Мой дом напоминает детский сад, где я работаю и воспитателем, и поваром, и нянечкой, только без оплаты, и даже без благодарности. Мои утра начинаются со слёз, ссор и смеха, день — наполнен готовкой супа, уборкой кубиков и разговорами об инопланетянах, а вечер — сказками на ночь. Я люблю своих внуков, но я всего лишь старая женщина, у которой скачет давление и болят колени. Когда спустя много месяцев я набралась смелости попросить у сына денег за свою работу, я и представить себе не могла, что этот разговор положит конец нашим отношениям.
Каждый мой день начинался одинаково. Ровно в семь часов — звонок в дверь. Не успевала я дойти до двери, как уже слышала смех внуков на лестничной площадке. Иногда — смех, а иногда нытьё и капризы — дети есть дети. Сын вбегал в квартиру, сжимая в одной руке рюкзак старшего внука, а в другой — плюшевого мишку младшего. Поцелуй в щёку, короткое «Пока, мама!» — и он исчезал, крикнув детям на прощанье: «Слушайтесь бабушку!»
Внуки садились на пол в прихожей, расшнуровывали ботинки, а затем с визгом устремлялись в гостиную, оставив после себя маленькие ботиночки, одну перчатку и беспорядок. А я стояла в пижаме, с чашкой остывшего кофе в руке, уже зная, что меня ждёт ещё один долгий день.
Вадик тут же бежал к шкафу за карандашами. Миша включал телевизор, и оба начинали торговаться из-за мультиков. Моя гостиная в мгновение превращалась в бедлам. Бывали дни, когда у меня не было даже минуты спокойно посидеть на диване. Я готовила, убиралась, мирила и утешала, искала закатившийся под шкаф карандаш... Иногда к концу дня я не могла вспомнить, что ела на ужин. И ела ли я вообще.
Я не жаловалась. Думала: помогу, ведь это мои внуки. У сына много работы, жена вышла на работу после декрета, так что им тяжело. Но чем дальше, тем больше я чувствовала усталость. Не только физическую — хотя и её тоже. Но больше душевную, пронизывающую до костей. Мне не хватало тишины, разговора со взрослым человеком, простого вопроса: «Как ты себя сегодня чувствуешь, мама?»
Потому что бывали дни, когда мне было трудно подняться с кровати — может, погода, магнитные бури, давление... Мне было 65 лет, а это немало... И ведь поначалу предполагалось, что это будет всего лишь «один раз». Но за первым разом последовал второй, потом третий...
— Мама, у нас завтра совещание на работе. Ты сможешь присмотреть за детьми подольше? Только один раз, — спросил он однажды, приехав за ними после работы.
Я кивнула. Я знала этот «один раз». Один сменялся другим, пока я не сбилась со счёта. Так проходили недели. Месяцы. Они — на работу, дети — к бабушке. Я ведь просто домохозяйка.
Нет, поначалу внуки ходили в садик. Но там мальчики болели — заболевал один, заражался другой, потом наоборот. Невестка не вылезала из больничных. И постепенно дети вместо сада стали ходить к бабушке. «Им у тебя лучше», — говорил сын.
Я не протестовала — я их любила. Когда Вадик прижимался ко мне после сна, а Миша рассказывал свои выдуманные истории про драконов и космические корабли, моё сердце таяло. Но в то же время было обидно, потому что я начинала чувствовать себя домработницей, а не матерью своего сына. Никто не спрашивал, есть ли у меня свободное время, свои планы, не против ли я. Я была бабушкой, а значит, готова помогать 24 на 7, потому что для чего ещё нужны бабушки?
Помню, как-то в пятницу он забрал от меня детей позже обычного.
— Мы с Мариной были в гостях у друзей, понимаешь, так уж получилось… — пробормотал он, входя в прихожую.
Я посмотрела на часы. Было десять тридцать.
— Сынок, ты же сказал, что заберешь их в 5 вечера, — сказала я спокойно.
Он пожал плечами.
— Ну, они же с тобой, мама. В безопасности.
Конечно, их безопасность — самое важное. Я не спорю. Но как же я? Мои планы? Усталость, в конце концов? Это совсем не имеет значения?
Я поняла, что речь уже не шла просто о помощи. Я чувствовала себя эксплуатируемой. Как няня, не имеющая права на собственную жизнь.
***
Со временем я стала замечать, что у меня остаётся всё меньше времени и сил на себя. Даже субботы не были исключением. Дети вбегали в квартиру с энтузиазмом, который контрастировал с моей усталостью. Я варила их любимый суп с крылышками, включала мультфильмы, которые уже знала наизусть. Вадик сидел рядом с карандашами, а Миша засыпал меня вопросами. А я? Я делала вид, что всё в порядке.
На самом деле мне не хватало новостей по утреннему радио, разговоров с соседкой, даже одиноких прогулок в парке. Мне казалось, что моя жизнь сузилась. И хотя вокруг меня были эти два лучика света, мне не хватало собственной взрослой жизни. Баланса.
— Бабушка, я нарисовал своего друга! — сообщил мне однажды Вадик, лёжа на ковре среди разбросанных карандашей и старательно что-то выводя на бумаге. — А когда ты была маленькой, у тебя в детском саду была подружка?
— Да, была, — улыбнулась я, гладя его по голове. — Она и сейчас моя подруга.
Но мой голос был печальным. Потому что эта подруга, с которой я не только ходила в детский сад, но и в школу, и в институт, теперь лежала в больнице. И у меня не было времени её навестить. Я чувствовала, что меня начинает угнетать жизнь, когда ты не принадлежишь себе, а только двум маленьким сорвиголовам. Наверное, всему своё время, и то, что хорошо в тридцать, уже не по силам в 65...
Вставать по утрам становилось всё труднее, все труднее проводить весь день между кубиками и карандашами. У меня не было времени ни на поход в поликлинику, ни на книгу, ни на так необходимый иногда дневной сон. А когда я пыталась сказать об этом сыну, он просто отмахивался:
— Мама, не преувеличивай. Это же всего лишь дети!
Только дети. А я уже была пожилой женщиной с ноющими коленями и высоким давлением. Мне хотелось выдохнуть. И вот тогда я впервые задумалась: а что, если бы эти мои заботы не были бесплатными?
***
Однажды, когда дети увлечённо смотрели новый мультик после ужина, я сидела на кухне с блокнотом и ручкой. «Посчитаю», — подумала я. Просто для себя, из любопытства. Сколько дней в месяц я с детьми? По сколько часов в сутки? Сколько бы мне полагалось, будь я няней?
Когда сын пришёл за детьми вечером, мне потребовалось приложить усилие, чтобы решиться заговорить об этом. Я волновалась, как перед экзаменом. Но я решила, что должна сказать, потому что больше не могла продолжать по-прежнему.
— Слушай, сынок... Я хотела с тобой кое-что обсудить.
Он удивленно посмотрел на меня, не перебивая.
— Знаешь, я подумала вот о чём... Я забочусь о детях ежедневно, практически полный рабочий день. Мне это нелегко, но… может быть, мы как-нибудь договоримся? Я говорю о небольшой плате. Просто символической. На коммуналку, на лекарства. Просто… в знак благодарности.
Он помолчал, затем посмотрел на меня так, словно не понял, о чём я.
— Мама, ты шутишь? Тебе нужны деньги, чтобы заботиться о собственных внуках?
Я почувствовала, как моё лицо вспыхнуло. Я уже приготовила ответ, но слова застревали в горле.
— Не в этом дело, сынок. Дело не в деньгах. Я просто хотела, чтобы ты увидел, во сколько мне это обходится. И по правде, мне приходится в чём-то себе отказывать ради детей.
Он пожал плечами, как будто я сказала что-то незначащее.
— Ладно, если тебе так сложно, мы что-нибудь придумаем. Но, честно говоря, я не ожидал этого от тебя.
Он забрал детей и ушёл. Не попрощавшись, не сказав «спасибо». Я осталась на кухне со своими подсчётами в руках и слезами на глазах.
***
На следующий день никто не позвонил в дверь. Не было смеха на лестнице, не было разбросанных по гостиной игрушек. Детский стульчик одиноко стоял в коридоре, словно ожидая, что кто-то снова на него запрыгнет. Только никто не пришёл.
Я думала, это временно. Что сын успокоится, всё обдумает. Но дни шли, а телефон молчал. Он не отвечал на мои сообщения. Не приходил после работы, ничего не объяснял. Он просто исчез, словно где-то потерялся — с внуками, со своей повседневной рутиной, которая, хоть и утомляла, но была частью и моей жизни.
Первые несколько дней были странными. Тишина не приносила утешения. Я слышал каждый звук — капание воды в ванной, скрип половиц под тапочками. Я сидела на диване, как и раньше, только мне не нужно было никому читать сказки. Никто не просил какао, никто не спрашивал, можно ли посмотреть ещё один мультфильм.
Я начала гулять. Разговаривать с соседкой. Наконец-то навестила подругу в больнице. И хотя я постепенно оправлялась от усталости, мне было грустно. Я не ожидала такой реакции. Я думала, мы взрослые люди, можем поговорить. Но один вопрос, заданный из желания позаботиться и о себе, положил конец нашим отношениям.
Дети скучали по мне, я была в этом уверена. Я чувствовала это, как каждая мать и бабушка. Но я ничего не могла поделать. Я ждала. И детский стульчик всё ещё стоял в коридоре, словно упрёк.
***
Прошло три месяца. Он ни разу мне не позвонил. Сначала я каждый вечер проверяла телефон, надеясь увидеть хотя бы короткое сообщение: «Мама, я погорячился». Но ничего не приходило. В конце концов, я перестала ждать. Мой распорядок дня постепенно вернулся в норму. Я купила новую книгу и начала посещать занятия для пожилых людей в местной социальной службе. Я вспомнила, кем я была до того, как стала «дежурной бабушкой».
***
Я не жалею, что высказала свои чувства. Я знаю, что это была попытка спасти не только себя, но и наши отношения. Мой сын этого не понял, но, может быть, когда-нибудь он поймёт. Может быть, когда-нибудь он снова постучит в мою дверь, а не войдёт без стука и не оставит детей, как багаж.
Я поняла ещё кое-что: любовь — это не безграничная жертва. Это умение разговаривать, взаимность, уважение. И если что-то из этого исчезнет, всё развалится. В конце концов, я убрала детский стульчик в кладовую. Достану, если понадобится. Может быть, когда-нибудь...
***
Прошло ещё четыре месяца. Я уже почти привыкла к новой жизни — тихой, упорядоченной, даже немного одинокой. Я нашла время для посещения врача, который выписал мне таблетки от давления, перестала чувствовать запредельную усталость. Мне легче без хаоса, без звонков в семь утра, без постоянного чувства, что живу чужой жизнью. Правда, иногда я скучала по детям до боли. Но я знала, что не хочу возвращаться туда, где меня не уважают.
В один серый ноябрьский вечер телефон всё-таки зазвонил. Я посмотрела на экран и на мгновение перестала дышать: СЫН.
Я сняла трубку.
— Мама… — его голос был другим. Хриплым, усталым, почти надломленным. — Ты можешь со мной поговорить?
— Да, конечно, сын.
— У нас… у нас беда. Марина в больнице. Вчера поднялась температура, мы думали, простуда. А оказалось — воспаление лёгких. Её оставили там. А я… я не справляюсь, — он тяжело выдохнул. — После работы надо ехать к ней, отвезти бульон, халат... Детей некому покормить, не с кем оставить. Вадик хочет к маме, Миша всю ночь не спал. А я… Я не знаю, как всё успеть.
Он замолчал. Меня словно ударило током — это был первый раз за многие месяцы, когда он говорил не уверенно, не командовал, не торопился. Он ПРОСИЛ помощи...
— Я… — он сглотнул. — Мама, я понимаю, что я был неправ. Очень неправ. Но… пожалуйста… мне нужна помощь.
Эти слова — просьба, которой я так долго не слышала. Не требование, не ожидание само собой разумеющегося — а просьба. Честная, человеческая.
— Привози детей, — тихо сказала я. — Я, конечно, помогу. Но не так, как раньше.
Через сорок минут он стоял в дверях. Взъерошенный, с красными глазами, с двумя растерянными детскими личиками, прячущимися у него за спиной. Вадик увидел меня — и тут же бросился ко мне в объятия.
— Бабушка… — его голос был хриплым от плача. — У нас мама заболела. Всё будет хорошо?
Я прижала его к себе, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Всё будет хорошо, миленький! — сказала я. — Мама скоро выздоровеет. Пойдем, поиграеш с Мишей, а бабушка приготовит вам блинчики.
Когда дети ушли в комнату раскладывать игрушки (те самые, которые дожидались их), сын остался стоять посреди кухни. Он выглядел вдруг таким… молодым. Почти мальчишкой. Взволнованным и уязвимым.
— Мама, — начал он, опуская взгляд. — Ты была права. Я… я пользовался тобой. Я думал, что так и должно быть… что ты справишься. Я даже не задумывался, что ты устала. Прости меня, пожалуйста.
Он сел за стол, как человек, сломленный собственными мыслями.
— Эти месяцы… — он провёл рукой по лицу. — Нам было нелегко. Нам очень нужна твоя поддержка. Ты так много для нас делала. Я был... эгоистичен. Ты не должна была всё это тянуть одна… Мы виноваты...
Я слушала молча. И впервые за долгое время не чувствовала обиды, только облегчение.
— Сынок, — сказала я спокойно. — Я никогда не хотела отталкивать вас. Я хотела всего лишь уважения. Понимания, что моё время — это тоже время. Что я не молодею. Что мне нужна забота, пусть маленькая. Чтобы ты видел и меня тоже.
— Мама, я правда хочу всё исправить. Только помоги сейчас… пожалуйста.
Я кивнула.
— Конечно. Это ведь форс-мажор. Но потом у нас будут правила. Потому что, сын, иначе нельзя.
Он кивнул не споря. Без привычного «мама, не преувеличивай». И это было новым.
Позже, укладывая детей спать на диване, я смотрела на их спокойные милые личики и думала: иногда жизнь отнимает, чтобы вернуть по-другому. Иногда людям нужен кризис, чтобы наконец увидеть то, что всегда было перед ними.
Поздно вечером позвонил сын.
— Как Марина? — спросила я.
— Ничего, кризис миновал, — ответил он. — Всё наладится. — И добавил: — Спасибо тебе, мама. Я тебя очень люблю.
Читайте ещё истории из жизни: