Знаете, какой звук у предательства?
Это не крик. Не звон разбитого стекла. Это… хруст. Вот такой. (Шелест бумаги). Это хруст плотной казенной бумаги, когда разворачиваешь повестку в суд.
Я тридцать пять лет была хорошей женой. Правильной. Я Елена Павловна, заведующая филиалом районной библиотеки. Мой мир пахнет книжной пылью и восковой мастикой для паркета. А потом я открыла этот конверт.
Двенадцать миллионов четыреста тысяч рублей. Плюс пени.
Мой муж, Виктор, в этот самый момент был на Бали. Он уехал две недели назад — «пробивать новый проект», «встречаться с инвесторами». Он звонил мне из аэропорта, смеялся, что везет им в подарок тульские пряники, а они ему — «контракт на миллионы».
Три месяца назад он сидел на моей кухне и просил «просто подписать» документы. «Леночка, это формальность. Бизнес не может ждать. На меня нельзя, у меня старые долги не закрыты, репутация испорчена. А на тебя — чистую — банк даст сразу. Это же для нас, Лен. Для нашей старости».
Я подписала. Я же верила.
А сегодня я посмотрела на повестку. Потом открыла «ВКонтакте». И увидела его. На чужой странице. Он, загорелый, в дурацкой гавайской рубахе, обнимает за талию девочку лет двадцати пяти. Геотег — «Кута, Индонезия». А подпись под фото: «Наконец-то рай. Спасибо моему волшебнику за билет в один конец».
Он на Бали. А я — в Ленинском районном суде города Самары. И двенадцать миллионов долга — это не «наш» долг. Это мой.
ЧАСТЬ 1. Серый конверт
Я сидела на кухне. Той самой кухне, где пахло яблочным пирогом и валокордином. Той самой, где Виктор раскладывал свои «бизнес-планы», сияя голубыми, честными, как мне казалось, глазами.
Повестка лежала на клеенке стола. «Ленинский районный суд. Истец: ПАО «Регион-Капитал Банк». Ответчик: Громова Елена Павловна. Сумма иска: 12 417 000 рублей 00 копеек».
Двенадцать миллионов.
Я медленно подошла к окну. Наша самарская «хрущевка» на пятом этаже. Внизу, во дворе, скрипели качели. Я получаю сорок пять тысяч рублей. Сорок пять. Если я перестану есть, пить и дышать, мне понадобится… я даже считать боялась, сколько.
Руки сами набрали номер. «Витя». Гудки. Гудки. А потом — механический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Конечно, вне зоны. На Бали.
Я снова посмотрела на эту цифру. Двенадцать миллионов. Когда мы подписывали, он говорил что-то про «кредитную линию на три», кажется. Или на пять? Я не помнила. Он так торопил. «Ленусь, ну что ты вчитываешься, это стандартный договор, банк себя страхует, не будь занудой, как в своей библиотеке».
Я была не занудой. Я была идиоткой.
Я снова открыла телефон. Не «ВКонтакте». WhatsApp. Его номер. Последний раз был в сети… «вчера, в 21:15». Значит, телефон работал. Он просто выключил его для меня.
Паника начала подступать к горлу. Холодная, вязкая. Это ошибка. Это точно какая-то чудовищная ошибка. Может, банк что-то напутал? Может, это не те цифры?
Я снова посмотрела на фотографию. Девочка с выбеленными волосами. Счастливая. И он. Мой шестидесятилетний муж, который вдруг похудел, побрил голову и выглядел… чужим. И счастливым.
Я вспомнила, как провожала его в Курумоч. Наш самарский аэропорт. Он нервничал, курил одну за другой. «Все, Лена, это наш последний шанс. Прорвемся — купим дом на Проране, у самой Волги. Не прорвемся…» Он не договорил. Поцеловал меня в лоб. «Жди. Я позвоню».
Он не позвонил.
«Билет в один конец».
Я снова посмотрела на повестку. Суд через десять дней. Я одна. У меня нет денег, нет понимания, что делать. У меня есть только сорок пять тысяч зарплаты и двенадцать миллионов долга.
Я медленно опустилась на табуретку. В голове стучало одно слово: «Как?» Как он мог? Тридцать пять лет. Сын. Внуки. Как?
Телефон на столе зажужжал. Я вздрогнула, схватила его. «Витя!»
На экране высветился «Неизвестный номер». Я сглотнула и нажала «принять».
— Елена Павловна Громова? — Голос был молодой, резкий, с металлическими нотками.
— Да…
— Меня зовут Роман Игоревич. Сектор досудебного взыскания, «Регион-Капитал Банк». Елена Павловна, у вас образовалась просроченная задолженность по договору номер семь-четыре-восемь. Тридцать один день просрочки. Мы не можем до вас дозвониться.
— Я… я получила повестку…
— Повестка — это уже работа юристов, — равнодушно отчеканил голос. — Моя работа — сообщить вам, что завтра на двенадцать часов дня назначен выезд инспекционной группы для описи вашего имущества по адресу регистрации.
— Какой описи? — прошептала я.
— Описи имущества в счет погашения долга. Вы же понимаете, что двенадцать миллионов — это серьезно?
— Но… мой муж… он…
— Ваш муж, Елена Павловна, — в голосе проскользнуло откровенное презрение, — не является стороной договора. Сторона договора — вы. Будьте дома завтра в двенадцать.
Он повесил трубку.
Я смотрела на мертвый экран. Завтра. Опись имущества.
Я встала, подошла к старому серванту. Мамин хрусталь. Фотография Кирилла, сына, в первом классе. Наши с Витей свадебные фотографии… где мы молодые, стоим на самарской Набережной, и он клянется, что мы умрем в один день.
Он почти угадал. Кажется, завтра я умру.
ЧАСТЬ 2. Бесплатный юрист
Ночь я не спала. Я сидела на кухне, обхватив колени руками, и смотрела, как за окном серый рассвет окрашивает панельные дома напротив. Звонки с «неизвестных» номеров я сбрасывала.
В двенадцать никто не приехал. Это был блеф. Дешевый, жестокий прием, чтобы выбить меня из колеи. И у них получилось.
Я позвонила сыну. Кирилл живет в Москве. У него жена, двое детей, ипотека в Новогиреево. Он давно отдалился, у него своя жизнь.
— Мам? Что случилось? У тебя голос…
— Кирюш… папа…
И я рассказала. Про кредит. Про Бали. Про повестку. Про звонок из банка.
В трубке долго молчали. Потом Кирилл тяжело вздохнул.
— Я понял. Значит, он все-таки это сделал.
— Что «сделал»? Ты знал?
— Я догадывался, мам. Он просил у меня в долг полгода назад. Крупную сумму. Я не дал. Он звонил, кричал, что я неблагодарный сын, что он «ставит на кон всё»… Я думал, он просто… ну, как обычно. Опять какой-то «стартап». Мам, двенадцать миллионов?
— Что мне делать, Кирюш?
— Я… Мам, я не знаю. У меня ипотека. Я… Я пришлю тебе денег. Сколько смогу. Тысяч двадцать. Тебе нужен юрист.
— Где я его возьму?
— Посмотри «бесплатную консультацию». Мам, мне жаль. Мне так жаль… что ты ему верила.
Он повесил трубку. Я поняла, что он злится. Не на Виктора. На меня. За то, что я была такой слепой.
Я пошла на работу в библиотеку. Тамара Ивановна, моя сменщица, посмотрела на меня:
— Лена, ты серая. Что, Витька твой опять чудит?
Я промолчала.
В обеденный перерыв я нашла в интернете «Центр бесплатной юридической помощи». Он находился в каком-то полуподвальном помещении за Губернским рынком. Пахло сыростью и старыми делами.
Меня принял Семен Борисович. Уставший человек в растянутом свитере, заваленный папками. Он долго смотрел мои бумаги. Цокал языком.
— М-да, Елена Павловна. Договорчик… красивый.
— Что это значит?
— Это значит, что юристы у банка хорошие. А вы… вы нет.
— То есть?
— То есть вы подписали всё. Добровольно. В здравом уме. Подпись ваша?
— Моя. Но он меня обманул! Он сказал, это формальность!
Семен Борисович посмотрел на меня поверх очков.
— «Обманул» — это для кухни. Для суда — это «ввел в заблуждение». Но доказать это… Понимаете, он ваш муж. Суд расценит это как «совместное ведение хозяйства». Он взял деньги с вашего согласия, вы были в курсе его бизнес-планов.
— Я не была в курсе!
— А в суде скажете обратное? Что вы тридцать пять лет жили с человеком и не знали, что он делает? Что вы подписали на двенадцать миллионов, думая, что это абонемент в бассейн? Вам не поверят.
— Но он сбежал! Он на Бали с любовницей!
— Это — для бракоразводного процесса. Для банка это не имеет значения. Долг на вас.
У меня перехватило дыхание.
— Что… что делать?
— Вариантов у вас, Елена Павловна, кот наплакал. Первый: платить. У вас есть двенадцать миллионов? Нет. Второй: банк забирает у вас всё. Квартиру, если она не единственное жилье. Машину, если есть.
— Квартира единственное жилье. Она… она моя, родительская. До брака.
— Вот! — он даже оживился. — Это хорошо. Единственное жилье по закону не заберут. А что еще есть? Дача? Гараж?
— Дача… — прошептала я.
— Дача есть. На Проране. От мамы осталась.
— Вот дачу заберут. И опишут всё в квартире. Телевизор, холодильник, стиральную машину. Оставят только кровать и стол.
— Боже…
— И третий вариант, — продолжил он. — Банкротство физического лица.
— Банкротство?
— Вы объявляете себя неплатежеспособной. Будет финансовый управляющий. Он тоже продаст дачу. Он будет контролировать все ваши доходы. От вашей зарплаты в сорок пять тысяч вам будут оставлять «прожиточный минимум». Остальное — в конкурсную массу. И так… несколько лет.
— Это… это клеймо.
— Это жизнь, Елена Павловна. В вашем случае — единственный выход сохранить квартиру.
Я вышла из этого подвала на улицу Куйбышева. Шел мелкий самарский дождь. Люди спешили мимо. А я стояла и понимала: у меня заберут дачу.
Дача. Единственное место, где я была собой, а не «женой Виктора». Место, где пахли мамины флоксы. Где Виктор никогда не любил бывать, называл «огородным рабством».
И тут я поняла. Он знал. Он знал, что квартира моя, добрачная. Он знал, что у меня есть дача. Он всё рассчитал. Он не просто взял деньги. Он принес в жертву меня.
Телефон снова зазвонил. Опять «Сектор взыскания».
Я посмотрела на экран. И не сбросила. Я нажала «принять».
— Елена Павловна, мы вчера вас не застали…
— Я буду подавать на банкротство, — мой голос был чужим, деревянным.
В трубке на секунду замолчали.
— Банкротство? — тон коллектора стал жестче. — Вы понимаете, что это значит? Пять лет никаких кредитов. Запрет на выезд. Вы станете социальным изгоем.
— Я поняла.
— А мы можем подать на вас по 159-й статье, «Мошенничество». Вы взяли кредит, заведомо зная, что не будете платить!
— Это вы не докажете, — сказала я, сама удивляясь своим словам. — Я платить хотела. Меня обманул муж. До свидания.
Я повесила трубку. У меня тряслись руки. Я только что соврала. Я не хотела платить. Я хотела умереть. Но что-то другое, злое и холодное, начало просыпаться во мне.
Если он забрал мою жизнь, я хотя бы сохраню стены.
ЧАСТЬ 3. Запах флоксов
Дача. Ехать туда было пыткой.
Автобус тащился через город, мимо Струковского сада, мимо Драматического театра, выехал на Московское шоссе. Я смотрела на знакомые пейзажи, и они казались чужими. Я ехала прощаться.
Дача была моим убежищем. Шесть соток на Проране, с видом на Волгу. Маленький щитовой домик, который отец сколотил сам. Яблони-антоновки. И флоксы. Море флоксов, которые сажала мама. Их запах был запахом моего детства.
Виктор ненавидел дачу. «Комары! Скряги! Копаться в земле, когда можно сидеть в ресторане!» Он не был там лет десять. И слава богу.
Я открыла калитку. Скрип был таким знакомым, таким родным. Трава выросла по пояс. Я вошла в дом. Пахло сухим деревом и мышами. Я села на старую тахту. И впервые за эти дни — заплакала.
Я плакала не о деньгах. Я плакала о тридцати пяти годах, которые я потратила на обслуживание человека, считавшего меня «ресурсом». Я плакала о том, что была слепой, глухой и удобной. Я плакала о своей гордости, которую он растоптал на балийском пляже.
Я плакала часа два. А потом встала.
Нужно было забрать вещи. Фотографии. Мамины письма. Старую швейную машинку «Зингер». Я начала паковать всё в коробки.
За забором появилась соседка. Тетя Рая.
— Леночка! Ты что это? Сезон закрывать? Рано ведь!
— Да… так, теть Рай. Решила порядок навести.
— А Витька-то твой где? Опять по заграницам? Орел! Все в делах, все в бизнесе! Везет тебе, Ленка!
Я отвернулась, чтобы она не видела моих глаз.
— Везет, — глухо сказала я.
— Ты смотри, — не унималась она, — весь город гудит! Этот, из «Капитала», банкир… как его… Скворцов! Погорел! Говорят, то ли украл, то ли подставили. Из банка выгнали с позором. А он же с Витькой твоим дружил, я их видела тут как-то…
У меня внутри всё похолодело.
— Какой Скворцов?
— Ну, этот… лысый такой. Они к тебе на дачу заезжали весной! Еще на «Ленд Крузере» черном. Я думала, покупатели.
Скворцов. Я вспомнила. Весной. Виктор привозил его. «Старый друг, Лена! Угости чаем!» Лысый, лощеный, с бегающими глазками. Он тогда еще сказал: «Место у вас тут, Елена Павловна, нерентабельное. Чистый убыток».
Я вернулась в дом. Руки дрожали.
Я пошла к старому шкафу. Туда Виктор иногда сваливал свои «ненужные» бумаги, когда дома не хватало места. Я начала рыться. Старые договоры. Какие-то чертежи.
И нашла. Синюю папку с тесемками.
На ней было написано: «Проект «Сокол».
Я открыла ее. Это был бизнес-план. Тот самый, под который брали кредит. Я листала страницы, ничего не понимая в «рентабельности» и «маржинальности».
А в конце, в самом конце папки, лежал отдельный лист.
Это была… расписка.
«Я, Скворцов И. А., получил от Громова В. П. сумму в размере 500 000 (пятьсот тысяч) рублей за содействие в одобрении кредитной заявки…»
Подпись. Дата.
Он… он дал взятку. Он дал взятку банковскому менеджеру, чтобы тот одобрил мне кредит на двенадцать миллионов!
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение в WhatsApp. От Виктора.
Первое сообщение за всё это время.
Я открыла.
«Лена, не будь дурой. Я знаю, что банк начал процедуру. Не дергайся. Дай им забрать дачу. Это малая цена. Если начнешь копать — сделаешь хуже себе. Живи своей жизнью. Я тебе даже денег буду присылать. Немного».
У меня потемнело в глазах. «Малая цена». «Буду присылать денег».
Он не просто сбежал. Он следит. Он знает. Он чего-то боится.
Я посмотрела на расписку. Потом на сообщение.
Холодная, черная ярость вытеснила слезы.
«Живи своей жизнью», — написал он.
Я позвонила в Самару. В первое попавшееся агентство недвижимости.
— Здравствуйте. Я хочу срочно продать дачу. Очень срочно. За любые деньги.
Мне нужны были не деньги на жизнь. Мне нужны были деньги на войну.
Мне нужен был не бесплатный юрист. Мне нужен был самый дорогой, самый злой адвокат в этом городе.
ЧАСТЬ 4. Архивист
Продать дачу оказалось сложнее. «Рынок стоит». «Нерентабельное место». Я слышала слова Скворцова в голосе каждого риелтора.
Но я была одержима. Я скинула цену до абсурда. Я продавала не шесть соток земли. Я продавала свое прошлое. Я продавала тридцать пять лет унизительной слепоты.
Через две недели нашелся покупатель. Перекупщик с тяжелым взглядом. Он отсчитал мне деньги наличными, в машине. Сумма была смешная. Она не покрывала и десятой части долга. Но этого хватало на нее.
Ее звали Дарья Сергеевна.
«Адвокат Волкова». Я нашла ее по отзывам в стиле «вытащила, когда все отказались». Она была молодая, лет тридцать пять. В идеально отглаженной белой рубашке и с холодными серыми глазами.
Ее офис был не в подвале. Он был на двадцать втором этаже стеклянной высотки с видом на Волгу.
Я выложила ей всё. Повестку. Фото с Бали. Расписку Скворцова. Сообщение от Виктора.
Она слушала молча, постукивая дорогой ручкой по столу.
— Итак, Елена Павловна. Что мы имеем. Двенадцать миллионов, которые вы взяли добровольно. Банкротство — неизбежно. Квартиру отстоим, так как единственное жилье и добрачное. Это — оборона.
— А… — я сглотнула.
— А теперь — атака, — она улыбнулась одними уголками губ. — Расписка Скворцова — это бомба. Это уже не просто «ввел в заблуждение». Это «сговор группы лиц». Это мошенничество. Статья 159-я, часть четвертая. До десяти лет.
— Это… Виктору?
— И Виктору. И Скворцову. Банк будет в ярости. Они выгнали Скворцова за воровство, но они не знают, как он воровал. Они не хотят, чтобы это всплыло. Это удар по их репутации.
— Что мне делать?
— Вы — библиотекарь, так? Архивист? Вот и будьте им.
— В смысле?
— Ваш муж был самоуверенным болваном. Такие всегда оставляют следы. Он не взял с собой свой «архив». Он у вас дома. Вы должны перевернуть там каждый лист. Меня интересует всё. Черновики, вторые экземпляры, блокноты. Он должен был где-то «репетировать».
Вечером я вернулась домой. Квартира казалась чужой. Я подошла к его «кабинету» — углу в спальне, заставленному папками. Он всегда кричал, если я там убиралась: «Не трогай! У меня тут свой порядок!»
Теперь это был мой порядок.
Я начала разбирать. Ночь. День. Вторая ночь. Я не ходила на работу, взяла за свой счет.
Это была не уборка. Это была эксгумация моего брака.
Вот билеты в Сочи. Он говорил, что едет в командировку в Сызрань.
Вот чеки из ювелирного. «Подарок партнеру». Он никогда не дарил мне украшений.
Вот папка… «Проект «Исток». Еще один.
И тут я нашла.
Я нашла то, что искала.
Это была не просто папка. Это был… студенческий блокнот. Старый, потрепанный.
Я открыла.
И не поверила своим глазам.
Страницы были исписаны разными почерками.
Он тренировался.
Вот… моя подпись. «Е.П. Громова». Раз за разом. Десятки раз. Некоторые зачеркнуты.
Вот… подпись Скворцова.
А вот… Я похолодела. Подпись моего сына. «К.В. Громов».
Я вспомнила. Год назад. Кирилл приезжал. Виктор просил его что-то подписать. «Формальность для налоговой, сынок, чтобы тебя вписать соучредителем». Кирилл отказался. «Пап, я не буду в этом участвовать». Они тогда страшно поругались.
Виктор просто подделал его подпись.
Я листала дальше.
И нашла еще одно.
В самом конце блокнота.
Аккуратным, почти каллиграфическим почерком, была выведена сумма:
«8 000 000 (восемь миллионов) рублей».
А ниже стояла моя подпись. Идеальная. Но это была не я.
Он взял не один кредит. Он взял два.
Телефон зазвонил. Кирилл.
— Мам! Ты где? Мне звонят из… какого-то «Экспресс-Финанс»! Они говорят, я поручитель по кредиту отца! Они говорят, у меня долг восемь миллионов! Мама, что происходит?!
ЧАСТЬ 5. Восемь миллионов
Я сидела в офисе Дарьи, глядя на панораму замерзающей Волги. Руки, державшие блокнот, не дрожали. Я была спокойна. Это было спокойствие человека, который уже утонул и теперь просто лежит на дне, разглядывая ил.
Дарья просмотрела блокнот.
— Так. Это уже не просто 159-я. Это подделка документов. И вовлечение сына. Восемь миллионов в МФО, под бешеный процент… понятно, почему они сразу к Кириллу побежали. Они не судятся, они выбивают.
— Что это меняет? — глухо спросила я.
— Это меняет тактику. Смотрите, Елена Павловна. У нас теперь два фронта.
— Фронт первый: «Регион-Капитал Банк» на двенадцать миллионов. Тут мы идем на банкротство. Мы доказываем, что вас ввели в заблуждение, используя Скворцова. Банк не захочет шума. Они тихо согласятся на ваше банкротство, отстоят свою репутацию, а Скворцова сольют силовикам. Это наша «оборона». Мы спасаем вашу квартиру.
— А второй фронт?
— А второй — «Экспресс-Финанс» на восемь миллионов. Вот тут, — Дарья постучала ногтем по блокноту, — мы будем бить. Мы заказываем почерковедческую экспертизу. Мы доказываем, что подписи — и ваша, и Кирилла — поддельные. Это уголовное дело. Мы признаем договор ничтожным.
— И… они отстанут от Кирилла?
— Они вцепятся в него мертвой хваткой. Пока мы не докажем подделку.
Я вернулась домой. Кирилл звонил каждые полчаса. Он был в панике. Ему угрожали. Угрожали его жене, говорили, что приедут к нему на работу в Москву, что он «поручитель мошенника». Мой сын, моя гордость, кандидат наук… влип в это из-за меня. Из-за моей слепоты.
Я должна была это остановить.
Я села за компьютер. Я открыла ту самую страницу «ВКонтакте». Девочка с Бали. Алина. Она продолжала постить фотографии. Вот они на вулкане. Вот они едят дуриан. Вот Виктор — «мой Волшебник» — дарит ей скутер.
Я смотрела на ее лицо. Она была счастлива. Она не была злой. Она была просто… молодой и глупой. Такой же, какой была я, когда встретила Виктора.
И я написала ей.
В личные сообщения.
«Алина. Здравствуйте. Меня зовут Елена. Я — жена Виктора Громова».
Она прочитала сообщение почти сразу. И не отвечала. Минуту. Две.
А потом пришел ответ: «И че?»
— Алина. Он украл у меня и у моего сына двадцать миллионов рублей. Он подделал документы. Сейчас на моего сына охотятся коллекторы.
Ответ: «Это ваши проблемы. Бизнес. Не лезьте в нашу жизнь».
— Я не лезу. Я просто хочу, чтобы вы знали. Человек, которого вы называете «волшебником» — вор. Он уничтожил свою семью. Он уничтожит и вас, как только вы станете ему неинтересны.
Ответ: «Завидуй молча, старая».
И она меня заблокировала.
Я закрыла ноутбук. Я сделала всё, что могла.
Телефон зазвонил. Неизвестный номер. Но не тот, что из банка. Другой.
— Елена Павлов...на? — голос был вкрадчивый, с легким акцентом.
— Да.
— Слышь, мать. Ты это… перестань.
— Что «перестать»?
— Адвокату своему скажи, чтоб бумаги свои вонючие забрала. У сына твоего, Кирюши, проблемы будут. Большие. Он в Москве работает? В хорошем месте? Ну-ну. Одно заявление — и у него проверка будет. Наркотики, экстремизм… Поняла, мать?
— Кто вы? — прошептала я.
— Мы — из «Экспресс-Финанс». И мы свои деньги любим. Отдайте восемь миллионов. И спите спокойно.
Трубку повесили.
Это был не банк. Это были бандиты. Виктор взял деньги не в банке. Он взял их у ростовщиков, прикрываясь поддельными подписями.
И теперь под ударом был Кирилл.
ЧАСТЬ 6. Переговоры
Я позвонила Дарье.
— Елена Павловна, — голос у нее был стальной, — дышите. Выдохните. «Наркотики, экстремизм» — это классика. Запугивание. Они не пойдут на это. Слишком шумно. Но и от сына не отстанут.
— Что делать?
— Экспертизу. Немедленно.
— Сколько она стоит?
— Сто тысяч.
У меня не было ста тысяч. У меня не было и десяти.
— Я… я не знаю, где их взять.
Дарья помолчала.
— Поняла. У меня есть… знакомый эксперт. Он сделает в долг. Под мое имя. Но, Елена Павловна, — ее голос смягчился, — вам надо где-то взять деньги. Вам надо жить. Я не могу вести ваше дело бесплатно вечно.
— Я… я продам что-нибудь.
— У вас нечего продавать. Банкротство.
Я пошла в библиотеку. Я не могла больше сидеть дома.
Тамара Ивановна встретила меня у входа.
— Лен, тут… к тебе приходили.
— Кто?
— Двое. В кожаных куртках. Спрашивали, где ты живешь. Я сказала — не знаю. Лена, кто это?
Я села на стул в холле. Всё. Они меня нашли.
Я смотрела на стеллажи. Книги. Моя жизнь. Моя тихая, пыльная, никому не нужная жизнь.
Я встала. Подошла к шкафу «Редкий фонд».
Я была хранителем. Я знала каждую книгу.
Я знала, что у нас есть… одно издание. Пушкин. 1838 год. Прижизненное. Оно не стояло на учете. Оно лежало «в запасниках». Его еще мой предшественник спрятал от списания. Оно стоило… много.
Я взяла ключ. Открыла сейф.
Я не вор. Я никогда в жизни не брала чужого.
Я смотрела на эту книгу. И я думала о Кирилле. О его детях.
Я взяла книгу. Положила ее в сумку. И вышла из библиотеки.
Я продала ее букинисту на следующий день. Он дал мне сто пятьдесят тысяч. Он знал, что она ворованная. Я знала. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали.
Я принесла деньги Дарье.
— Вот. На экспертизу. И ваш гонорар.
Дарья посмотрела на пачку пятитысячных купюр.
— Где вы их взяли?
— Продала, — сказала я. — Мамино золото.
Она знала, что я лгу. Я знала, что она знает.
— Хорошо, — кивнула она. — Завтра эксперт начнет работу. А теперь — «Регион-Капитал». У нас предварительное слушание.
Мы сидели в коридоре суда. Юрист банка, молодой, лощеный, как Скворцов, подошел к нам.
— Дарья Сергеевна. Елена Павловна. Мои доверители готовы к мировому соглашению.
— Мы вас слушаем, — холодно сказала Дарья.
— Банк отзывает иск на двенадцать миллионов. В обмен на… это, — он кивнул на папку с распиской Скворцова.
Я ахнула. Отзывает? Совсем?
Дарья прищурилась.
— Почему такая щедрость?
— Репутационные риски, — улыбнулся юрист. — Нам не нужен скандал, что наш топ-менеджер — мошенник, выдававший кредиты налево и направо. Мы хотим тихо уволить его по статье и закрыть инцидент. Вы отдаете нам расписку и блокнот, мы… прощаем вам долг.
Двенадцать миллионов. Просто прощают.
— Нет, — сказала я.
Юрист уставился на меня. Дарья тоже.
— Елена Павловна…
— Нет. Я не отдам вам блокнот. Потому что там не только Скворцов. Там подпись моего сына.
— Нас не интересует ваш сын и ваши МФО, — скривился юрист. — Нас интересует Скворцов.
— А меня интересует справедливость, — сказала я.
— Елена Павловна, — зашипела Дарья, — это ваш шанс! Выйти сухой!
— Я не выйду сухой, — я смотрела на юриста. — У меня еще восемь миллионов.
— Ваши проблемы, — он пожал плечами.
— Нет. Наши проблемы. Потому что если вы не поможете мне с «Экспресс-Финанс», я отдам эту расписку не вам, а в прокуратуру. И в «Коммерсантъ». И я расскажу им, как ваш банк покрывает мошенников.
Юрист побледнел.
— Это… это шантаж.
— Это переговоры, — отрезала Дарья, мгновенно поймав волну. — У вас дыра в безопасности. У нас — доказательства. Мы хотим, чтобы ваша служба безопасности пообщалась с «Экспресс-Финанс». И объяснила им, что Громов Кирилл Викторович — такая же жертва, как и ваш банк.
Юрист смотрел на меня с ненавистью.
— Я должен посоветоваться.
Он ушел.
Дарья повернулась ко мне. В ее глазах было… уважение.
— Елена Павловна. Вы — кремень.
— Я — мать, — сказала я.
Через час юрист вернулся.
— Хорошо. Мы «поговорим». Они отстанут от вашего сына. В обмен на полное молчание. И все оригиналы. И Скворцова.
— И… — добавила я, — вы аннулируете мой кредит.
— Само собой, — процедил он.
Экспертиза не понадобилась.
ЧАСТЬ 7. Зал суда
Это был не тот суд, которого я боялась.
«Регион-Капитал Банк» отозвал свой иск.
«Экспресс-Финанс» просто… исчезли. Они перестали звонить Кириллу, их телефоны не отвечали. Служба безопасности крупного банка умеет быть убедительной.
Но я была в суде.
Я сидела в том же Ленинском суде, но на другом этаже. Шел бракоразводный процесс.
Виктор не приехал. Он прислал представителя — молодого адвоката, который вяло зачитывал, что «имущественных претензий нет».
Судья — уставшая женщина моих лет — посмотрела на меня:
— Ответчик Громов на заседание не явился. Согласен на расторжение брака. Истец, вы поддерживаете свои требования?
— Да, — твердо сказала я. — Я прошу расторгнуть брак.
— Причина?
— Фактическое прекращение брачных отношений.
— У вас есть нерешенные имущественные споры?
— Нет. Всё имущество, — я усмехнулась, — он уже разделил.
Судья подняла на меня глаза.
— Что-то хотите добавить?
И я заговорила. Я не знала, зачем. Наверное, мне просто нужно было, чтобы кто-то это услышал.
— Ваша честь… Я прожила с этим человеком тридцать пять лет. Я была… библиотекарем. Я верила в то, что написано. В книгах, в договорах, в его глазах.
— Я думала, «мы» — это «мы». А оказалось, что «мы» — это я, а «он» — это он.
— Он говорил, что строит «наше будущее». А потом выяснилось, что «наше будущее» — это его билет на Бали. А «мой» — это повестка в суд.
— Он взял на мое имя… много денег. Он подделал подпись нашего сына. Он сбежал, оставив меня разбираться с банками и бандитами.
— Я не прошу его наказать. Я не прошу у него алиментов. Я всё, что у меня было, уже отдала. Я продала дачу. Я…
Я запнулась.
— Я просто хочу, чтобы в протоколе было записано. Громов Виктор Петрович — не просто «фактически прекратил отношения». Он — мошенник. И вор. И я прошу суд… нет, я ничего не прошу. Я просто прошу развести меня с ним.
Судья долго молчала. Потом ударила молотком.
— Суд удаляется на совещание.
Она вышла. Адвокат Виктора смотрел в стол.
Она вернулась через пять минут.
— Именем Российской Федерации. Брак между Громовой Еленой Павловной и Громовым Виктором Петровичем расторгнуть.
Я вышла из зала суда. Свободная. Нищая.
Я не чувствовала ни радости, ни облегчения. Я чувствовала пустоту.
На улице шел снег. Первый снег в Самаре.
Я позвонила Дарье.
— Всё. Я развелась.
— Поздравляю, Елена Павловна. Что дальше?
— Я хочу подать на него заявление. Уголовное.
— Бесполезно, — вздохнула Дарья. — Индонезия не выдает по экономическим статьям. Он не вернется.
— Я знаю. Но я хочу, чтобы он был в розыске. Я хочу, чтобы он знал: если он сунется в Россию, или в Турцию, или в любую страну, где работает Интерпол, — его арестуют.
— Это… — Дарья усмехнулась, — горькое удовлетворение.
— Это всё, что у меня осталось.
— Я подготовлю документы.
ЧАСТЬ 8. Слесарь
Прошло три месяца.
Жизнь вошла в колею. Странную, скрипучую.
Я вернула книгу в библиотеку. Я просто пришла рано утром и поставила ее в сейф. Тамара Ивановна посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Я всё еще работала в библиотеке. Я всё еще получала сорок пять тысяч. Но теперь это были мои деньги.
Кирилл прислал мне немного денег — «на восстановление».
«Мам, я горжусь тобой. Ты — боец».
Я не была бойцом. Я была загнанным зверем, который умудрился не попасть в капкан.
Я подала заявление на Виктора. Его объявили в федеральный, а потом и в международный розыск. Я знала, что это, скорее всего, формальность. Он сидел на своем Бали.
Алина, кстати, продолжала постить фото. Но теперь Виктор на них не улыбался. Он выглядел… загнанным. Кажется, деньги у него заканчивались. А «волшебник» без денег — это просто старый, лысый мужчина.
Я накопила немного. Десять тысяч.
И в одну субботу я позвонила по объявлению.
— Слесарь? Мне нужно поменять замок. Входную дверь.
Он пришел. Молодой парень с огромным чемоданом инструментов.
— Какой ставить будем?
— Самый надежный, — сказала я.
Он долго возился. Скрипел металл, выла дрель. Звук был ужасный. Он выламывал старую личинку. Ту, ключи от которой были у Виктора.
Наконец, он протянул мне связку. Пять новых, блестящих, запечатанных в пластик ключей.
— Готово, хозяйка. «Гардиан». Этот — не вскроешь.
Он ушел.
Я осталась одна в коридоре.
Я медленно вставила новый ключ в новый замок. Повернула.
Раздался тяжелый, смачный, металлический щелк.
Один оборот. Второй.
Я прислонилась лбом к холодной двери.
Я стояла в своей квартире. Моей.
За окном мела самарская метель.
В квартире было тихо. Не звонил телефон. Никто не требовал денег. Никто не врал мне в лицо, что «всё для нас».
Я победила? Нет.
Я потеряла тридцать пять лет. Я потеряла дачу. Я потеряла веру в людей. Я украла книгу.
Это была горькая победа.
Но когда я услышала этот щелчок замка… я впервые за полгода смогла дышать.
Я была одна. Банкрот. Разведенная женщина в пятьдесят восемь лет.
Но я была свободна.
Я пошла на кухню, поставила чайник. И впервые за много лет я заварила чай не тот, который любил Виктор, а тот, который любила я. С бергамотом.
Это было начало. Трудное. Но мое.