— Ты хочешь сказать, моя мать гоняла наших детей работать на соседские огороды, как батраков? Чтобы отрабатывали еду и жилье?
Слова мужа повисли в воздухе, тяжелые и нелепые, как свинцовые шары. Марина сглотнула ком, вставший в горле, и кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Ее пальцы сжали край кухонного стола так, что побелели костяшки. В глазах стояли не слезы, а какая-то мутная, ядовитая взвесь из усталости, гнева и горького торжества. Наконец-то. Наконец-то он услышал. Не ее нытье о «странных» фразах дочери в телефоне, не ее тревогу из-за потухшего взгляда сына, вернувшегося из деревни. А голый, омерзительный факт.
— Но… это бред. Не верю. Мама никогда бы…
— Спроси их сам! — выдохнула Марина, перебивая. Ее голос сорвался на визгливую, некрасивую ноту. — Иди и спроси своих детей, Андрей! Спроси, что они делали все эти три месяца, пока мы тут, на радостях, ремонт в квартире делали и в кино ходили!
Андрей отшатнулся, будто его ударили. Его лицо, обычно такое спокойное и уверенное, исказилось гримасой непонимания. Он медленно опустился на стул, проводя рукой по коротко остриженным волосам.
— Подожди. Давай по порядку. С самого начала.
Марина закрыла глаза, и перед ней поплыли картинки того вечера, когда все началось. Возвращение детей. Семилетняя Соня, всегда такая болтливая, молча прижалась к ней в дверном проеме, а потом, уже дома, разрыдалась, уткнувшись лицом в ее шею. Десятилетний Артем вошел, бросил рюкзак и прошел в свою комнату, не глядя ни на кого. Спина у него была неестественно прямой, как у солдата, возвращающегося с войны.
— Ты помнишь, как они вернулись? — начала она, и голос ее дрожал. — Я тебе тогда сказала: с ними что-то не так. Ты отмахнулся. «Устали с дороги, акклиматизируются».
— Марин, ну…
— Молчи! Теперь моя очередь говорить!
Она глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. Ей нужно было выложить все, как на блюдечке. Без истерик. Факты. Только факты.
— Сегодня, когда мы укладывали Соню спать, она спросила меня: «Мама, а мы теперь всегда будем есть досыта?» Я, естественно, обомлела. Стала расспрашивать. Оказалось, твоя мама с первого же дня установила правила. «В моем доме никто даром не живет». Завтрак нужно было «заработать» — прополоть грядку у соседа дяди Васи. Обед — помочь тете Галине с покосом. Ужин — собрать ягоды на продажу на базаре.
Андрей смотрел на нее, и в его глазах медленно угасала уверенность, сменяясь растущим ужасом.
— Они… они работали? За еду?
— Не только за еду, Андрей! За жилье! Соня рассказала, что однажды Артем заболел, температура под сорок. Твоя мать выгнала его колоть дрова, потому что «крыша над головой сама себя не оплатит». А когда он упал, она сказала, что он симулянт, и оставила его без ужина. Без ужина, Андрей! Своего родного внука!
Она видела, как сжимаются его челюсти. Появилась первая трещина. Та самая, в которую она и метила.
— Артем… — прошепелявил Андрей. — Почему он молчал?
— Иди спроси его. Он не ложился спать, я слышала, как он ворочается.
Андрей поднялся, как автомат, и тяжелыми шагами направился в комнату сына. Марина последовала за ним, притаившись в коридоре. Сердце колотилось где-то в горле.
Дверь в комнату Артема была приоткрыта. Андрей вошел без стука.
— Тёмка? Спишь?
— Нет.
Голос сына был плоским, безжизненным.
— Сын… Мама говорит… это правда? Бабушка… заставляла вас работать?
Молчание. Оно затянулось так долго, что Марина уже хотела войти самой.
— Не заставляла, — наконец сказал Артем. — Она объясняла. Это были «уроки жизни». Она говорила, что вы в городе избаловали нас, вырастили бездельниками. Что мы должны понять цену хлеба.
— Какую цену? Ты что, в самом деле… полол, копал?
— Полол, копал, носил воду, колол дрова для бабушки и для ее соседей. Она брала с них деньги. Говорила, что мы съедаем больше, чем приносим пользы, так что должны компенсировать.
— И ты… ты все это время…
— А что я должен был делать, папа? — голос Артема внезапно сорвался, в нем появились слезы, которые он, видимо, долго сдерживал. — Позвонить и пожаловаться? А бабушка стояла рядом и слушала каждый мой разговор! Она говорила: «Скажешь родителям — останешься без еды на неделю. И Соню тоже оставим. И спать будете в хлеву, с коровой». Я не мог, папа! Я не мог, чтобы Соня голодала из-за меня! Да и телефон, там же не ловит, надо было идти на гору, искать сеть... Я боялся.
Марина прижала кулак ко рту, чтобы не закричать. Она слышала, как Андрей тяжело дышит.
— Почему… почему она?
— Деньги, — коротко бросил Артем. — Она все время говорила о деньгах. Что вы присылаете мало. Что мы ей в тягость. Что она с такими детьми и внуками с голоду помрет. А так… так мы сами на себя отрабатывали. И ей еще немного оставалось.
Андрей вышел из комнаты. Его лицо было пепельно-серым. Он прошел мимо Марины, не глядя на нее, и вернулся на кухню. Она последовала за ним, как тень.
— Боже мой, — прошептал он, опускаясь на стул. — Моя мать. Моя родная мать. Я… я отправлял ей деньги. Всю зарплату, как она просила, говоря, что ремонт в доме нужен. Я отказывал себе и тебе, Марина, чтобы только у нее все было! А она… она наших детей… в рабство…
Он схватился за голову. Марина впервые за много лет увидела, как у него на глазах выступили слезы.
— Я же иногда им как то дозванивался! Почему они не сказали? Почему не подали знак?
— Ка ты это себе представляешь. Ты звонишь им, а твоя мама сидела рядом с улыбкой и спрашивала: «Ну как, мои хорошие, отдохнули на солнышке? Нагуляли аппетит?» А Соня и Артем кивали и говорили «да, бабушка». А потом шли мыть пол, чтобы получить тарелку супа.
Теперь она позволила себе истерику. Слезы хлынули ручьем, смывая months накопленного страха и подозрений.
— Я чувствовала! Я чувствовала, что что-то не так! Ты говорил — паранойя! Говорил, что я просто не люблю твою мать!
— Прости, — хрипло сказал он. — Прости меня, Марин. Я не знал… Я не мог подумать…
Он подошел к ней, попытался обнять, но она отшатнулась. Ее гнев, копившийся все эти недели, нашел наконец выход, и направлен он был не только на свекровь.
— Нет! Не тронь меня! Ты не верил мне! Ты всегда ставил ее слово выше моего! «Мама никогда не соврет». «Мама желает нам только добра»! Какое добро, Андрей?! Наши дети вернулись обгоревшие все и с неврозами! Соня просыпается по ночам от кошмаров! Артем в десять лет говорит, как старик, о «цене хлеба»! Что с ними будет? Что?
Она кричала, не в силах остановиться. Выплескивала всю горечь, все унижение этих месяцев недоверия.
— Я твоя жена! Мать твоих детей! А ты слепо верил той… той… стервятнице в образе святой женщины!
— Хватит! — рявкнул Андрей, и его голос прозвучал как выстрел. — Хватит о ней так говорить! У нее свои взгляды на воспитание. Не надо так о ней.
— А как? Как говорить о женщине, которая закабалила наших детей? Которая пользовалась их беспомощностью и страхом? Которая, я уверена, получала от этого удовольствие! Она всегда меня ненавидела! А теперь решила наказать через них!
Они стояли друг напротив друга, тяжело дыша, как два измученных зверя. Слезы текли по щекам Марины, а по лицу Андрея — гримаса боли и стыда.
— Что мы будем делать? — тихо спросил он, и в его голосе была растерянность сломленного человека.
— Ты. Ты будешь делать. Ты позвонишь своей матери. Прямо сейчас. И ты все ей скажешь. Все, что мы узнали. И я хочу это слышать.
Андрей медленно кивнул. Он достал телефон, его пальцы дрожали. Он нашел номер в списке контактов, помедлил секунду и нажал кнопку вызова. Включил громкую связь.
Трубку взяли почти сразу.
— Сыночек? — голос Анны Степановны был сладким, медовым. — Что-то случилось? Уже соскучился по старухе матери?
Андрей закрыл глаза.
— Мама. Мы тут поговорили с детьми.
— А-а-а, — в голосе свекрови появилась настороженность, но она быстро ее скрыла. — Ну как мои зайки? Отдохнули, набрались сил от деревенского воздуха?
— Они рассказали мне про твои «уроки жизни». Про то, как они зарабатывали себе на еду. На жилье.
На том конце провода воцарилась мертвая тишина. Марина представила себе ее лицо — вытянувшееся, злое, вычисляющее варианты.
— Андрюша, что ты несешь? — попыталась она сменить пластинку на жалостливую. — Дети, видно, фантазируют. Или Марина им что-то наушничала… Она всегда меня в черном свете выставляла.
— Хватит! — голос Андрея загремел с новой силой. Марина вздрогнула. Она редко слышала, чтобы он так кричал. — Хватит врать! Артем все рассказал! Про работу на соседей! Про деньги, которые ты с них брала! Про то, как ты оставляла его без еды, когда он болел! Как ты шантажировала их молчанием!
Тишина в трубке снова стала густой и тягучей.
— Так, — наконец сказала Анна Степановна, и в ее голосе не осталось ни капли слащавости. Он стал холодным и металлическим. — Ну что ж. Раз ты все знаешь. Да, я их заставляла работать. А что? Пусть знают цену корки хлеба, что ничего в жизни просто так не дается. Вы их избаловали, как барчат каких-то. Я сделала из них людей. Приучила к труду. Они должны сказать мне спасибо.
— Спасибо? — Андрей задохнулся от возмущения. — Ты издеваешься? Ты эксплуатировала детей! Своих родных внуков!
— А ты что, думал, я буду их содержать на те гроши, что ты присылаешь? — ее голос взвизгнул. — Ты им новую стиральную машину купил? Холодильник? Нет! Я сама должна была изворачиваться! А они едят как не в себя! Вот я и нашла им применение. И ничего плохого в этом не вижу. Труд облагораживает.
Марина не выдержала. Она подскочила к телефону.
— Облагораживает? Заставлять семилетнего ребенка таскать ведра с водой? Угрожать голодом? Это не труд, Анна Степановна, это рабство! Ты — монстр!
— А-а-а, моя ненаглядная подключилась, — ядовито протянула свекровь. — Ну конечно, это все твои штучки. Настроила сына против родной матери. Разрушила семью. Я всегда знала, что ты стерва.
— Молчи! — проревел Андрей. — Ни слова больше в ее сторону! Ты слышишь меня? Ты перешла все границы. Ты сломала моих детей. Я… я не знаю, прощу ли я тебя когда-нибудь.
В его голосе снова появилась боль. Но теперь в ней не было растерянности. Была решимость.
— С сегодняшнего дня ты их больше не увидишь. Никогда. Ни Сони, ни Артема. Вычеркни их из своей жизни. Как ты вычеркнула из нее все человеческое.
— Андрюша! — в голосе Анны Степановны впервые прозвучала настоящая паника. — Да ты о чем? Я же твоя мать! Я тебя родила, растила! Воспитала..
— И сама же все уничтожила. Прощай, мама.
Он положил трубку. Его рука тряслась. Он посмотрел на Марину. В его глазах стояла пустота.
— Все, — просто сказал он.
Марина подошла к нему и на этот раз сама обняла его. Он прижался лицом к ее плечу, и его могучие плечи затряслись от беззвучных рыданий. Они стояли так посреди разгромленной кухни, посреди рухнувшего мира, но впервые за долгое время — вместе.
На следующее утро жизнь в квартире пошла по-новому. Было тихо. Никаких скандалов. Андрей отменил все переводы. Заблокировал номер матери везде, где только можно. Марина записала детей к психологу.
Они сидели за завтраком. Артем медленно ел кашу. Соня, увидев полную тарелку, неуверенно спросила:
— Мама, а за это ничего делать не надо?
— Не надо, солнышко, — Марина улыбнулась, и ее сердце разрывалось от жалости. — Теперь не надо. Кушай просто так.
Артем поднял на нее глаза. В них был немой вопрос.
— Бабушка… больше не приедет? — тихо спросил он.
— Нет, — твердо сказал Андрей, кладя руку на руку сына. — Больше нет.
Артем кивнул и опустил глаза в тарелку. Но через несколько секунд Марина заметила, как его плечи, всегда такие напряженные, наконец-то расслабились.
Они не стали звонить в полицию или органы опеки. Не было смысла. Главный приговор был вынесен и приведен в исполнение. Отлучение. Забвение.
Иногда ночью Марина просыпалась и видела, что Андрей не спит. Он лежал на спине и смотрел в потолок.
— О чем думаешь? — шептала она.
— О том, как слепая любовь и вера могут сделать человека соучастником преступления, — так же тихо отвечал он. — Я чуть не потерял вас всех из-за этого.
Она брала его руку и молча держала. Раны заживали медленно. Доверие, подорванное до самого основания, нужно было выстраивать заново. Каждый день. Каждую минуту.
Но однажды вечером, придя с работы, Андрей не пошел к компьютеру. Он сел на пол в гостиной, где Соня собирала пазл, и молча начал помогать ей. Потом позвал Артема смотреть футбол. И когда Марина зашла в комнату с чаем, она увидела их втроем на диване, под одним пледом. И на лице Артема была не тень былой тревоги, а самая обычная, детская улыбка.
Они не говорили о бабушке. Ее имя стало в доме запретным. Призраком, которого изгнали. Цена этого изгнания была непомерно высока — невинность детей, слепая вера мужа, часть ее собственной души, съеденная гневом. Но они заплатили ее. И теперь, глядя на спокойные лица своих детей, Марина понимала — это была единственно верная цена за их возвращение. Возвращение домой
Часть 2: Последствия и Новые Открытия
Прошло несколько недель. Казалось, жизнь входит в новую, хоть и травмированную, колею. Андрей ушел в работу с удвоенной силой, пытаясь заглушить чувство вины. Марина посвятила себя детям, их терапии, пытаясь вернуть им ощущение безопасности.
Однажды раздался звонок на городской телефон (старая модель, которую свекровь упорно игнорировала). Андрей, думая, что это работа, снял трубку.
— Андрей, это тетя Галина, из деревни, соседка. -
Голос был взволнованным, виноватым.
— Здравствуйте, — холодно ответил Андрей, сердце екнув от предчувствия.
— Я… я наслушалась тут, вся деревня судачит. Про Анну Степановну и ваших детей. Мне совесть не позволяет молчать. Я должна вам кое-что сказать.
Андрей сжал трубку.
— Говорите.
— Дело не только в огородах… — женщина замолчала, собираясь с духом. — Она… она сдавала их «в аренду» для более тяжелой работы. Старику Федору, у того спина болела, нужен был помощник для разгрузки дров и угля. Ваш Артем там работал. По десять часов в сутки. А Соню… она заставляла ходить по домам и продавать якобы «свои» поделки, которые сама же Анна вязала. Девочку гоняла по всему селу, невзирая на дождь или жару. Газеты еще разносила. Деньги, конечно, забирала. Все до копейки.
Андрей слушал, и мир сужался до точки перед глазами. Ему казалось, он сейчас взорвется.
— Почему… почему никто не остановил? Не позвонил?
— А кто знал, что это против вашей воли? — в голосе тети Галины послышались слезы. — Она всем говорила, что вы сами так воспитываете детей, «трудовой закалкой» занимаетесь, чтобы не избаловались в городе. Мы дивились, конечно, жалели ребят, но в чужие семейные дела лезть… боялись.
Новая волна ярости и отчаяния накатила на Андрея. Его мать не просто эксплуатировала детей — она выстроила целую систему, прикрываясь его именем, его авторитетом.
Тем временем, Соня в ходе игровой терапии неожиданно для психолога выложила куклы в ряд и строгим, пародирующим голосом бабушки сказала:
— Не доешь кашу — пойдешь к дяде Косте коров доить. Он мне пятьсот рублей за час платит. А то сидишь, как принцесса, на шее у старухи.
Когда психолог осторожно передала это Марине, та чуть не потеряла сознание. Дойка коров — это опасный труд для маленького ребенка. И снова — деньги.
Марина, не в силах сдержаться, накинулась на Андрея:
— Ты слышишь?! Это уже не огород! Это уже не «уроки жизни»! Это — торговля детским трудом! Твоя мать была сутенером для наших детей! Сдавала их внаем, как скот!
Андрей уже не спорил. Он молча принимал ее удары. Его молчание злило Марину еще сильнее.
— И что ты будешь делать?! Опять промолчишь?! Скажешь, что я истеричка?!
— Нет, — тихо ответил он. — Я поеду туда.
Часть 3: Разговор со Свекровью
Андрей поехал в деревню один. Он не предупредил мать о своем приезде.
Он застал ее в саду, она спокойно поливала цветы. Увидев сына, она на мгновение замерла, но тут же натянула на лицо маску радушия.
— Сыночек! Какими судьбами?
Он не ответил на попытку обнять его. Прошел в дом и сел за стол.
— Я разговаривал с тетей Галиной. И со стариком Федором.
Лицо Анны Степановны побелело. Но она не сломалась.
— Опять эти сплетни…
— Молчать! — его голос прозвучал как хлыст. — Я здесь не для оправданий. Я здесь, чтобы ты посмотрела мне в глаза и ответила. Зачем? Зачем ты это сделала? Денег не хватало? Я же все отсылал!
Анна Степановна поняла, что игра проиграна. Маска спала. Ее лицо исказила жадная, старческая злоба.
— Хватало? На что? На эту развалюху? На еду? А на жизнь?! Я всю жизнь вкалывала, ничего не видела! А вы в городе по ресторанам, по кино! Дети у вас в айфонах сидят и этим щеголяют! А я должна на сущие гроши существовать?!
— Так это… из-за зависти? — Андрей не верил своим ушам.
— Из-за справедливости! — она ударила кулаком по столу. — Они мои внуки! Значит, должны мне! И вы мне должны! Должны отработать мою старость! Я имею право!
— Ты не имеешь права калечить их психику! Ты не имеешь права торговать ими!
— Калечить? — она фыркнула. — Я их характер закаляла! Вырастила бы из них тряпок, как ты! Мягкотелый, на поводу у жены идешь! Не смог даже жену заставить уважать мать!
В этот момент Андрей все понял. Это была не просто жадность. Это была месть. Месть Марине, которая была моложе, красивее, которая «увела» ее сына. Месть ему за то, что он построил свою жизнь. А дети стали разменной монетой в этой больной, уродливой войне.
Он медленно встал.
— У тебя есть неделя, чтобы собрать вещи.
— Что? — она не поняла.
— Я продаю этот дом. Деньги с продажи положу на счет детей. Ты больше здесь не живешь. Я сниму тебе комнату в городе, в другом районе. Буду платить ровно столько, чтобы ты не умерла с голоду. И это — все. Ты никогда больше не увидишь ни меня, ни моих детей. Ты для нас больше не существуешь.
Он повернулся и пошел к двери. Сзади раздался истошный вопль.
— Андрей! Сынок! Да как ты можешь! Я же мать! Я одна тебя подняла!
Он остановился на пороге, не оборачиваясь.
— Ты перестала быть моей матерью в тот день, когда заставила моих детей колоть дрова и уголь таскать за деньги. Прощай, Анна Степановна.
Он вышел, хлопнув дверью. Из дома доносились дикие рыдания, крики, брань. Но он уже не слышал. Он шел к своей машине, и впервые за много месяцев его душа была пуста и чиста. Не было ни гнева, ни жалости. Только тишина.
Эпилог: Спустя полгода
Они сидели втроем на новой, просторной кухне, в квартире, куда переехали, чтобы стереть старые воспоминания. Артем помогал Марине печь пирог, громко смеясь над какой-то ее шуткой. Соня, сидя на полу, рисовала яркий, солнечный рисунок — дом, маму, папу, брата и огромное-огромное желтое солнце. Никаких старушек с граблями.
Андрей смотрел на них, и в его сердце не было прежней боли. Была лишь острая, режущая радость. Они выздоравливали. Медленно, трудно, но выздоравливали.
Он поймал взгляд Марины. Она улыбнулась ему. Это была не та восторженная улыбка молодости, а другая — усталая, прошедшая через ад, но прочная и настоящая. Они прошли через самое страшное, что может случиться с семьей — предательство изнутри. И выстояли.
Он подошел, обнял ее за плечи и посмотрел в окно. Начинался новый день. Без страха. Без упреков. Без теней прошлого. Они заплатили за это спокойствие непомерную цену, но теперь, наконец, могли жить дальше
Читайте и другие наши рассказы
Просим, дорогие наши читатели, напишите несколько слов автору в комментариях и нажмите ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить. Виктория будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть небольшой ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим сердечно!