Молчание в гостиной было густым, как холодец, и так же неприятно дрожало. Анна смотрела в окно на моросящий октябрьский дождь, точно выписывавший на стекле узоры её терпения, которое вот-вот лопнет. Звонок раздался полчаса назад, и с тех пор комната наполнилась тяжёлым, знакомым запахом дешёвых духов и обиды.
— Вы моей сватье оплатили зубы, а мне с протекшей крышей помогать не хотите! — голос свекрови, Надежды Петровны, был пронзительным, будто гвоздь по стеклу.
Анна медленно перевела взгляд на мужа. Игорь сидел, ссутулившись, в своём кресле, пальцы нервно перебирали край газеты. Он не смотрел ни на жену, ни на мать. Он смотрел в точку на ковре, где когда-то пролили вино, и пятно уже не отчищали. Эта точка была его вселенной.
— Мам, мы же обсуждали, — начал он беззвучно, потом откашлялся. — Крыша — это большие деньги. Сейчас просто нет такой суммы.
— Какие деньги?! — Надежда Петровна аж привстала с дивана, её фигура, плотная и округлая, напоминала разгневанный шар. — У вас деньги на сватью находятся! У вас деньги на отпуск в Турции находятся! А на старуху мать — нет! Я в этом сарае каждую осень тазами воду с потолка ловлю! Легкие заработаю!
— На сватью мы не оплачивали зубы, — тихо, но чётко сказала Анна. Её собственный голос прозвучал в тишине неожиданно громко. — Мы помогли сестре с протезированием, да. Взаймы. Она уже почти всё вернула.
— Взаймы! — фыркнула свекровь, презрительно вытянув губы. — Кто же поверит, что она вернёт! Она же у вас на шее сидит, эта ваша Аллочка с её вечными проблемами! А я что? Я чужая? Я сына растила, одна, без отца, на одну зарплату! Я ему все лучшее отдавала! А теперь он сидит, молчит, как партизан на допросе!
Игорь вздохнул. Этот вздох был целой речью: усталой, заезженной, полной безнадёги. Анна знала каждый его оттенок. Этот означал: «Да перестань ты, она же мать, она просто постарше, ей тяжело».
— Надежда Петровна, — Анна скрестила руки на груди, чувствуя, как холодеют пальцы. — В прошлом месяце вы купили новую шубу. Норковую. Это ведь не дешевле ремонта крыши.
Наступила пауза. Тягучая, сладкая от злости. Свекровь медленно, с достоинством выпрямила спину.
— А мне что, в драных пальто ходить в мои-то годы? — её голос стал ледяным. — Я всю жизнь отказывала себе! Теперь, слава богу, сын вырос, хорошо зарабатывает, могу и о себе подумать! Шуба — это инвестиция! Она на годы! А ваша крыша… крыша… — она махнула рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Это просто дыра, в которую деньги бросать.
— Но жить под этой дырой вам не мешает, — заметила Анна.
— Анна! — рявкнул Игорь, наконец подняв глаза. В них был не гнев, а испуг. Испуг перед скандалом, который уже разворачивался, как смрадный цветок.
— Что «Анна»? — свекровь перевела огонь на сына. — Жена тебе рот уже закрыла? Ты мать родную за людей не считаешь? Ты помнишь, кто тебя с института вытянул, когда тебя чуть не отчислили? Кто ночи не спал, когда ты с аппендицитом в больнице лежал?!
— Мам, помню, конечно, помню, — забормотал Игорь, снова погружаясь взглядом в пятно на ковре. — Просто сейчас сложный период. На работе проект, аврал. Давай как-нибудь после Нового года вернёмся к этому разговору.
— После Нового года я уже, может, от воспаления легких помру! В сыром-то доме! — Надежда Петровна драматично приложила ладонь ко лбу. — Ладно. Вижу, я здесь лишняя. Не нужна я вам, старуха. Сама как-нибудь.
Она поднялась, с шумом отодвинув диван. Надела своё драповое пальто, купленное три года назад, и повязала платок. Действа были медленными, рассчитанными на то, чтобы её остановили, умоляли остаться, пообещали всё и сразу.
Но никто не остановил. Анна смотрела в окно. Игорь — на пятно.
Дверь захлопнулась с такой силой, что задребезжала хрустальная ваза на серванте — подарок свекрови на свадьбу. Анна вдруг ясно вспомнила тот день и её лицо: сжатые губы, взгляд, полный скепсиса. «Посмотрим, сколько вы продержитесь», — словно говорили её глаза.
В тишине, наступившей после бури, Игорь наконец поднял голову.
— Зачем ты про шубу? — спросил он устало. — Ты же знаешь, что это только разозлит её.
— А что, молчать? — Анна повернулась к нему. В груди всё дрожало от несправедливости. — Она покупает норковые шубы, ездит на море с подругами, а крышу своего дома чинить не хочет, потому что ждёт, что это сделаем мы. Мы же не бездонные. У нас свои планы. На ребёнка, например, копим. Или ты уже забыл?
Игорь закрыл глаза.
— Она мать. Она одна. Отец нас рано бросил. Она выбивалась из сил.
— И это даёт ей право сидеть на нашей шее вечно? — голос Анны сломался. — Право манипулировать тобой через чувство вины? Игорь, мы ей уже и так помогали. И ремонт на кухне делали, и стиральную машину покупали. А она… она просто не хочет тратить свои деньги. Она их копит. На что? На ещё одну шубу? На очередную поездку?
— Она старая. Она боится остаться без гроша.
— У неё есть хорошая пенсия и тот самый дом! Который она не хочет ремонтировать! — Анна подошла к нему, села на корточки перед креслом, пытаясь поймать его взгляд. — Милый, нам уже по сорок. Мы хотим ребёнка. Нам нужна своя жизнь, а не вечное чувство долга перед человеком, который видит в нас только кошелёк.
— Она не так проста, как кажется, — пробормотал Игорь, глядя куда-то поверх её головы. — У неё есть свои страхи.
— У всех есть страхи. Но мы не должны за них расплачиваться.
Он ничего не ответил. Просто потянулся к пульту и включил телевизор. Мелькание беззвучных кадров заполнило комнату. Разговор был окончен. Как всегда. Анна поднялась и пошла на кухню. Она стояла у раковины, смотрела на струю холодной воды и чувствовала, как та же ледяная струя течёт у неё внутри. Они утонут в этой тихой, улыбчивой жертвенности Игоря. Она была хуже криков и скандалов. Она была как этот дождь за окном — монотонный, размывающий всё, бесконечный.
***
Неделю в доме царило хрупкое перемирие. Телефон молчал. Анна почти начала надеяться, что Надежда Петровна, обидевшись всерьёз, даст им передышку. Но она плохо знала свекровь.
В пятницу вечером, когда они с Игорем, наконец-то, расслабились за просмотром фильма, дверной звонок прозвенел резко и настойчиво.
— Не открывай, — тихо сказала Анна, схватив Игоря за руку.
Он посмотрел на неё виновато и пошёл открывать. На пороге стояла Надежда Петровна. Не одна. С ней была невысокая, сухонькая женщина с пронзительными глазами — тётя Тоня, её соседка и, по совместительству, главный источник сплетен во всём их микрорайоне.
— Здравствуй, сынок, — свекровь вошла, не снимая сапог. — Проходи, Тонечка, не стесняйся. Это мой сын, Игорек. А это его жена, Анна.
Тётя Тоня окинула квартиру оценивающим взглядом, будто составляла опись имущества.
— Мир вашему дому, — кудряво сказала она.
— Мам, что случилось? — спросил Игорь, беспомощно оглядываясь.
— Да ничего страшного. Зашли по-соседски. Тётя Тоня, знаешь, мастер по холоду в квартирах определять. Я ей про свою проблему рассказала. Она согласилась помочь советом.
Анна почувствовала, как у неё внутри всё сжалось в тугой, колючий комок.
— Какую проблему? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Да какую, какую! — Надежда Петровна махнула рукой. — Крыша течёт, стены мокрые, грибок заводится. Жить невозможно. А мне, с моим-то давлением, в сырости вообще вредно. Вот Тоня и говорит, что это, может, не только крыша, а фундамент подмывает. Надо смотреть.
— Я, бывало, в своём доме такие щели находила, — вступила тётя Тоня, важно усаживаясь на диван. — Глаз намётанный. Холод от пола идёт — это верный признак. А раз холод, значит, сырость. А сырость — это грибок. Он, грибок-то, самый опасный. Он в лёгкие заползает, тихо-тихо, а потом — бац! И астма, или того хуже.
— Страшно жить! — вздохнула Надежда Петровна, снимая пальто и демонстративно вешая его на спинку дорогого кресла. — Совсем одна, помощи ждать неоткуда. Дети занятые, им не до старухи.
Игорь переминался с ноги на ногу.
— Мам, мы же говорили… Специалиста нужно вызывать, диагностику делать.
— Какого специалиста? — возмутилась свекровь. — Чтобы содрал три шкуры и ничего не сделал? Тётя Тоня лучше любого специалиста! Она три дома на нашей улице от грибка спасла! Она за чай с пирогом всё посмотрит, скажет, что к чему.
— Я, конечно, не за деньги, — скромно потупилась тётя Тоня. — По дружбе. Жалко же человека. Одна, в такой разрухе.
Анна не выдержала. Она встала и пошла на кухню, хлопнув дверью. Она слышала, как Игорь что-то мямлит, как тётя Тоня с важным видом давала советы про гидроизоляцию и вентиляцию, как свекровь вздыхала и жаловалась на головную боль от плесени.
Через десять минут Игорь зашёл на кухню. Лицо у него было серое.
— Они хотят, чтобы я сейчас поехал и посмотрел, — прошептал он. — Тётя Тоня говорит, что надо срочно, а то после этих дождей всё может рухнуть.
— И ты поедешь, — не спрашивая, а констатируя, сказала Анна.
— А что делать? Она же на людях теперь… Эта тётя Тоня… Она на всю округу разнесёт, что я мать в беде бросил.
— Вот для этого спектакль и затеян, — холодно сказала Анна. — Чтобы пригласить зрителя. Чтобы давить не только на чувство вины, но и на общественное мнение. Мол, смотрите, какой неблагодарный сынок, живёт в достатке, а мать в развалине пропадает.
— Ты всё слишком усложняешь.
— Нет, Игорь, это ты отказываешься видеть очевидное.
Он молча взял ключи от машины и вышел. Анна осталась стоять у окна. Она видела, как внизу тётя Тоня что-то активно объясняла, размахивая руками, как Надежда Петровна кивала, утирая несуществующую слезу, и как Игорь, сгорбившись, открывал им дверцу своей машины. Он был похож на пленного.
Они уехали. Тишина в квартире была оглушительной. Анна вдруг подумала, что они с Игорем похожи на два одиноких острова, которые постепенно размывает одним и тем же безжалостным океаном. Океаном под названием Надежда Петровна.
Она взяла телефон и набрала номер сестры, Аллы.
— Аллочка, привет. Извини, что поздно. Можно я к тебе заеду? Нужно поговорить.
Голос сестры, тёплый и обеспокоенный, стал тем спасательным кругом, за который она ухватилась.
— Конечно, приезжай. Что случилось?
— Да ничего нового. Всё та же история с крышей и шубой, — сказала Анна, и вдруг её голос предательски дрогнул.
Через полчаса она уже сидела на уютной кухне у Аллы, сжимая в ладонях кружку с горячим чаем. Рассказала всё: про визит, про тётю Тоню, про то, как Игорь уехал «спасать фундамент».
— Знаешь, что самое обидное? — сказала Алла, отодвигая тарелку с печеньем. — Что я эти зубы тебе почти уже всё вернула. А она везде трубит, что вы мне всё оплатили, и я нахлебница. Хотя сама… Ну, ты знаешь. У неё же вон какой капитал в банке лежит.
Анна вздрогнула.
— Какой капитал?
Алла на мгновение замерла, поняв, что проговорилась.
— Ой, да ладно. Ты же и сама догадываешься. Она же не на одну пенсию живёт. Отец-то Игоря, хотя и ушёл, но алименты исправно платил, пока Игорь несовершеннолетним был. И она их не тратила, копила. Плюс наследство от её тётки было. Она как-то давно проговорилась моей маме, ещё когда вы только поженились. Хвасталась, что у неё «подушка безопасности» приличная. Видимо, та самая шуба — лишь малая часть айсберга.
Анна чувствовала, как у неё перехватывает дыхание. Она догадывалась, что у свекрови есть сбережения, но чтобы такие… И при этом слёзные просьбы о помощи, манипуляции, спектакли с протекающей крышей…
— Почему ты мне раньше не сказала?
— Не хотела сеять рознь. Думала, Игорь в курсе. А сейчас вижу, что ты просто сгораешь. Он чего говорит?
— Он говорит, что она «просто боится». Что она «не так проста».
— Боится потратить свои деньги — это да, — фыркнула Алла. — А Игорь… Извини, но он просто не хочет конфликта. Ему проще откупиться от неё твоими общими деньгами, лишь бы не ругаться. Это же её тактика с детства: создать конфликт, добиться желаемого, а потом ещё и обиженной вид сделать. Классика.
Анна молча допила чай. В голове всё крутилась одна мысль: «У неё есть деньги. Свои. Большие». Значит, всё это — театр. Огромный, изощрённый театр, где они с Игорем были и зрителями, и спонсорами, и мишенью.
Она вернулась домой глубокой ночью. Игорь уже спал, свернувшись калачиком на краю кровати. В темноте его лицо казалось усталым и очень молодым. Мальчиком, который боится маминого гнева. В нём в эту минуту не было мужчины, мужа, отца будущего ребёнка. Был запуганный сын.
Анна легла рядом, глядя в потолок. Внутри зрело холодное, твёрдое решение. Так больше продолжаться не может. Если Игорь не хочет или не может выстроить границы, это придётся сделать ей. Ценой чего бы то ни было. Даже ценой мира в их доме. Потому что этот мир был фальшивым. Он был сделкой с совестью, которая съедала их будущее по кусочкам.
***
Утро началось с телефонного звонка. Игорь, ещё не до конца проснувшись, взял трубку.
— Алло?
— Сынок, это мама, — голос в трубке звучал слабо, болезненно. — Извини, что рано… Мне нехорошо.
Игорь сразу сел на кровати.
— Что случилось? Давление?
— Да, шумит в голове, темнеет в глазах. И сердце колет. Наверное, вчера надышалась там, в этой сырости… с Тоней-то. Ох, и дура я, старуха, полезла, куда не надо.
Анна, уже проснувшаяся, лежала с закрытыми глазами, но каждое слово слышала отчётливо. Спектакль продолжался. Второй акт: «Последствия героических усилий».
— Мам, ты вызвала врача? — в голосе Игоря зазвенела паника.
— Зачем врача? Отлежусь. Только вот в аптеку сходить некому, за лекарствами. Да и кушать нечего, совсем ослабла.
— Я сейчас, мам. Сейчас приеду. Держись.
Он бросил трубку и начал быстро одеваться.
— Опять? — тихо спросила Анна, не открывая глаз.
— У неё давление! И сердце! Она одна! — отрезал он, и в его тоне впервые за долгое время прозвучало раздражение, направленное на неё.
— Вчера она бодро таскала по дому тётю Тоню и строила теории про фундамент. А сегодня уже при смерти, — Анна открыла глаза и посмотрела на него. — Не кажется тебе это странным?
— Ты что, совсем без сердца?! — взорвался он. — Она стареет! У неё здоровье шалит! А ты всё со своими подозрениями!
— Хорошо, — спокойно сказала Анна. (Это спокойствие стоило ей невероятных усилий). — Поезжай. Купи лекарств, продуктов. Но давай договоримся: сегодня вечером мы сядем и спокойно, без истерик, обсудим эту ситуацию. Не как сын с матерью, а как муж с женой, которых загнали в угол. Обещаешь?
Игорь, уже стоявший в дверях, замер. Он кивнул, не глядя на неё.
— Обещаю.
Он ушёл. Анна встала, подошла к компьютеру. Она не стала идти на работу, взяла день за свой счёт. У неё был план.
Сначала она нашла в интернете номер строительной компании, которая занималась кровельными работами в их городе. Позвонила, объяснила ситуацию. Менеджер, молодой парень, охотно согласился выехать на бесплатный осмотр и предварительную оценку. «Только хозяин дома должен быть на месте и дать разрешение», — предупредил он.
«Хозяин будет», — уверенно сказала Анна.
Потом она позвонила своему старому другу, юристу Сергею.
— Сережа, привет. Вопрос по жилищному праву. Если у пожилого человека есть собственный дом, но он отказывается его ремонтировать, требуя денег с детей, которые не являются совладельцами, на что могут рассчитывать дети? И что считается «оказанием помощи»?
Сергей, всегда сдержанный и профессиональный, выслушал.
— Юридической обязанности по содержанию родителей, если они не являются нетрудоспособными и нуждающимися, нет. Есть моральная. Но если у матери есть значительные сбережения и имущество, и она сознательно его не тратит, перекладывая расходы на детей, это можно расценивать как злоупотребление правом. Особенно если её доходы превышают расходы на базовые нужды. «Нуждаемость» нужно доказывать. А крыша — это базовая нужда, поддержание жилья в пригодном состоянии. Если она деньги есть, а крышу не чинит — это её выбор. Ты что, с мужем решила судиться?
— Нет, — твёрдо сказала Анна. — Я собираюсь вооружиться. Спасибо, Сережа.
Она положила трубку и сделала глубокий вдох. Теперь у неё были козыри. Осталось дождаться вечера.
Игорь вернулся только к шести, выглядел измотанным.
— Ну как? — спросила Анна, ставя перед ним тарелку с ужином.
— Врача вызвали. Сказал, криз, но не критичный. Выписал таблетки. Я купил всё, что нужно. Оставил ей денег на неделю, чтобы не выходила никуда.
— И как она?
— Лежит. Бледная. Говорит, что всё, видно, скоро её время придет. Просила прощения, если что не так.
— Искренне, наверное, — заметила Анна.
Игорь взглянул на неё с укором, но промолчал.
— Ты обещал обсудить, — напомнила она.
— Обсудим. Только дай поесть.
После ужина они сидели в гостиной. Телевизор был выключен.
— Итак, — начала Анна. — Ситуация патовая. Твоя мать требует денег на ремонт крыши. У нас есть свои планы и ограниченный бюджет. У неё, как выяснилось, есть значительные сбережения. Верно?
Игорь поморщился.
— Откуда ты знаешь?
— Это неважно. Важно, что это правда. Она может сама оплатить этот ремонт, не обделяя себя. Но не хочет. Она предпочитает тратить наши общие с тобой деньги, копимые на ребёнка, на наше будущее. Ты согласен с такой постановкой вопроса?
— Ты всё упрощаешь! — Игорь провёл рукой по лицу. — У неё страх! Она боится остаться без копейки в старости, боится болезней, одиночества! Эти деньги для неё — гарантия безопасности. Последняя.
— А мы для неё — не гарантия? — голос Анны дрогнул. — Ты, её единственный сын? Если с ней что-то случится по-настоящему, мы бросим её? Не оплатим лечение? Не будем ухаживать? Мы что, монстры?
— Конечно нет! Но она…
— Она не доверяет. Ни тебе, ни мне. Она доверяет только купюрам в банке. И ради этого ощущения безопасности она готова разрушать нашу семью. Наши планы. Наше… наше спокойствие. И ты ей в этом помогаешь.
— Я не помогаю! Я просто не могу её бросить!
— Никто не говорит бросать! — Анна повысила голос, но тут же взяла себя в руки. — Речь о границах, Игорь! О здоровых границах. Мы можем помогать в том, что действительно необходимо. Но не должны брать на себя её обязанности как хозяйки собственного имущества. Если у неё течёт крыша — это её проблема как владельца дома. Мы можем помочь организационно: найти бригаду, проконтролировать, может, даже небольшую часть добавить, если сумма будет совсем неподъёмной. Но не оплачивать всё полностью, пока у неё лежат на счетах деньги, которых хватит на три таких ремонта!
— Ты предлагаешь ультиматум? Сказать: «Мам, у тебя есть деньги, чини сама»?
— Я предлагаю решение. Завтра к ней приедет специалист из хорошей строительной фирмы. Бесплатно. Он сделает осмотр, даст чёткую смету. Не домыслы тёти Тони, а реальный расчёт. Потом мы сядем с ней втроём, покажем смету. И предложим схему: она оплачивает материалы и основную часть работы из своих сбережений. Мы, как помощь, оплачиваем работу одной бригады или какую-то конкретную часть, процентов двадцать-тридцать. И помогаем с организацией. Так будет по-честному. Она вложится в своё имущество, а мы поможем, как дети.
Игорь молчал долго. Он смотрел на свои руки.
— А если она откажется? Если устроит истерику, скажет, что мы жадные, вымогаем у неё последнее?
— Тогда, — Анна сделала паузу, — тогда мы скажем, что в таком случае мы вынуждены будем дистанцироваться финансово. Что мы готовы помогать ей лично — привезти продукты, съездить к врачу, но не давать большие деньги на её капризы. Потому что это каприз — иметь деньги и требовать чужие.
— Она не поймёт.
— Поймёт или нет — это её выбор. Но наш выбор — перестать быть её дойной коровой. Я больше не могу, Игорь. Я устала. Я начинаю тебя ненавидеть за твою слабость. А это страшнее любой ссоры с твоей матерью.
Он взглянул на неё, и в его глазах она увидела боль и страх. Но впервые за много лет — ещё и проблеск понимания.
— Хорошо, — прошептал он. — Попробуем твой способ. Завтра.
***
На следующий день, в субботу, они ехали к дому Надежды Петровны в тяжёлом молчании. Игорь нервно постукивал пальцами по рулю. Анна держала в сумке распечатанную памятку от юриста Сергея и контакты строителей.
Свекровь открыла им дверь. Она выглядела вполне здоровой, лишь слегка бледнее обычного. На ней был новый, пушистый домашний халат.
— Ой, приехали! — обрадовалась она, но её глаза сузились, когда она увидела Анну. — Я думала, ты один, сынок.
— Мы вдвоём, мам. Нужно серьёзно поговорить.
В гостиной пахло пирогами. На столе уже стоял самовар (давно не используемый, чисто для антуража) и тарелка с печеньем. Надежда Петровна явно готовилась к переговорам на своей территории.
— Ну как здоровье? — спросил Игорь, садясь на краешек стула.
— Держусь, — вздохнула она. — Таблетки пью. Спасибо, сынок, что вчера не оставил. Одна бы я… — она бросила многозначительный взгляд на Анну.
— Мама, — начал Игорь, запинаясь. — Мы тут подумали… С крышей нужно что-то решать. Но гадать на кофейной гуще, как советовала тётя Тоня, не вариант. Нужен специалист.
— Ой, опять деньги на каких-то жуликов тратить! — замахала руками Надежда Петровна.
— Не тратить, — вмешалась Анна. — Мы нашли компанию. Они делают бесплатный выезд и предварительную оценку. Их мастер уже едет. Будет здесь через полчаса.
На лице свекрови промелькнула паника, быстро сменённая гневом.
— Что?! Без моего разрешения?! Да как вы смеете в мой дом кого-то звать?! Я не давала согласия!
— Мы даем согласие как ваши родственники, которые беспокоятся о вашей безопасности, — холодно сказала Анна. — Осмотр — это не ремонт. Это информация. Чтобы понимать масштаб и стоимость работ.
— Я не хочу! — Надежда Петровна встала, её лицо покраснело. — Вы что, сговорились? Приперлись тут вдвоем, чтобы меня, старуху, понукать? Мой дом — что хочу, то и делаю!
— Мама, успокойся, — попытался вставить Игорь, но голос его дрожал.
— Не успокоюсь! Вижу, кто тут главный заводила! — она ткнула пальцем в сторону Анны. — Это ты её на меня настроила! Раньше сын был внимательный, заботливый, а теперь… Тебе мало, что ты его у меня отняла? Теперь ещё и последние деньги вытянуть хочешь!
— Никаких последних денег у вас нет, Надежда Петровна, — твёрдо произнесла Анна. Она чувствовала, как трясутся колени, но не могла остановиться. — У вас есть хорошие сбережения. Наследство от тётки. Алименты, которые вы копили. Вам не нужна наша финансовая помощь. Вам нужно наше безоговорочное подчинение. И наше чувство вины.
В комнате повисла мёртвая тишина. Свекровь смотрела на Анну широко раскрытыми глазами, в которых бушевала смесь ярости и страха. Игорь замер, будто парализованный.
— Что… что ты сказала? — прошипела Надежда Петровна.
— Я сказала правду. Вы можете сами оплатить ремонт крыши. Не отказывая себе в шубах и поездках. Но вы не хотите. Вы хотите, чтобы это сделали мы. Чтобы мы отложили свою жизнь, свои мечты о ребёнке. Чтобы Игорь вечно чувствовал себя должным и виноватым. Это не любовь. Это контроль.
— Вон из моего дома! — закричала свекровь, трясясь от негодования. — Сию же минуту! И ты, Игорь, если ты мужчина, выгони её! Выбирай: она или мать, которая жизнь за тебя отдала!
Классический ультиматум. Разрыв шаблона.
***
Крик Надежды Петровны застыл в воздухе, превратившись в осязаемую, колючую субстанцию. Игорь сидел, сгорбившись, его лицо было похоже на маску из белого воска, на которой не осталось ни одной мысли, только паника. Анна не шевелилась. Она стояла посреди комнаты, ощущая, как каждый мускул её тела напряжён до предела, но внутри царила странная, ледяная ясность. Этот крик — последний бастион, последняя попытка запугать, вернуть всё на круги своя. Она не позволит.
— Игорь, — сказала Анна, не повышая голоса. Её слова прозвучали тихо, но чётко, как удар метронома в этой истеричной тишине. — Твой выбор не между мной и матерью. Твой выбор — между жизнью в вечном страхе и чувстве долга, которым тебя держат на привязи, и собственной семьёй, которую ты сам создал. Ты не обязан выбирать. Ты обязан выстроить границы. Как взрослый человек.
— Вон! — снова завизжала Надежда Петровна, но в её голосе уже послышались надтреснутые нотки. Её план не сработал мгновенно, и это её дезориентировало. — Слышишь, сынок? Она учит тебя, как со мной разговаривать! В моём доме!
Игорь медленно поднял голову. Он посмотрел не на мать, а на Анну. И в его глазах, сквозь панику, что-то дрогнуло. Что-то твёрдое и болезненное, как кость, которая наконец-то встала на место после долгого смещения.
— Мама, — его голос был хриплым, но в нём не было прежнего заискивающего тона. — Мы останемся. И мы дождёмся мастера. Потом обсудим всё спокойно.
Это было как гром среди ясного неба. Надежда Петровна отшатнулась, будто её ударили. Её глаза округлились от неподдельного, животного ужаса. Не от гнева, а от страха потери контроля. Это был её худший кошмар: сын вышел из-под управления.
— Ты… ты так со мной… — она захлёбывалась, ища нужные слова, но привычный репертуар — обида, болезни, жертвенность — вдруг казался бесполезным. Противопоставленная холодной логике Анны и неожиданной твёрдости Игоря, её драма выглядела фарсом.
— Мы так, мама, — тихо сказал Игорь, и в его словах прозвучала невиданная прежде усталость. — Потому что иначе мы все сойдём с ума. Ты — от вечного страха и вечной обиды. Мы — от вечной вины. Хватит.
Он больше не смотрел на пятно на ковре. Он смотрел в лицо матери. И впервые, возможно, впервые в жизни, видел не мифическую страдалицу, одиноко поднявшую его на руках, а пожилую, напуганную женщину, которая десятилетиями выстраивала вокруг себя крепость из манипуляций, потому что не умела иначе. В этом взгляде не было ненависти. Была печаль. И это было страшнее любого гнева.
Надежда Петровна опустилась на диван. Вся её бутафорская энергия испарилась. Она сидела, ссутулившись, маленькая и вдруг по-настоящему старая, глядя куда-то в пространство перед собой.
В этот момент раздался звонок в дверь. Приехал мастер.
Осмотр длился около часа. Игорь и Анна ходили за ним по дому, в то время как Надежда Петровна оставалась в гостиной, не двигаясь, словно изваяние. Мастер, парень лет тридцати по имени Алексей, оказался деловитым и конкретным. Он залез на чердак, постучал по стропилам, проверил кровельное покрытие, осмотрел стены на предмет сырости.
— Ну что вам сказать, — отряхнул он руки, спускаясь вниз. — Крыша, конечно, в предаварийном состоянии. Конструкция старая, местами древесина подгнила от постоянной влаги. Протечки — в трёх местах. Гидроизоляция, можно сказать, отсутствует. Но до обрушения ещё далеко. И фундамент тут ни при чём, — он усмехнулся. — Бред это. Сырость внизу — это как раз от протечек сверху, вода по стенам стекает. Нужно полностью менять стропильную систему на этом скате, класть новую обрешётку, гидроизоляционную мембрану и кровельный материал. Плюс работы по внутренней отделке в двух комнатах, где штукатурка отсырела.
— И каков порядок цифр? — спросила Анна, игнорируя ледяной взгляд свекрови со стороны гостиной.
Алексей достал планшет, быстренько что-то посчитал.
— С материалами среднего ценового сегмента, работами, вывозом мусора… Где-то в районе пятисот тысяч. Может, чуть меньше, если по материалам удачно договориться. Работа на две-три недели.
— Пятьсот тысяч… — тихо повторил Игорь. Для него это была сумма огромная, почти неподъёмная. С их накоплениями на ребёнка, которые копились годами.
— Спасибо, Алексей, — сказала Анна. — Мы свяжемся с вами.
После ухода мастера в доме снова воцарилась тишина, но уже иного качества. Предыдущая была взрывной, эта — тягучей и тяжёлой, как смола.
Первой нарушила её Надежда Петровна. Она поднялась с дивана и, не глядя на них, пошла на кухню. Послышался звук наливаемой воды. Через минуту она вернулась, держа в руках стакан. Её лицо было странно спокойным.
— Значит, пятьсот тысяч, — произнесла она ровным, бесцветным голосом. — У вас таких денег нет.
— У нас нет, — подтвердила Анна. — Но они есть у вас, Надежда Петровна.
Свекровь медленно, как в замедленной съёмке, села в своё кресло. Она смотрела на стакан с водой, будто пыталась разглядеть в нём ответы.
— И что? — наконец спросила она. — Вы хотите, чтобы я всё отдала? Всю свою «подушку безопасности», как вы это назвали? Чтобы остаться в старости ни с чем?
— Мы хотим, чтобы вы были разумны, — сказал Игорь. Голос его окреп. Пройдя через ад ультиматума, он, кажется, нашёл в себе какую-то опору. — Этот дом — ваша собственность. Ваш актив. Поддерживать его в порядке — ваша обязанность как хозяйки. Мы предлагаем помочь. Но не взвалить всё на себя. У нас своя жизнь, свои цели.
— Какие цели? — с горькой усмешкой спросила Надежда Петровна. — Ребёнка? А вы уверены, что он вам нужен? Чтобы потом он тоже сидел и считал, сколько вы от него хотите? Чтобы обвинял вас в своих неудачах?
Анна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это была уже не манипуляция, это было что-то глубже, какая-то тёмная, вывернутая наизнанку философия, сформированная годами одиночества и обид.
— Мы не собираемся воспитывать ребёнка в чувстве вины, — твёрдо сказала Анна. — Мы хотим дать ему любовь. А не долговые расписки.
Надежда Петровна задумалась, крутя стакан в руках.
— Хорошо, — неожиданно сказала она. — Допустим, я согласна. Я оплачу ремонт. Но при одном условии.
Игорь и Анна переглянулись.
— Каком?
— Вы оформите на меня доверенность. На право пользования вашей квартирой. На случай, если мне станет плохо, если я заболею. Чтобы я могла там жить, если понадобится уход. Чтобы меня не сдали в какую-нибудь богадельню.
Анна едва сдержала вздох. Старая тактика, просто в новой упаковке. Не деньгами, так контролем над их жильём. Страх одиночества и беспомощности был в ней настолько силён, что вырывался наружу вот такими уродливыми, цепкими щупальцами.
— Это невозможно, — сразу сказал Игорь. И в его голосе не было места для обсуждения. — Наша квартира — это наше личное пространство. Если тебе понадобится уход, мы организуем сиделку. Или рассмотрим вариант хорокого пансионата. Или… ты можешь переехать к нам, в крайнем случае, но на своих условиях, а не по доверенности. Мы не собираемся тебя бросать. Но мы и не собираемся отдавать тебе ключи от нашей жизни.
Это был второй удар. Надежда Петровна смотрела на сына, и в её глазах Анна увидела не только гнев, но и… растерянное уважение? Было ли ей на самом деле важно получить эту доверенность? Или она просто проверяла границы, испытывала его твёрдость? Анна не была уверена.
— Вы всё решили за меня, — прошептала свекровь. — Всё заранее обговорили.
— Нет, мама, — Игорь устало провёл рукой по волосам. — Мы предлагаем решение. Которое справедливо для всех. Ты тратишь свои деньги на свой дом. Мы помогаем, чем можем — деньгами (небольшой частью), временем, организацией. И мы остаёмся семьёй. Не должником и кредитором, а семьёй. Если, конечно, ты этого хочешь.
Он встал и подошёл к окну, спиной к комнате. Его плечи были напряжены. Этот разговор стоил ему невероятных сил.
Надежда Петровна молчала долго. Очень долго. Потом она медленно поднялась.
— Я подумаю, — сказала она глухо. — А сейчас я устала. Уходите.
На этот раз это не был театральный уход с хлопаньем дверью. Это была просьба, произнесённая усталой старухой, у которой только что рухнул привычный мир.
Они вышли, не сказав больше ни слова. В машине Игорь долго сидел, положив голову на руль.
— Боже, — прошептал он. — Как будто через минное поле прошёл.
Анна положила руку ему на плечо.
— Ты был великолепен.
— Я был ужасен. Я чувствую, как будто предал её.
— Нет. Ты перестал предавать нас. Себя и меня. Это другое.
Он повернулся к ней. В его глазах стояли слёзы.
— А если она всё же не согласится? Если будет дуться, болеть, рассказывать всем, какие мы негодяи?
— Тогда, — Анна взяла его лицо в ладони, — мы будем жить с этим. Мы будем помогать ей по мере сил, но не в ущерб себе. И со временем, возможно, она поймёт. А если нет… — она замолчала, потому что конца у этой фразы не было. Потому что «если нет» означало бесконечную, изматывающую холодную войну.
— Знаешь, что самое странное? — сказал Игорь уже дома, сидя на кухне с чашкой чая. — Когда я сказал «нет» про доверенность… я увидел в её глазах не только злость. Я увидел… как бы это сказать… будто ей стало немного спокойнее. Будто кто-то сильный наконец взял на себя ответственность, и ей можно перестать всё контролировать. Это безумие?
— Нет, — задумчиво сказала Анна. — Это может быть правдой. Иногда тираны устают быть тиранами. Но они не знают, как остановиться, пока кто-то не остановит их.
На следующий день Надежда Петровна не звонила. Не звонила и через день. Молчание затягивалось, становясь ещё более тревожным, чем её скандалы. Игорь нервничал, несколько раз порывался позвонить сам, но Анна останавливала его.
— Дай ей время. Она должна принять решение сама.
На четвертый день тишины Анна вернулась с работы и увидела на столе конверт. Обычный, белый, без надписи.
— Это что? — спросила она у Игоря, который сидел с каменным лицом.
— Принесла курьер. От неё.
Анна вскрыла конверт. Внутри лежали два листа бумаги. Первый — распечатанная смета от какой-то другой строительной фирмы, более детальная, но с примерно той же суммой — 480 тысяч рублей. На втором листе, от руки, крупным, нервным почерком было написано:
«Игорь, Анна.
Я нашла свою фирму. Они сделают за 480. Работают с гарантией.
Я оплачиваю 400. Остальные 80 — это ваша «помощь». Как вы и хотели.
Пусть Игорь свяжется с прорабами и проконтролирует. Я в этом не разбираюсь.
Начинают через неделю.
Н.П.»
Никаких упрёков. Никаких намёков на обиду. Сухой, деловой тон. Это было капитуляцией. Или перемирием? Анна перечитала записку ещё раз.
— Она согласилась, — тихо сказала Анна. — На наших условиях.
Игорь взял листок. Его руки дрожали.
— Боже правый… — он прошептал. — Она согласилась.
Он выглядел так, будто ему сообщили, что война, длившаяся всю его сознательную жизнь, внезапно закончилась. Не громкой победой, а тихим, неуверенным перемирием. Но это было больше, чем он когда-либо надеялся получить.
— Позвони ей, — мягко сказала Анна. — Не про деньги. Просто спроси, как дела. Поблагодари за смету.
Игорь кивнул, взял телефон и вышел на балкон. Анна наблюдала за ним через стекло. Он говорил недолго, минут пять. Когда вернулся, на его лице было странное, растерянное выражение.
— Ну? — спросила Анна.
— Она… она говорила нормально. Сказала, что уже съездила в банк, договорилась о переводе. Попросила, чтобы я в понедельник созвонился с прорабом. И… — он запнулся.
— И что?
— И спросила, не хотим ли мы в воскресенье приехать на обед. Говорит, пирог с капустой испеку, ваш любимый.
Анна села на стул. Пирог с капустой. Это был не жест примирения — это был белый флаг. Надежда Петровна не умела просить прощения или признавать свою неправоту. Но она умела печь пироги. И для неё это, возможно, было самым большим, на что она была способна.
— И что ты ответил?
— Я сказал, что мы подумаем. — Игорь сел напротив, смотрел на Анну. — Как ты? Поедем?
Анна задумалась. Внутри всё ещё клокотала обида, недоверие, усталость. Часть её кричала, что это ловушка, что свекровь просто меняет тактику, что скоро всё начнётся снова. Но другая часть, более тихая и мудрая, понимала: чтобы мир стал прочным, его нужно принять. Дать друг другу шанс начать с новой страницы. Не забыв прошлое, но не позволяя ему диктовать будущее.
— Поедем, — наконец сказала она. — Но ненадолго.
Воскресный обед прошёл на удивление спокойно. Надежда Петровна была сдержанна, почти застенчива. Она хлопотала по дому, угощала их пирогом, расспрашивала о работе. Ни слова о деньгах, крыше или тёте Тоне. Как будто того взрыва недельной давности и не было. Это было немного неестественно, но и облегчающе. Игорь, видя эту перемену, понемногу оттаивал. Он рассказывал о своих проектах, шутил. Анна наблюдала за ними и думала, что, возможно, эта женщина просто очень одинока. И её манипуляции были криком о внимании, искажённым годами гордыни и страха. Не оправдание, но объяснение.
Перед отъездом Надежда Петровна вдруг сказала, обращаясь больше к Анне, чем к Игорию:
— Ты была права насчёт шубы. Это была глупость. Я её… я её продам. Деньги пущу на внутреннюю отделку после ремонта крыши.
Анна кивнула, не зная, что ответить. Это было максимальное признание ошибки, на которое та была способна.
— Не обязательно продавать, — сказала она наконец. — Главное, чтобы дом был тёплым и сухим.
Надежда Петровна кивнула и отвернулась, но Анна успела заметить, как её глаза на мгновение блеснули влагой.
Началась рабочая неделя. Игорь, как и договаривались, взял на себя общение со строителями. Он ездил к матери, встречался с прорабом, вникал в детали. Анна видела, как он меняется. Сутулые плечи постепенно распрямлялись. Взгляд становился увереннее. Он принимал решения, спорил с подрядчиками по техническим вопросам, советовался с Анной, но уже не как с надзирателем, а как с партнёром. Он становился хозяином своей жизни. И это было прекрасно.
Через две недели, когда ремонт крыши был в самом разгаре, случилось неожиданное. Позвонила тётя Тоня. Не Надежде Петровне, а прямо Анне.
— Аннушка, здравствуй, — её голос звучал неестественно сладко. — Это Тоня, соседка Надежды Петровны. Помнишь, мы у вас дома были?
— Помню, — сухо ответила Анна.
— Да я вот что… Хотела извиниться, если что не так. Я, конечно, человек простой, могу чего лишнего насоветовать. Но я душой болела за Надю, одна она ведь. А теперь вижу — сынок-то какой у неё золотой, всё взял под контроль. И вы, милая, тоже молодец. Я, значит, думаю… Может, не стоит Наде рассказывать, что я звонила? А то она, знаешь, обидчивая. Подумает, что я вмешиваюсь.
Анна едва не рассмеялась. «Мастер по холоду в квартирах» явно почуяла, что ветер переменился, и пыталась задним числом наладить отношения с «сильной стороной». Или просто боялась, что её выведут на чистую воду как сплетницу и паникёршу.
— Не беспокойтесь, тётя Тоня, — сказала Анна. — Мы справимся сами. И Надежде Петровне ваши советы больше не понадобятся.
Положив трубку, она почувствовала лёгкость. Мелкие, но цепкие тени, окружавшие их жизнь, начинали рассеиваться.
Но настоящий перелом наступил вечером того же дня. Игорь вернулся со стройки уставший, но довольный. За ужином он вдруг сказал:
— Знаешь, мама сегодня спросила о внуках.
Анна замерла с вилкой в руке.
— И что ты ответил?
— Я сказал, что мы очень хотим ребёнка. Что это наша главная цель сейчас. И что, когда он родится, мы, конечно, будем рады, если бабушка будет с ним общаться. Но что воспитывать его будем мы. И что учить его чувству вины мы не позволим никому. Даже бабушке.
Анна не могла поверить своим ушам.
— И что она?
— Она помолчала. Потом сказала: «Ну, вы, наверное, знаете, как лучше. Только прививки не забывайте делать». И всё.
Анна отложила вилку. В горле встал ком.
— Игорь, это… это почти нормально.
— Да, — он улыбнулся, и это была не та усталая, вымученная улыбка, а настоящая, лёгкая. — Это почти нормально. И знаешь что? Этого достаточно. Пока.
Прошёл месяц. Крыша была полностью отремонтирована. На прощанье прораб похлопал Игоря по плечу: «Строгая у тебя маманя, но справедливая. Всё приняла, недовольства не высказывала. Редко такое бывает». Игорь лишь усмехнулся.
Надежда Петровна, получив ключи от обновлённого дома, пригласила их на чай. Дом пах свежей краской и деревом. В комнатах было сухо и тепло. За столом она вдруг протянула Анне маленькую коробочку.
— Это тебе.
Анна открыла. Внутри лежала старая, потёртая брошь в виде ландыша. Не драгоценная, советская, но явно хранимая годами.
— Это моя мама, твоя прабабушка, носила, — сказала Надежда Петровна, не глядя на неё. — Больше мне некому передать.
Это был жест. Жест принятия. Не в семью, нет — слишком рано для этого. Но, возможно, признание её как женщины, как хранительницы чего-то, что может перейти дальше. Анна кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она просто сжала брошь в ладони.
Возвращаясь домой, они ехали в тишине, но это была добрая, спокойная тишина. За окном летел первый снег, крупные хлопья кружились в свете фонарей, укутывая город в чистый, белый покров.
— Знаешь, — сказал Игорь, глядя на дорогу. — Я думаю, мы можем начать. Серьёзно пытаться. Насчёт ребёнка.
Анна посмотрела на него. В его профиле, освещённом мерцанием фар встречных машин, она увидела того самого мужчину, за которого выходила замуж. Не идеального, не бесстрашного, но сильного. Сильного enough, чтобы защитить то, что важно.
— Я тоже так думаю, — прошептала она, положив руку ему на колено.
Впереди была не идеальная жизнь. Впереди были разногласия, усталость, вероятные новые стычки со свекровью, которая вряд ли кардинально изменилась. Впереди были страхи и сомнения по поводу беременности, финансов, будущего. Но впереди была их жизнь. Общая. Не размытая дождём манипуляций и чувства вины, а чёткая, ясная, с границами, которые они наконец1то очертили. И это было главной победой. Победой не над Надеждой Петровной, а над той тенью, которую она отбрасывала на их союз. Теперь солнце, пусть и зимнее, робкое, могло наконец пробиться сквозь тучи.
Они подъезжали к дому. Анна смотрела на падающий снег и думала о том, как всё изменилось за эти несколько месяцев. Она больше не чувствовала той ледяной струи внутри. На её месте было тёплое, спокойное течение. Оно не было бурным восторгом, это было чувство глубокого, выстраданного мира. Мира, который они заслужили.
Они вошли в подъезд. На лестничной площадке горел тусклый свет. Игорь, открывая дверь, обернулся и вдруг обнял её, прижал к себе, спрятав лицо в её волосах.
— Спасибо, — прошептал он. — Что не сдалась. Что заставила меня бороться.
Анна обняла его в ответ, чувствуя, как его сердце бьётся ровно и сильно.
— Мы боролись вместе, — сказала она. — И мы будем вместе. Всё будет хорошо.
Дверь закрылась, оставив снаружи холод и снег. Внутри было тепло. И это тепло они создали сами. Ценой борьбы, слёз, почти отчаяния. Но создали. И теперь это тепло принадлежало только им. И тому будущему, которое они наконец могли начать строить без оглядки на призраки прошлого.
Понравился рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Читайте и другие наши рассказы:
Пожалуйста, оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!
Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)