Часть 1. Иллюзия собственного угла
Стены в новой квартире были голыми, серыми и шершавыми, как наждачная бумага, которой Урбан полировал деревянные заготовки на уроках труда в далеком детстве. Бетонная коробка на восемнадцатом этаже продувалась всеми ветрами, а стеклопакеты, установленные застройщиком, свистели при любом порыве, словно расстроенная флейта. Но это было их жилье. Своё. Выстраданное двумя годами поедания дешевых макарон и отказами от отпусков.
Кира, стоя посреди будущей кухни, где из удобств пока имелся только кран с холодной водой и табуретка, не испытывала того восторга, который показывают в рекламе ипотеки. Она чувствовала лишь тяжесть бетонной плиты, опустившейся на их плечи сроком на двадцать лет.
— Здесь поставим гарнитур, — неуверенно произнес Урбан, почесывая затылок. Он работал диспетчером логистики на складе стройматериалов — работа нервная, пыльная, требующая постоянного висения на телефоне и общения с вечно недовольными прорабами.
— Поставим, — эхом отозвалась Кира. — Года через два. Если премию дадут. А пока, дорогой мой, тащи матрас. Спать будем на полу.
Кира работала администратором на железнодорожном вокзале. Её смена состояла из бесконечного потока людских претензий, потерянных билетов, опоздавших пассажиров и запаха вокзальных пирожков, от которого к вечеру мутило. Она умела гасить конфликты, обладала стальным терпением, но ипотека пробила брешь даже в её броне.
Главной проблемой была не ипотека, а полное отсутствие финансовой подушки. Все накопления ушли на первый взнос и оформление сделки. Впереди маячила перспектива жесткой экономии, когда каждый рубль расписан на полгода вперед.
Урбан был хорошим парнем, но мягким, как свежий пластилин. Эта мягкость особенно проявлялась, когда на горизонте возникала его мать, Альбина Станиславовна. Женщина, которая искренне считала, что мир вращается вокруг её особы.
Звонок телефона разорвал тишину пустой квартиры. Урбан взглянул на экран, и его лицо приобрело виноватое выражение, еще до того, как он нажал кнопку ответа.
— Да, мам. Привет. Да, переехали. Нет, вещей мало. Мам, ну какие грузчики, сами перетаскали... Что? — Урбан замер, его взгляд метнулся к Кире, которая распаковывала коробку с посудой. — Мам, у нас сейчас... Ну я понимаю. Но это же... Сколько?
Кира насторожилась. Интонация мужа ей не нравилась. Это был голос человека, которого загоняют в угол, а он вместо защиты послушно пятится назад.
Урбан закончил разговор, спрятал телефон в карман джинсов и принялся с усердием разглядывать плинтус, которого еще не было.
— Что случилось? — спросила Кира, не отрываясь от газет, в которые были завернуты тарелки.
— У мамы юбилей через две недели, — пробормотал Урбан. — Пятьдесят пять лет.
— Я помню. Купим цветы, торт. Может, сертификат в магазин косметики на пару тысяч.
Урбан кашлянул, прочищая горло.
— Она хочет золотой браслет. Плетение «Бисмарк». Грамм на пятнадцать. Она уже и в магазине присмотрела, фото скинула.
Кира медленно выпрямилась. Газета в её руках хрустнула.
— Сколько? — голос её был ровным, но в нем звенела сталь, о которую можно было порезаться.
— Семьдесят тысяч, — выдохнул Урбан, словно признавался в преступлении. — Плюс-минус.
Кира посмотрела на голые стены, на единственный матрас в углу, на пакет с быстрорастворимой лапшой, который должен был стать их ужином.
— Ты сейчас шутишь? — спросила она тихо. — Мы последние деньги отдали за страховку квартиры. У нас в холодильнике мышь повесилась, и та — в долг. Какой браслет, Урбан?
— Ну, это же мама... — начал он привычную песню. — Юбилей, круглая дата. Она всем подругам уже растрезвонила, что сын подарок готовит. Неудобно выйдет.
— Неудобно, милый, это спать на потолке, — отрезала Кира. — А хотеть побрякушку за две наши месячные выплаты по кредиту, когда сын на голом полу спит — это не неудобно. Это наглость.
— Кир, ну не начинай. Она одна меня растила...
— И что? Мои родители тоже меня растили, но они прислали нам пятьдесят тысяч на новоселье, хотя живут на пенсию в поселке. А твоя мама, имея двухкомнатную квартиру, даже старый диван нам не отдала, сказала — «вдруг пригодится».
— Она привязана к вещам...
— Она привязана к деньгам, Урбан! — Кира зло швырнула стопку тарелок обратно в коробку. Звон был громким, но ничего не разбилось. — Передай маме, что подарок — это наше присутствие. Максимум — букет. Точка.
Урбан промолчал, но Кира знала это молчание. Он не согласился. Он просто ушел в глухую оборону, надеясь, что буря утихнет, и он сможет сделать по-своему.
Часть 2. Бухгалтерия эгоизма
Следующая неделя прошла в напряжении. Урбан задерживался на работе, избегал прямых взглядов и постоянно переписывался с кем-то в мессенджере, пряча экран. Кира чувствовала неладное. Её работа научила её распознавать ложь по мелким деталям: бегающие глаза, лишняя суетливость, слишком долгие паузы перед ответом.
Вечером вторника Кира вернулась со смены раньше обычного. Урбан сидел на кухне (на той самой единственной табуретке) и что-то горячо обсуждал по телефону. Увидев жену, он мгновенно сбросил вызов.
— С кем говорил?
— С работы. Поставки задерживают, — соврал он. На его лбу выступили мелкие капли пота.
Кира подошла к нему вплотную.
— Урбан, давай начистоту. Ты ищешь деньги на браслет?
Он вскочил, едва не опрокинув табуретку.
— Кира, пойми! Она меня загрызет! Она вчера звонила, плакала. Говорит, что я неблагодарный, что она всю жизнь на меня положила. Тетка Римма ей звонила, пыталась вразумить, так мать теперь и с сестрой не разговаривает. Говорит, что мы все сговорились против неё.
— Правильно тетя Римма говорит! — воскликнула Кира. — У твоей матери есть накопления. Она сдает гараж. Она работает. Она не бедствует! Почему мы должны лезть в кабалу ради её каприза?
— Я возьму кредит, — выпалил Урбан. — Потребительский. На три года. Платеж будет небольшим, мы даже не заметим.
Кира почувствовала, как кровь приливает к лицу. Злость, горячая и яростная, поднялась из глубины души.
— Мы, значит, будем жить впроголодь, а ей дорогой подарок должны купить?! Она там в своём уме? — взорвалась жена. — Ты слышишь себя? Еще один кредит! Поверх ипотеки! Ты хочешь, чтобы мы воздухом питались?
— Я найду подработку!
— Ты на основной работе устаешь так, что засыпаешь стоя! Какая подработка? Лечение потом дороже выйдет!
Урбан начал ходить по маленькой кухне, меряя шагами расстояние от стены до стены.
— Ты не понимаешь! Она сказала, если не будет подарка, я для неё больше не сын. Это шантаж, я знаю, но я не могу...
— Ты не «не можешь», ты трусишь! — Кира стукнула ладонью по подоконнику. — Ты боишься сказать «нет».
— Она мать!
— А я жена! И я говорю — нет. Если ты возьмешь этот кредит, Урбан, я... я не знаю, что сделаю. Но хорошим это не кончится.
В этот момент в дверь позвонили. На пороге стояла сама виновница торжества — Альбина Станиславовна. Она никогда не предупреждала о визитах, считая, что имеет право инспектировать жизнь сына в любой момент.
— Ох, какой ужас, — прозвенел её голос, едва она переступила порог и увидела отсутствие мебели. — Как в хлеву живете. Сынок, ты похудел. Она тебя совсем не кормит?
Альбина Станиславовна была женщиной крупной, громкой и любящей яркие цвета в одежде. Сегодня на ней было пальто цвета фуксии, которое делало её похожей на ядовитый экзотический цветок посреди их серой стройки.
— Здравствуйте, Альбина Станиславовна, — холодно поздоровалась Кира. — Мы еще не обустроились.
— Вижу, вижу. Деньги, небось, сквозь пальцы утекают. Урбан, деточка, ты про мою просьбу не забыл? Юбилей через три дня. Я уже Люське из бухгалтерии сказала, что ты мне даришь. Она от зависти позеленела. Не подведи мать перед людьми.
Кира посмотрела на мужа. Тот сжался, став меньше ростом.
— Мам, мы тут с Кирой обсуждали... У нас сейчас с финансами туго...
Лицо свекрови мгновенно изменилось. Губы поджались, брови сошлись на переносице.
— Что значит туго? Для родной матери — туго? Я тебя ночами не спала, растила, а теперь тебе для меня жалко? Это всё она, да? — палец с ярким маникюром указал на Киру. — Это она тебя настраивает! Змею пригрел!
— Не смейте меня оскорблять в моем доме! — Кира шагнула вперед, загораживая собой мужа. — Это наше решение. Мы не можем позволить себе такие траты.
— Ха! Твоем доме? Да этот скворечник банку принадлежит! А сынок мой тут пашет как вол! — Альбина Станиславовна перешла на визг. — Он кредит возьмет! Он мужчина, он решит! А ты, голодранка, молчи!
Часть 3. Голос разума и вопли жадности
Скандал набирал обороты. Альбина Станиславовна уже перешла к перечислению всех грехов Киры, начиная от "неправильной" прически и заканчивая "дешевыми" ботинками. Урбан стоял бледный, пытаясь вставить хоть слово, но его голос тонул в потоке материнских обвинений.
Дверь снова открылась. Поскольку замка еще толком не было, а входную дверь просто прикрыли, в квартиру беспрепятственно вошла Римма Станиславовна, родная сестра свекрови. Она была полной противоположностью Альбины: сухая, подтянутая, с короткой стрижкой и прямым, тяжелым взглядом.
— Я так и знала, что ты здесь цирк устроила, — спокойно произнесла Римма, отряхивая зонт.
Альбина поперхнулась на полуслове.
— Ты что тут делаешь? Ты же за них, предательница!
— Я за справедливость, Аля, — Римма прошла в кухню, брезгливо оглядела сестру. — Ты совсем стыд потеряла? У ребят в квартире эхо гуляет, спать не на чем, а ты с них золото требуешь?
— Это мой сын! Он должен!
— Ничего он тебе не должен сверх того, что уже дает, — оборвала её Римма. — Ты ежемесячно с него тянешь деньги. "На лекарства", которых не покупаешь. "На коммуналку", хотя у тебя субсидия. Я всё знаю, Аля.
— Не лезь не в своё дело! — взвизгнула Альбина. — Они квартиру купили, значит, деньги есть!
— Они в долги влезли по уши! — рявкнула Римма так, что даже стеклопакеты перестали свистеть. — Ты, старая эгоистка! Сама в двушке живешь, сыну ни копейкой не помогла, да еще и последнюю шкуру с него содрать хочешь? Чтоб перед подружками хвостом вильнуть? "Смотрите, какой у меня сын богатый"? А то, что сын потом полгода на воде сидеть будет, тебе плевать?
— Плевать! — в запале выкрикнула Альбина, но тут же осеклась.
В комнате повисла звенящая тишина. Урбан поднял голову и посмотрел на мать. Во взгляде его читалось что-то странное, словно он впервые увидел её без грима.
— Вот как, — тихо произнесла Кира. — Спасибо за честность.
Альбина Станиславовна поняла, что сболтнула лишнее, и тут же сменила тактику. Она схватилась за сердце, закатила глаза и картинно осела на подоконник.
— Ой, сердце... Довели мать... Убийцы... Урбан, воды!
Урбан дернулся было, но Римма схватила его за локоть. Её пальцы были крепкими, как клещи.
— Не беги. Это спектакль "Умирающий лебедь", гастроли продолжаются сорок лет. Я её знаю лучше тебя. Аля, вставай и иди домой. Иначе я сейчас расскажу Урбану, куда ты дела деньги от продажи бабушкиной дачи, которые обещала ему на учебу отложить.
Альбина мгновенно "выздоровела". Глаза её сузились от злости.
— Будьте вы прокляты, — прошипела она, выпрямляясь. — И ты, сынок, запомни: на юбилее без подарка даже не появляйся. Отрекусь!
Она вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
Римма Станиславовна вздохнула, открыла сумочку, достала конверт и положила его на подоконник.
— Тут немного. На шторы хватит. И простите мою сестру. Дура она жадная, и могила её не исправит.
— Спасибо, тетя Римма, — глухо сказал Урбан.
— Ты, парень, голову включи, — Римма посмотрела на него строго. — У тебя жена золото, а не мать. Береги семью, а не мамины хотелки.
Когда тетка ушла, Кира посмотрела на мужа.
— Ты всё слышал?
— Слышал, — кивнул Урбан. — Но... Кир, она всё-таки мать. Я не могу прийти с пустыми руками.
Кира устало прикрыла глаза. Надежда умирала последней, и сейчас она билась в конвульсиях.
— Делай что хочешь, Урбан. Но помни, что я тебе сказала про бюджет.
Часть 4. Раздельный кошелек
В день рождения матери Урбан вернулся домой поздно. Он был в новом костюме (старый стал маловат), пах дорогим коньяком и выглядел неестественно бодрым. В руках он ничего не держал, но Кира сразу поняла: подарок вручен. Золотой браслет, будь он неладен, теперь красовался на запястье Альбины Станиславовны.
— Как прошло? — спросила Кира, не отрываясь от ноутбука. Она искала подработку — переводы текстов.
— Отлично посидели, — бодро ответил Урбан, снимая галстук. — Мама довольна. Плакала от счастья. Сказала, что я лучший сын.
— Рада за неё. Кредит оформил?
— Ну... да. Там ставка выгодная, я быстро раскидаюсь, — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Кир, ну не дуйся. Зато теперь мир в семье.
— Мир? — Кира наконец подняла на него взгляд. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только холодный расчет. — Хорошо.
— Что — хорошо?
— Я не буду подавать на развод сейчас. Квартиру делить сложно, ипотека свежая. Но с этого дня, Урбан, у нас раздельный бюджет. Полностью.
— В смысле? — он перестал расстегивать рубашку. — Мы же семья.
— Семья — это когда люди слышат друг друга и идут к общей цели. А когда один тянет жилы, чтобы выжить, а второй берет кредит на побрякушки ради маминого тщеславия — это сожительство.
Кира встала, подошла к холодильнику и открыла его.
— Верхняя полка — моя. Нижняя — твоя. Коммуналку и ипотеку платим строго пополам. Еду каждый покупает себе сам. Бытовую химию тоже.
— Ты серьезно? Из-за сраного браслета?
— Из-за предательства, Урбан. Ты выбрал быть хорошим сыном за наш общий счет. Теперь плати за этот выбор сам.
Урбан фыркнул.
— Ой, да ладно тебе. Подумаешь, напугала. Проживу.
Он был уверен, что через пару дней Кира отойдет, начнет готовить его любимые отбивные, и все вернется на круги своя. Он жестоко ошибался.
Кира была человеком слова. И человеком действия.
На следующий день Урбан обнаружил, что дома нет ужина. Точнее, ужин был — Кира ела аппетитное рагу с овощами и мясом, запах которого щекотал ноздри. Но на плите стояла только её маленькая кастрюлька.
— А мне? — спросил он растерянно.
— А тебе — то, что ты купил, — спокойно ответила она.
Урбан заглянул в холодильник. Там лежала пачка майонеза и засохший кусочек сыра. Он вспомнил, что отдал почти всю зарплату за первый платеж по кредиту и часть ипотеки. В кармане оставались копейки.
— Кир, ну это жестоко. Дай хоть тарелку.
— У тебя кредит, Урбан. Ты же сказал — раскидаешься. Вот и экономь. Я посчитала: стоимость браслета равна твоему питанию за шесть месяцев. Если будешь питаться скромно. Очень скромно.
Урбан разозлился, хлопнул дверцей холодильника, заварил себе пустой чай и лег спать голодным. "Посмотрим, на сколько тебя хватит", — подумал он.
Часть 5. Желудочное прозрение
Прошел месяц. Урбан похудел на семь килограммов. Его новые джинсы висели на нем мешком, а лицо приобрело зеленоватый оттенок офисной бумаги.
Жизнь превратилась в ад. Кира готовила. Она готовила демонстративно вкусно: запекала курицу с чесноком, жарила рыбу, тушила капусту с копченостями. Ароматы заполняли квартиру, проникали в каждую пору, сводили с ума. Урбан питался самой дешевой лапшой быстрого приготовления, пустыми макаронами и акционными сосисками, которые на вкус напоминали картон.
Денег катастрофически не хватало. Кредит за браслет сжирал львиную долю того, что оставалось после ипотеки. Цены росли. На работе он стал рассеянным, совершал ошибки, за что получил выговор и лишился части премии.
Кира не скандалила. Она была вежлива, спокойна, даже улыбалась. Но это была улыбка надзирателя в тюрьме. Если Урбан пытался стянуть кусочек колбасы с её полки, она не кричала. Она просто смотрела на него так, что кусок застревал в горле.
— Вкусно, дорогой? — спрашивала она. — Это колбаса по шестьсот рублей за килограмм. Твой дневной лимит, если вычесть выплату за мамин каприз, составляет сто пятьдесят рублей. Ты только что съел свой завтрашний обед.
До Урбана, наконец, начало доходить. Через урчащий желудок истина усваивалась гораздо лучше, чем через уши. Он осознал масштаб катастрофы. Он променял нормальную жизнь на кусок золота, который лежал в шкатулке его матери. Мать, к слову, звонила регулярно.
— Урбанчик, как дела? Почему не заходишь? — щебетала она.
— Работаю много, мам, — отвечал он слабым голосом.
— Слушай, тут такое дело. У меня стиралка барахлит. Мастер сказал, ремонт дорогой. Может, подкинешь денег на новую?
Раньше Урбан бы вздохнул и полез искать варианты. Но сейчас, стоя на кухне с тарелкой слипшихся макарон без масла, он почувствовал, как внутри поднимается холодная, злая решимость.
— Нет денег, мам, — отрезал он.
— Как нет? Ты же работаешь!
— Все деньги уходят на твой подарок. Я кредит плачу.
— Ой, ну что ты мне тычешь этим подарком! — обиделась Альбина. — Мог бы и найти. У жены попроси.
— Жена мне не дает. И правильно делает. Я третий месяц ем одну лапшу, мам. У меня гастрит обострился. А ты просишь на стиралку? У тебя пенсия есть. Копи.
— Да как ты с матерью разговариваешь?! Хам! Это она тебя научила!
— Это голод меня научил, — рявкнул Урбан так, что трубка в его руке вспотела. — Знаешь сколько стоит этот браслет? Полгода моей нормальной еды. Ты его носишь?
— Ну... пару раз надевала... Он тяжелый...
— Тяжелый. А мне вот легко. От того, что жрать нечего. Всё, мам. Денег нет и не будет. Крутись сама.
Он нажал отбой и швырнул телефон на диван. Руки тряслись, но это была дрожь не страха, а освобождения.
Кира стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. На губах играла едва заметная улыбка.
— Макароны будешь? — спросил он, кивнув на свою унылую кастрюлю.
Кира подошла к плите, открыла свою сковородку, где томились тефтели в томатном соусе. Достала чистую тарелку, положила щедрую порцию. Поставила перед мужем.
— Ешь. Но кредит будешь платить сам, из своих подработок по ночам. А в выходные поедешь к моим родителям помогать чинить забор.
Урбан смотрел на тефтели, как на святыню. Аромат мяса и специй ударил в нос, вызвав головокружение.
— Согласен, — прошептал он, беря вилку. — На всё согласен.
Он ел, и каждый кусок возвращал ему способность мыслить здраво. Альбина Станиславовна потеряла свою власть над ним не тогда, когда он накричал на неё, а когда Урбан понял цену одного её "хочу". Цена эта измерялась не рублями, а его собственным унижением и здоровьем.
Через неделю Альбина позвонила снова, требуя извинений. Урбан молча занес её номер в черный список. Еще через месяц пришла новость: Альбина Станиславовна решила продать браслет, чтобы купить ту самую стиральную машину, но в ломбарде ей дали за него в три раза меньше, чем он стоил в магазине. Узнав об этом, Урбан лишь рассмеялся. Злым, но здоровым смехом человека, который усвоил самый жесткий жизненный урок.
Автор: Елена Стриж ©
Рекомендуем Канал «Семейный омут | Истории, о которых молчат»