— Ты действительно думала, я не замечу, как от его воротника пахнет твоими духами? Не просто какой-то «Шанель №5», а той самой туалетной водой, которую я подарила тебе на прошлое Рождество. «Мисс Диор Чери», которой ты так любила хвастать, называя своим «секретным оружием»?
Алиса произнесла это негромко, перебирая столовое серебро, ее пальцы скользнули по холодной поверхности ножа для рыбы. Слова, высказанные вполголоса, прозвучали в полупустом зале дорогого ресторана с акварелями на стенах оглушительнее любого крика. Катя, ее сестра, сидевшая напротив с видом королевы, снизошедшей до ужина с простолюдинкой, даже поперхнулась с бокалом бургундского у губ. Алый оттенок вина резко контрастировал с внезапной белизной ее кожи.
— О чем ты, Алиса? У тебя просто чуткий нос. Серега, наверное, обнял меня на дне рождения у мамы, когда мы выбирали вино в кладовке. Помнишь, я искала то самое Просекко? Ты всегда все драматизируешь, раздуваешь из мухи слона.
— На дне рождения у мамы, — голос Алисы оставался ровным, металлическим, — я была в черном платье от Гуччи, которое ты потом целый час обсуждала, намекая, что оно меня полнит. А пахла я тогда флердоранжем. И он не просто обнял тебя в кладовке. Он провел с тобой ночь. В нашей постели. На белье из египетского хлопка, которое ты сама мне посоветовала купить, сказав, что оно «пахнет богатством».
Мысли Алисы, до этого момента острые и ясные, вдруг поплыли. Она даже не бледнеет. Смотрит на меня с вызовом, с каким-то омерзительным любопытством, будто я подопытная крольчиха, и она ждет, когда же я взорвусь. Моя сестра. Та, с кем мы в детстве спали в одной кровати, прячась от грозы, шептались до рассвета о принцах и замках. Та, кому я первой рассказала о Сергее. И вот теперь – его губы на ее шее, его руки на той самой шелковой простыне. Его вранье вчера вечером: «Задержался на совещании, засыпай, солнышко». Его честные, уставшие глаза. Лицемер. Оба – лицемеры.
Катя медленно, с наслаждением отпила вина, поставила бокал. Ее маникюр – идеальное лакомство кровавого оттенка – мягко стукнул о хрусталь.
— Ну и что? Что ты собираешься делать, Алиса? Кричать? Рвать на себе волосы? Швыряться в меня этой изысканной посудой? Ты же это обожаешь – дешевые драмы. Мама всегда говорила, что в тебе есть что-то от бабушки-истерички.
— Сцену? – Алиса рассмеялась, и звук был похож на лёд, трескающийся под ногой на замерзшем озере. – Нет, дорогая. Сцены – это удел тех, у кого нет иного оружия. Я предпочитаю… тишину. Ту самую тишину, что бывает в глазу бури. Абсолютную и безжалостную.
Она отодвинула стул. Движение было плавным, исполненным неожиданного достоинства. Она видела свое отражение в темном стекле окна – высокая, худая женщина в строгом платье, с безупречной укладкой и глазами, в которых погасли все звезды.
— Знаешь, самое забавное? Мне его не жалко. И тебя – тоже. Вы просто два ничтожества, нашедших друг друга в грязной луже собственных амбиций. Мне жаль только маму. Ее любимые дочки устроили такой цирк. Хотя… кто знает, может, ей это даже понравится. Новый повод для сплетен за чашкой чая.
— При чем тут мама? – в голосе Кати впервые, помимо наглости, проскользнула тонкая, как лезвие бритвы, тревога.
— О, мама сыграет в этой пьесе одну из ключевых ролей. Как, впрочем, и твоя драгоценная свекровь, Ирина Викторовна. Ей ведь так не хватало достойного спектакля в ее размеренной жизни. Спокойной ночи, сестра. Приятных снов. Если, конечно, совесть – эта странная болезнь, которой вы, кажется, не подвержены – позволит.
Алиса развернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. Она чувствовала на спине горящий взгляд сестры, слышала, как сзади захлопнулась дверь в туалетную комнату – наверное, Катя побежала звонить Сергею, паниковать. Пусть. Пусть попробуют почувствовать ту гнетущую тревогу, что съедала меня последние недели.
Ночь встретила ее влажным, промозглым воздухом, пахнущим остывшим асфальтом и далеким дымом. Она шла по брусчатке, не чувствуя под ногами земли. Каждый шаг отдавался в висках глухим стуком. Измена. С сестрой. Как пошло. Как бездарно. Как в дешевом сериале, который мы смотрели в детстве, тайком от родителей, и хохотали над нелепостью героев. Слезы, горячие и соленые, подступили к горлу, сдавили его. Но она сжала кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней, оставляя красные полумесяцы. Нет. Плакать она будет потом. Одна. В кромешной тишине. Сейчас – время думать. Собирать осколки своей жизни в новый, острый как бритва, пазл.
Дома пахло кофе и дорогим табаком – Сергей курил на балконе, хотя она сто раз просила его этого не делать. Он сидел в кресле, смотрел какой-то спортивный матч, и вид у него был такой привычный, такой родной, что на мгновение Алисе показалось, что вечер в ресторане – всего лишь дурной сон, игра ее воспаленного воображения.
— Аллочка, наконец-то! Я начал волноваться. Где ты пропадала? – Он обернулся, и на его лице играла привычная, немного уставшая улыбка. Актерская работа высшего пилотажа.
— Была с Катей. – Алиса сняла пальто, повесила его на вешалку, каждое движение выверенное и медленное. – Выясняла один интересный вопрос. Касательно происхождения аромата «Мисс Диор» на воротнике твоей голубой рубашки. Помнишь, той самой, что я тебе подарила в прошлый четверг?
Он замер. Спорт на экране продолжался, комментатор срывался на крик, но в комнате воцарилась оглушительная тишина. Лицо Сергея стало маской, за которой читалась паника, попытка быстро сообразить, найти выход.
— Алиса, я… я могу все объяснить, – его голос дрогнул, он встал, делая шаг к ней. – Это… это была ужасная ошибка. Однажды. Пьяное безумие после корпоратива. Она сама ко мне пристала, ты же знаешь, какая она, Катька, она всегда мне нравилась, она…
— Замолчи! – ее голос сорвался, превратившись в хриплый, животный шепот. – Не смей! Не смей валить все на нее! Ты был не меньше ее. Ты был моим мужем! Ты клялся мне в верности в той самой церкви, где крестили нашу… – она не смогла договорить, мысль о нерожденном ребенке, потерянном три года назад, пронзила ее новым, свежим лезвием горя.
— Я люблю тебя! – он попытался обнять ее, его руки, пахнущие табаком и ее сестрой, потянулись к ней. – Это ничего не значит! Это просто секс, физиология! Ты – моя жена, мой человек!
Она отшатнулась, как от прикосновения раскаленного металла.
— Не прикасайся ко мне. Никогда. Больше никогда. Убирайся.
— Куда я пойду? Это мой дом! – в его голосе зазвенела привычная настойчивость, он уже переходил от защиты к нападению.
— Твой дом? – она окинула взглядом просторную гостиную с дизайнерским ремонтом, дорогой техникой, картинами, которые они выбирали вместе в галереях. – Ты забыл, чьи деньги все это оплатили? Мои. Мои инвестиции, моя работа, мои ночи без сна, пока ты прогорал со своими очередными «гениальными» проектами, которые я потом спасала! Вон. Сейчас же. Возьми свою машину, свои вещи и исчезни.
Он что-то еще кричал, пытался спорить, сыпал обвинениями в ее холодности, в том, что она «зациклилась на работе», но она не слушала. Она прошла в спальню, захлопнула дверь и повернула ключ. Старое, доброе правило – иметь ключ от спальни – теперь стало ее щитом. Прижавшись лбом к холодному стеклу балконной двери, она смотрела на огни города. Конец. Все кончено. Вся жизнь, выстроенная с таким трудом, рассыпалась в прах за один вечер. Но где-то глубоко, под грудой обломков ее доверия и любви, уже шевелилось что-то холодное, твердое и безжалостное. Зародыш. Зародыш мести.
На следующее утро раздался звонок. Не с телефона, а с домашнего – мама предпочитала этот канал для особо важных «воспитательных» бесед. Алиса, не спавшая всю ночь, с красными от слез глазами, взяла трубку.
— Алиса, что там у вас опять происходит? – голос матери был резким, без предисловий. – Сергей ночевал здесь, на диване, весь расстроенный, не свой! Говорит, ты его выгнала из-за какой-то ерунды с Катей? Опять твои фантазии?
Алиса медленно выдохла, сжимая трубку. Началось. Цирк с конями начался. И мама уже вышла на арену в роли дрессировщика.
— Мама, он изменил мне. С Катей. Не «ерунда», не «фантазии». Измена. В нашем доме. В нашей постели.
На том конце провода повисло тяжелое, давящее молчание.
— Что?.. Не может быть! – наконец выдавила мать, но в ее голосе было не столько неверие, сколько раздражение. – Катя… она же твоя сестра! Она бы не стала… Ты, наверное, все неправильно поняла. Он говорит, ты в последнее время очень напряжена, склонна к истерикам, ревнуешь его к каждой столбу.
— Он что, рассказал тебе про духи? Про то, что я нашла в корзине для белья? – голос Алисы дрогнул, но уже не от слез, а от ярости. Ярости, которую она копила годами. – Или ты, как всегда, просто принимаешь его сторону, потому что он «мужчина», «добытчик»?
— Алиса, дорогая, успокойся, ради Бога. – голос матери стал сладким, сиропным, каким он всегда бывал, когда она хотела замять скандал. – Давай все обсудим спокойно, как взрослые люди. Ты же не хочешь разрушать семью из-за каких-то слухов? И Катю губить. У нее репутация, ее карьера модели только набирает обороты. Ты же не хочешь все испортить?
Ее репутация. Ее карьера. Ее чувства. А я? А мое предательство? А моя разрушенная жизнь? Мысли путались, в голове всплывали обрывки детских воспоминаний: Кате – новое платье, потому что она «худее и оно ей больше идет», Алисе – старые джинсы; Кате – оплата модельных курсов, Алисе – «ты и так умная, сама справишься». Мать всегда ставила Катю на пьедестал. Более яркую, более дерзкую, более «успешную» в ее понимании. Алиса была тихой, умной, «надежной» – той, на кого можно положиться, но кого не замечают.
— Мама, все кончено. Я с ним развожусь.
— Ты сошла с ума! – сироп мгновенно испарился, голос снова стал визгливым и жестким. – Из-за какой-то своей прихоти, какой-то болезни в голове, ты готова разрушить все? Он хороший муж, кормилец! Он обеспечивает тебе такую жизнь!
— Кормилец? – Алиса фыркнула, и в этот звук вложила все свое презрение. – Мама, ты хоть раз за последние пять лет интересовалась, откуда берутся деньги на эту «жизнь»? Он живет на мои деньги! Его последний бизнес прогорел, и я его спасала, влезая в долги! Я оплачивала эту квартиру, эти машины, эти твои бесконечные «подарочки» от Кати!
— Ну, вот видишь! – голос матери стал ядовитым, шипящим. – Деньги! Тебе деньги дороже семьи! Я всегда знала, что в тебе сидит этот меркантильный, холодный эгоизм! Ты вся в своего деда, в этого польского скрягу!
Алиса положила трубку. Руки дрожали, но внутри все застыло. Эгоистка. Скряга. Хорошо. Хорошо. Посмотрим, кто здесь скряга.
Через неделю пришло официальное заказное письмо с гербовой печатью из Польши. Адвокатская контора «Венцковский и партнеры» извещала ее на безупречном английском, а затем на русском, что пан Болеслав Венцковский, ее дед по материнской линии, скончался, оставив ей, Алисе Марии Венцковской-Ивановой, в наследство не только старинный особняк XVII века в самом сердце Кракова, на улице Канонича, но и весьма значительный пакет акций процветающей фармацевтической компании «Венцковский Фарма», а также солидный банковский счет в швейцарском филиале. Состояние, которое делало ее не просто независимой, а по-настоящему богатой и свободной.
Она сидела с этим письмом на кухне, за своим любимым дубовым столом, перечитывая лаконичные, сухие строки снова и снова. Дедушка. Его морщинистое, доброе, умное лицо. Его рассказы о довоенной Варшаве, о Поднятии Варшавы, о том, как он чудом уцелел и сумел все восстановить. Его горькие слова о том, что его дочь – мать Алисы – променяла свою польскую идентичность на «легкую жизнь» в России и вышла замуж за «этого проходимца». Он верил в нее, в Алису. Видел в ней продолжательницу рода, наследницу не только имущества, но и духа. И он оставил ей ключ. Ключ от клетки.
Дверь в квартиру резко открылась – у матери, как и у Сергея, оставались ключи, которые она теперь мысленно пообещала себе поменять в тот же день. На пороге стояла она сама, а за ее спиной – как грозный теневой кардинал – высилась фигура Ирины Викторовны. Лица обоих женщин были искажены не горем, не сочувствием, а холодной, неприкрытой яростью.
— Так это правда? – с порога бросила мать, размахивая перед собой распечаткой какого-то электронного письма. Алиса сразу поняла – они взломали ее почту. Или Сергей имел к ней доступ. – Ты унаследовала целое состояние от этого старого сумасшедшего поляка? И молчала? Прятала это от семьи?
— Добрый день, мама. Проходи, чувствуй себя как дома, – язвительно сказала Алиса, не вставая. – Ирина Викторовна, каким ветром? Я не ждала гостей.
— Не умничай! – взвизгнула Ирина Викторовна, ее обычно бесстрастное, подтянутое лицо покраснело. – Мой Сергей проливал пот и кровь ради вашей семьи, а ты тут втихомолку прячешь миллионы, чтобы одной их потратить? На каких-нибудь любовников, я не сомневаюсь!
— Ирина Викторовна, ваш сын, как вы, наверное, забыли, уже нашел себе любовницу. Мою родную сестру. Или Катя, ваша будущая невестка, уже успела вам на ушко поведать свою версию событий?
Свекровь презрительно сморщила губы, будто почувствовала неприятный запах.
— Мужчины – они существа слабые, поддающиеся искушению. Настоящая женщина, жена, должна быть мудрее, уметь прощать, сохранять семейный очаг, а не поддаваться первобытным инстинктам! А ты… ты хочешь все разрушить, сбежать с нашими деньгами!
— С вашими? – Алиса медленно поднялась. Она была выше обеих женщин, и сейчас ее рост казался оружием. – Какими вашими? Вы, Ирина Викторовна, всю жизнь смотрели на меня свысока, считали недостаточно хорошей, «не той крови» для вашего гениального отпрыска. Вспомните ваши слова на помолвке: «Ну что ж, Сергей, раз уж ты выбрал…» А ты, мама, всегда считала, что я «серая мышь» по сравнению с Катей. А теперь, когда у меня появились свои, настоящие деньги, я вдруг стала вашей? Вдруг стала «семьей»?
— Эти деньги – общие! – крикнула ее мать, топая ногой по паркету, словно капризный ребенок. – Ты замужем! Все, что ты получаешь, принадлежит семье! По закону! Сергею! И ты обязана поделиться с Катей, она тоже семья, она сейчас в такой сложной ситуации из-за этой вашей глупой, надуманной ссоры! Ей нужна поддержка!
Алиса смотрела на них: на свою мать, с глазами, полными алчности и злобы, и на свекровь, сжатую в комок классовой ненависти и страха потерять свой статус. И вдруг все окончательно встало на свои места. Это никогда не было про любовь, про семью, про доверие. Это было про деньги. Всегда, в конечном счете, все упиралось в деньги.
— Выйдите, – тихо, но очень четко сказала она.
— Что?! – хором воскликнули они.
— Выйдите из моего дома. Сейчас же. И передайте Сергею и милой Кате, что завтра мой адвокат направит им первые документы на развод. И на оспаривание любых, даже самых призрачных, поползновений на мое наследство. Оно было получено мной уже после фактического распада брака и подачи на развод, и является моей личной, раздельной собственностью. Никто из вас не получит ни гроша.
— Мы уничтожим тебя! – прошипела Ирина Викторовна, ее глаза стали совсем узкими. – Мы подадим в суд! Мы расскажем всем, какая ты ненормальная, неблагодарная эгоистка! Мы сделаем так, что ты не сможешь показаться в приличном обществе!
— Расскажите. Мне все равно. Ваше «приличное общество» – это просто клуб взаимной выгоды и сплетен. Я в нем больше не играю.
Они ушли, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла в серванте. Алиса осталась одна в гробовой тишине. И вот тогда, в этой полной, оглушительной тишине, родился План. Не просто порыв мести, а холодный, выверенный, изящный и беспощадный алгоритм возмездия.
Она не стала подавать на развод сразу. Вместо этого она наняла одного из лучших частных детективов в городе, бывшего сотрудника ФСБ с безупречной репутацией и ледяными глазами. Деньги деда делали такие вещи возможными. И вскоре у нее на руках лежала толстая папка, больше похожая на сценарий грязного триллера.
Компромат был исчерпывающим. Не только на Сергея и Катю, которые, оказалось, уже сняли роскошную квартиру в новом элитном комплексе и вели там довольно активную совместную жизнь, тратя, в том числе, и деньги с ее кредитной карты, привязанной к их общему счету «на бытовые нужды». Были фотографии, выписки звонков, даже отрывки их переписки, где Катя насмехалась над Алисой, называя ее «синим чулком» и «скучной домохозяйкой», а Сергей жаловался на ее «постоянные упреки».
Но настоящие жемчужины были в другом. На ее мать, которая годами вела двойную бухгалтерию в небольшом семейном бизнесе – сети цветочных магазинов, основанных еще на деньги деда – и имела несколько солидных счетов на Кипре и в Белизе. Суммы были весьма внушительными.
И, наконец, главный джекпот – на свекровь. Оказалось, уважаемая Ирина Викторовна, столб местного благотворительного общества, известная своими пафосными приемами в пользу детей-сирот, годами систематически выводила крупные суммы из фонда «Милосердие», который она же и возглавляла. Деньги оседали на счетах ее родственников, тратились на покупку недвижимости в Сочи и шубы от Fendi. Детектив предоставил не только сканы документов, но и аудиозаписи ее разговоров с бухгалтером фонда.
Информация была ядерной. Но Алиса не спешила. Она действовала как шахматист, рассчитывающий многоходовку.
Она пригласила их всех – Сергея, Катю, мать и свекровь – на «прощальный ужин» в тот самый ресторан, где все началось. Место было выбрано не случайно – публичное, но в то же время достаточно уединенное в своем дорогом антураже.
Они пришли. Напряженные, готовые к бою, но также и с ноткой любопытства – а вдруг Алиса одумалась? Сергей пытался казаться раскаявшимся, носил помятый вид, но в глазах читалась надежда на дележ. Катя – вызывающе красивая, в новом платье, смотрела на Алису с плохо скрываемым торжеством. Мать и свекровь – как два инквизитора, готовые сжечь еретичку на костре из ее же амбиций.
— Ну, – начала мать, когда официант с церемонной важностью разлил дорогое шампанское. – Ты, наконец-то, образумилась и решила все уладить по-семейному, без этих судов и скандалов? Готова принести извинения?
Алиса улыбнулась. Спокойной, ледяной, почти что неземной улыбкой. Она взяла свой планшет, стоявший рядом на стуле.
— В некотором роде. Я решила устроить для вас всех… небольшую презентацию. Назовем ее «Правда, которую вы так хотели знать».
Она запустила видео. На экране, в отличном качестве, Сергей и Катя страстно целовались в лифте их же дома, его рука скользила у нее под юбкой. Затем пошли финансовые выписки, с выделенными желтым цветом переводами со счета матери на офшорные счета. И последний, убийственный кадр – сканы документов со счета Ирины Викторовны в швейцарском банке, где лежало несколько миллионов евро, с пометкой «Charity donation transfer from «Miloserdie» Fund».
В ресторане повисла гробовая, абсолютная тишина. Было слышно, как за соседним столиком падает салфетка. Официант застыл с подносом, его лицо выражало профессиональный ужас.
Лицо Кати стало абсолютно белым, маска торжества разбилась, обнажив испуганную, мелкую душу. Сергей опустил голову, уткнувшись лбом в стол, его плечи затряслись.
— Ты… сука… ядовитая… – прохрипела Ирина Викторовна. Ее лицо из красного стало землисто-серым, она схватилась за сердце. – Это подлог! Мерзкая ложь!
— Как ты посмела шпионить за нами?! – закричала мать Алисы, вскакивая. Ее голос сорвался на фальцет. – Это неправда! Все сфабриковано! Ты хочешь нас оклеветать!
— Все, что вы видели, – голос Алисы был чист, звонок и абсолютно спокоен, – проверено, подтверждено и заверено юристами и IT-экспертами. Копии всех материалов, включая аудиозаписи ваших милых бесед, Ирина Викторовна, уже лежат в прокуратуре, в федеральной налоговой службе и в редакциях всех основных федеральных СМИ, а также у пары очень влиятельных блогеров. Они выйдут завтра утром. Ровно в 9:00.
— Что ты наделала?! – взвыла Ирина Викторовна, ее тело затряслось. – Ты разрушила все! Мою репутацию! Мою жизнь! Мое положение в обществе! Ты… ты сумасшедшая!
— Вы разрушили все сами, – парировала Алиса, ее слова падали, как удары молота. – Своей жадностью, ложью, предательством и лицемерием. Вы хотели моих денег? Получите. Вместо них – уголовные дела за мошенничество и растрату, публичный скандал, который разнесут в пух и прах все таблоиды, и полный финансовый крах. Сергей, тебе, как моему официальному мужу на момент возникновения долгов по моим кредитам, которые ты благополучно прожужжал, светит половина. Наслаждайся. Катя, милая, думаю, твой бойфренд-продюсер не очень обрадуется, узнав, что ты финансировала его новый клип из денег, которые ты… позаимствовала у меня, прикрываясь нашими сестринскими чувствами. Мама… с офшорами и уклонением от налогов сейчас разбираются очень, очень строго. Дед был бы в ярости. А ты, Ирина Викторовна… Думаю, попечительский совет фонда «Милосердие» и родители тех детей, кому ты так и не передала деньги, будут рады наконец-то узнать правду.
Она встала, отпила последний глоток шампанского. Оно было горьким.
— Моя месть, как видите, не потребовала криков, битья посуды или яда в вашем бокале. Только информация. Холодная, голая, безжалостная правда. Она изящнее, не правда ли? И гораздо более эффективная.
Она вышла из ресторана, не оглядываясь на тот хаос, который оставила за спиной. Сначала – оглушительная тишина, а потом, как ей и хотелось, она услышала первый раздирающий крик – это была ее мать. Потом громкий, истеричный плач Кати. И хриплый, полный ненависти голос Ирины Викторовны: «Это ты во всем виновата, твоя дочь-шлюха!». И голос Сергея: «Мама, заткнись!». Двери закрылись, оставив этот адский концерт позади.
На улице моросил холодный осенний дождь. Алиса подняла лицо к небу, чувствуя, как ледяные капли смешиваются на ее щеках со слезами. Но это были не слезы по ним. Это были слезы по себе. По той наивной, верящей в любовь и семью женщине, которая умерла здесь, в этом городе, сегодня вечером. Ее хоронили с почестями, под аккомпанемент криков и ругани ее же родни.
Но она родилась заново. Сильная. Холодная. Свободная. И по-настоящему опасная.
Через месяц она была в Кракове. Стояла у высокого стрельчатого окна своего нового старого дома на улице Канонича, глядя на залитую вечерним солнцем рыночную площадь, на Сукенницы, на шпили Мариацкого костела. В Польше пахло историей, камнем, свободой и ее будущим. Ее телефон первое время взрывался от сообщений: скандал всколыхнул не только их город, но и докатился до федеральных СМИ. «Благотворительница-растратчица», «Семейный бизнес на офшорах», «Любовный треугольник на миллион» – таблоиды смаковали каждую деталь. Начались суды, аресты счетов, уголовные дела. Они были уничтожены. Полностью. Социально, финансово, морально.
Она взяла с каминной полки старую фотографию в серебряной рамке – дедушка Болеслав, молодой, строгий, с умными пронзительными глазами.
— Спасибо, дедуля, – прошептала она по-польски, язык которого начала усиленно изучать. – Ты дал мне не только деньги. Ты дал мне силу. Силу отомстить. И силу жить дальше.
Она положила конверт с билетом в Варшаву и ключами от особняка обратно в ящик стола. Ее месть была завершена. Ее жизнь – только начиналась. И впервые за долгое-долгое время она улыбнулась своей, настоящей, невымученной улыбкой. Она победила. Не их. Она победила себя. Свою прошлую слабость. И это была самая главная, самая важная победа
Читайте и другие наши рассказы
Если не трудно, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК и ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Она будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)