Капли дождя стекали по стеклу, рисуя на нем извилистые, печальные дороги. Я смотрела на них, пытаясь мысленно повторить каждый изгиб. За спиной раздавался привычный, тяжкий звук – хлопанье дверцы холодильника и шипение открываемой банки с пивом.
— Опять уставилась в окно? Мечтаешь? – голос Дмитрия был спокоен, но в этой спокойной глади я слышала подводные камни.
— Просто дождь, – ответила я, не оборачиваясь.
— Знаю я твои «просто». Это ты про свою Москву опять. Или про этих… кукол раскрашенных.
— Визажистов, Миша. Это профессия называется визажист.
— Какая разница. – Он тяжело опустился в кресло, и оно жалобно скрипнуло. – Солидная профессия, да? Жену мою будут какие-то артисты в лицо тыкать. Смех один.
Я наконец повернулась к нему. В руках он сжимал мою заветную папку с рисунками, эскизами, вырезками из журналов.
— Отдай, пожалуйста. Это мое.
— Твое? – Он приподнял папку. – А кто за свет платит? Кто эту бумагу купил? Ты думаешь, если ты тут рожи карандашом малюешь, то это работа? Работа – это у станка, как я. Или в офисе, как нормальные люди. А это – баловство.
— Это мое будущее, – тихо, но четко сказала я. – Я подала документы на онлайн-курсы. Самые лучшие. Там преподают люди, которые работают на Неделях моды.
Дмитрий медленно встал. Его лицо, обычно усталое и спокойное, начало заливаться темным румянцем.
— Ты что, совсем обнаглела? Без моего ведома? На какие деньги?
— Я откладывала. С продажи своих тортов. Ты же говорил, это мои «карманные».
— Карманные, чтобы на колготки тебе или в кафе с девчонками! А не на ветер пускать! – Он швырнул папку на пол. Листы, мои красивые, выстраданные лица, разлетелись по грязному линолеуму. – Будущее? Твое будущее здесь! Со мной! Через год ребенка заводить будем, а не рожи разрисовывать!
— Я не хочу ребенка. Не сейчас. Я хочу сначала себя…
— Молчать! – Он рявкнул так, что я вздрогнула. Он подошел вплотную, и от него пахло пивом и злостью. – Да кому ты нужна, кроме меня?! А? Кривая рожа, из деревни, высшее образование – три класса художественной школы! Кто на тебя в Москве посмотрит? Только обдерут как липку и выбросят! А я терплю тебя здесь, кормлю, одеваю! И благодарности никакой! Только эти дурацкие мечты!
Он говорил, а я смотрела на свои рисунки на полу. На эскиз с платьем, вдохновленным северным сиянием. На портрет вымышленной модели с глазами цвета грозового неба. В каждом штрихе была я. Та, которой он не видел. Или не хотел видеть.
— Если ты запишешься на эти курсы, – продолжил он, понизив голос до угрожающего шепота, – это будет развод. Моментально. И ничего ты с собой не заберешь. Ничего. Одежду, которую я купил, оставишь. Кольцо – мое. Уедешь к своим алкашам-родителям в ту жеванную хрущевку обратно. Поняла?
Я молчала. Сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Я спросил, поняла?!
— Поняла, – прошептала я.
Он удовлетворенно хмыкнул, пнул ногой ближайший рисунок и пошел на кухню за новой банкой. Я опустилась на колени и стала собирать листы. На одном, том самом с глазами-грозой, был отпечаток его грязного ботинка. Я пыталась стереть его пальцем, но след лишь размазался, превратив лицо в уродливую маску. Слезы наконец хлынули, горячие и горькие, смешиваясь со следами грязи на бумаге. В этот момент в кармане завибрировал телефон. СМС от платформы обучения: «Алена, напоминаем о старте курса «Профессиональный визажист. Интенсив». Занятие первое – завтра в 19:00. Ждем вас!». Я быстро стерла сообщение, сердце бешено колотясь. Завтра в 19:00 он будет смотреть футбол. У него своя традиция – пиво, чипсы, крики на телевизор. Он ничего не заметит. Ничего. Если я буду тихой мышкой. Если спрячу наушник под волосами. Если… Если я решусь. Я подняла глаза и увидела свое отражение в темном окне. Распухшее от слез лицо, испуганные глаза. «Кривая рожа», – эхом прозвучало в голове. Но где-то глубоко внутри, под слоями страха и боли, что-то едва теплилось. Упрямое. Живое. Оно прошептало: «Попробуй».
***
Жар от софитов был плотным и сладким, как мед. Я быстро, почти инстинктивно, наносила последние штрихи: угольную подводку на веко стареющего короля, высветляла скулу его юному пажу. Пахло гримом, пылью и пылающей от напряжения творческой энергией. Здесь, в крошечной гримерке второго этажа Областного драматического театра имени Горького, я была не Аленой, женой пьющего слесаря, а просто Леной, помощником гримера. Моим миром были палитры, кисти и лица, которые под моими пальцами превращались в истории.
— Лен, спасибо, ты чудо! – молодой актер, игравший пажа, ловил мое отражение в зеркале и улыбался. – С тобой у меня хоть шанс, что принцесса (он кивнул на соседнюю дверь) на меня взглянет.
— Твои шансы – целиком твоя заслуга, – улыбнулась я в ответ, смывая кисть. Это ощущение – быть нужной здесь, ценимой за свое умение – было наркотиком, который я тайком вдыхала три раза в неделю.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Катя, как ураган в шелковом платье эпохи модерн. Она играла принцессу, ту самую, от которой млел паж. В жизни же Катя была громкой, смешной и невероятно талантливой. И абсолютно несчастной в этом провинциальном театре.
— Все, я сегодня опять сломала четвертую стену! Режиссер опять орал, что я «переигрываю, как в каком-то дурацком мюзикле»! – выпалила она, плюхаясь на свободный стул. – Ленка, сделай мне что-нибудь волшебное. Я хочу выглядеть как девушка, которая завтра сбежит в Москву и покорит «Ленком».
— Завтра не получится, – тихо сказала я, корректируя ей стрелку. – Но послезавтра – вариант.
Катя замерла, не веря своим ушам. Актеры разошлись, в гримерке остались только мы две.
— Ты серьезно? – прошептала она. – А… а твой «царь и бог»?
— Царь и бог все чаще «уходя в запой», – сказала я, и голос мой дрогнул. Последние месяцы были адом. Курсы я тайком закончила, и каждый просмотренный урок, каждая сданная работа были кражей. Я крала у него время, внимание, кусочки себя. А он… Он стал пить чаще. Не просто пиво после работы, а водку, много, до потери человеческого облика. Это была не просто злость, это была черная, липкая ненависть к миру, которая выплескивалась на меня. Не бил. Пока. Но угрозы становились страшнее, взгляд – стекляннее. Я научилась читать знаки: определенный стук ключей в дверь, тяжелое, прерывистое дыхание. В такие вечера я превращалась в тень, стараясь не скрипеть половицей, не кашлянуть, не попасться на глаза. Страх стал моим вторым кожей. Но именно этот страх и дал мне дикую, животную решимость. Я не просто мечтала сбежать. Я готовила побег.
— Я устроилась сюда, потому что это было единственное место в городе, где нужны были мои навыки, – продолжала я, понизив голос, будто стены могли донести. – И я копила. Каждую премию, каждый лишний рубль. У меня есть сумма. Небольшая, но на первое время в Москве хватит.
— У меня тоже есть кое-что отложено, – живо отозвалась Катя. – От продажи бабушкиных сережек. И я знаю, куда обращаться! У меня есть знакомая, которая перебралась, она сказала, что можно снять комнату на двоих в хостеле, а там уже и работу искать. Я – на подработки (официанткой, промоутером, чем угодно!), ты – по своей части. Ты же талант!
— Я просто умею красить, – покраснела я.
— Брось! Ты не красишь, ты преображаешь! Ты видишь в каждом то, чего он сам не видит! – Катя вскочила и схватила меня за руки. Ее глаза горели. – Ленка, давай сделаем это! Мы снимем угол. Будем есть одну лапшу. Но мы будем в Москве! Мы будем дышать этим городом! Мы будем пробоваться, ходить на кастинги, показывать портфолио! Это же наш шанс!
Ее энтузиазм был заразителен и страшен одновременно.
— А если не получится? – выдохнула я. – Если все рухнет?
— А если останемся здесь? – ее голос стал серьезным. – Ты что, хочешь еще десять лет прыгать по струнке перед этим тираном? Ждать, когда он… – она не договорила, но я поняла. Я видела этот вопрос в зеркале каждое утро. – Лен, послушай меня. Страшно – это нормально. Но страшно остаться здесь – в миллион раз страшнее.
Мы договорились встретиться через день, в ее день off, чтобы все обсудить. Я вышла из театра, и холодный осенний воздух обжег легкие. В кармане лежала флешка с мое портфолио – фотографии моих работ в театре, которые я тайком делала. И пачка наличных, зашитая в подкладку старой сумки. Я шла домой, и каждый шаг отдавался эхом в висках: «Побег. Побег. Побег».
Дома пахло перегаром и немытой посудой. Дима лежал на диване перед телевизором. Пустая бутылка из-под водки валялась на полу.
— Где шлялась? – пробурчал он, не отрываясь от экрана.
— На работе. У нас был спектакль.
— Работа… – он фыркнул. – Клоунов разрисовываешь. Нормальная работа для жены.
Я молча прошла на кухню, стараясь не шуметь. Но он поднялся и пошел за мной. Его шаги были неровными.
— Деньги принесла? – спросил он, останавливаясь в дверном проеме.
— Получила аванс. Небольшой, – я вытащила из кошелька несколько купюр, оставленных специально для отчета.
Он взял деньги, не глядя сунул в карман.
— Мало. В следующий раз больше бери. Или требуй. А то пользуются тобой, дурой.
— Хорошо, – кивнула я, глядя в пол.
— И что это за рожа у тебя? – он прищурился. – Опять мечтаешь? О чем? А? О Москве своей проклятой?
— Нет, – быстро ответила я. – Устала просто.
— То-то. Забудь. Твоя Москва – здесь. Со мной. – Он шагнул ближе. От него волной накатило тяжелым запахом алкоголя и пота. Я инстинктивно отпрянула к стене. Это движение, этот непроизвольный жест страха, словно разозлил его окончательно. Он уперся рукой в стену рядом с моей головой, загородив выход. – Ты меня боишься? – прошипел он. – Правильно делаешь. Я тебя в ежака превратить могу. Захочу – и сделаю. Потому что ты МОЯ. И никуда ты от меня не денешься. Поняла? Ни-ку-да.
Я смотрела в его мутные, налитые кровью глаза и не дышала. Внутри все сжалось в ледяной ком. В этот момент зазвонил его телефон. Он отвлекся, отшатнулся, пошел в зал, бормоча ругательства. Я облокотилась о раковину, трясясь как в лихорадке. Из соседней комнаты донесся его хриплый смех – он говорил с кем-то из друзей, договариваясь о встрече «для продолжения». Значит, сегодня он уйдет. Уйдет надолго. У меня будет время.
Когда дверь захлопнулась за ним, я выдохнула. Не сразу, а медленно, будто выпуская яд. Потом пошла в спальню, к комоду. За старыми свитерами лежала та самая сумка. Я вытащила флешку с портфолио и старый планшет, который купила еще до замужества. Села на пол, спиной к двери, и подключила флешку. На экране одно за другим возникали лица: король, паж, принцесса Катя в разных образах. Я открыла сайт одного московского агентства, которое искало гримеров для мероприятий. Поле для заявки. Прикрепить портфолио. Написать о себе. Мои пальцы зависли над клавиатурой. Голос Дмитрия в голове: «Кому ты нужна?». А потом голос Кати: «Ты преображаешь». Я сделала глубокий вдох и начала печатать: «Алена Соколова, визажист-гример. Опыт работы в театре…» Каждое напечатанное слово было гвоздем в крышку гроба моей старой жизни. Я не просто мечтала. Я планировала. И страх теперь был другого рода – острый, головокружительный, как перед прыжком с высоты. Но прыгать было необходимо. Потому что земля под ногами уже не просто тряслась – она пылала.
***
Спектакль был из репертуара «на десерт» – легкая комедия, которую ставили для галочки. Зал, как обычно, был полупуст. Я стояла за кулисами, наблюдая, как Катя в роду эксцентричной тетушки блистала на сцене, выжимая из скрипучей постановки максимум энергии. У меня был перерыв, и я перематывала в голове планы: завтра встреча с Катей для окончательного решения, послезавтра – покупка билетов на автобус. Все должно было случиться через четыре дня. Рука непроизвольно тянулась к карману халата, где лежал смятый листок с адресом хостела у метро «Выхино».
Вдруг в боковом проходе, обычно пустом, я заметила движение. Незнакомый мужчина лет пятидесяти, с поразительной, совершенно серебряной шевелюрой, уложенной в небрежный, но безупречный хвост, и в дорогом, но немарком пальто, внимательно смотрел на сцену. Он выделялся, как павлин в курятнике. Возле него суетилась наша билетерша, тетя Валя, что-то оживленно объясняя.
Антракт. Занавес закрылся, актеры, обливаясь потом, повалили в гримерки.
— Слышали?! – влетела в общую гримерку наша прима, заведующая труппой Людмила Павловна. – В зале – Сергей Валерьевич Леонтьев!
В комнате повисло недоуменное молчание.
— Ну, вы даете! Леонтьев! Самый модный парикмахер Москвы! У него салон на Патриарших! Его журналы разрывают! Он стилит половину звезд нашего шоу-бизнеса! – Людмила Павловна была в экстазе. – Он тут у тети Вали, оказывается, к бабушке приехал, та его на наш «шедевр» и затащила!
В воздухе запахло возможностью. Слухом. Шансом. Даже в нашей затхлой атмосфере все понимали: такая личность здесь – явление из другого измерения.
— Так, быстро! – скомандовала режиссер, внезапно оживившись. – Всем выглядеть презентабельно! Пригласите его за кулисы! Скажите, что… что актеры хотели бы взять у него автограф!
Сергея Валерьевича привели за кулисы. Он держался с легкой, чуть уставшей вежливостью человека, попавшего не туда, но готового быть галантным.
— Прекрасный спектакль, зарядил ностальгией, – сказал он, и голос у него был бархатный, спокойный.
Его сразу обступили. Кто-то просил совета по уходу за волосами, кто-то лез с фотографией на телефон. Он отвечал коротко, но по делу. Взгляд его скользил по лицам, по прическам, по гриму. В этом взгляде не было презрения, только профессиональная, холодноватая оценка. И вдруг этот взгляд остановился на мне. Я стояла в стороне, вытирая кисти.
— А вы… гример? – спросил он.
Я кивнула, смутившись.
— Интересная работа над скулами у «короля». И «пажу» вы придали нужную инфантильность линией бровей. Чувствуется рука, – он сделал паузу. – А себе вы почему так не делаете?
Вопрос застал меня врасплох. Я потрогала свои волосы, собранные в небрежный пучок, почувствовала под пальцами слой тонального крема, которым замазывала синяки под глазами от бессонных ночей.
— Я… за сценой. Мне не нужно, – пробормотала я.
— Всегда нужно, – мягко, но твердо сказал он. – Особенно если вы хотите, чтобы вашей работе верили. Вы – визитная карточка своего искусства.
Людмила Павловна, ловя момент, вклинилась:
— Сергей Валерьевич, мы все тут ваши поклонники! Не откажите в огромной просьбе – может, проведете для наших актеров небольшой мастер-класс? По прическам? Мы, конечно, скромно оплатим…
Леонтьев взглянул на ее натруженное, жаждущее лицо, потом на меня, потом обвел взглядом остальных. В его глазах мелькнуло что-то – то ли жалость, то ли азарт.
— Мастер-класс – громко сказано, – произнес он. – Но я вижу, тут есть потенциал. Давайте так: я поработаю с теми, кто хочет. Бесплатно. В качестве благодарности за вечер. Но при одном условии, – он снова посмотрел на меня. – Вы мне ассистируете. И я поработаю с вами. Сделав вам нормальную стрижку и макияж, вы превратитесь из Золушки в ту, кто на бал все-таки попадет.
Смешки, возбужденный гул. Все соглашались. Катя, сияя, подтолкнула меня в бок: «Лен, это знак! Самой судьбы!».
Следующие два часа были похожи на волшебство. Он работал быстро, точно, с хирургической уверенностью. Рассказывал о текстуре, об объемах, о том, как волосы могут изменить лицо. Я, затаив дыхание, подавала ему инструменты, смотрела, ловила каждое слово. Он не говорил ерунды про «душу» и «вдохновение». Он говорил о технике. И это было в тысячу раз ценнее.
Потом пришел мой черед. Я села перед зеркалом в пустующей гримерке. Он стоял сзади, его пальцы касались моих волос.
— Волосы убиты, – констатировал он. – Но структура хорошая. Цвет… вы его красите?
— Нет, – прошептала я.
— И слава богу. Будем работать с тем, что есть.
Он стриг. Ножницы пели в его руках. Пряди падали на плечи. Я закрыла глаза, боялась смотреть. Потом он попросил меня открыть их и взялся за косметичку. Не нашу, театральную, толстенную и засаленную, а свою, небольшую, кожаную.
— Забудьте все, что вы знали, – сказал он, нанося базу. – Вы прячете лицо, а надо его открывать. Вот эти синяки… вам надо больше спать и меньше бояться.
От его слов внутри что-то дрогнуло. Он видел. Не просто лицо, а состояние.
Он работал молча, сосредоточенно. Кисть скользила по векам, карандаш вычерчивал линию, пудра закрепляла все это. Потом он попросил меня посмотреть.
Я открыла глаза и не узнала себя. В зеркале смотрела на меня девушка с острым, легким каре, которое открывало шею и скулы. Макияж был неброским, но невероятно точным: кожа сияла, глаза, подчеркнутые тончайшей дымкой, казались огромными и глубокими. Губы естественного оттенка. Я не была «красивой куклой». Я была… собой. Но лучшей, собранной, четкой версией себя. В этой девушке из зеркала было достоинство.
— Вот, – сказал Леонтьев, удовлетворенно кивнув. – Теперь вы выглядите как профессионал, у которого есть что сказать. А не как жертва обстоятельств.
Слезы навернулись на глаза, но я сдержалась. Расплакаться сейчас – испортить всю его работу.
— Спасибо, – выдавила я. – Это… невероятно.
— Талант у вас есть, – сказал он, упаковывая инструменты. – Но провинция его убьет. Здесь вас никто не оценит. Вам надо в Москву. Там голод на хороших, думающих визажистов, которые умеют работать не только с бровями.
— Мы… я с подругой как раз собираемся, – призналась я, и сердце заколотилось. – Через несколько дней.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Серьезно? Планы какие?
— Снимаем комнату на двоих. Будем искать работу. Она – актриса, я – визажист.
Он помолчал, потом достал из кармана пальто визитку. Неброскую, матовую, с гравировкой.
— Мой номер. И адрес салона. Когда приедете и немного освоитесь – позвоните. Не обещаю золотых гор, но у меня всегда есть потребность в стажерах с руками и головой. И контакты в театральной сфере у меня тоже имеются. Могу дать пару рекомендаций.
Я взяла визитку, как святыню. Она казалась невероятно тяжелой.
— Почему? – спросила я, не в силах сдержаться. – Почему вы…
— Потому что я когда-то тоже сбежал из подобной дыры, – ответил он просто. – И мне повезло встретить человека, который протянул руку. Дальше – дело за вами. Не разочаруйте.
Он ушел, оставив после себя возбужденный театр и меня – преображенную. Катя вцепилась мне в руку: «Все, Ленка! Это судьба кричит в рупор! Завтра же покупаем билеты! Забираем вещи!».
Вечером дома Дима был в особенно мрачном настроении. Увидев мою новую стрижку, он долго молчал, а потом хмыкнул:
— Стриглась? На какие шиши? Опять деньги спустила?
— Мне… в театре сделали. В качестве благодарности, – соврала я.
— Благодарность… – он подошел ближе, схватил прядь волос, грубо потянул. – Похоже на парик. Нашлепку. Как у тех, шлюх московских.
Я не отдернулась. Я смотрела ему в глаза, и внутри не было прежнего страха. Была холодная, ясная уверенность. Я видела в зеркале другую себя. И его слова больше не имели власти.
— Отстань, – тихо, но четко сказала я.
Он опешил. Отпустил волосы.
— Чего?
— Я сказала, отстань. У меня болит голова.
Я прошла в спальню, закрыла дверь. Сердце колотилось, но не от страха, а от предвкушения. Я достала визитку, положила ее рядом с пачкой денег и распечатанными билетами на автобус до Москвы, которые мы с Катей купили онлайн днем. Завтра я возьму свой старый чемодан, положу минимум вещей: паспорт, документы, косметичку, несколько фото из портфолио. Остальное – его. Оставлю ему эту квартиру, купленную на наши общие, но в основном его, деньги. Оставлю мебель, посуду, свою прежнюю жизнь. Мне это больше не нужно.
Я легла спать и впервые за долгое время не прислушивалась к звукам в квартире. Мне было все равно. Я думала о комнате в хостеле, о шуме московского метро, о бархатном голосе Сергея Валерьевича: «Вам надо в Москву». И о своем отражении в зеркале – уверенном, с острым каре и ясным взглядом. Завтра. Все решится завтра.
Он так и не узнал, что «завтра» наступит в четыре утра, когда он будет храпеть на диване в одежде, а я на цыпочках выйду из квартиры, оставив ключи и обручальное кольцо на кухонном столе. Я переступала порог, оглянулась в последний раз на темный коридор. Не было ни грусти, ни сожаления. Только ледяное спокойствие и ветер свободы, уже гулявший в моих новых, легких волосах. Москва ждала. А он оставался здесь. В моей прошлой жизни. В моей, но уже не моей, квартире.
***
Автобус трясло на разбитой дороге, выезжающей из города. Я прижалась лбом к холодному стеклу и смотрела, как мимо проплывают унылые спальные районы, гаражи, грязный снег в кюветах. Катя дремала рядом, укутавшись в плед. В кармане моей куртки лежали три вещи, от прикосновения к которым внутри все сжималось в тугой, болезненный ком: паспорт, визитка Леонтьева и водительское удостоверение Дмитрия. Последнее я взяла в порыве странной, иррациональной мести – пусть побегает, восстанавливает. Теперь это казалось детской глупостью, но выбросить в окно я не решалась.
Телефон молчал. Я вытащила сим-карту и сломала ее еще на автовокзале, купив тут же новый московский номер. Старый, с бесчисленными звонками от него, которые начались, наверное, через час после моего ухода, я оставила в урне. Он остался там, в той жизни. С квартирой, с долгами, с пустыми бутылками. Но юридически – я все еще его жена. Эта мысль была как заноза под ногтем: не видно, но постоянно ноет.
— Лен, смотри, уже Москва! – Катя ткнула пальцем в стекло.
Вдали, в утренней дымке, застывшей над полями, вырастали неясные громады. Не небоскребы Москва-Сити, а просто серые массивы многоэтажек окраин. Но даже они казались мне тогда вратами в иной мир. Мое сердце заколотилось чаще.
Хостел у метро «Выхино» оказался клетушкой на шестнадцатом этаже панельной высотки. Комната на восемь человек, две двухъярусные кровати, запах дешевой тушенки и старого линолеума. Наша койка была у окна, из которого открывался вид на бесконечные дворы-колодцы и такие же, как наша, башни. Но это было неважно. Это было наше. Первую ночь мы не спали, сидели на верхней полке, которую заняли, и шептались, строя планы.
Наутро началась битва за выживание. Катя, энергичная и не боящаяся любого общения, сразу ринулась на поиски подработок: официантка в кофейню, раздача листовок, промоутер в торговом центре. Я же чувствовала себя потерянной. Москва оглушала не столько шумом, сколько скоростью, равнодушием, масштабом. Я открыла карту с вакансиями визажистов. Требовались или в дорогие салоны с портфолио из глянцевых журналов, или на «фриланс» – свадьбы, выпускные, где нужен был свой набор дорогой косметики и умение угождать невестам. У меня не было ни того, ни другого.
Через три дня отчаяние начало подступать комом к горлу. Деньги таяли. Я вышла в крошечный дворик хостела подышать и набрала номер Сергея Валерьевича. Руки дрожали.
— Алло? – ответил тот самый бархатный голос.
— Сергей Валерьевич, здравствуйте, это… Алена Соколова. Мы встречались в театре, в…
— Алена, помню, конечно, – он прервал меня. – Вы в Москве?
— Да. Уже несколько дней.
— Отлично. Завтра в одиннадцать утра приходите в мой салон. Адрес на визитке. Посмотрим, что вы умеете делать на практике. Без обязательств, просто посмотрю.
Салон на Патриарших оказался другим миром: тихий, пахнущий дорогими маслами и кофе, свет льющийся мягко, белый лофт, где каждая деталь была на своем месте. Меня встретила строгая администратор и проводила в небольшую комнату, где стояло гримерное кресло и стол с косметикой. Дорогой, профессиональной. У меня перехватило дыхание.
Сергей Валерьевич вошел через десять минут. В рабочем халате, со стилусом для планшета в руке, он выглядел еще более внушительно.
— Ну что, Алена, покажите, на что способны, – сказал он, садясь напротив. – Перед вами модельная голова. Задача – дневной макияж для фотосессии. У вас есть сорок минут.
Это было испытание. Руки потели, кисти казались чужими. Я старалась вспомнить все, чему училась на курсах, все, что видела у него. Работала в тишине, под его пристальным, изучающим взглядом. Закончила ровно в срок.
Он подошел, внимательно рассмотрел работу. Молчал долго.
— Технически – неплохо. Основа ровная, цветовая коррекция на месте, – начал он, и мое сердце упало. «Неплохо» в его устах звучало как приговор. – Но… Слишком старательно. Слишком «по учебнику». Вы боитесь ошибиться, поэтому не рискуете. А в нашей работе без риска – скучно.
Я опустила голову, чувствуя, как горят щеки.
— Однако, – продолжил он, – рука твердая, глаз есть. И вы умеете слушать. Это ценно. У меня для вас есть предложение. Не работа, а стажировка. Три раза в неделю вы приходите ко мне, помогаете в салоне: моете кисти, готовите рабочее место, смотрите, как работаю я и мои мастера. Иногда – практика на моделях, которых я предоставлю. Оплата – символическая. Но это шанс научиться. И получить рекомендацию. Думайте минуту.
Я не думала и секунды.
— Я согласна.
— Хорошо. Начнем послезавтра. А сейчас – второй этап. У меня есть знакомая, Марина, директор небольшого, но очень перспективного частного театра-студии. Им нужен свой, недорогой, но толковый гример на непостоянной основе. Репертуар современный, часто экспериментальный. Работа сложная, но для портфолио – бесценная. Я уже говорил с ней о вас. Она ждет вашего звонка.
Вечером того же дня я сидела в крошечном зальчике театра-студии в районе Сокол. Марина, женщина лет сорока с пронзительным взглядом и седыми волосами, собранными в пучок, смотрела мое портфолио на планшете.
— Сергей говорит, вы способная и голодная, – сказала она наконец. – Мне это нравится. Голод – лучший учитель. У нас сейчас идет подготовка к спектаклю по поэзии Бродского. Бюджет смехотворный. Актеры – молодые, горящие. Грим должен быть не бытовым, а метафоричным. Почти скульптурным. Справитесь?
— Да, – ответила я без тени сомнения, потому что сомневаться было уже нельзя.
— Репетиция завтра в семь вечера. Приходите, познакомитесь, сделаете первые эскизы. Оплата – по факту, за каждый спектакль. Мало, но честно.
Возвращаясь в хостел на метро, я чувствовала, как по мне бегут мурашки. Это был не восторг, а скорее жуткое, холодное осознание: колесо тронулось. Остановки уже не будет. Двери, которые казались наглухо запертыми, теперь приоткрывались. Нужно было лишь иметь смелость войти.
В хостеле Катя встретила меня ликующим криком: ее взяли на роль массовки в сериал! Всего на три дня, но это было начало. Мы сидели на нашей кровати, делились впечатлениями, строили планы, как будто не в душной каморке, а в самом центре вселенной. Я рассказала ей про Леонтьева и театр.
— Ленка, ты видела?! – Катя схватила меня за руки. – Мы же прорвались! Пусть с черного хода, пусть в сортир, но мы внутри системы!
Позже, когда Катя заснула, я вышла в коридор, где была слабая зона Wi-Fi, и набрала в поисковике: «Как подать на развод без присутствия супруга». Статьи пестрели сложными формулировками: «место жительства ответчика», «исключительные обстоятельства», «сроки рассмотрения». Нужен был адвокат. Нужны были деньги. Нужно было время. А пока что он, Дмитрий, оставался призраком в моей новой жизни. Призраком, который мог в любой момент ожить. Я зашла в старую почту, которую не использовала с ним, с глупым паролем «любовь123». Там было десятка два новых писем. От него. Тема: «Вернись». «Где ты». «Ты что натворила». «Я все прощу». Последнее, отправленное сегодня утром, было лаконичным: «Знаю, что ты в Москве. Найду. Мы не разведены. Ты моя жена».
Холодная струя страха пробежала по спине. Но рядом был звук метро, гул огромного города за окном, визитка в кармане и завтрашняя репетиция в театре. Он был там, в прошлом. А я – здесь. В настоящем, которое было жестким, неуютным, но моим. Я стерла письма, вышла из аккаунта и больше не возвращалась. Пусть ищет. Москва – большая. А я только начала учиться в ней прятаться. И, что более важно, – находить себя.
Продолжение здесь:
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Читайте и другие наши рассказы:
Пожалуйста, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)