Знаете, тишина бывает разная. Бывает тишина в пустом доме, когда дети наконец уехали, и ты… дышишь. А бывает тишина за ужином. Когда он ест борщ, а ты смотришь, как капля сметаны ползет по его подбородку. И эта капля — самое живое, что произошло между вами за последний месяц.
Тридцать лет. Тридцать лет я варила этот борщ. Я знаю Игоря лучше, чем себя. Я знаю, как он хмыкнет, когда доест, как отодвинет тарелку и потянется за пультом. Я — его «надежный тыл». Так он сказал на юбилее сына. Не «любимая», не «Лена». «Тыл».
Я сижу и думаю: а что, если я сейчас просто встану и уйду? В этом халате. В этих тапках. Он заметит?
«…В общем, — говорю я в эту звенящую тишину, — Я не знаю, как дальше».
Он даже не поднял глаз от тарелки.
«Лена, не выдумывай, — пробурчал он, — У нас всё есть. Устала — отдохни. Ну, сходи к психологу, что ли. Сейчас же модно».
Он не знает, что только что сделал. Он не знает, что это не было предложением. Это был приговор. Потому что я посмотрела на него — на этого сытого, уверенного, абсолютно чужого мне человека — и тихо ответила:
«Хорошо. Я схожу».
И в эту секунду я поняла, что «психолог» — это только начало. Это кодовое слово. Пароль для побега, о котором он никогда не должен узнать.
Часть 1. Надежный тыл
Все началось не с борща. Все началось тремя неделями раньше, на тридцатипятилетии нашего сына, Артема.
Игорь снял лофт. Небольшой, но «статусный». Были партнеры Игоря, друзья Артема — молодые, шумные, бородатые, в одинаковых кроссовках. Была наша дочь, Аня, прилетевшая из Питера. И была я. В новом платье цвета «пыльной розы», которое, как сказала консультант, меня «освежает».
Я отвечала за то, чтобы всем всего хватило. Чтобы кейтеринг вовремя вынес горячее, чтобы у Игоря под рукой всегда был его двенадцатилетний виски. Я — хозяйка. Это моя функция. Я улыбалась, я кивала, я следила, чтобы салфетки не кончались.
А потом Артем сказал: «Пап, ну ты скажи тост!»
Игорь любит говорить тосты. Он встал, крупный, представительный. Поправил манжеты. «Ну, что сказать… Сын!» Он говорил о том, как гордится. Как Артем «оправдал». Как важно «держать марку». А потом он повернулся ко мне.
«И, конечно, — сказал он, поднимая бокал, — Спасибо надо сказать моей Елене. За то, что все эти годы… она была моим надежным тылом. За то, что дома всегда был порядок, а на столе — ужин. За сына и дочь. За тебя, Лена!»
И все захлопали. Аня смотрела в тарелку. А я… я улыбалась. Я улыбалась, а внутри что-то оборвалось.
«Надежный тыл». Как склад. Как база снабжения.
Всю дорогу домой мы молчали. Я вела машину, потому что Игорь, разумеется, выпил. Он мирно посапывал на пассажирском сиденье. А я смотрела на огни ночной Москвы, на Садовое кольцо, и впервые в жизни я чувствовала не просто усталость. Я чувствовала омерзение.
Дома, пока он, не раздеваясь, рухнул на кровать, я пошла на кухню. Села на свой стул. И просидела так до рассвета.
Я вспоминала, как отказалась от аспирантуры, потому что Артем родился. Как перепечатывала его (Игоря) диплом ночами. Как встречала его «партнеров», которых нужно было «очаровать», потому что «Леночка, ты же у меня интеллигентная». Я была редактором, корректором. Я правила его жизнь. Вычитывала ошибки, ставила запятые, где нужно. А он просто издал ее под своим именем.
И вот мне пятьдесят восемь. Дети выросли. Дом — идеальный. А «тыл»… «Тыл» больше не хочет быть тылом.
Три недели я пыталась с ним поговорить. Три недели я подходила то с одной, то с другой стороны.
«Игорь, давай съездим куда-нибудь? Только вдвоем».
«Лен, какая поездка? У меня отчетность. На дачу съездим, шашлыков пожарим».
«Игорь, мне кажется, мы отдаляемся».
«Лен, ты телевизор пересмотрела? Всё у нас нормально. Не придумывай».
И вот тогда, после трех недель этой глухой стены, был тот самый ужин. Тот самый борщ. И то самое «Сходи к психологу».
Я сидела за столом еще час после того, как он ушел смотреть свой футбол. Я смотрела на телефон. Я должна была что-то сделать. Не для «нас». Для себя.
Я набрала в поисковике: «Психолог. Москва. ЮЗАО».
Я записалась на прием. Нет, не для того, чтобы «починить» брак. А для того, чтобы понять, где в этой квартире, в этой жизни, в этих пятидесяти восьми годах — я.
Я посмотрела на спящего Игоря. Он не поблагодарил за ужин. Он не спросил, почему я не поела. Он просто был. Как этот шкаф. Как этот диван.
И я тихо, чтобы он не услышал, кивнула сама себе.
«Хорошо, — прошептала я. — Я схожу».
И это «я схожу» прозвучало как объявление войны.
Часть 2. Не тот доктор
Офис психолога, Анны Викторовны, был в старом «профессорском» доме на Фрунзенской. Тихий, интеллигентный. Бежевые стены, мягкие кресла, запах хорошего кофе и… спокойствия.
Мне было дико неловко. Я — советский человек. Для нас «психолог» — это почти то же самое, что «психиатр». Это значит, ты — «не в себе». Это стыдно.
Анна Викторовна оказалась женщиной моих лет, с умными, уставшими глазами. Она не задавала глупых вопросов. Она просто сказала: «Рассказывайте».
И я начала.
Я думала, я буду жаловаться на Игоря. На его черствость, на «надежный тыл». Но, к своему ужасу, я начала рассказывать про себя.
Про то, как я хотела быть филологом. Про то, как обожала свою работу в издательстве. Про то, как Игорь сказал: «Леночка, ну зачем тебе эти копейки? Сиди дома, детьми занимайся. Я вас обеспечу».
И я «села».
Я говорила пятьдесят минут без остановки. Я говорила о том, что не могу вспомнить, когда в последний раз покупала платье для себя, а не «на выход, чтобы Игорю не было стыдно». О том, что Аня, дочь, звонит и спрашивает: «Мам, как папа?», но никогда не спрашивает: «Мам, как ты?»
Анна Викторовна молча слушала, иногда кивая. А когда я выдохлась, она задала один вопрос.
«Елена Ивановна, а чего вы хотите? Вот лично вы. Не для Игоря, не для детей. Для себя».
И я… я не смогла ответить.
Я поняла, что за тридцать лет я разучилась «хотеть». Мои желания атрофировались. Я хочу, чтобы Артем был счастлив. Я хочу, чтобы у Ани все сложилось. Я хочу, чтобы Игорь был доволен. А что хочу я? Тишины? Покоя? Борща я точно больше не хочу.
Я ушла от нее в полном раздрае.
Я сходила на второй сеанс. И на третий.
Анна Викторовна делала свою работу. Она раскапывала то, что я тридцать лет утрамбовывала. Она заставляла меня злиться. Не на Игоря — на себя. За то, что позволила. За то, что было удобно быть «тылом». Удобно и нестрашно. Не надо принимать решений. Не надо нести ответственность. Игорь всё решит.
На четвертом сеансе Анна Викторовна сказала:
«Елена Ивановна, я вижу ваш гнев. Это хорошо. Это ресурс. Но я — не тот врач, который вам нужен».
Я опешила. «В смысле?»
«Я могу помочь вам справиться с вашими чувствами. Но я не могу изменить его. — она мягко посмотрела на меня. — Вы пришли починить отношения. А я вижу, что чинить, возможно, уже нечего. Или… вы не этого хотите. Вы злитесь, что он вас обесценил. Но вы здесь, со мной, и мы говорим только о нем».
Я сидела, оглушенная.
«Я думаю, — продолжила она, — вам нужно задать себе другой вопрос. Не «Как мне до него достучаться?», а «Что я буду делать, если достучаться невозможно?». Вы хотите остаться? Или вы хотите уйти?»
Уйти. В 58 лет. Куда? На что? Вся моя жизнь, вся собственность — это его жизнь. Я — приложение. Бесплатное приложение к «хозяину».
«Я не могу, — прошептала я. — У меня ничего нет».
«Вот с этим вам нужно не ко мне, — сказала Анна Викторовна. — Вы сильная женщина, Елена. Вы просто забыли об этом».
Я вышла от нее на весеннюю, мокрую улицу. Впервые за месяц Игорь спросил вечером: «Ну как твой психолог? Помогает?»
Он спросил это между новостями и прогнозом погоды.
«Да, — сказала я. — Помогает. Она сказала, что мне нужно больше думать… о себе».
«Ну вот и думай, — добродушно хмыкнул он. — Думай, я не мешаю».
Он не понял. Он ничего не понял.
Я сидела на кухне и смотрела на телефон. Анна Викторовна была права. Я пришла не по адресу. Мне нужен был не тот, кто слушает. А тот, кто действует.
В прихожей, в офисе Анны, на пробковой доске висели визитки. Массаж, йога… и маленькое объявление: «Центр правовой поддержки женщин. Консультации по семейному праву. Конфиденциально».
Я сфотографировала его в первый же день. На всякий случай.
Я открыла фотографию. Руки дрожали. Это было предательство. Это был тот самый «уход в тапках». Только тихий. Подлый.
Я нажала «Позвонить».
Часть 3. Консультант
«Центр правовой поддержки, Дарья Сергеевна, слушаю».
Голос был молодой, холодный, как сталь. Никакого «Здравствуйте, чем вам помочь?».
«Здравствуйте… — просипела я. — Мне… мне нужна консультация».
«По какому вопросу?»
«Семейное право. Раздел…» — я не смогла сказать «имущества».
«Поняла. Вы — основная или альтернативная?», — бросила она.
«Простите, что?»
«Вы — жена или любовница? Мне нужно понимать, с какой стороны стола вы сидите».
Эта фраза так меня взбодрила, что я села прямее.
«Жена. Пятьдесят восемь лет. Тридцать лет в браке».
«Поняла, — голос потеплел на полградуса. — Основная. Тогда вам нужно ко мне в офис. Не по телефону. Завтра, в 14:00, «Москва-Сити», башня «Федерация», сорок второй этаж. Удобно?»
«Москва-Сити». Сорок второй этаж. Я, в своем «пыльно-розовом»?
«Я… А это не…» — я хотела спросить про «бесплатно».
«Консультация — пятнадцать тысяч. Наличными. Паспорт возьмите. Если решите работать — войдет в стоимость договора».
Она повесила трубку.
Пятнадцать тысяч. Я полезла в шкатулку, где хранила «свое». То, что дарили на юбилеи. То, что я откладывала с «хозяйственных» денег, которые Игорь выдавал мне раз в неделю. Я наскребла.
Вечером Игорю я сказала, что «психолог» (теперь это была Анна Викторовна) перенесла сеанс на завтра. На дневное время.
«В Сити? — удивился Игорь. — Что, у нее офис в Сити?»
«У нее там… групповая терапия», — соврала я, впервые в жизни глядя ему прямо в глаза.
«А, — он потерял интерес. — Ну, групповая так групповая. Смотри, чтобы с тебя там денег лишних не тянули. А то эти психологи… шарлатаны».
«Я буду осторожна», — сказала я.
Весь следующий день я жила как в тумане. Я ехала в метро, потом на МЦК. Вокруг были люди — молодые, спешащие, с ноутбуками. А я, в своем старом, но приличном пальто, чувствовала себя инородным телом.
Сорок второй этаж. Офис был не «Центр поддержки». Это было элитное адвокатское бюро. Стекло, хром, тишина и запах дорогих духов.
Дарья Сергеевна оказалась девушкой лет тридцати пяти. Идеальный маникюр, идеальный костюм, идеальная прическа. И глаза старые-старые. Как у Анны Викторовны. Только без сочувствия. С одним расчетом.
«Елена Ивановна, — она кивнула на кресло. — Кофе?»
Я отказалась.
«У нас час. Ваша история. Кратко».
Я начала рассказывать. Про «тыл», про борщ, про психолога.
Дарья меня прервала на второй минуте.
«Стоп. Эмоции — психологу. Мне — факты. Год вступления в брак. Год рождения детей. Что имеем на сегодняшний день? Квартира, машина, дача. Что еще?»
«Квартира у нас… — начала я. — Четырехкомнатная на Ленинском».
«На кого оформлена?»
«На… Игоря. Кажется. Он получал ее от работы, потом мы приватизировали».
«Вы в приватизации участвовали?»
«Я… я не помню. Я подписывала какие-то бумаги. Отказ, кажется… чтобы налог был меньше. Игорь так сказал».
Дарья Сергеевна медленно сняла очки.
«Понятно. Дача».
«Дача в Кратово. Шикарный дом. Он строил ее последние десять лет».
«Оформлена?»
«На него, конечно».
«Машина?»
«У него «Мерседес», у меня «Киа». Моя, правда, тоже на него записана. Для страховки, он сказал».
Дарья молча стучала по клавиатуре.
«Так. Елена Ивановна. У меня для вас новости. И они вам не понравятся. Квартира приватизирована только на мужа и детей. Вашей доли там нет. Вы писали отказ. Вы — «обслуживающий персонал».
Я похолодела.
«Но… по закону? Половина?»
«Половина совместно нажитого. — отрезала Дарья. — А то, что получено в дар или по приватизации…»
Она снова постучала по клавишам.
«Дача. В Кратово. Улица Лесная, дом 12?»
«Да…»
«Поздравляю. Ваш муж — гений. Дача оформлена не на него. Она по дарственной с 2018 года принадлежит его родному брату, Петру Петровичу. Вы об этом знали?»
Я сидела и не могла дышать. 2018-й. Год, когда у Игоря были «проблемы» в бизнесе. Когда он просил меня подписать «кучу бумаг для налоговой, чтобы не отняли». Я подписывала. Я же «тыл».
«Машины, — продолжала Дарья, — обе числятся на балансе его фирмы. ООО «Вектор». Вы к ней имеете отношение?»
«Нет…»
«Счета. Есть у вас доступ к счетам?»
«У меня карточка. Он кидает мне на нее… на хозяйство».
Дарья Сергеевна откинулась на спинку кресла.
«Итак. Подытожим. На сегодня, Елена Ивановна, юридически вы — никто. У вас нет ничего. Если вы сейчас подадите на развод, вы съедете из квартиры на Ленинском в съемную однушку в Бирюлево. И будете жить на пенсию. Которая у вас, я так понимаю, минимальная, учитывая «сидение дома».
Я смотрела на нее. Это был не психолог. Это был хирург. И он только что провел ампутацию без наркоза.
«Но… что же делать?» — прошептала я.
«А вот это, — улыбнулась Дарья, — уже не консультация. Это — работа. Вы сказали, он не знает, что вы здесь?»
«Он думает, я у психолога».
Дарья впервые посмотрела на меня с… уважением?
«Идеально. — сказала она. — Значит, так. Вы продолжаете ходить к «психологу». Вы — милая, уставшая, депрессивная жена, которая «ищет себя». А параллельно… мы начинаем собирать. Нам нужно доказать, что дача строилась на ваши общие деньги. Что машины покупались для семьи. Нам нужны выписки со счетов, договоры, всё. Вы готовы стать… шпионом в собственном доме?»
Она протянула мне договор.
«Моя работа будет стоить дорого. — сказала она. — Но я возьму свой процент после того, как мы отсудим ваше. А сейчас… мне нужен аванс. На «текущие расходы».
Я посмотрела на сумму. Она была больше, чем все мои «сбережения» в шкатулке.
«У меня нет таких денег», — честно сказала я.
«Найдите, — так же честно ответила Дарья. — Продайте кольцо. Попросите у дочери. Это — инвестиция в вашу жизнь. Или возвращайтесь в Бирюлево. Мысленно».
Она встала. Час истек.
Я вышла из «Москва-Сити» и не поехала на метро. Я шла пешком по набережной. Ветер бил в лицо.
Я была не просто «тылом». Я была дурой. Тридцать лет я была слепой, удобной дурой.
Моя обида, моя депрессия… всё это испарилось. Остался только холодный, звенящий в ушах гнев.
Он обманывал меня. Годами. Не просто не слушал — он планомерно лишал меня всего. А теперь я должна врать в ответ. Не для мести. Для выживания.
Я достала телефон.
«Аня? Доченька, привет. У меня к тебе не очень удобная просьба…»
Часть 4. Домашнее задание
Вернуться домой после визита к Дарье — это как нырнуть в холодную воду после бани. Воздуха не хватает, а кожа горит.
Игорь был дома. Всё как обычно. Футбол. Тапочки. «Лен, ужин скоро?»
Я смотрела на его затылок и впервые не чувствовала раздражения. Я чувствовала… азарт. Как будто я смотрю на объект исследования.
«Да, милый. Почти готово».
Я улыбнулась ему. Той самой улыбкой «надежного тыла», которой он так привык. Он даже не заметил, что улыбка не дошла до глаз.
Моя «психотерапия» стала моим щитом. Теперь, когда Игорь спрашивал: «Ну что, полегчало?», я отвечала с легкой, «исцеленной» грустью: «Знаешь, помогает. Я учусь… принимать реальность».
«Вот и славно», — он был доволен. Его «сломанная» игрушка чинится.
А я начала «работу». Дарья дала мне четкий список. «Домашнее задание».
- Доступ к его компьютеру и телефону. (Пароли).
- Документы на ООО «Вектор». (Уставные, бухгалтерия).
- Любые чеки, договоры, сметы, связанные со строительством дачи.
- Выписки по банковским картам и счетам. (Особенно по тем, о которых я не знаю).
Это казалось невыполнимым. Его кабинет. Святая святых. Он запирался. Он всегда носил ключи с собой. Его портфель — «дипломат» с кодовым замком.
Я начала с малого. С наблюдения.
Я стала «заботливой». Приносила ему чай в кабинет. «Игорь, ты совсем заработался». Пока он отхлебывал, я глазами «фотографировала». Где что лежит. Какой у него ежедневник.
Пароль от телефона он вводил большим пальцем. Но когда клал телефон на стол, экран загорался. Дата рождения. Артема. 12.03. Банально.
Ноутбук. Он открывал его, и я мельком, подавая ему тарелку с бутербродами, увидела. Он не вводил пароль. Он прикладывал палец. Отпечаток. Это — проблема.
Я начала с портфеля.
Он всегда оставлял его в прихожей. Я ждала, пока он уйдет в душ. Десять минут. У меня есть десять минут.
Я подошла к «дипломату». Кодовый замок. Три цифры.
Боже. Что это может быть?
Дата нашей свадьбы? Год его рождения? Номер машины?
Я крутила колесики. Сердце билось где-то в горле. 9-1-1. Нет. 1-1-2. Нет.
Шум воды в ванной стих. Он сейчас выйдет.
Я в панике набрала первое, что пришло в голову. 0-0-7. Он всегда любил фильмы про Бонда.
Щелк.
Замок открылся.
Я не верила. Этот взрослый, серьезный, шестидесятилетний мужчина… 007. Я едва не рассмеялась.
Я открыла портфель.
Бумаги. Договоры. Но на поверхности — ничего интересного. Внутренний карман на молнии. Я открыла его.
Там лежала пачка документов. И сверху… Свидетельство о праве собственности. На квартиру.
Не нашу.
Квартира-студия в Новой Москве. Коммунарка. Оформлена… на Игоря Петровича. Куплена три месяца назад. Договор купли-продажи.
Три месяца назад. Как раз когда я начала ходить к «психологу». Когда я плакала у него на плече и говорила, что чувствую себя «пустым местом». А он… он покупал «инвестиционную» квартиру.
Я быстро сфотографировала документ на свой телефон. Сфотографировала еще пару листов с названиями каких-то оффшорных компаний.
Вода в ванной снова включилась. Смывает гель. У меня еще минута.
Я закрыла молнию. Закрыла портфель. Выставила 0-0-7. Прокрутила колесики.
И тут я увидела это.
Подкладка портфеля. В самом углу. Она была чуть отпорота. Как карман.
Я просунула туда пальцы.
Там лежал второй телефон. Маленький, кнопочный, «бабушкин».
Я замерла. Я знала про его смартфон. Но это… это было что-то другое.
Я нажала кнопку включения. Телефон был заряжен. Пароля не было.
«Контакты».
Их было всего три.
- «Бух». (Бухгалтер).
- «Петр Бр». (Петр, брат).
- «М.»
Сердце пропустило удар. «М».
Я нажала «Сообщения». От «М». Последнее было вчера.
«Всё прошло хорошо. Спасибо за вечер. Целую».
Я стояла посреди прихожей. Звук воды в ванной бил по ушам.
«М».
«Спасибо за вечер».
Дело было не только в даче. Не только в квартире в Коммунарке.
Я думала, он просто ко мне… остыл. Что я — «тыл». А оказалось, у него есть «фронт». И этот «фронт» был не со мной.
Я быстро положила телефон на место. Закрыла портфель.
Игорь вышел из ванной, в халате, распаренный, довольный.
«Лен, что стоишь? Ужинать давай. Проголодался».
Он прошел мимо меня в спальню.
Я смотрела ему вслед. Во мне не было ревности. Ревность — это когда боишься потерять. А я уже потеряла. Давно.
Во мне была только ледяная пустота. И один вопрос.
Кто такая «М»?
Часть 5. «М»
«М». Эта буква выжгла всё остальное. Я забыла про Коммунарку, про дачу брата. Все мои мысли были только о ней.
Кто она?
Я стала одержима. Я больше не ждала, пока Игорь уйдет в душ. Я ждала, пока он заснет.
Он всегда засыпал быстро, под бормотание телевизора. Взять его основной смартфон было невозможно — он лежал у него на тумбочке, и Игорь просыпался от любого движения.
Но кнопочный телефон в портфеле…
Я дождалась двух часов ночи. Его мерное сопение наполнило спальню. Я выскользнула из-
под одеяла. На цыпочках. В прихожую.
0-0-7. Щелк.
Я забрала телефон и ушла в туалет. Села на край ванны. Включила.
Я начала листать смс.
«М»: «Завтра не получится. Сын приедет».
«Игорь»: «Жаль. Скучаю».
«М»: «Перевел?»
«Игорь»: «Да. Проверяй».
«М»: «Не забудь про справку для лагеря».
Справка для лагеря? Сын?
Это не просто интрижка. Это… Это вторая семья?
Я открыла «Контакты». «М». Я посмотрела на номер. Московский.
Руки тряслись так, что я едва могла нажать на кнопки. Я вбила этот номер в поисковик на своем смартфоне.
Ничего.
Тогда я вбила его в приложение банка, которым пользовался Игорь (я знала, каким, он просил меня оплачивать коммуналку через него). Функция «перевод по номеру телефона».
Система подумала секунду и выдала:
«Перевод для Марины… отчество… Марины Олеговны Г.»
Марина.
Я начала судорожно вспоминать. Марина. Марина. Кто из его окружения — Марина? Партнеры? Секретарши?
Ничего. Имя мне ничего не говорило.
Я вернулась к кнопочному телефону. Я должна была узнать, как она выглядит. Но на кнопочном телефоне не было мессенджеров.
Я листала «Исходящие вызовы». Звонки «М» были почти каждый день. Короткие. Две-три минуты.
Я положила телефон в портфель. Вернула на место. 0-0-7.
Я не спала всю ночь.
Кто она? Сколько ей лет? Откуда у нее «сын»?
На следующий день я была как на иголках. Игорь вел себя как обычно. Уехал на «работу».
Я позвонила Дарье.
«Дарья Сергеевна, здравствуйте. У меня новости. Кажется, у него есть… другая».
Дарья в трубке хмыкнула.
«Елена Ивановна, вы меня удивляете. Я думала, это очевидно. Мужчины, которые так тщательно «оптимизируют» активы от жен, обычно делают это не для того, чтобы уйти в никуда. У них всегда есть «аэродром». Выяснили, кто?»
Я назвала ей имя и номер.
«Марина Олеговна Г. — протянула Дарья. — Понятно. Оставьте это мне. Это «пробив». Платная услуга. Но в вашем случае, думаю, стоит того. Продолжайте собирать документы по даче. Эмоции — в сторону. Любовница — это наш козырь. Это мотив».
«Козырь». «Мотив». Она говорила о моей жизни, как о дешевом детективе.
Но она была права. Эмоции в сторону.
Я должна была попасть в его кабинет.
Ноутбук был защищен отпечатком. Но я помнила, что в кабинете у него стоит старый, стационарный компьютер, которым он почти не пользуется. «Для бухгалтерии», — как он говорил.
Я знала, что у Игоря есть ритуал. Каждую субботу, в десять утра, он едет в баню. С братом Петром. Тем самым, на которого записана дача.
Я дождалась субботы.
Он уехал. Я — в кабинет. Ключ у меня уже был. Я сделала дубликат по тому слепку из мыла, как в шпионском фильме. Это было унизительно и… волнующе.
Я вошла. Кабинет пах им. Кожа, одеколон, пыль.
Я включила старый компьютер. Он загудел.
«Введите пароль».
Черт.
Я начала пробовать. 1203 (Артем). Нет. Дата рождения Ани. Нет. Дата нашей свадьбы. Нет.
«Volga24». Его первая машина. Он ее боготворил.
Рабочий стол открылся.
Я кинулась к папкам. «Документы». «Личное». «Работа».
Папка «Работа». В ней — «ООО Вектор».
Я открыла. И замерла.
Там не было бухгалтерии. Там была одна-единственная папка. «М.»
Я открыла ее.
В ней были фотографии.
Молодая женщина. Лет тридцати пяти. Красивая. Темные волосы. И мальчик. Лет десяти. Они на море. Они — в парке. Они — на фоне нашей дачи в Кратово.
Той самой, которая на «брате».
А потом я увидела документ. Скан.
«Свидетельство об установлении отцовства».
«Отец: Игорь Петрович К.»
«Ребенок: Арсений Игоревич Г.»
Фамилия мальчика была, как у Марины. Но отчество… Игоревич.
Ему было десять лет.
Десять лет.
Десять лет он врал мне. Десять лет он жил на две семьи. Десять лет он возил ее сына на нашу дачу, которую я помогала обустраивать.
Вся моя злость, весь мой азарт… всё смыло волной абсолютного, тошнотворного ожога.
Я думала, я — «тыл». Оказалось, я — «прошлый век». Я — музейный экспонат. А она — его жизнь.
Я сидела перед этим компьютером и не могла дышать. Я думала, я дерусь за деньги. За справедливость.
А оказалось, что я дерусь за то, чего уже давно не существует.
Я услышала, как в замке поворачивается ключ.
Игорь. Он вернулся. Раньше.
А я — в его запертом кабинете. С дубликатом ключа. И с его тайной жизнью на мониторе.
Часть 6. Запах гари
Я окаменела.
Он был в прихожей. Я слышала, как он ставит ботинки, как бросает ключи на полку.
«Лена?» — крикнул он.
Я не ответила. Я смотрела на монитор. На улыбающуюся Марину и Арсения. На фоне моих роз, которые я сажала в Кратово.
«Лена! Ты дома?»
Он шел по коридору. К кабинету.
У меня была секунда. Я не могла выключить компьютер — он бы понял. Я не могла спрятаться.
Я схватила со стола первую попавшуюся стопку бумаг (какие-то старые счета) и… зажигалку, которой он раскуривал сигары.
Он толкнул дверь.
Дверь была заперта.
«Лена?» — его голос изменился. Удивление. «Ты там?»
Я чиркнула зажигалкой. Бумага вспыхнула. Я бросила ее в металлическое ведро для мусора.
«Игорь! — закричала я, стараясь, чтобы голос дрожал от паники. — Помоги! Горит!»
Я закашлялась, на самом деле вдыхая едкий дым.
С той стороны послышалась возня. Он искал свой ключ. Он вставил его, повернул. Замок щелкнул.
Дверь распахнулась.
Игорь стоял на пороге. Я — посреди кабинета. В ведре догорали бумаги. Дым наполнял комнату.
«Ты… что ты тут делаешь? — он смотрел не на меня, а на ведро. — Что…»
«Я… я зашла протереть пыль, — задыхаясь, соврала я. — А тут… увидела…»
Я сделала гениальный ход. Я ткнула пальцем в его пепельницу с окурком сигары.
«Ты, наверное, не потушил… Оно тлело… Искры! Бумаги загорелись!»
Я смотрела на него, плача. От страха. От дыма. От адреналина.
Он смотрел на меня. Долго. Я видела, как в его голове борются две мысли. Первая: «Она была в моем кабинете». Вторая: «Она устроила пожар».
Потом он посмотрел на компьютер. Монитор погас — ушел в спящий режим.
Слава богу.
«Дура, — прорычал он. — Проветривать надо!»
Он бросился к окну, распахнул его. Схватил ведро, вынес его на балкон.
«Выйди отсюда! — рявкнул он на меня. — Совсем из ума выжила со своим психологом! Пыль она протирает! Убьешься тут с тобой!»
Он был в ярости. Но ярость была… не та. Он злился на мою «глупость», на «пожар». Он не заподозрил.
Я выскочила из кабинета. Сердце колотилось так, что было больно дышать.
Я добежала до ванной, закрылась. Меня трясло.
Я чуть не провалилась. Я чуть не уничтожила всё.
Весь вечер он ходил мрачнее тучи. Ворчал, что в кабинете теперь «воняет гарью». Он обвинял меня в том, что я «суюсь не в свое дело» и «могла спалить квартиру».
Я молча кивала. Я изображала вину. Я была тихой, напуганной Леной.
А внутри у меня был лед.
Я видела его лицо, когда он думал, что я «просто протирала пыль». Он не мог даже представить, что я способна на мысль. На действие.
Я была настолько «тылом», настолько «мебелью», что он поверил в самый абсурдный сценарий — тлеющая сигара, внезапный пожар. Он не поверил в очевидное: что я искала.
Ночью, когда он уснул (приняв, кажется, что-то успокоительное), я снова пошла на кухню.
Мне нужно было все обдумать.
Марина. Арсений. Десять лет.
Это меняло всё. Это была уже не просто «оптимизация активов». Это было планомерное построение «запасного аэродрома» за мой счет.
Эта дача, которую я обживала… он строил ее для нее. Эта квартира в Коммунарке… это, наверное, для Арсения. На будущее.
А я? Что было уготовано мне?
Доживать свой век в «пыльно-розовом» платье, подавая ему чай и изображая «исцеление» у психолога?
Нет.
Пожар в кабинете был не только моей ошибкой. Он был… знаком.
Я должна была сжечь мосты.
Я позвонила Дарье. В три часа ночи. На личный номер, который она дала мне «на крайний случай».
«Да, — сонно прорычала она. — Надеюсь, у вас там труп».
«Почти, — сказала я. — Дарья Сергеевна. У него второй ребенок. Десять лет. И любовница. Я видела фото. И документы».
«…Хорошо, — Дарья мгновенно проснулась. — Сфотографировали?»
«Нет. Он меня застал. Я устроила пожар. Пришлось импровизировать».
«Что?!»
«Он не понял. Он думает, я идиотка. Это нам на руку».
В трубке повисла тишина.
«Елена Ивановна, — сказала Дарья. — Вы меня пугаете. Но мне это нравится. Так. Доступа к компьютеру у нас больше нет. Он сменит пароли и поставит на дверь амбарный замок. Нам нужно что-то другое».
«Я знаю, что, — сказала я. — Его ноутбук. Тот, что с отпечатком пальца».
«И как вы собираетесь его разблокировать?»
«Он спит. — сказала я, глядя на дверь спальни. — И он не проснется. Он выпил корвалол с валерьянкой после «пожара».
«Елена… — начала Дарья. — Это…»
«Это моя жизнь, — отрезала я. — Я не буду спать в одной постели с человеком, зная, что он меня предал. Но мне нужен его палец. Что мне делать?»
Дарья помолчала.
«Вам — ничего. — сказала она. — Вы его не разблокируете. Если он проснется — это провал. Нам нужно, чтобы он сам его разблокировал. При вас. И оставил открытым».
«Это невозможно».
«Возможно. Придумайте причину. Срочную. Утром. Скажите, что… сайт «Госуслуги» не работает. Что вам нужно срочно проверить почту. Что угодно. Вы же «глупая». Попросите его помочь. Он приложит палец… а дальше — ваша работа. Отвлечь его. И скопировать всё».
«Я попробую».
«И у меня для вас новость, — добавила Дарья. — По «М». Я пробила ее. Марина Олеговна. Она — врач. Педиатр. Работает в частной клинике. Куда, кстати, ваш муж оформил очень дорогой ДМС для всей своей фирмы. Похоже, так они и познакомились».
Педиатр. Она лечила наших детей? Нет. У нас дети уже взрослые.
Она лечила своего сына. А платил за это мой муж.
«Спасибо, — сказала я. — Я поняла. Завтра. Я сделаю».
Я положила трубку. Запах гари, казалось, въелся мне в волосы.
Часть 7. Отпечаток
Утро. Самое тяжелое утро в моей жизни. Я не спала ни секунды. Я смотрела на его спящее лицо и пыталась понять — как? Как можно так жить?
Игорь проснулся хмурый. Голова после валерьянки болела. Запах гари из кабинета расползся по всей квартире.
«Лена, открывай все окна. Дышать нечем. И вызови клининг, пусть чистят твой… пожар».
Он был зол. Это хорошо. Злой человек — невнимательный человек.
Он сел пить кофе на кухне. Со своим ноутбуком. Он всегда проверял почту за завтраком.
Вот он. Мой шанс.
Я подошла к нему, изображая максимальную растерянность.
«Игорь… у меня беда».
«Что еще?» — он не отрывался от экрана.
«Я… я не могу записаться к врачу. У меня «Госуслуги» не открываются. Пишут — «ошибка». А мне срочно надо. К маммологу».
Я специально сказала «маммолог». Это то, что должно было его… отпугнуть от лишних вопросов.
Он раздраженно вздохнул.
«Лен, ну что ты как маленькая. Перезагрузи телефон».
«Я перезагружала! — я чуть не плакала (и это было почти искренне). — Игорь, пожалуйста. Там запись горит. Попробуй ты? Пожалуйста. У тебя же «умный» компьютер».
Он брезгливо посмотрел на мой телефон.
«Давай сюда свой ноутбук», — буркнул он.
Нет. Мне нужен его ноутбук.
«Да на моем то же самое будет! — захныкала я. — У тебя, наверное, интернет лучше. Ну пожалуйста. Пять минут».
Он закатил глаза. Это было высшей степенью одолжения.
«Господи. Давай».
Он открыл браузер. Я стояла рядом, заглядывая через плечо.
«Какой сайт?»
«Госуслуги».
Он набрал. Сайт открылся.
«Ну и? Всё работает».
«А… а ты войди. Под моим именем. Может, у меня в профиле что-то…»
Он посмотрел на меня как на умалишенную.
«Лена, я не помню твой пароль».
«А ты… а ты через свой зайди! — «гениальная» идея пришла мне в голову. — Там же можно, наверное… проверить?»
Он прорычал что-то нечленораздельное. Но я была «больным» и «глупым» ребенком. Ему было проще сделать, чем спорить.
Он открыл вкладку.
«Так. Сейчас».
Ноутбук ушел в сон, пока мы спорили. Экран погас.
«Вот, черт», — сказал он. И приложил палец к сканеру.
Экран загорелся. Рабочий стол.
«Так. Где твои «Госуслуги»…»
И в этот момент у меня на плите «убежало» молоко, которое я поставила для каши. Я специально налила его до краев.
«Ай! — вскрикнула я. — Господи! Сейчас!»
Я бросилась к плите. Молоко шипело, заливая конфорку. Запахло гарью — на этот раз молочной.
«Лена! Ну твою ж мать! — взревел Игорь. — Ты сегодня решила спалить всё?!»
Он вскочил из-за стола. Он ненавидел грязь на плите. Он бросился за тряпкой, отодвигая меня.
«Дай сюда! Неумеха!»
Он тер плиту. А я…
Я метнулась к ноутбуку.
Рабочий стол был открыт.
Я заранее приготовила флешку. Маленькую, черную.
Я воткнула ее в USB-порт.
Папка «Работа». Папка «Дача_Стройка». Папка «Банк».
Я не успевала выбирать. Я нажала «Копировать» на всю папку «Документы».
Он тер плиту. Он ворчал. У меня было секунд тридцать.
«…Ничего доверить нельзя! Даже молоко!»
Полоса копирования бежала по экрану. Медленно. Мучительно медленно.
«…Всё из рук валится! Сходила к психологу, называется!»
Пятьдесят процентов.
«Всё, — сказал он, выжимая тряпку. — Вроде оттер».
Он поворачивался.
Семьдесят процентов.
«Игорь, — вскрикнула я. — А там! Под конфоркой! Затекло!»
Он снова нагнулся.
Девяносто девять. Сто.
Я выдернула флешку. Сунула ее в карман халата.
Я закрыла окно копирования. Закрыла «Госуслуги».
Он выпрямился.
«Всё. — он бросил тряпку в раковину. — С меня хватит. Записывайся куда хочешь. Я на работу».
Он схватил ноутбук.
«Игорь, поешь…»
«Не буду!»
Он ушел в спальню одеваться.
Я села на стул. Ноги не держали. Флешка в кармане халата обжигала бедро.
У меня было всё.
Весь день я была на автомате. Я вызвала клининг. Я отмывала квартиру от запаха гари. Я была идеальной, виноватой женой.
Я сходила в парк. Я села на лавочку и, как последний шпион, перекинула файлы с флешки на облачное хранилище, которое мне помогла создать Дарья.
Там было всё.
Сметы на дачу, оплаченные с его личных счетов (а не брата). Договоры на покупку машин. Выписки из банков, о которых я не знала. Счета в офшорах.
И… папка «М».
Там было завещание.
Свежее. От этого года.
Он отписывал квартиру в Коммунарке и крупную сумму денег — Арсению Игоревичу Г.
А мне и нашим детям — квартиру на Ленинском. Поровну. На троих.
Он позаботился обо всех. Он всё рассчитал.
Он не учел одного.
Меня.
Я позвонила Дарье.
«У меня всё. — сказала я. Голос был ровный. — Что дальше?»
«Дальше, Елена Ивановна, — голос Дарьи был полон восхищения. — Мы подаем на арест счетов. И на развод. Вы готовы?»
Я посмотрела на свое отражение в витрине. На меня смотрела женщина. Уставшая. Седая. Но с прямыми плечами.
«Я готова, — сказала я. — Но у меня одно условие».
«Какое?»
«Я хочу сделать это… красиво. Он сейчас думает, что я — глупая курица, которая чуть не спалила дом. Пусть он в этом и дальше будет уверен».
«Понимаю. — сказала Дарья. — У него скоро крупная сделка? Или поездка?»
«Поездка, — вспомнила я. — Он каждый год в конце мая ездит на охоту. С братом. В Карелию. На десять дней. Там нет связи».
«Идеально, — выдохнула Дарья. — Это — наш «День Д». Готовьтесь. Через две недели».
Я пошла домой. Впервые за тридцать лет я не думала, что приготовить на ужин.
Часть 8. День «Д»
Две недели я жила в сюрреалистичном тумане. Я была самой заботливой, самой «исцеленной» и самой «глупой» женой на свете.
Я ходила к «психологу» (то есть, к Дарье, где мы подписывали последние бумаги). Я кивала, когда Игорь ворчал. Я даже помогла ему собрать вещи на охоту.
«Игорь, ты носки шерстяные взял? В Карелии еще холодно», — я говорила это, и во рту был привкус металла.
«Взял, Лена, взял. — он был в хорошем настроении. Он уезжал. Отдыхать. От меня. От «пожаров». От «психологов». Он ехал в свой мужской мир, где всё было просто. — Ты тут… смотри, не спали ничего».
«Не буду», — я улыбнулась.
Он стоял на пороге. Крупный, уверенный. В своем камуфляже.
«Ну, я поехал. Артему позвони, скажи, пусть заезжает. Проверит, как ты тут».
«Хорошо».
Он похлопал меня по плечу. Как… собаку.
«Давай. Не скучай».
Он ушел. Дверь захлопнулась.
Я постояла в тишине. Минуту. Две.
Потом я подошла к телефону. Я набрала номер Дарьи.
«Дарья? Он уехал».
(Звук: гудки, гудки, а затем — голос оператора: «Абонент находится вне зоны действия сети…»)
Действие началось, как только его самолет оторвался от земли.
Дарья нажала кнопку.
Иски, ходатайства, заявления — всё, что мы готовили, полетело в систему.
Первый удар — арест счетов. Всех. И его личных, и счетов ООО «Вектор», и даже счетов его брата Петра (Дарья нашла способ доказать, что его «покупка» дачи была фиктивной).
Второй удар — иск о разделе имущества. Со всеми доказательствами. С офшорами, с квартирой в Коммунарке.
Третий удар — заявление в суд об определении места жительства моих (пока еще) вещей. Дарья добилась запрета на его вход в квартиру на Ленинском до решения суда.
Четвертый удар. Самый тихий.
Я позвонила Артему.
«Сынок, привет. Папа уехал. Ты можешь заехать? Мне надо… с тобой поговорить. И с Аней. Пусть она тоже приедет».
«Мам, что случилось? У тебя голос такой…»
«Ничего. Просто приезжайте. Вечером».
Они приехали. Артем, такой же, как отец, «деловой». И Аня, вечно встревоженная.
Я посадила их на кухне. Налила чай.
«Мама, не томи», — сказал Артем.
Я положила перед ними две стопки бумаг.
Для Артема — копию завещания Игоря. Где квартира на Ленинском делится на троих.
Для Ани — копию свидетельства об установлении отцовства. На Арсения Игоревича.
«Что это?» — Артем нахмурился.
«Это, — сказала я, — новая жизнь вашего отца. Ей десять лет».
Я смотрела, как меняются их лица. Артем… он был зол. Я видела, как он покраснел.
«Мам… это… это правда?»
«Да».
Аня заплакала. Тихо.
«Я знала, — прошептала она. — Я чувствовала. Что у него кто-то есть. Мам, бедная ты моя…»
«Я не бедная, — отрезала я. — Я подала на развод».
Артем вскочил.
«Как?! Ты… из-за этого? Мам, ты рушишь семью! Из-за… из-за ошибки? Ему шестьдесят! Ну, оступился человек!»
Я посмотрела на своего сына. И увидела в нем Игоря.
«Артем. Это не «ошибка». Это — вторая семья. Которую он содержал за наш счет. Это — дача, которую он украл у меня. Это — квартира, которую он купил тому сыну. А не вам. Он врал. Мне. Вам. Всем».
«Но… развод? Мам, это же… позор! Что люди скажут?»
«Мне всё равно, что скажут люди, — сказала я. — Мне не всё равно, что я — нищая. Что я — никто. Ваш отец позаботился о том, чтобы у меня ничего не осталось. А я позаботилась о том, чтобы вернуть свое».
«Мама, я с тобой», — твердо сказала Аня, вытирая слезы.
«Мам, подумай! — не унимался Артем. — Давай он вернется, мы поговорим…»
«Мы не будем говорить. — сказала я. — Он не войдет в эту квартиру. Я сменила замки».
В этот момент в дверь позвонили.
Я открыла.
На пороге стояла она. Марина. Врач-педиатр.
Она была растеряна. Красивая. И очень… обычная.
«Елена Ивановна? — у нее был тихий голос. — Я… я не могу дозвониться до Игоря. А у меня… у меня арестовали карту. На которую он… алименты платил. Я не знаю, что происходит».
Она пришла ко мне. Просить о помощи. Видимо, Игорь дал ей мой адрес «на крайний случай».
А за ее спиной, в лифте, я увидела Петра. Брата Игоря.
«Елена! — проревел он. — Что за дела?! Какого черта мои счета арестованы?!»
Они оба стояли на моей лестничной клетке. Любовница и сообщник.
Я посмотрела на них. На Артема, стоявшего у меня за спиной. На плачущую Аню.
Я улыбнулась.
«Знаете, — сказала я. — А Игорь в Карелии. На охоте. Связи нет. Так что… вы не по адресу».
И я медленно закрыла перед ними дверь.
Финал (Победа)
Прошло полгода.
Я сижу на балконе. Не в Кратово. Не на Ленинском.
Я сижу на балконе своей новой квартиры. Маленькой. Двухкомнатной. В Южном Бутово. Здесь тихо, и из окна видно лес.
Битва была… грязной.
Игорь вернулся из Карелии через четыре дня после того, как его «вызвонили» друзья (которым дозвонился разъяренный Петр). Он вернулся не в Москву. Он вернулся в пепел.
Счета арестованы. Бизнес парализован. В квартиру не попасть. Любовница в панике.
Он пытался «решить вопрос». Он звонил мне. Он кричал. Он угрожал. Он умолял.
«Лена! Ты с ума сошла! Ты разрушила всё!»
«Нет, Игорь, — отвечала я (по совету Дарьи, все разговоры записывались). — Ты всё разрушил сам. Десять лет назад. Я просто… навела порядок».
Он не мог поверить, что это сделала я. «Тихая Лена». «Надежный тыл». Он был уверен, что меня «науськала» Дарья. Он так и не понял, что Дарья была моим инструментом. А не я — ее.
Суд был быстрым. Дарья была великолепна.
Доказательства были неопровержимы. Офшоры, «подаренная» дача, вторая семья.
Игорю пришлось пойти на мировое соглашение. Потому что в противном случае его ждали бы не только семейные, но и уголовные дела — за уклонение от налогов.
Он был в ярости. Он потерял почти семьдесят процентов активов.
Я получила эту квартиру. Я получила половину стоимости дачи (которую Петру пришлось срочно «продать» обратно). Я получила очень крупные «алименты» на свое содержание.
Марина? Она осталась с ним. Ей, видимо, было некуда деваться. Они сейчас снимают квартиру. Игорь пытается восстановить бизнес. Но в шестьдесят лет, с «волчьим билетом» от Дарьи (которая слила информацию о его «схемах» нужным людям), это почти невозможно.
Аня — со мной. Она помогает мне разбираться с компьютером. Я пошла на курсы. Я восстанавливаю свои навыки редактора. Я беру заказы на фрилансе.
Артем… с Артемом сложнее. Он считает, что я «предала» отца. Он навещает его. Помогает ему. Он так и не понял. Или, может, он боится, что его жена когда-нибудь сделает то же самое.
Горькая ли это победа?
Я сижу на балконе. Я пью чай. Мне не нужно ни для кого готовить борщ. Мне не нужно никого ждать.
Я потеряла тридцать лет. Я потеряла семью, какой я ее знала. Я потеряла сына (надеюсь, временно).
Но я смотрю на свое отражение в стекле балкона.
Женщине в нем почти шестьдесят. У нее морщины. У нее седые волосы.
Но она, впервые за тридцать лет, смотрит мне прямо в глаза.
Она — есть. Она — не «тыл». Она — «фронт».
Я не знаю, что будет завтра. Это страшно. Но это — мой страх. И моя жизнь.
Психолог, кстати, мне помог. Он просто задал правильный вопрос.