Часть 1. Архитектура гниения
Маргарита любила руины. В них была честность, которой так не хватало людям. Облупившаяся краска, проваленные крыши, скелеты заводских цехов — всё это не пыталось казаться чем-то иным, не притворялось живым. Она сделала на этом бизнес, водя группы туристов по местам, где время остановилось и начало пожирать само себя. Её клиенты искали эстетику распада, а она продавала им безопасный проход в прошлое.
Дома её ждал другой вид разрухи — менее эстетичный, но куда более утомительный. Павел сидел на кухне. Перед ним стояла тарелка с остатками ужина. Он работал пальцем в телефоне с той же монотонностью, с какой крутил педали своего велосипеда, развозя чужую еду по чужим домам.
— Ты опять за своё? — голос Павла звучал тягуче, как расплавленный гудрон. — Марго, это просто унизительно. Мы живем вместе пять лет. Пять лет, Марго! А я до сих пор бомж в паспорте.
Маргарита поставила на стол чашку. Никакого пара, никакого уюта. Чёрный чай, крепкий, как её терпение, которое вот-вот должно было лопнуть. Она смотрела на мужчину, с которым делила быт. В начале их пути была романтика съемных квартир, общие мечты и вера в то, что «вместе мы сила». Но время, как сырость в подвале, подточило этот фундамент.
— Унизительно? — переспросила она, и в её голосе не было ни капли сочувствия, только холодное любопытство исследователя, наткнувшегося на плесень. — Унизительно, Паша, это когда я три года отказывала себе в отпуске, ходила в одних сапогах два сезона и вкладывала каждую копейку в бетон. А ты в это время менял гаджеты и пил пиво по пятницам, потому что «имеешь право расслабиться».
Павел отложил телефон. Его лицо приняло выражение обиженного ребенка, у которого отобрали игрушку, но он всё ещё надеется её выпросить.
— Я тоже работал! — воскликнул он. — Я крутил педали в снег и зной!
— Да, работал. На еду и свои хотелки. А стены, в которых ты сейчас сидишь, оплачены деньгами отца и моим потом, — Маргарита резко встала. Стул скрипнул, словно предупреждая об опасности. — Ты забываешь простую математику. Я за 3 года заработала квартиру, пусть небольшую, но квартиру, а ты, дорогой муж, за 5 лет даже машину не купил.
Павел поморщился. Эта фраза била его по самому больному — по мужскому самолюбию, которое у него, впрочем, базировалось не на достижениях, а на половой принадлежности.
— Не начинай, — буркнул он. — Ты просто жадная. Ты считаешь эти метры своими, хотя мы — семья. Фактическая семья.
— Моя жадность — это моя крыша над головой, — отрезала она. — А твоя щедрость ограничивается словами. Прописки НЕ БУДЕТ. Точка.
Она вышла из кухни, оставив его наедине с грязной посудой и уязвленной гордостью. Павел смотрел ей вслед, чувствуя, как внутри нарастает не злость, а липкая, душная обида. Почему она не понимает? Он же рядом. Он не пьет запойно, не гуляет. Ну, не умеет он копить, не умеет отказывать себе в маленьких радостях. Разве это преступление?
На следующий день он решил действовать через «тяжелую артиллерию».
Часть 2. Бутафория успеха
Светлана Борисовна, мать Павла, была женщиной, выкованной из того же материала, что и советские станки — тяжелая, надежная и не терпящая холостого хода. Она всю жизнь проработала на заводе, потом в торговле, и каждое благо в своей жизни выгрызала у судьбы зубами. В её понимании мужчина должен быть локомотивом, а не прицепным вагоном.
Павел приехал к ней с тортом, надеясь подсластить разговор.
— Мам, ну скажи ей, — ныл он, размешивая сахар в чашке. — Она ведет себя как буржуйка. «Моя квартира, мои правила». А я кто? Приживалка? Мне нужна прописка, чтобы чувствовать себя человеком. Чтобы на работу нормальную устроиться, в конце концов.
Светлана Борисовна смотрела на сына, и в её взгляде не было той материнской мягкости, на которую он рассчитывал. Она видела перед собой тридцатилетнего мужчину, который всё ещё ждал, что мир ему что-то должен.
— Паша, — сказала она сухо. — А почему у тебя до сих пор нет своего жилья? Мы с отцом, царство ему небесное, на кооператив пять лет вкалывали. В две смены. Я шубу первую купила, когда мне сорок стукнуло. А ты хочешь прийти на всё готовое?
— Но мы же вместе живем!
— Живете. А строит она. Марина... тьфу, Рита твоя, девка хваткая. Она в отца пошла, тот тоже не дурак был, всё в семью тащил. Он гараж продал, машину продал, чтобы дочке помочь. А ты что вложил? Свои жалобы?
— Ты на чьей стороне вообще? — опешил Павел.
— Я на стороне здравого смысла, — Светлана Борисовна хлопнула ладонью по столу. — И запомни: тему недвижимости Риты в этом доме больше не поднимай. Иначе я сама ей позвоню и скажу, чтобы гнала тебя в шею, если ты мужиком быть не хочешь. Стыдобища.
Павел уехал от матери с ощущением, что его предали все. Весь мир сговорился против него. Это несправедливость жгла его, требовала сатисфакции.
Прошел месяц. Маргарита возвращалась с очередного объекта — заброшенного пионерлагеря в лесу. Она устала, от одежды пахло сырой хвоей и старой штукатуркой. Подъезжая к дому, она увидела во дворе новенький, сверкающий белизной кроссовер китайского производства. Рядом с ним, прислонившись к капоту и скрестив ноги, стоял Павел. Он сиял ярче хромированной решетки радиатора.
— Ну как? — спросил он, когда она подошла. Вид у него был победительный. — Теперь я не пешеход. Теперь я соответствую, а?
Маргарита обошла машину. Дорогая игрушка. Слишком дорогая для курьера.
— Откуда деньги, Паш? — спросила она, уже зная ответ.
— Взял кредит. Одобрили! — гордо заявил он. — Пять лет, платеж подъемный. Зато теперь мы можем ездить на твои развалины с комфортом. Я доказал, что тоже могу делать крупные покупки.
Маргарита расхохоталась. Это был не веселый смех, а резкий, лающий звук.
— Ты идиот, Паша, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Ты взял пассив. Это ведро начнет терять в цене в ту секунду, как ты выехал из салона. Ты будешь платить банку проценты, тратить деньги на бензин, страховку и ТО. Ты не купил актив, ты купил себе кандалы. И ты думаешь, это ставит нас на одну ступень?
Улыбка сползла с лица Павла.
— Ты никогда не бываешь довольна! Я купил машину! Для нас!
— Ты купил её для себя, чтобы потешить своё эго. И, кстати, — она наклонилась к его лицу, — раз у тебя есть машина, то прописка тебе теперь точно не нужна. Живи в ней, если что.
Она ушла в подъезд, оставив его одного с его «достижением». Павел пнул колесо. Глупая женщина. Она просто завидует. Теперь он на колесах, он крут. А прописку он дожмет. Он найдет способ.
Часть 3. Пир во время чумы
День рождения Маргариты должен был стать вечером триумфа. Она пригласила друзей, коллег по своему необычному бизнесу, пару старых знакомых. Стол ломился от закусок, которые она заказала из ресторана — готовить самой не было ни сил, ни желания.
Квартира сияла чистотой. Это было её пространство, каждый сантиметр которого был оплачен её трудом. Павел расхаживал среди гостей гоголем. Он надел лучшую рубашку, выпил пару бокалов дорогого вина и чувствовал себя хозяином положения.
Среди гостей была и Светлана Борисовна. Она сидела в углу, прямая, как жердь, и наблюдала за сыном с тяжелым, нечитаемым выражением лица.
Когда дошло до тостов, Павел встал. Он уже был заметно навеселе. Его лицо раскраснелось, движения стали размашистыми.
— Я хочу выпить за мою любимую женщину! — громко объявил он. — За хозяйку этого... гм... скромного, но уютного гнездышка. Которое, кстати, стало таким уютным благодаря и моему терпению тоже!
Гости вежливо улыбнулись, но в воздухе повисло напряжение. Маргарита напряглась, чувствуя неладное.
— И я думаю, — продолжил Павел, повышая голос, — что в такой день мы должны исправить одну маленькую несправедливость. Мы пять лет вместе. Пять лет я вкладывал душу в эти отношения. Марго, при всех говорю: хватит играть в жадину. Я требую не просто прописку. Я считаю, что имею право на долю в этой квартире!
Тишина стала плотной, ватной. Кто-то звякнул вилкой. Светлана Борисовна медленно поставила бокал на стол.
— Долю? — тихо переспросила Маргарита. Её голос не дрожал. В нём звучал лязг затвора. — Ты требуешь долю?
— А что такого? — Павел развел руками, чувствуя кураж. — Совместное хозяйство! Фактический брак! Я терпел твои командировки по помойкам, я ждал тебя, я, в конце концов, мужчина в доме!
— Мужчина в доме? — Маргарита встала. Её глаза были сухими и страшными. — Ты не мужчина, Паша. Ты плесень. Ты паразит, который присосался к моему успеху и теперь требует, чтобы его признали органом тела.
— Не смей меня оскорблять при людях! — взвизгнул Павел, понимая, что сцена идет не по его сценарию. — Я имею права!
— У тебя есть одно право, — сказала Маргарита, и её голос сорвался на крик, истеричный, яростный, но абсолютно осознанный. — ПРАВО ПОЙТИ ВОН!
Часть 4. Эвакуация балласта
Никаких слез. Никаких «давай обсудим потом». Маргарита действовала, как машина для уничтожения. Она метнулась в спальню. Гости сидели, боясь пошевелиться. Слышно было, как открываются дверцы шкафа, как шуршат вешалки.
Через минуту в коридор вылетел ворох одежды. Рубашки, джинсы, носки — всё это летело на пол бесформенной кучей.
— Собирай! — орала Маргарита, вышвыривая его вещи. — Забирай свои тряпки! Забирай свою игровую приставку! Вон отсюда! Я терпела твою лень, твое нытье, твою бесполезность! Но наглость я терпеть не буду! ТЫ ХОТЕЛ ДОЛЮ? ВОТ ТВОЯ ДОЛЯ — НОЛЬ!
Павел стоял посреди гостиной, красный пятнами. Он видел взгляды гостей — насмешливые, осуждающие. Его публик унизили. Его растоптали.
— Заткнись! — рявкнул он и бросился к ней.
Маргарита стояла в дверях спальни с охапкой его белья. Павел подскочил к ней, замахнулся и ударил. Не сильно, но обидно — тыльной стороной ладони по щеке.
— Знай свое место, курица! — выплюнул он.
В комнате кто-то ахнул. Но прежде, чем кто-то из мужчин успел подняться, с места сорвалась Светлана Борисовна. Она двигалась с удивительной для её возраста скоростью.
Она не стала кричать. Она просто схватила своего взрослого, тридцатилетнего сына за густую шевелюру на затылке. Жестко, по-деревенски, как хватают нашкодившего щенка, чтобы ткнуть носом в лужу.
— А ну, пошел! — её голос был низким, почти звериным.
Павел взвыл от боли и неожиданности. Мать, которая всегда была его тылом, сейчас тащила его к выходу, не обращая внимания на его сопротивление.
— Мама, ты чего?! Больно!
— Я тебе дам «больно», щенок! — шипела она. — На бабу руку поднял? В чужом доме? Нахлебник! Позорище!
Она доволокла его до входной двери, открыла замок одной рукой, не отпуская волос другой, и с силой вытолкнула на лестничную площадку. Павел, спотыкаясь, вылетел в подъезд, едва не пропахав носом бетон.
Светлана Борисовна швырнула следом его куртку и ботинки.
— Чтобы духу твоего здесь не было! — рявкнула она и захлопнула дверь.
В квартире повисла звенящая тишина. Маргарита стояла, прижав ладонь к горящей щеке. Её грудь ходуном ходила от ярости.
— Простите, — глухо сказала Светлана Борисовна, поворачиваясь к гостям и бывшей невестке. — Я воспитала урода. Это мой крест. Рита, прости.
Часть 5. Холодный расчет и закрытые двери
Праздник, конечно, был испорчен, но гости не расходились еще час, утешая хозяйку. Когда все ушли, Маргарита осталась одна. Она не рыдала в подушку. Она выпила воды, умылась холодной водой и начала методично собирать остатки вещей Павла в мусорные мешки. В каждом её движении была злость, трансформированная в энергию. Она чувствовала себя так, словно ей удалили опухоль — больно, но теперь организм начнет выздоравливать.
Звонок в дверь раздался ближе к полуночи.
Маргарита посмотрела в глазок. Павел. Помятый, жалкий, но с тем же выражением непонимания на лице. Он наверняка думал, что сейчас они поговорят, он извинится, скажет, что сорвался, и она, как обычно, растает. Женщины ведь любят ушами.
Она открыла дверь.
— Рит, ну ты чего... — начал он, виновато улыбаясь. — Ну, перебрал. Ну, с кем не бывает. Мать вообще с ума сошла. Давай я зайду, мы спокойно...
Он сделал шаг вперед, пытаясь переступить порог.
Маргарита не сказала ни слова. Она размахнулась и влепила ему пощечину. Это был не тот суетливый удар, который нанес он. Это был удар человека, который занимается скалолазанием и таскает рюкзаки с оборудованием. Её ладонь встретилась с его носом с хрустким шлепком.
Кровь хлынула мгновенно, заливая его новую рубашку.
— УБИРАЙСЯ, — произнесла она тихо, но так, что у него похолодело в животе. — Еще раз появишься — я тебя не ударю. Я тебя уничтожу. Я напишу заявление, я засужу тебя за каждую копейку, которую ты мне должен за пять лет аренды. Я сделаю так, что ты будешь работать только на адвокатов. ПОШЕЛ ВОН!
Она выставила за дверь черные мусорные пакеты с его вещами и с грохотом захлопнула дверь. Щелкнул замок. Потом второй.
Павел стоял, зажимая нос рукой. Кровь капала на бетонный пол. Ему было больно, обидно и страшно. Он взял пакеты и поплелся к машине — тому самому кредитному кроссоверу.
В машине было холодно. Он сидел, глядя на темные окна квартиры, которую считал почти своей. Куда ехать? Денег на отель нет. К друзьям — стыдно.
Он завел двигатель и поехал к матери. Мать всегда поймет. Она погорячилась, конечно, но она же мать.
Подъехав к знакомой хрущевке, он поднялся на третий этаж и позвонил. Долго никто не открывал. Потом за дверью послышались шаги.
— Мам, это я, — жалобно позвал он. — Открой, мне идти некуда. У меня кровь идет. Марго совсем с катушек слетела.
— Уходи, Павел, — голос матери звучал глухо через дверь.
— Мам, ты чего? Это же я! Куда мне идти? Ночь на дворе!
— Иди в свою новую машину, — ответила Светлана Борисовна. — Пройди путь, который проходят мужчины. Заработай свой угол. Пойми цену деньгам и уважению. Ко мне не приходи, пока человеком не станешь. Я не хочу видеть труса, который бьет женщин и живет за их счет.
— Мама!
В ответ — звук проворачиваемого ключа. Она закрылась на второй оборот.
Павел сполз по стене на грязный пол подъезда. Он вытирал кровь рукавом, размазывая её по лицу. Он сидел и искренне не понимал. Что он такого сделал? Он просто хотел немного справедливости. Он просто хотел быть хозяином. Почему эти женщины так ополчились на него? Ведь он мужчина, он глава по праву рождения, он должен быть главным!
Внизу хлопнула подъездная дверь. Павел сидел один, в окружении мусорных пакетов, с долгом за машину и пустотой впереди. Ему казалось, что весь мир сошел с ума, перевернулся с ног на голову, где бабы рулят, а мужиков выгоняют на мороз.
А где-то в своей квартире Маргарита домывала полы, смывая следы чужого присутствия, и планировала новый маршрут. На этот раз — в заброшенную усадьбу графа, который проиграл всё своё состояние в карты. Символично. Но теперь она будет путешествовать одна, и её рюкзак будет весить ровно столько, сколько нужно.
Автор: Сойка © Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»