Большой кот и Маленький кот
Иосиф Бродский терпеть не мог, когда в комнате повисала тягостная тишина, и тут же нарушал её победоносным «мяу», а затем принимался мастерски рассказывать анекдоты. «Мяу» служило поэту, эссеисту, драматургу, переводчику, интеллектуалу, лауреату Нобелевской премии по литературе способом приветствия, выражения приязни, а проявлением дружелюбия и особенной симпатии к гостю являлось неожиданное предложение: «Хотите, я разбужу для вас кота?»
Всё потому, что Иосиф Александрович очень любил кошек, да и себя ассоциировал с большим рыжим котом. Кошкам посвящены стихотворения, очерки, оды, рисунки – он оставил множество свидетельств почитания Усатого Божества.
Письма к родителям начинал с приветствия «Дорогие мои коты!», а вместо подписи в конце значилось лаконичное «Мяу» или «Крняу». В хорошем расположении духа демонстрировал кошачью позу «с лапками», – она запечатлёна на нескольких фотографиях, – а когда что-то не нравилось или раздражало, давал событию исчерпывающую характеристику: «Против шерсти».
В эссе «Полторы комнаты» (1985 г.) Бродский вспоминал о матери: «Мы звали её Маруся, Маня, Манечка (уменьшительные имена, употреблявшиеся её сестрами и моим отцом) и Мася или Киса – мои изобретения. С годами последние два получили большее хождение, и даже отец стал обращаться к ней таким образом. Киса, эта нежная кличка кошки, вызывала довольно долго её сопротивление. "Не смейте называть меня так! – восклицала она сердито. – И вообще перестаньте пользоваться вашими кошачьими словами. Иначе останетесь с кошачьими мозгами!"»
Вероятно, гнев Марии Моисеевны вызывала привычка сына «на кошачий манер» растягивать слова, чьи гласные к тому располагали. «Мясо» – «мяусо» – было одним из таких слов и, по признанию самого поэта, к его пятнадцати годам в семье стояло сплошное мяуканье.
Отец – капитан третьего ранга ВМФ СССР Александр Иванович Бродский – с удовольствием принял участие в этой игре, и с тех пор они с Иосифом обращались друг к другу исключительно «большой кот» и «маленький кот», а с помощью «мяу», «мур-мяу» или «мур-мур-мяу» выражали целый спектр эмоций: одобрение, сомнение, безразличие, доверие или покорность судьбе.
В семнадцать лет Иосиф написал стихотворение – грустную историю о бездомном коте:
Он был тощим, облезлым, рыжим,
Грязь помоек его покрывала.
Он скитался по ржавым крышам,
А ночами сидел в подвалах.
Он был старым и очень слабым,
А морозы порой жестоки.
У него замерзали лапы,
Точно так же, как стынут ноги.
Но его никогда не грели,
Не ласкали и не кормили.
Потому что его не жалели.
Потому что его не любили.
Потому что выпали зубы.
Потому что в ушах нарывы.
Почему некрасивых не любят.
Кто-то должен любить некрасивых.
Кот Самсон прописан в центре
Друзья вспоминали, что в семье Бродских всегда жили кошки. В начале 70-х Иосиф подобрал на улице бездомного котёнка. Катя, или Кошка в Белых Сапожках, прозванная так за свой окрас, жила у него в Ленинграде. А коту Самсону было посвящено целое длинное стихотворение (привожу его в сокращённом варианте):
Кот Самсон прописан в центре,
В переулке возле церкви,
И пока мы в классе пишем,
Он слоняется по крышам
Как звезда по небосводу,
А в ненастную погоду,
Отказавшись от прогулки,
На событья в переулке
Смотрит с миной безучастной
Из окна в квартире частной.
<…>
Вечер клён задел, снижаясь.
Кот мурлычет, погружаясь
В беспорядочные грёзы.
Каждый глаз – как лист берёзы.
Обеспеченный ночлегом,
Он сочувствует коллегам:
Тот – водичку пьёт из Мойки,
Тот – поужинал в помойке,
Тот – вздремнул на полчаса,
Тот – спасается от пса,
Тот – совсем больной от стужи...
Многим, муррр, конечно хуже...
Не могу им всем помочь,
Потому что скоро ночь,
Это мне не по плечу,
Потому что... Спать хочу...
Кран ворчит на кухне сонно:
«Есть ли совесть у Самсона?»
В 1960 году произошло знакомство Иосифа Бродского с Анной Ахматовой, переросшее в многолетнюю дружбу. Оно состоялось на даче легенды Серебряного века в Комарово, гостя представил поэт Евгений Рейн. Каждому новичку Анна Андреевна задавала три ключевых вопроса, ответы на которые, по её глубокому убеждению, давали собеседнику исчерпывающую характеристику: «Чай или кофе? Собаки или кошки? Пастернак или Мандельштам?» Бродский выбрал Осипа Эмильевича, кофе и кошек. Это, по мнению Ахматовой, говорило о нём как о человеке «более изысканном, но менее нравственном».
У соседей Ахматовой по даче жил громадный, рыжий, наглый кот по кличке Глюк, которого поэтесса описывала так: «Ну, знаете, это уже не кот, это целых полтора кота!» Бродский от знакомства с котом остался в неменьшем восторге, чем от знакомства со знаменитостью: «Открывается старая, шуршащая дверь, и из-за неё выглядывает пушистая прелесть... Знатный кот, всем котам кот...» Слова Ахматовой о его явном сходстве с рыжим бандитом воспринял как комплимент и страшно гордился.
А писательница, журналистка, переводчица Людмила Штерн, которую связывали с Бродским дружеские отношения, рассказывала:
«Мама выиграла двухнедельного котёнка в преферанс и объявила конкурс на лучшее имя. Картёжное имя Пас предложил Бродский, и его единодушно одобрили. Иосиф своего крестника обожал. Кошки вообще являлись его любимыми животными. Как-то он сказал: «Обрати внимание – у кошек нет ни одного некрасивого движения». Пушистый и пепельный, без единого постороннего пятнышка, Пасик был царственно горделив».
В специальный выпуск новогоднего журнала, который хозяйка кота предложила выпустить в канун 1963 года и целиком посвятить своему любимцу, Бродский написал торжественную оду:
О синеглазый, славный Пасик!
Побудь со мной, побудь хоть часик.
Смятенный дух с его ворчаньем
Смири своим святым урчаньем.
Позволь тебя погладить, то есть
Воспеть тем самым, шерсть и доблесть.
Весь, так сказать, триумф природы,
О честь и цвет твоей породы!
О средоточье серых красок!
Ты создан весь для смелых ласок.
Ты так прекрасен, так прелестен,
Ты стоишь гимнов, лестных песен,
О, Паси! Что под стать усладе,
Что чувствует поэт при взгляде
На дивный стан! Но это чувство
Бессильно выразить искусство.
<…>
И, коль прельщу своей особой,
Достану и диплом особый,
Чтоб компенсировать отчасти
Твое утраченное счастье,
Чтоб мог потом ты самолично,
Свернув бумажку символично,
Махать повсюду этой ксивой...
О Пасик! Ты такой красивый!
Думаю, все коты и кошки мира были бы польщены, умей они читать, ведь эти строки способны поспорить с жемчужинами любовной лирики!
«Я как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь»
Затем были годы травли, судебный процесс по обвинению в ведении «антиобщественного паразитического образа жизни» и приговор – пять лет принудительного труда в отдалённой местности. Анна Ахматова, узнав об этом, сказала: «Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял».
Позднее поэт утверждал, что ссылка оказалась одним из лучших периодов его жизни: «Бывали и не хуже, но лучше – пожалуй, не было». «Я как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь... Вот, смотрите, кот. Коту совершенно наплевать, существует ли общество «Память». Или отдел пропаганды в ЦК КПСС. Так же, впрочем, ему безразличен президент США, его наличие или отсутствие. Чем я хуже кота?» – сказал однажды Бродский.
10 мая 1972 года Иосиф Бродский был приглашён в ОВИР и поставлен перед выбором: либо немедленная эмиграция, либо «горячие денёчки», что на языке КГБ означало допросы, тюрьмы и психбольницы. В июле того же года он обосновался в США, где занял пост «приглашённого поэта» (poet-in-residence) в Мичиганском университете в Энн-Арборе.
Изгнанник, окончивший в СССР неполные 8 классов средней школы, Бродский вёл жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе Колумбийском и Нью-Йоркском, преподавая историю русской литературы, русскую и мировую поэзию, теорию стиха. Ну чем не кот, у которого лапки!
Совершенно одинокий, без семьи (мать и отец остались в Ленинграде, и ни разу, до самой их смерти, старикам не было позволено увидеться с сыном) Иосиф коротал дни в обществе кота. Big Red (Большой Рыжий) был очень похож на своего хозяина, и после смерти усатого Бродский его фотография, помещённая в рамку, заняла место на столе в его нью-йоркской квартире на Мортон-стрит.
Но самым любимым, неизменным и верным спутником поэта стал кот Миссисипи. Приезжая в университетский городок Саут-Хэдли в штате Массачусетс, Бродский всегда брал с собой друга. Тот увлечённо гонялся за белками, а хозяин, улыбаясь, наблюдал за ним из окна.
В интервью Любови Аркус Бродский шутил: «Замечательная история в связи с разбуженным котом. Где-то в шестидесятых годах в Югославии к моему другу приехала какая-то дама, то ли лейбористка, то ли консерватор, в общем из парламента. Он колоссально воодушевился. Дело происходило зимой. Он не знал, как ей продемонстрировать свои сантименты. У него был свой собственный зоопарк на том острове, где он жил, и вот, чтобы продемонстрировать ей свою страсть, он сказал: «Хотите, я для вас разбужу медведя?» Дело было зимой. И медведя разбудили. Ха-ха. Хотите, я разбужу для вас кота?»
Михаил Барышников вспоминал: «Он предложил перейти на «ты», но с одним условием: вместо «Миша» он, по созвучию, предложил называть меня «Мышь». Для себя он выбрал парное к моей новой кличке имя – «кот Joseph». Так мы друг друга и называли до последнего дня нашей дружбы».
Не всё кончается со смертью
Любимым городом Бродского, не считая навсегда утраченного Ленинграда, стала Венеция. «Помню один день, когда, проведя в Венеции месяц, я должен был уезжать. Позавтракал какой-то жареной рыбой и полбутылкой вина и, щурясь на солнце, вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул и был абсолютно, животно счастлив... Я, должно быть, в прошлой жизни был котом, и в будущей хотел бы им оставаться» – не скрывал он.
Позднее в жизни «кота, который гуляет сам по себе», появилась молоденькая Мария Соццани – итальянка, в роду которой значились представители русских дворянских семей Мальцовых, Оболенских, Урусовых.
Она стала его женой, матерью дочери Ани, которую отец обожал, и была нежной музой поэта до последнего дня. «Эй, коты, идите сюда!» – на этот клич неизменно являлись оба: Иосиф и Миссисипи.
Иосиф Александрович Бродский скоропостижно скончался от инфаркта в ночь c 27 на 28 января 1996 года. Прах был помещён в склеп на кладбище при храме Святой Троицы (Trinity Church Cemetery), что на берегу Гудзона.
По словам вдовы поэта Марии Соццани-Бродской, «идею о похоронах в Венеции высказал один из его друзей. Это город, который, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф любил больше всего».
21 июня 1997 года Иосиф Бродский навсегда упокоился в Венеции на острове Сан-Микеле, который называют «островом мёртвых», потому что значительную часть его площади занимает кладбище. На надгробной плите значится скромная надпись на латыни: «Letum non omnia finit» – «Не всё кончается со смертью».
Миссисипи очень тосковал по своему хозяину и другу. «Осиротелый старик, кот Миссисипи прыгал на стол, укладывался на рукопись, пахнущую хозяином, и тут же крепко засыпал. Заснув, он пускал слюнку, но я не решался его согнать, поскольку догадывался, что он имеет больше прав на эти бумаги, чем я. Если будущим исследователям творчества Бродского попадется в черновике расплывшееся пятно, знайте – это кот наплакал», – писал близкий друг поэта Лев Лосев.
Сохранился снимок, на котором любимый кот Бродского сидит, свернувшись клубком, в его кресле.
Литовский поэт, переводчик, литературовед Томас Венцлова признавался, что Бродский как-то сказал ему: «Если после моей смерти к тебе придёт рыжий кот, не гони его – это буду я».
Больше интересного:
Ранее:
Далее:
✅©ГалопомПоЕвропам
© Копирование текста или его фрагментов без ссылки на первоисточник запрещено и является нарушением авторских прав.
