Тишина в квартире была не мирной, какой она бывает по вечерам после трудного дня, а звенящей, предгрозовой. Я сидела на кухне, сжимая в руках чашку с давно остывшим чаем, и смотрела на часы. Стрелки ползли к восьми. Скоро должен был вернуться Сергей.
Обычно в это время я уже накрывала на стол, разогревала ужин, включала фоном новости. Но сегодня плита была холодной. На столе, прямо по центру, на кружевной салфетке, которую мне подарила мама, лежал не ужин. Там лежал мой паспорт. И рядом — заполненный бланк заявления.
Я нашла их случайно. Банально, глупо, как в плохих анекдотах. Сергей забыл свой портфель в прихожей, а мне срочно понадобилась ручка, чтобы записать номер телефона курьера. Я полезла в боковой карман его кожаной сумки, ожидая найти там канцелярию, а пальцы наткнулись на твердую обложку моего собственного документа.
Удивленная — зачем ему мой паспорт? — я достала его. Из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги.
Когда я развернула его и прочитала, у меня потемнело в глазах. Заявление на постоянную регистрацию. Гражданка Кузнецова Тамара Ивановна. Моя свекровь. В моей квартире. В квартире, которую я получила от бабушки задолго до встречи с Сережей, в которую вложила каждый заработанный рубль, делая ремонт по ночам.
Ручка мне больше была не нужна. Я села на пуфик в прихожей, чувствуя, как внутри обрывается что-то важное. Тонкая нить доверия, на которой держался наш пятилетний брак, лопнула с сухим треском.
Мы обсуждали это. Господи, мы обсуждали это сотни раз! Тамара Ивановна, женщина властная и привыкшая получать желаемое не мытьем, так катаньем, начала атаку год назад.
— Ой, ноги совсем не ходят, — жаловалась она, приезжая к нам из своего поселка в двух часах езды. — А у нас в амбулатории даже терапевта толкового нет. Вот бы мне к вашей городской поликлинике прикрепиться. Но там прописка нужна...
Я тогда мягко объяснила: можно прикрепиться по заявлению, прописка не обязательна. Сергей кивал, соглашался.
Потом начались разговоры про льготы, про московскую пенсию, про то, как ей одиноко.
— Сережа, — сказала я твердо три месяца назад, когда свекровь в очередной раз завела эту пластинку за семейным обедом. — Я никого не буду прописывать. Ни временно, ни постоянно. Квартира — это моя единственная собственность. Это моя крепость. Я видела слишком много историй, когда "просто прописка" оборачивалась судами и коммуналкой. Тему закрыли.
Сережа тогда поджал губы, мама его картинно схватилась за сердце, но они замолчали.
Оказывается, не смирились. Просто ушли в подполье.
Звук поворачиваемого в замке ключа заставил меня вздрогнуть. Я не пошла встречать его в прихожую. Слышала, как он возится, снимая ботинки, как вешает куртку.
— Ленуся, я дома! — голос был бодрым, даже слишком. — А чего свет не горит? Ты где? Представляешь, пробки сегодня жуткие, думал, вообще не доеду...
Он вошел на кухню, на ходу расстегивая ворот рубашки, и улыбка сползла с его лица. Он увидел мой взгляд. А потом увидел стол.
Мой паспорт и заявление лежали между нами, как заряженный пистолет.
— О, — только и смог выдавить он. — Ты... ты рылась в моем портфеле?
Лучшая защита — это нападение. Классика.
— Мне нужна была ручка, — спокойно ответила я. Голос не дрожал, и это меня удивило. — А нашла я вора.
— Какого вора? Лен, ты чего словами бросаешься? — он попытался изобразить возмущение, но глаза бегали. — Ну взял паспорт, хотел сюрприз сделать...
— Сюрприз? — я подняла бровь. — Тайная прописка твоей матери в моей квартире теперь называется сюрпризом? Ты украл мой документ, Сергей. Ты за моей спиной заполнил бумаги. Ты собирался подделать мою подпись? Или у тебя есть "свой человек" в МФЦ, который закрыл бы глаза на отсутствие собственника?
Он плюхнулся на стул напротив, понимая, что отпираться бессмысленно.
— Да никто не собирался ничего подделывать! — взорвался он. — Я хотел просто подготовить все, а потом тебя перед фактом поставить, чтобы ты не отвертелась! Потому что по-хорошему с тобой нельзя! Ты же уперлась как баран! "Моя квартира, моя крепость"... А то, что мать болеет, тебе плевать?
— Твоя мать прекрасно себя чувствует, когда нужно копать картошку на даче или учить меня варить борщ, — парировала я. — И у нее есть свой дом. Хороший, крепкий дом.
— Там медицина плохая! — рявкнул он. — Ей нужны городские врачи! Ей нужен уход! Я сын, я обязан позаботиться о матери!
— Заботься, — кивнула я. — Вози ее к платным врачам. Я никогда не запрещала брать деньги из семейного бюджета на ее здоровье. Снимай ей квартиру рядом с нами, если нужно. Но прописывать ее здесь я не буду.
— Да что тебе стоит?! — он ударил ладонью по столу. Чашка с чаем звякнула. — Это просто штамп! Штамп в паспорте! Она не собирается отнимать у тебя твои драгоценные метры. Она просто хочет чувствовать себя человеком. А ты... ты ведешь себя как эгоистка. Жалко тебе? Убудет от тебя?
Я смотрела на него и не узнавала. Где тот внимательный, заботливый мужчина, за которого я выходила замуж? Передо мной сидел чужой человек, который считал мое имущество своим ресурсом.
— Сергей, ты правда не понимаешь или прикидываешься? — тихо спросила я. — Постоянная регистрация дает право проживания. Пожизненное. Если мы поссоримся, если мы разведемся — она будет иметь полное право жить здесь. И я ни одним судом ее не выселю, потому что она пенсионерка и "член семьи". Ты хотел подселить ко мне человека, который меня, мягко говоря, недолюбливает, и дать ей законные права на мою территорию. И ты решил сделать это тайком. Как крыса.
— Не смей называть меня крысой! — он вскочил, лицо его пошло красными пятнами. — Я просто хотел как лучше для всех! Мама бы переехала, помогала бы тебе по хозяйству, с детьми бы сидела, когда они будут...
— С детьми? — я горько усмехнулась. — Тамара Ивановна называет меня "белоручкой" и "пустышкой". Какой помощи ты от нее ждешь? Она бы превратила мою жизнь в ад, Сергей. И ты это знаешь. Просто тебе так удобнее. Быть хорошим сыном за счет нервов и имущества жены.
— Ты преувеличиваешь, — он сбавил тон, пытаясь зайти с другой стороны. — Мама изменилась. Она очень тебя уважает. Ну давай попробуем? Лен, ну я прошу тебя. По-человечески прошу. Завтра у меня встреча с знакомым в паспортном, он обещал помочь без очереди... Ну не позорь меня, я уже пообещал матери.
Вот оно. "Я уже пообещал". Он уже распорядился моим жильем, как своим собственным.
— Ты пообещал ей мою квартиру? — уточнила я.
— Не квартиру, а угол! Прописку! Господи, да что ты такая меркантильная! — он снова начал заводиться. — Мы же семья! У нас все должно быть общее!
— Общее — это то, что мы купили вместе. Машину, телевизор, дачу. А эта квартира — моя. И мои границы — это тоже мое.
— Значит, так? — он сузил глаза. — Значит, бумажки тебе важнее мужа? Важнее мира в семье? Если ты сейчас не согласишься, я... я не знаю, что я сделаю. Я обижусь. Мама обидится. Мы просто уедем.
Это была манипуляция. Дешевая, детская манипуляция. "Сделай как я хочу, или я уйду". Раньше это работало. Я всегда боялась конфликтов, всегда первой шла мириться. Но сейчас, глядя на этот злосчастный бланк заявления, я поняла: если я прогнусь сейчас, меня согнут в бараний рог. Завтра она переедет. Послезавтра она начнет выкидывать мои вещи. А через год я буду гостьей в собственном доме.
Я молча встала. Подошла к ящику стола, где у нас хранились документы. Достала папку.
Сергей наблюдал за мной с торжествующей ухмылкой. Он решил, что победил. Что я полезла за документами на квартиру, чтобы отдать их ему.
— Вот видишь, — сказал он мягче. — Давно бы так. Ну чего было нервы мотать? Завтра все оформим, вечером маму обрадуем, тортик купим...
Я вернулась к столу. Положила перед ним не документы на квартиру. Я положила лист бумаги, который распечатала сегодня днем на работе, сразу после того как обнаружила пропажу паспорта (я хватилась его еще в обед и позвонила ему, но он не взял трубку, и пазл сложился). Я знала, что дома меня ждет разговор, и подготовилась.
— Что это? — спросил он, не глядя на текст.
— Читай.
Он взял лист. Пробежал глазами. Ухмылка сползла с его лица, сменившись выражением абсолютного, чистого шока.
— Исковое заявление... о расторжении брака? — прочитал он вслух, запинаясь. — Лен, ты что... Ты серьезно? Из-за прописки?
— Не из-за прописки, Сережа. Из-за предательства. Из-за воровства. Из-за того, что ты меня ни во что не ставишь.
— Ты больная! — заорал он, швыряя листок на пол. — Ты психованная! Разводиться из-за того, что сын хочет помочь матери?! Да кому ты нужна будешь, разведенка с прицепом... ах да, прицепа-то нет! Кому ты нужна со своим характером?!
— Тебе — точно больше не нужна. И ты мне — тоже.
Я взяла свой паспорт со стола. Спрятала его в карман домашних брюк.
— У тебя есть час, чтобы собрать вещи.
— Что? — он опешил. — Куда я пойду на ночь глядя? Это и мой дом! Я тут пять лет живу!
— Ты тут живешь на птичьих правах, как оказалось. Регистрация у тебя, милый мой, по месту жительства твоей мамы. В том самом поселке, где "плохая медицина". Вот и поезжай туда. Лечи маму. Будь хорошим сыном.
— Я никуда не пойду! — он скрестил руки на груди. — Ты не имеешь права меня выгонять! Мы еще женаты!
— Хорошо, — я спокойно взяла телефон. — Тогда я вызываю полицию. Скажу, что в моей квартире находится посторонний, который украл мои документы и угрожает мне расправой. А заявление о краже паспорта я могу написать прямо сейчас. Как думаешь, твоему начальнику понравится, если на тебя заведут дело о мошенничестве с документами? Ты же сам сказал про "знакомого", который все оформит. Это статья, Сережа. Подделка документов, сговор.
Он побледнел. Он знал, что я работаю аудитором. Что я знаю законы и что я никогда не бросаю слов на ветер, если уж решила.
— Ты не сделаешь этого, — прошептал он.
— Попробуй меня.
Минуту мы смотрели друг другу в глаза. В этой дуэли взглядов умирало все, что было между нами: поездки на море, уютные вечера, планы на будущее, мечты о детях. Все сгорело в огне его жадности и глупости.
Он первым отвел взгляд.
— Хорошо. Я уйду. Но ты пожалеешь. Ты приползешь ко мне, Ленка. Ты завоешь от одиночества в своих бетонных стенах.
— Собирайся, — коротко бросила я.
Следующий час прошел под аккомпанемент хлопанья дверцами шкафов и его злобного бормотания. Он швырял вещи в чемодан, нарочно громко топал, надеясь, видимо, что я одумаюсь, кинусь ему на шею, буду умолять остаться.
Я сидела на кухне и пила новую порцию чая. Мне было больно? Да. Сердце ныло так, будто из него вырвали кусок живой плоти. Но еще мне было... легко. Исчезло то липкое чувство тревоги, которое преследовало меня последний год. Чувство, что меня используют. Что меня медленно, но верно продавливают.
В прихожей зазвонил его телефон. Громкая связь — он любил так разговаривать, пока обувался.
— Сереженька, ну что? — голос Тамары Ивановны был елейным, предвкушающим. — Ты поговорил с ней? Когда мне вещи собирать? Я уже и рассаду соседке пристроила...
Сергей замер с ботинком в руке. Он посмотрел на меня, стоящую в дверях кухни.
— Не надо вещи собирать, мама, — рявкнул он в трубку. — Никуда ты не едешь.
— Как не еду? — голос свекрови взвизгнул. — Вы же обещали! Сережа, у меня давление!
— Да к черту твое давление, мама! — заорал он так, что в трубке что-то хрюкнуло. — Из-за твоих "хотелок" я на улице остался! Разводимся мы! Довольна?! Еду я к тебе! Встречай, готовь раскладушку!
Он сбросил вызов и со злостью запихнул телефон в карман.
— Слышала? — бросил он мне. — Радуйся. Разрушила семью.
— Семью разрушил ты, когда решил, что мое слово ничего не значит, — ответила я.
Он схватил чемодан, дернул дверь.
— Стерва, — выплюнул он напоследок.
Дверь захлопнулась. Я услышала, как он вызывает лифт, как грохочут колесики чемодана по плитке в подъезде.
Я подошла к двери и щелкнула замком. На два оборота. Потом накинула цепочку.
Вернулась на кухню. На столе остался лежать тот самый лист с заявлением на развод, который он швырнул. Я подняла его, разгладила. Завтра утром, перед работой, я занесу его в суд.
Тишина в квартире изменилась. Она перестала быть звенящей и предгрозовой. Она стала пустой, гулкой, немного пугающей, но невероятно чистой. Это был воздух свободы.
Я подошла к окну. Внизу, у подъезда, Сергей грузил чемодан в такси. Он что-то яростно выговаривал водителю. Машина тронулась и исчезла за поворотом, увозя моего мужа и его несостоявшиеся планы на мою жилплощадь.
Я знала, что будет непросто. Будут звонки от его родни, будут попытки помириться, будут обвинения. Но самое главное я уже сделала. Я не дала себя сломать.
Я провела рукой по подоконнику. Мой дом. Мои правила. И никто, абсолютно никто не имеет права решать за меня, кто будет жить в моих стенах. Даже если это называют "святым сыновним долгом". Долг — это забота, а не захват территории.
Я выключила свет на кухне и пошла спать. Завтра будет новый день, и он будет только моим.
🔔 Уважаемые читатели, чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Читайте также: