— Катя, послушай… — он снова попытался заговорить.
— До свидания, Максим, — она открыла дверь и вышла, не оглядываясь
Она слышала, как его машина тронулась и уехала. Она стояла на том же месте, где и час назад. Ничего не изменилось. Она была все так же одна. Беременна. Без дома. И теперь еще и с разбитым сердцем, которое болело сильнее, чем когда-либо.
Она медленно пошла по улице, не зная куда. Слезы текли по ее лицу, но она их даже не замечала. Она прошла несколько кварталов и очутилась в маленьком скверике. Она села на холодную скамейку, достала телефон. Батарея вот-вот должна была сдохнуть. В отчаянии она набрала единственный номер, который, как она знала, всегда будет отвечать.
— Папа? — ее голос был полон слез.
— Катя! Господи, дочка, где ты?! — в трубке послышалось такое сильное облегчение, что у нее сжалось сердце.
— Пап, он… он бросил меня. Он предложил деньги за аборт. У него есть невеста.
— Какой подлец! — ярость в голосе отца была ей опорой. — Где ты? Я сейчас за тобой! Сиди на месте, никуда не уходи!
Она назвала ему адрес сквера и бросила трубку. Телефон наконец погас. Она сидела на скамейке, вся сжавшись в комок, и плакала. Плакала о своей разрушенной любви. О своем разрушенном доме. О своем ребенке, который уже был обречен на то, чтобы расти без отца.
Но сквозь слезы она чувствовала одно: она не отступит. Мать выгнала ее. Любимый предал. Но она будет бороться. Ради той маленькой жизни внутри нее. Она должна была найти в себе силы. Должна.
Через пятнадцать минут к скверу, визжа тормозами, подъехала старенькая отцовская «Лада». Андрей выскочил из машины, не закрывая дверцу, и бросился к ней. Он не говорил ни слова. Он просто обнял ее, крепко-крепко, прижал к своей старой рабочей куртке, которая пахла машинным маслом и домом.
— Все, дочка, все, — бормотал он, гладя ее по волосам. — Все. Я с тобой. Мы вместе. Я никому не дам тебя в обиду. Никому.
И впервые за эти двое суток Катя почувствовала что-то похожее на надежду. Хрупкую, как первый лед, но все же надежду. Она была не совсем одна.
Вернуться в квартиру было странно и мучительно. Воздух в прихожей казался густым и неподвижным, будто застывшим во времени с момента ее ухода. Андрей нес ее сумку, его лицо было мрачным и решительным. Он открыл дверь в гостиную.
Ольга сидела на диване, уткнувшись в планшет, на котором шла какая-то мыльная опера. Она не подняла глаз, но Катя заметила, как напряглись ее плечи.
— Ну что, нагулялась? — ледяным тоном бросила Ольга, не отрывая взгляда от экрана. — Решила свои «проблемы» с помощью золотого принца?
Андрей громко поставил сумку на пол.
— Ольга, хватит. Ее «золотой принц» оказался подлецом. У него есть невеста. И он предложил нашей дочери деньги за… за избавление от ребенка.
Планшет в руках Ольги дрогнул. Она медленно подняла голову, и ее взгляд, полный скепсиса, упал на Катю.
— Что? — это было не возмущение, а скорее притворное изумление. — Не может быть! Такой прекрасный молодой человек, Петров, говоришь?
Катя, все еще опустошенная и разбитая, молчала. Она смотрела в пол, не в силах вынести насмешливого взгляда матери.
— Он не Петров, — тихо сказал Андрей вместо нее. — Созналась, что соврала. Его фамилия Волынский.
На несколько секунд в комнате воцарилась абсолютная тишина. Казалось, даже звук с планшета заглох. Ольга замерла, ее пальцы сжали край электронного устройства так, что костяшки побелели.
— Волынский? — она произнесла фамилию медленно, по слогам, будто пробуя ее на вкус. — Сергей Викторович Волынский? Директор завода? Это… его сын?
Катя, удивленная реакцией матери, кивнула, не поднимая глаз.
— Да. Максим Сергеевич.
Произошла невероятная метаморфоза. Маска холодного безразличия и ярости сползла с лица Ольги, словно ее стерли ластиком. В ее глазах вспыхнула искра. Не радости, нет. Какого-то хищного, мгновенного расчета. Она медленно встала с дивана, отложила планшет и подошла к Кате. Ее взгляд стал пристальным, изучающим.
— Максим Волынский… — повторила она, и в ее голосе появились странные, почти сладкие нотки. — Катюша… голубушка… почему же ты сразу не сказала?
Катя от неожиданности отступила на шаг. Эта перемена была пугающей.
— Я… я боялась…
— Чего бояться? — Ольга широко улыбнулась, но улыбка не дотянулась до глаз. — Волынские! Это же одна из самых влиятельных семей в городе! Ты понимаешь, что это значит?
— Значит, что их сын — негодяй, который играл чувствами нашей дочери! — громко сказал Андрей, глядя на жену с недоумением и растущим отвращением.
— Ах, перестань, Андрей! — Ольга махнула рукой, будто отмахиваясь от надоедливой мухи. — Молодые люди, у них свои шалости. Это же прекрасная новость!
— Какая нафиг прекрасная? — взорвался Андрей. — Он бросил ее беременную! У него невеста!
— Пустяки! — Ольга подошла к Кате и неожиданно обняла ее. Объятие было жестким, неискренним, но Катя замерла в ступоре, не в силах вырваться. — Деловые союзы… родительские амбиции… Но теперь все изменилось! Теперь у нас есть козырь! Ты носишь в себе наследника Волынских!
Катя с ужасом смотрела на мать. Та говорила о ее ребенке, как о разменной монете, о «козыре». Ее тошнило от этого.
— Мама, о чем ты? Он не хочет этого ребенка! Он предложил мне деньги за аборт!
— Потому что он глупый мальчик! — Ольга отпустила ее и заговорила быстро, энергично, расхаживая по гостиной. — Он не понимает, что к чему. Но его родители поймут! О, они сразу все поймут! Бабушка и дедушка никогда не откажутся от собственного внука. Особенно такого… статусного ребенка.
Она повернулась к Кате, и ее глаза горели лихорадочным блеском.
— Ты остаешься здесь. Никаких разговоров об абортах! Ты вынашиваешь этого ребенка. Ты рожаешь. И мы предъявим его Волынским. Они будут обязаны тебя обеспечить. Обеспечить нас всех! Это же твой шанс, Катя! Шанс всей нашей семьи! Ты войдешь в их круг!
Катя смотрела на мать, и ей казалось, что она сходит с ума. Всего полчаса назад она была изгоем, позором семьи. А теперь она стала «золотой жилой», «козырем», «шансом». Ее личная трагедия, ее разбитое сердце, ее страх за будущее — все это было мгновенно перемолото в прах жадностью и честолюбием матери.
— Я не хочу входить в их круг, — тихо, но четко сказала Катя. — Я не хочу, чтобы мой ребенок был «козырем». Я хочу, чтобы его любили. Чтобы его отец…
— Отец одумается! — перебила Ольга. — Когда он увидит, как его родители тебя примут! Они люди серьезные, практичные. Они не позволят своему наследнику расти где-то на окраине. Они все уладят.
Андрей стоял молча, наблюдая за этой сценой. Его лицо выражало глубочайшее отвращение.
— Ты слышишь себя, Оля? — наконец произнес он. — Ты торгуешь собственной дочерью и нерожденным внуком. Это мерзко.
— Я обеспечиваю будущее своей семьи! — парировала Ольга, сверкнув на него глазами. — В отличие от тебя, который готов влачить жалкое существование до гробовой доски! Катя остается. И точка. А ты, — она повернулась к дочери, — ты поможешь мне убрать твои вещи обратно в комнату. И забудь все глупости, что были сказаны вчера. У нас теперь общая цель.
Ольга развернулась и победоносно вышла из гостиной, по-видимому, чтобы начать готовить обед, будто ничего и не произошло.
Катя и Андрей остались одни. Они молча смотрели друг на друга. В глазах отца Катя видела ту же боль и растерянность, что была в ней самой.
— Пап… — ее голос дрогнул.
— Я знаю, дочка, — он тяжело вздохнул и подошел, снова обнял ее. На этот раз по-настоящему. — Я знаю. Она неисправима. Но… ты слышала. Ты остаешься. По крайней мере, у тебя есть крыша над головой.
— Но на каких условиях! — прошептала Катя, прижимаясь к его груди. — Она смотрит на моего ребенка, как на вещь.
— А мы с тобой будем смотреть на него с любовью, — твердо сказал Андрей. — Что бы ни затеяла твоя мать, мы с тобой — команда. Я всегда на твоей стороне. Понимаешь? Всегда.
Эта поддержка была единственным лучом света в окружающем ее мраке. Но жить в этом доме, в этой атмосфере лицемерия и корысти… Она смотрела на свою комнату, дверь в которую была теперь открыта. Она была дома, но чувствовала себя еще более чужой, чем вчера в квартире у Ирины.
Прошло три дня. Три дня странного, нездорового затишья. Ольга вела себя так, будто скандала никогда не было. Она готовила Кате завтраки, заваривала ей витаминные чаи, говорила с ней сладким, сиропным голосом, который резал слух. Она постоянно говорила о Волынских, строя грандиозные планы.
«Они, конечно, сначала будут сопротивляться, это нормально. Но потом пойдут на уступки. Мы потребуем тебе отдельную квартиру. В центре, конечно. И содержание. И чтобы ребенок был записан на Максима. О, тогда и твой отец сможет найти работу получше на заводе, поговорим с Сергеем Викторовичем…»
Катя молчала. Она уходила в себя, в свои мысли, в свои страхи. Она почти не выходила из комнаты, избегая этих разговоров. Андрей пытался как-то оградить ее, но Ольга была неудержима.
На четвертый день раздался звонок в дверь. Ольга, как ошпаренная, выскочила из кухни.
— Не двигайся! — приказала она Кате, которая как раз вышла в коридор за водой. — Это может быть он!
Она поправила волосы, на лице застыла подобострастная улыбка, и она открыла дверь.
На пороге стоял Максим. Он выглядел нервным и невыспавшимся. В руках он сжимал букет дорогих, упакованных в бумагу роз.
— Здравствуйте, — он неуверенно кивнул Ольге, его взгляд сразу перешел на Катю. — Я… я к Кате. Можно?
— Максим Сергеевич! Конечно, конечно, проходите! — засуетилась Ольга, отступая в сторону с таким видом, будто в гости пожаловал сам президент. — Катюша, дорогая, смотри, кто к нам пришел!
Катя замерла у порога своей комнаты. Она смотрела на него, и сердце ее сжалось от боли и гнева. Он пришел. После всего. С цветами.
— Что тебе нужно, Максим? — спросила она холодно, не двигаясь с места.
— Катя, нам нужно поговорить, — он вошел в прихожую, неуклюже протягивая ей цветы. Она не взяла. — Наедине.
— Да, да, конечно! — тут же подхватила Ольга. — Проходите в гостиную! Я вам чайку приготовлю. Или кофе? Максим Сергеевич, что вы предпочитаете?
— Ничего, спасибо, — сухо ответил Максим, не сводя глаз с Кати.
Ольга, немного смутившись, отступила на кухню, но Катя знала — она подслушивает за дверью.
Они прошли в гостиную. Максим закрыл дверь, но это вряд ли могло помешать Ольге.
— Я… я не мог перестать думать о том, что произошло, — начал он, опуская глаза. — Я вел себя как последний подлец. Я это понимаю.
Катя молчала, скрестив руки на груди. Она не собиралась ему помогать.
— Я поговорил с родителями, — продолжил он, делая паузу, чтобы оценить эффект. Эффекта не было. — Это был тяжелый разговор. Но… они хотят встретиться с тобой. И с твоими родителями.
Вот оно. Мама была права. Волынские пошли на контакт. Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это не было облегчением. Это было страшно.
— Зачем? — спросила она. — Чтобы снова предложить мне деньги?
— Нет! — он попытался взять ее за руку, но она отшатнулась. — Нет, Катя. Чтобы… все обсудить. Найти решение.
— Какое решение? — ее голос дрогнул. — Ты же сказал, что у тебя есть невеста.
— Это… это сложно, — он снова начал ерзать. — Родители настаивают на этом браке. Но теперь, когда они узнали о тебе… о ребенке… Они хотят все взвесить. Познакомиться с тобой.
Дверь на кухню приоткрылась, и в проеме показалось сияющее лицо Ольги.
— Конечно, Максим Сергеевич! Конечно, мы с радостью встретимся с вашими уважаемыми родителями! В любое время! В любое удобное для них время!
Максим кивнул ей, явно смущенный таким вмешательством.
— Они предложили встретиться послезавтра. В ресторане «Империал». В семь вечера.
«Империал». Самый дорогой и пафосный ресторан в городе. Катя чувствовала, как ее тошнит.
— Я не знаю, — прошептала она.
— Катюша, что ты говоришь! — влетела в гостиную Ольга. — Это же честь для нас! Мы обязательно будем! Передайте вашим родителям, что мы с нетерпением ждем этой встречи!
Максим посмотрел на Качу умоляющим взглядом.
— Пожалуйста, Катя. Приди. Для меня это важно.
Он снова выглядел как тот мальчик, в которого она когда-то влюбилась. Слабый, запутавшийся, ищущий поддержки. И в глубине души, сквозь всю боль и обиду, ей снова стало его жаль. И она ненавидела себя за эту жалость.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я приду.
Лицо Максима осветилось надеждой. Он снова попытался протянуть ей цветы. На этот раз она механически взяла их. Букет был тяжелым и холодным.
— Тогда… до послезавтра, — он кивнул ей, затем ее матери, и быстро ретировался.
Как только дверь закрылась, Ольга схватила Катю за руки. Ее глаза сияли триумфом.
— Ты видишь? Ты видишь? Я же говорила! Они идут навстречу! Это начало! Начало нашей новой жизни!
Катя вырвала свои руки и, не говоря ни слова, ушла в свою комнату, захлопнув дверь. Она села на кровать, уставившись на роскошные, идеальные розы. Они были красивыми, но безжизненными. Как и чувства Максима. Как и надежды ее матери.
Она понимала, что эта встреча в «Империале» будет не мирными переговорами. Это будет поле боя. И она, ее ребенок и ее наивные чувства были всего лишь разменной монетой в большой игре, правила которой писала не она.
Ресторан «Империал» подавлял своим величием с самого порога. Высокие потолки с лепниной, хрустальные люстры, отражающиеся в зеркальных стенах, приглушенный гул сдержанных разговоров и звон хрусталя. Воздух был густым от запахов дорогой еды и изысканных духов. Катя, стоя рядом с родителями в вестибюле, чувствовала себя затерянной частичкой в чужом, отлакированном мире.
Ольга сияла. Она была в своем лучшем платье, тщательно подобранном для этого вечера, с новой сумочкой и туфлями на каблуках, от которых у нее уже начинали болеть ноги. Но на ее лице играла подобострастная, подобранная накануне по советам из глянца улыбка. Андрей, напротив, был мрачен. Он стоял, засунув руки в карманы своего единственного приличного костюма, который явно был ему маловат, и смотрел на все это буйство роскоши с нескрываемым презрением.
Максим, нервный и бледный, встретил их у входа и проводил в заранее забронированный отдельный кабинет. И вот они вошли.
За столом из темного красного дерева сидели двое. Мужчина лет пятидесяти с пятидесяти, с седыми висками, гладко зачесанными назад, и пронзительным, холодным взглядом. Сергей Викторович Волынский. И женщина — худая, с идеальной стрижкой, в строгом, но безумно дорогом платье цвета шампанского. Елена Волынская. Ее лицо было маской безупречного, отстраненного спокойствия. На ее тонких пальцах не было ни единого лишнего кольца, только обручальное — широкое, из белого золота с крупным бриллиантом.
Сергей Викторович не встал. Он лишь кивком указал на свободные стулья.
— Садитесь.
Его голос был ровным, без единой эмоции, как у диктора, зачитывающего сводку погоды. Елена Волынская окинула троих гостей беглым, оценивающим взглядом, который, казалось, за секунду просканировал стоимость их одежды, уровень паники и социальный статус. Ее взгляд задержался на животе Кати на долю секунды дольше, и в уголках ее губ дрогнуло что-то, похожее на легкую брезгливость.
Приветствия были краткими и сухими. Ольга, ломая себя в лепешку, пыталась сыпать комплиментами интерьеру и ресторану в целом, но ее слова повисали в воздухе, не встречая никакого отклика.
Официант, похожий на солдата в отутюженной форме, разлил по бокалам воду. Елена Волынская первой нарушила тягостное молчание.
— Итак, давайте перейдем к сути, — начала она, положив изящные руки на стол. Ее голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенная сталь. — Мы знаем о ситуации, которая сложилась между нашим сыном и вашей дочерью. Мы также знаем о ее… деликатном положении.
Она сделала небольшую паузу, давая словам просочиться в сознание.
— Мы понимаем, что это создает определенные трудности для всех сторон. И мы готовы предложить решение, которое, по нашему мнению, является единственно верным в данных обстоятельствах.
Ольга замерла в предвкушении, ее глаза блестели. Вот оно. Сейчас начнутся переговоры о квартире, содержании, будущем для ребенка.
Сергей Викторович выдвинул вперед тонкий кожаный портфель, который лежал рядом с ним на столе. Он открыл его и извлек один-единственный конверт. Без надписи, просто плотный белый конверт. Он положил его на стол и медленно подтолкнул к центру, так, чтобы он оказался ровно посередине между двумя семьями.
— В этом конверте, — произнес он тем же ровным, бесстрастным тоном, — находится банковский чек. Сумма составляет пять миллионов рублей.
В кабинете воцарилась мертвая тишина. Казалось, даже официант за дверью замер. Ольга ахнула, ее глаза округлились. Пять миллионов. Это было больше, чем она могла представить. Андрей сжал кулаки под столом, его лицо стало багровым.
Елена Волынская продолжила, как будто они просто обсуждали погоду.
— Эти деньги — безвозмездная выплата. Единственное условие: Катерина в срочном порядке прерывает беременность. После процедуры, которую мы, разумеется, организуем в лучшей клинике, она навсегда исчезает из жизни нашего сына. Никаких контактов, никаких встреч, никаких попыток шантажа в будущем. Вы забываете о нашем существовании, мы забываем о вашем. Проблема решена.
Ольга сидела с открытым ртом. Ее мечты о «выгодном зяте», о квартире в центре, о статусе рухнули в одно мгновение. Ее лицо, еще секунду назад сияющее надеждой, исказилось гримасой чистейшей ярости и унижения. Ее использовали. Ей, как какой-то попрошайке, бросили кость, чтобы от нее отвязаться.
— Вы… вы что, предлагаете нам продать нашего внука? — прошипела она, ее голос дрожал от неконтролируемого гнева. — За пять миллионов? Вы думаете, мы нищие, которых можно купить?
Сергей Викторович холодно посмотрел на нее.
— Мы думаем, что предлагаем адекватное решение проблемы, которую создали ваша дочь и наш неразумный сын. Это не продажа. Это компенсация за причиненные неудобства и гарантия отсутствия проблем в будущем. Сумма более чем щедрая, учитывая обстоятельства.
— Щедрая? — Ольга вскочила с места, ее стул с грохотом упал назад. — Да вы знаете, кто я такая? Я двадцать лет на вашем заводе проработала! А вы… вы холодные, бесчувственные чудовища! Вы предлагаете убить ребенка! Вашего же кровного внука!
Елена Волынская не моргнула глазом.
— Речь идет о скоплении клеток на ранней стадии развития. Не стоит драматизировать. Мы предлагаем цивилизованное решение. Примите его. Это в ваших же интересах.
Андрей, до этого молчавший, медленно поднялся. Его лицо было страшным. Он смотрел не на Волынских, а на Максима, который сидел, уставившись в свою тарелку, и, казалось, старался стать невидимым.
— А ты что молчишь, парень? — его голос прозвучал низко и грозно. — Это твой ребенок. Ты что, и слова сказать не можешь? Или у папочки с мамочкой и за тебя язык куплен?
Максим вздрогнул и поднял на него испуганный взгляд. Он открыл рот, но ничего не смог сказать. Он только беспомощно посмотрел на отца.
— Максим не будет ничего говорить, — холодно парировал Сергей Викторович. — Он принял наше решение. Это единственно верный выход для нашей семьи.
Все это время Катя сидела, словно парализованная. Она слышала слова, доносившиеся как будто из-под толстого слоя воды. «Пять миллионов… Прервать беременность… Исчезнуть…» Эти слова впивались в ее сознание, как раскаленные иглы. Она смотрела на конверт. Он лежал на столе, такой безобидный с виду, а внутри него была цена жизни ее ребенка. Цена ее будущего. И цена ее души.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Еленой Волынской. В тех холодных, как лед, глазах не было ни капли сожаления, ни капли человечности. Только расчет. И презрение.
И тут с Катей случилось странное. Вся боль, весь страх, вся обида — все это куда-то ушло. Осталось только странное, леденящее спокойствие. Она медленно поднялась. Все взгляды устремились на нее.
— Катя? — тихо, испуганно позвала Ольга, но та не обратила на нее внимания.
Катя посмотрела на Максима. Прямо в глаза. Он не выдержал ее взгляда и опустил глаза.
— Ты согласен с этим, Максим? — ее голос прозвучал тихо, но абсолютно четко в гробовой тишине кабинета. — Ты хочешь, чтобы я взяла эти деньги и убила нашего ребенка?
Он молчал. Его молчание было красноречивее любых слов.
Катя медленно покачала головой. В ее глазах не было слез. Только бесконечная усталость и горькое прозрение.
— Я все поняла, — сказала она. — Вам всем плевать на этого ребенка. Для вас он — проблема. Помеха. Неудобство. Для мамы — козырь. Для вас, — она перевела взгляд на Волынских, — расходы. А для тебя, Максим, — ответственность, которую ты никогда не захочешь нести.
Она сделала шаг к столу. Ольга замерла, думая, что дочь сейчас возьмет конверт. Андрей смотрел на нее с болью и надеждой.
Но Катя просто провела ладонью по гладкой поверхности стола, даже не прикоснувшись к конверту.
— Я не торгую своими детьми, — тихо, но так, что было слышно каждое слово, сказала она. — И не продаю свою совесть.
Она повернулась и пошла к выходу из кабинета. Она не смотрела ни на кого. Ее шаги были твердыми.
— Катя! Куда ты?! — закричала ей вслед Ольга.
— Оставь ее, — глухо произнес Андрей, все еще стоя и глядя в спину Волынских. — У нее, кажется, во всей этой комнате оказалось больше всего ума и чести.
Катя вышла из кабинета, прошла по бесконечно длинному коридору, мимо удивленного официанта, и вышла на улицу. Ночной воздух ударил в лицо, холодный и свежий после удушья ресторана. Она глубоко вдохнула, стараясь очистить легкие от запаха лжи и предательства.
Она не знала, куда она пойдет. У нее не было денег. Не было дома, в который она хотела бы возвращаться. Не было человека, на которого можно было бы положиться.
Но у нее было что-то другое. Что-то, что жило и росло внутри нее. Что-то, что было только ее. Ее ребенок. Ее выбор. Ее ответственность.
Она медленно пошла по заснеженной улице, уходя от ярких огней «Империала» в темноту ночного города. Ее тень, длинная и одинокая, тянулась за ней по снегу. Она сжимала и разжимала пустые ладони. Конверт с деньгами остался лежать на столе. А в ее сердце оставался мучительный, невыносимый вопрос.
Что же она выберет теперь?
Год спустя
Солнечный луч, игривый и теплый, пробивался сквозь листву старого клена прямо в окно светлой квартиры и ложился золотой дорожкой на деревянный пол. В этой дорожке, склонившись над листом бумаги, сидел мальчик лет семи. Его темные волосы, такие же непослушные, как когда-то у его отца, падали на лоб, а кончик языка от усердия высунулся из уголка рта. В его позе, в сосредоточенном взгляде больших серых глаз читалась та самая серьезная ответственность, что когда-то, в самый трудный момент, помогла его матери выжить.
— Мам, смотри! — он торжествующе поднял свой рисунок.
Катя, стоявшая у плиты, повернулась, вытирая руки о фартук. Время было к ней благосклонно. С лица стерлась былая испуганная юность, его черты стали более четкими, взрослыми. В глазах, которые так много видели, жили теперь не боль и страх, а спокойная, выстраданная мудрость и безграничная нежность, когда она смотрела на сына.
— Показывай, мой художник!
Она подошла и присела рядом. На рисунке были изображены трое: она самая высокая, в синем платье, рядом — мальчик, и чуть поодаль, с фотоаппаратом на шее, — мужчина с добрыми глазами и улыбкой во все лицо. Все трое держались за руки. А над ними светило огромное, лучистое солнце.
— Это мы с тобой и дядя Андрей! — радостно пояснил мальчик. — Это когда мы в парке гуляли и мороженое ели!
— Получилось очень здорово, Саш! — Катя обняла сына, прижав к себе. Он пахнет детством, красками и беззаботным счастьем. — Только дядя Андрей, по-моему, у тебя получился даже красивее, чем в жизни.
— А кто красивее, я или он? — с задором спросил Саша, подмигивая ей точно так же, как это делал Андрей.
— Вопрос с подвохом! — засмеялась Катя. — Ты у меня самый красивый на свете. А дядя Андрей… он самый лучший.
Дверь в квартиру щелкнула, и в прихожей послышались шаги.
— А вот и наш лучший! — крикнул Саша и сорвался с места.
В гостиную вошел Андрей. Не тот сгорбленный, уставший Андрей из прошлого, а человек с прямой спиной, уверенным взглядом и седыми висками, которые только придавали ему солидности. В руках он держал пакет с свежими булками и коробку с новым конструктором.
— Мужчины в сборе! — объявил он, подхватывая на руки влетевшего в него Сашу. — Как успехи? Пахнет чем-то потрясающим!
— Мама пирог с вишней делает! Тот самый, твой любимый! — захлебываясь от восторга, сообщил Саша.
— Это потому что у моего лучшего мужчины сегодня день рождения, — улыбнулась Катя, подходя к ним.
Андрей поставил Сашу на пол и обнял Катю. Это объятие было крепким, надежным, домом. Таким, каким и должен быть дом.
— Спасибо, — тихо сказал он ей на ухо. — За все.
Их история сложилась не сразу. После того ужасного вечера в «Империале» Катя не вернулась в квартиру к матери. Андрей, поняв, что точка невозврата пройдена, совершил единственный в своей жизни по-настоящему резкий поступок. Он снял для Кати небольшую, но свою комнату в старом фонде, отдав все свои скромные сбережения. А сам… остался с Ольгой. Не из слабости. А чтобы работать, чтобы иметь возможность помогать дочери деньгами, прикрывать ее от гнева жены, быть тем самым тихим, но несгибаемым щитом.
Ольга сначала неистовствовала, потом впала в молчаливую обиду. Осознание, что ее мечты о «золотых» Волынских разбиты вдребезги, а дочь предпочла нищету и одиночество унизительной сделке, стало для нее тяжелым ударом. Отношения между матерью и дочерью оставались прохладными и натянутыми, редкие встречи происходили только в присутствии Андрея и были больше формальностью.
Роды были тяжелыми. Катя лежала в муниципальной больнице, одна, если не считать отца, который дежурил у дверей родзала. И в тот момент, когда ей казалось, что сил больше нет, она услышала первый крик. Крик своего сына. Александра. И все страхи, вся боль отступили, уступив место всепоглощающей, дикой, животной любви.
Жить было трудно. Очень. Учебу Катя пришлось оставить. Она работала, где могла: официанткой, продавцом, оператором в кол-центре. Андрей помогал, как мог, откладывая с каждой зарплаты. Они выживали. Но в их маленькой комнатке, заваленной игрушками и пеленками, пахло не бедностью, а счастьем. Тем самым, простым и настоящим, которое состоит из утренней улыбки ребенка, из крепко спящего комочка под боком, из поддержки отца, который стал для Саши самым настоящим дедом.
А потом… потом все стало налаживаться. Катя, используя свое незаконченное экономическое образование, устроилась помощником бухгалтера в небольшую фирму. Она горела работой, училась по ночам, и ее упорство заметили. Через несколько лет она уже была главным бухгалтером. Они смогли переехать из комнаты в эту небольшую, но свою уютную квартиру.
Андрей, видя силу духа дочери, нашел в себе смелость уйти с завода, где годами топтался на одной должности. Он устроился в частную монтажную компанию, где его опыт и золотые руки оценили по достоинству. Он нашел себя. И нашел новую семью. Рядом с Катей и Сашей он расцвел.
Что касается Максима и его семьи… Слухи доходили. Он все же женился на той самой Свете. Брак был пустыми и несчастливым, деловым союзом, как и предполагалось. Волынские по-прежнему были влиятельны и богаты, но их имя больше не вызывало у Кати ничего, кроме легкой грусти о той наивной девчонке, которой она была когда-то.
— Мам, а папа, он на небе? — как-то раз спросил ее Саша, уже будучи постарше.
Катя, поглаживая его по голове, смотрела в окно.
— Знаешь, сынок, папа — это не просто человек, который тебя родил. Папа — это тот, кто всегда рядом. Кто учит тебя кататься на велосипеде, кто чинит сломанные машинки, кто читает сказки на ночь и защищает тебя от всех бед. У тебя есть самый лучший в мире папа. Твой дедушка Андрей.
Саша понял. С тех пор он называл Андрея папой. И для всех троих это было самой большой правдой.
Вечером, за праздничным столом, уставшим от вишневого пирога, смеха и рассказов о прошедшем годе, Саша задул свечи на торте и загадал желание.
— Папа, а ты о чем мечтал, когда был маленький? — спросил он Андрея.
Андрей перевел взгляд с сына на Катю. Его глаза блестели.
— Я мечтал о семье. Настоящей. Где все друг друга любят и поддерживают. И знаешь, мое желание сбылось. Самое главное в жизни — это не богатство и не статус. Это вот это, — он обвел рукой их уютную кухню, залитую теплым светом, Катю, сияющую спокойной улыбкой, и Сашу, смотрящего на него с обожанием. — Это твоя крепость. Твои люди.
Позже, укладывая Сашу спать, Катя сидела на краю его кровати, как делала это каждую ночь.
— Мам, а мы счастливые? — сонно пробормотал он, уже почти уплывая в страну снов.
Катя наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Да, солнышко. Мы самые счастливые на свете. У нас есть друг друга. И это главное чудо.
Она вышла из комнаты, притворила дверь и прислонилась к косяку. Андрей стоял в гостиной и смотрел на нее. В его взгляде была та самая, зрелая и глубокая любовь, которая стала их спасением, их опорой и их самым большим выигрышем.
— Спасибо тебе, — снова сказал он. — Что не сдалась тогда. Что родила его. Что позволила мне быть рядом.
Катя подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к его груди. Она слушала спокойный, ровный стук его сердца. Сердца человека, который прошел через огонь и воду ради нее и ее сына. Человека, который стал ее настоящей семьей.
Они стояли так, двое сильных людей, прошедших через ад и нашедших свое счастье не в деньгах или связях, а в любви, верности и простой человеческой доброте. За дверью детской спал мальчик, который никогда не чувствовал себя нежеланным или нелюбимым. Мальчик, который знал, что его мир — это крепость, а его родители — самые сильные и любящие люди на свете.
И в этой тишине, под мерный звук дыхания спящего ребенка, было все, ради чего стоило бороться. Была настоящая, выстраданная, бесконечная радость
Начало истории по ссылке ниже
Другие наши рассказы вы сможете найти по ссылкам:
Если не трудно, оставьте несколько слов автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК и ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Она будет вне себя от счастья и внимания! Можете скинуть ДОНАТ, нажав на кнопку внизу ПОДДЕРЖАТЬ - это ей для вдохновения. Благодарим, желаем приятного дня или вечера, крепкого здоровья и счастья, наши друзья!)