Запах пирогов с капустой стоял такой, что, казалось, его можно было резать ножом. Я металась по кухне, поправляя салфетки, переставляя вазочки с салатами и нервно поглядывая на часы. До прихода гостей оставалось полчаса, а у меня внутри все дрожало, как осиновый лист на ветру.
Это был не просто ужин. Это было первое знакомство родителей. Моих — простых работяг из глубинки, и мамы моего мужа Олега — Маргариты Львовны, дамы с высшим гуманитарным образованием, маникюром, который стоил как половина маминой пенсии, и взглядом, способным заморозить горячий чай.
— Наташ, ну ты чего дергаешься? — Олег зашел на кухню и стащил кусок огурца с разделочной доски. — Нормально все будет. Сядут, поедят, поговорят о погоде. Они же взрослые люди.
— О погоде? — я горько усмехнулась, вытирая руки полотенцем. — Олег, твоя мама в прошлый раз спросила меня, знаю ли я, кто такой Бродский, с таким видом, будто спрашивала, умею ли я пользоваться вилкой. А мои родители... они другие. Я боюсь, что она начнет... ну, ты сам понимаешь.
Олег вздохнул и обнял меня за плечи.
— Мама бывает сложной, я знаю. Но она обещала вести себя прилично. Я с ней поговорил. Сказал, что для меня это важно. Не переживай, прорвемся.
Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть.
Первыми приехали мои. Папа, Николай Петрович, в своем единственном выходном костюме, который был ему чуть великоват в плечах, и мама, Нина Васильевна, в цветастом платье и с новой химической завивкой.
— Доча! — папа сгреб меня в охапку, и я сразу почувствовала родной запах табака, улицы и чего-то неуловимо домашнего. — А мы тут не с пустыми руками!
Он с грохотом поставил на пол в нашей прихожей огромную клетчатую сумку.
— Коль, ну ты чего на проходе-то поставил! — засуетилась мама, целуя меня и Олега. — Ой, Наташка, худая-то какая стала! Город тебя совсем высушил. Мы там картошечки своей привезли, огурчиков соленых, сальца свежего... А это вот, — она достала трехлитровую банку с мутноватой жидкостью, — березовый сок, сами собирали по весне!
Олег улыбался, принимая дары. Он любил моих родителей. Ему нравилась их простота и искренность, с ними он расслаблялся, переставал держать спину прямо, как требовалось в присутствии его матери.
— Спасибо, Нина Васильевна, Николай Петрович! Проходите, мойте руки, сейчас за стол, — командовал муж.
Пока родители восхищались нашей ипотечной двушкой («Ой, потолки-то какие высокие!», «А балкон застеклен, гляди-ка!»), я пыталась унять дрожь в руках. Оставался последний, самый сложный элемент этого вечера.
Маргарита Львовна опоздала на двадцать минут. Это было в ее стиле — королева никогда не приходит вовремя, она задерживается. Когда раздался деликатный, короткий звонок, я глубоко вдохнула и пошла открывать.
Свекровь стояла на пороге с маленьким букетиком альстромерий и лицом мученицы, которой предстояло сошествие в ад.
— Здравствуй, Наташа, — она протянула мне цветы, едва касаясь моей руки холодной ладонью. — Надеюсь, я не сильно задержала ваше застолье? Пробки в этом районе просто чудовищные. И как вы здесь живете? Окраина мира.
— Здравствуйте, Маргарита Львовна. Проходите, мы вас ждали.
Она вошла, брезгливо оглядывая нашу прихожую, и ее взгляд тут же зацепился за клетчатую сумку моих родителей, которую мы еще не успели разобрать. Уголок ее губ дернулся вниз.
— Вижу, подготовка идет полным ходом, — процедила она, снимая пальто. — Запах... очень специфический. Капуста?
— Пироги, — твердо сказала я. — Мамин рецепт.
Мы прошли в гостиную. Мои родители уже сидели за столом. Увидев сваху, они дружно встали. Папа, по старой привычке, протянул широкую, мозолистую ладонь.
— Здрасьте! Николай. А это супруга моя, Нина. Рады, очень рады!
Маргарита Львовна посмотрела на папину руку так, словно он протягивал ей дохлую рыбу. Она не подала руки в ответ, лишь коротко кивнула, даже не улыбнувшись.
— Маргарита Львовна. Очень... приятно.
Папа, ничуть не смутившись (или сделав вид, что не заметил), плюхнулся обратно на стул.
— Ну, давайте, хозяева, наливайте! За встречу, так сказать!
Ужин начался. Сначала все шло относительно спокойно. Олег, как опытный дипломат, пытался рулить беседой, спрашивая маму о даче, а свою мать — о недавней выставке, на которую она ходила. Но эти две вселенные не соприкасались.
— У нас в этом году помидоры — во! — показывал папа кулак. — С кулак, не вру! Сорт «Бычье сердце». Никакой химии, только навоз.
Маргарита Львовна деликатно отодвинула тарелку с салатом.
— Навоз... — повторила она тихо, но так, что услышали все. — Как это... натурально. А вы, Николай, простите, кем работали до пенсии?
— Я-то? Трактористом, — с гордостью ответил папа. — Всю жизнь в поле. А Нинка моя — в столовой заводской, поваром. Вкусно готовит, пальчики оближешь! Попробуйте грибочки, сваха, свои, маринованные!
Он подвинул к ней салатник с опятами. Свекровь слегка отстранилась, будто грибы могли на нее напрыгнуть.
— Спасибо, я не употребляю домашние заготовки. Ботулизм, знаете ли. Опасная вещь при отсутствии санитарных норм.
Мама покраснела. Она эти грибы перебирала по три раза, банки стерилизовала до скрипа.
— Да какие нормы, Маргарита Львовна! — попыталась она оправдаться. — Мы ж для себя делаем, для детей! Чистенько все, сорок лет кручу, никто не помер!
— Ну, это вопрос везения, — холодно заметила свекровь и повернулась к Олегу. — Кстати, сын, я видела афишу. Приезжает Ленком. Я взяла нам билеты на субботу. Надеюсь, ты свободен?
Она демонстративно исключила меня и моих родителей из разговора.
— Мам, мы собирались на выходные к родителям Наташи, помочь забор поправить, — мягко сказал Олег.
Брови Маргариты Львовны взлетели вверх.
— Забор? Олег, у тебя два высших образования. Ты архитектор. И ты поедешь... править забор? Разве для этого не существует специально обученных людей? Рабочих?
— А чем работа руками плоха? — не выдержал папа. Он уже опрокинул пару стопок своей настойки (которую свекровь, конечно же, проигнорировала, попивая принесенное с собой сухое вино) и осмелел. — Мужик должен все уметь. И гвоздь забить, и дом построить. А то, что это за мужик, если он только карандашом водить умеет?
Повисла тишина. Олег напрягся. Я сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев.
— Николай Петрович, — ледяным тоном произнесла Маргарита Львовна. — Интеллектуальный труд ценится в цивилизованном мире гораздо выше физического. Именно поэтому мой сын живет в городской квартире, а не копается в земле. И я бы хотела, чтобы он сохранял свой статус, а не деградировал до уровня... разнорабочего.
— Это вы на что намекаете? — голос мамы дрогнул. — Что мы, значит, деградировавшие?
— Я ни на что не намекаю, Нина Васильевна. Я констатирую факты. У нас с вами разные миры. Разные ценности. Вам важно картошку вырастить, а мне — чтобы сын диссертацию дописал. Каждому свое.
— Мама, перестань, — резко сказал Олег. — Наташины родители — замечательные люди, и они многого добились своим трудом.
— Я не говорю, что они плохие, — свекровь пожала плечами, отправляя в рот микроскопический кусочек сыра. — Я говорю, что они... простые. Слишком простые.
Обстановка накалялась. Я видела, как у папы ходуном ходят желваки. Ему было обидно не за себя, а за маму, которая сидела, опустив глаза в тарелку, и теребила край скатерти.
Я решила перевести тему.
— Давайте чай пить! Маргарита Львовна, я испекла шарлотку, вы же любите с яблоками.
Я вскочила и начала собирать тарелки. Мама кинулась мне помогать.
— Ой, давай я понесу, доча...
На кухне мама вытерла слезу тыльной стороной ладони.
— Наташ, может, мы пойдем? Не ко двору мы тут. Видишь, какая она... барыня. Только тебя позорим.
— Мама, прекрати! — я обняла ее. — Вы у себя дома. Это моя квартира так же, как и Олега. И вы здесь самые желанные гости. А Маргарита Львовна... она просто такой человек. Не обращай внимания.
Мы вернулись с чаем и пирогом. Маргарита Львовна тем временем уже завела разговор о генетике.
— ...ведь среда формирует личность, Олег. Я всегда говорила. Если ребенка с детства приучать к прекрасному, к театру, к книгам, он вырастет человеком с большой буквы. А если он видит только огород и... простите, навоз, то кругозор у него будет соответствующий. Я очень переживаю за своих будущих внуков.
Она сделала паузу и посмотрела на меня.
— Я надеюсь, Наташа, ты не планируешь вывозить детей к родителям на все лето? Не хотелось бы, чтобы они набрались там... всякого. Говора этого, манер.
— Какого такого говора? — тихо спросил папа.
— Ну, вот этого вашего... деревенского, — она поморщилась, словно унюхала что-то неприятное. — "Положь", "звОнит", "ихний". Это же режет слух! Я понимаю, вы люди необразованные, вам простительно. Но мои внуки должны быть элитой.
— Мама! — Олег стукнул ладонью по столу. — Хватит!
— А что хватит, Олег? Я говорю правду! Посмотри на эту скатерть, — она брезгливо приподняла край салфетки, которую вышивала моя мама. — Это же китч. Безвкусица. И вся эта еда... жирная, тяжелая. Пища бедняков. Вы что, не могли заказать доставку из ресторана? Зачем устраивать этот колхоз в центре города?
Моя мама всхлипнула. Папа медленно встал. Он был красным от гнева.
— Слышь, ты, интеллигенция! — прорычал он. — Мы к тебе с душой, а ты нос воротишь? Да мы эту "пищу бедняков" своими руками вырастили, горб гнули! А ты кроме ручки в руках ничего тяжелее не держала!
Маргарита Львовна картинно прижала руку к груди.
— Олег, он мне тыкает! Ты слышишь? Хамство! Вот она, истинная натура! Деревенщина, она и в городе деревенщина. Как ты мог жениться в такую семью? Я же тебе говорила...
Вот тут меня перекрыло.
В ушах зазвенело. Я увидела лицо своей мамы — заплаканное, униженное. Увидела отца, готового броситься в бой. Увидела мужа, который растерянно переводил взгляд с матери на меня.
Я аккуратно поставила чашку с чаем на стол. Звон блюдца прозвучал как гонг.
— Вон, — сказала я.
Маргарита Львовна замерла. Она посмотрела на меня с недоумением, словно заговорила табуретка.
— Что ты сказала?
— Я сказала: пошла вон из моего дома.
Тишина стала абсолютной. Слышно было, как тикают часы на стене и как гудит холодильник.
— Наташа... — начал было Олег.
— Молчи, Олег, — я даже не посмотрела на него. Мой взгляд был прикован к свекрови. — Прямо сейчас. Встала, оделась и вышла.
— Ты выгоняешь меня? — глаза Маргариты Львовны округлились. — Мать своего мужа? Из-за... из-за этих людей?
— Эти люди — мои родители, — чеканила я каждое слово. — Они воспитали меня, дали мне образование, помогли нам с первым взносом на эту квартиру. Они честные, добрые и щедрые люди. А вы, Маргарита Львовна, — просто хабалка с дипломом.
— Что?! Да как ты смеешь?! Я заслуженный учитель...
— Мне плевать, кто вы, — я встала во весь рост. — Вы пришли в мой дом, съели хлеб моих родителей и смешали их с грязью. Вы унизили мою мать. Вы оскорбили моего отца. Вы назвали нас деревенщиной? Так вот, я, как истинная деревенская баба, сейчас укажу вам на дверь. И если вы не уйдете через минуту, я спущу вас с лестницы. Вместе с вашим букетом.
Свекровь побледнела. Она посмотрела на сына в поисках поддержки.
— Олег! Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Она же сумасшедшая!
Олег сидел, опустив голову. Потом он поднял глаза на мать. В них была боль, но еще там была решимость.
— Мам, уходи.
— Что? И ты?!
— Ты перешла границу, мам. Ты оскорбила Наташиных родителей. Это недопустимо. Тебе лучше уйти.
Маргарита Львовна вскочила. Стул с грохотом отлетел назад.
— Ноги моей здесь больше не будет! — взвизгнула она. — Я проклинаю этот дом! Вы еще приползете ко мне! Когда эта колхозница тебе надоест, Олег, не смей возвращаться!
Она вылетела в коридор. Мы слышали, как она нервно возится с одеждой, что-то бормоча под нос. Потом хлопнула входная дверь. Так сильно, что посыпалась штукатурка.
В комнате повисла тяжелая пауза. Мама плакала, закрыв лицо руками. Папа тяжело дышал, сжимая кулаки.
— Ну вот... — прошептала мама. — Рассорили мы вас. Говорила я, не надо было ехать.
Я подошла к маме, села перед ней на корточки и взяла ее руки в свои.
— Мамочка, ты ни в чем не виновата. Слышишь? Ни в чем. Вы у меня самые лучшие. И я никому, слышишь, никому не позволю на вас косо смотреть.
— Наташ, она ж теперь житья вам не даст, — покачал головой папа. — Мать все-таки.
— Переживем, — я встала и посмотрела на Олега.
Муж сидел бледный. Он налил себе папиной настойки и выпил залпом, не закусывая. Потом посмотрел на меня.
— Простите меня, — сказал он, обращаясь к моим родителям. — Мне очень стыдно.
Папа махнул рукой.
— Да ладно, зятек. Родителей не выбирают. Ты-то парень нормальный, хоть и с высшим образованием.
Папа попытался пошутить, но улыбка вышла кривой.
Олег встал, подошел ко мне и обнял. Крепко, до хруста в ребрах.
— Ты молодец, — шепнул он мне на ухо. — Я бы так не смог. Я тряпка.
— Ты не тряпка, — ответила я. — Ты просто сын. Тебе сложнее.
Остаток вечера прошел скомканно. Мы пили чай, пытались говорить о чем-то нейтральном — о погоде, о планах на лето, — но осадок остался тяжелый, горький. Мои родители уехали рано, отказавшись оставаться с ночевкой, хотя мы планировали. «Домой хотим, доча. Там спокойнее», — сказала мама.
Когда мы остались одни, я начала убирать со стола. Олег молча помогал мне, нося тарелки на кухню.
— Она не простит, — сказал он, когда мы мыли посуду.
— Я знаю.
— Она будет звонить, требовать извинений, говорить, что у нее сердечный приступ.
— Скорее всего.
— И что мы будем делать?
Я выключила воду, повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.
— Мы будем жить, Олег. Своей семьей. Если она захочет общаться — ей придется научиться уважению. Если нет — значит, будем общаться по праздникам, по телефону. Но в этом доме никто больше не назовет моих родителей вторым сортом. Это мое условие.
Олег кивнул.
— Я люблю тебя, Наташка. И твою «деревенскую» прямоту тоже люблю.
— А я люблю тебя. Хоть ты и городской интеллигент.
Мы улыбнулись друг другу, впервые за этот вечер искренне.
Телефон Олега звякнул. Пришло сообщение.
«У меня гипертонический криз. Вызываю скорую. Ты убил мать».
Олег посмотрел на экран, вздохнул и положил телефон экраном вниз.
— Поедешь? — спросила я.
— Нет, — ответил он твердо. — Я знаю этот «криз». Она сейчас пьет коньяк и звонит тете Люде, чтобы рассказать, какая ты хамка. Если бы была скорая, врачи бы позвонили сами.
Он подошел, взял полотенце и начал вытирать тарелку.
— Давай лучше шарлотку доедим. Вкусная она у тебя. И правда, лучше любой ресторанной еды.
Я смотрела на него и понимала: мы справимся. Граница проведена. И пусть за ней остался кто-то обиженный, но внутри нашего круга теперь было чисто. Без «элитных» претензий и ядовитых слов. Только мы, запах яблок и уверенность в том, что своих в обиду давать нельзя. Никогда. Даже если противник вооружен букетом альстромерий и томиком Бродского.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Читайте также: