевр».
Через неделю Зинаида вернулась в квартиру. Строители ушли час назад. Квартира сияла. Стена была на месте. Свежие обои идеально стыковались рисунком. Никаких следов варварства. Зинаида расставила мебель, вернула на места вазочки и книги. Она села в кресло и закрыла глаза. Она была банкротом, но она была хозяйкой положения.
Звонок в дверь раздался вечером. Зинаида посмотрела в глазок — Роман. С цветами. Недорогими, пожухлыми гвоздиками. Он решил, что «наказание» молчанием закончилось, и пора явить свою милость.
Зинаида открыла дверь.
Роман вошёл с улыбкой победителя.
— Ну что, успокоилась? — спросил он, протягивая веник. — Я готов тебя простить. Папа, правда, обижен, но я его уговорю доделать ремонт. Где мой инструмент?
Он прошёл в комнату и застыл.
Цветы выпали из его рук.
— Э... — он покрутил головой. — А где... А где проём?
Перед ним стояла ровная, целая стена.
— Стену вернули на место, — холодно сообщила Зинаида, скрестив руки на груди. — Ремонт окончен.
Лицо Романа начало наливаться кровью. Его шедевр, его идея, его (и отца!) труд — всё было уничтожено.
— Ты что... Ты что наделала?! — заорал он. — Ты замуровала всё обратно?! Ты нормальная вообще?! Мы старались, ломали, проектировали! А ты взяла и всё испоганила! Дура! Ты просто дура! Сколько ты денег на это угрохала? Это наши деньги были!
— Это были мои деньги, — отрезала Зинаида. — И моя квартира. Точнее, тёткина. А ты здесь больше не живешь.
— Да ты без меня пропадёшь! Кто тебе кран починит? Кто гвоздь забьёт? Ты неблагодарная стерва! Я хотел как лучше! Я хотел сделать из этой халупы дворец!
Он наступал на неё, брызжа слюной.
— Ты испортила мой труд! Ты унизила моего отца! Да пошла ты!
— Нет, это ты пошёл, — сказала Зинаида и, не сдержавшись, влепила ему звонкую пощечину. Ладонь обожгло, но удовольствие было колоссальным. — Вон! Вещи я собрала, они в пакетах на лестничной клетке. Ключи я сменила. Ещё раз появишься — вызову наряд.
Роман схватился за щеку. В его глазах читался шок. Жена, которая всегда терпела его «творчество», его нытье, его наглого папашу, вдруг превратилась в фурию.
— Развод! — визгнул он. — Я подаю на развод! Ты пожалеешь!
— Я только за. Бумаги подпишу не глядя.
Он выскочил в подъезд, споткнулся о свои пакеты с одеждой, чертыхнулся:
— Твою мать!
И побежал вниз по лестнице, выкрикивая проклятия.
Часть 5. Наследство и расплата
Развод прошёл быстро и сухо. Делить им было особо нечего, детей не было. Роман на суде строил из себя жертву абьюза, рассказывал, как жена уничтожила его архитектурный проект, но судья, уставшая женщина в очках, лишь равнодушно штамповала бумаги.
Через месяц после развода пришла весть с севера. Алевтина Петровна скончалась. Сердце не выдержало нагрузок после травмы. Зинаида плакала два дня. Она так и не успела рассказать тётке, как героически защищала её стены.
На похороны Зинаида летала в Сургут. А вернувшись, узнала, что тётка оставила завещание еще полгода назад. Квартира в Москве, а также накопления на счетах переходили Зинаиде. «Моей единственной разумной родственнице», — было написано в приписке к завещанию.
Город тесен. Слухи распространяются быстрее вируса. Мать Романа, Галина Ивановна, с которой Зинаида сохранила вежливые, хоть и редкие, отношения, позвонила через неделю после вступления в наследство.
— Зиночка, здравствуй... Как ты?
— Здравствуйте, Галина Ивановна. Терпимо.
— Я слышала... соболезную по поводу тёти. И... говорят, квартиру она тебе оставила?
— Да, оставила.
— Понятно... Зина, ты не сердись на Ромку. Он ведь дурной, в отца весь. Он сейчас страдает, переживает...
Вечером к Зинаиде пришёл Роман. Он был чисто выбрит, в новой рубашке (купленной на деньги мамы, очевидно), с букетом роз. Вид у него был побитой собаки, которая, однако, надеется урвать кусок колбасы.
Зинаида открыла дверь, но цепочку не сняла.
— Привет, Зин, — Роман улыбнулся своей «фирменной» улыбкой, которая раньше на неё действовала. — Может, поговорим? Я тут подумал... мы оба погорячились. Ну, с кем не бывает? Стену эту дурацкую... черт с ней. Я прощаю тебя за то, что ты всё переделала.
Зинаида смотрела на него и не верила своим ушам. Наглость этого человека не имела границ.
— Ты меня прощаешь? — переспросила она.
— Ну да. Я готов вернуться. Закончим ремонт... ну, в спальне, например. Я тут прикинул... А раз квартира теперь твоя, то мы можем её продать и купить побольше, в новостройке. Я уже и варианты присмотрел...
— Роман, — перебила его Зинаида. — Иди домой.
— В смысле? — улыбка сползла с его лица. — Зин, ну хватит ломаться. У тебя хата, у меня руки золотые. Мы идеальная пара.
— У тебя руки, Роман, растут из того места, на котором ты сидишь. И совести там же место. Я тебя не люблю, не уважаю и видеть не хочу. НЕТ.
Она захлопнула дверь перед его носом. Щелкнул замок.
За дверью послышалось глухое:
— Да пошла ты! Дура набитая! Пожалеешь ещё!
Зинаида прислонилась спиной к двери и выдохнула. Она чувствовала себя абсолютно, кристально свободной. У неё была своя квартира, своя жизнь и, главное, свой голос, который она наконец-то научилась использовать.
*
А на другом конце города, в заставленной кривой мебелью квартире, разворачивалась своя драма. Роман вернулся к родителям злой и униженный. Он швырнул букет в мусорное ведро и начал орать о том, какая Зинаида меркантильная тварь. Виктор Степанович поддакивал, сидя в своём любимом кресле, перемотанном синей изолентой (сломалась ножка, он починил).
Галина Ивановна смотрела на них. Смотрела на сына, 30-летнего лба, который потерял всё из-за своей спеси. Смотрела на мужа, который за 35 лет брака превратил их дом в склад сломанных вещей и несбывшихся обещаний. Она вспомнила Зинаиду. Вспомнила её ярость, её решимость, её чистую, отремонтированную квартиру.
— Витя, — сказала Галина Ивановна неожиданно громко.
Мужчины замолчали.
— Что, мать? — буркнул Виктор.
— Я заказала кухню. Замерщик придёт завтра.
Виктор Степанович вытаращил глаза.
— Какую кухню?! Ты очумела? Я сам сделаю! У меня доски на балконе лежат, лак есть...
— НЕТ! — рявкнула Галина Ивановна, и в её голосе прозвенела сталь, которую она, казалось, позаимствовала у бывшей невестки. — Ты тридцать лет обещаешь сделать кухню. Я устала жить в помойке. Завтра придет мастер. И мы выкинем этот хлам с балкона.
— Да ты... Да я... — начал было Виктор, багровея. — Денег не дам!
— А я не спрашиваю, — спокойно сказала Галина. — Я подам на развод и разменяю эту квартиру. И живи в коммуналке со своими досками. Ты понял меня?
Виктор Степанович открыл рот, закрыл его, посмотрел на жену и вдруг сдулся, как пробитый мяч. Он понял: это не шутка. Это бунт.
— Ладно... — пробурчал он, отводя взгляд. — Заказывай. Чего уж там.
Роман сидел между ними, растерянный, лишённый поддержки. Он понял, что привычный мир, где мужчины творят любую дичь, а женщины молча терпят, рухнул окончательно. А Галина Ивановна пошла на кухню, переступая через кривой порожек, и впервые за много лет улыбалась, предвкушая, как на свалку полетят полки её мужа.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»