Ваза полетела мимо Олиной головы и разбилась о стену — осколки брызнули во все стороны, как ледяные иглы.
— Быстро убирайтесь из моего дома! Я вам не дойная корова! Уже всё вытянули, что могли! — прошипела хозяйка.
Оля замерла у дивана, прижимая к груди сумку. В гостиной пахло застарелым табаком и чем-то кислым — то ли прокисшим молоком, то ли человеческой злостью, копившейся месяцами. На журнальном столике валялись пустые бутылки из-под пива, пепельница переполнена окурками. Шторы затянуты — солнечный свет пробивался тонкими полосками, высвечивая пыль в воздухе.
— Тётя Клава, ну подожди...
— Никаких «подожди»! — Клавдия Сергеевна, грузная женщина лет шестидесяти с выцветшими рыжими волосами, собранными в растрёпанный пучок, шагнула вперёд. Халат нараспашку, под ним застиранная ночная рубашка. — Три года! Три года я вас терплю! Твою маменьку алкашку и тебя, шлындру! Денег на карманные расходы просила? Просила! На институт? Просила! А благодарности — ноль!
Оля отступила к окну. Двадцать два года, худенькая, с темными волосами, собранными в хвост — сейчас она казалась себе пятнадцатилетней школьницей, которую вызвали к директору. Ладони вспотели.
— Мама уже работает, она обещала...
— Работает! — Клавдия захохотала, и этот смех был страшнее крика. — В пятницу я её видела у «Магнита» — с бутылкой в руке болталась! Это её работа? А твоя работа — красить ногти да в телефоне сидеть! Думаешь, я не знаю, что ты экзамены завалила? Справку принесла — академический отпуск по болезни! Какая болезнь, когда ты каждый вечер по клубам мотаешься?
Оля сглотнула. Горло перехватило. Хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в этом пыльном воздухе.
— Я устроюсь, я найду...
— Найдёшь! — Клавдия подошла вплотную, и Оля почувствовала запах перегара. Значит, тётка с утра уже успела. — Мне твой отец — родным братом был. Царствие ему небесное. Вот за него и терпела вас, паразитов! Думала, хоть племяннице помогу. А вы меня как последнюю дуру использовали!
Дверь из коридора приоткрылась, и в щель просунулось лицо Олиной матери — Светланы. Пятьдесят лет, но выглядела на все шестьдесят пять: опухшее лицо, красные прожилки на щеках, тусклые глаза. Она пыталась казаться трезвой, но держалась за косяк.
— Клаша, ну не ори так... Соседи услышат...
— А мне плевать на соседей! — Клавдия развернулась к сестре покойного мужа. — И на тебя плевать! Обещала полгода назад съехать — где обещание? Обещала бросить пить — где? Я пенсию последнюю на вас спустила, а вы даже спасибо не сказали!
Светлана попыталась войти в комнату, споткнулась о порог, чудом удержалась.
— Мы сказали... Мы благодарны...
— Благодарны! — Клавдия схватила со стола пачку сигарет, закурила прямо в квартире, хотя раньше всегда выходила на балкон. — Вот что, дорогие мои родственнички. У меня терпение лопнуло. Собирайте манатки и чешите отсюда. Сегодня же. До вечера чтоб духу вашего здесь не было!
Оля почувствовала, как внутри всё сжимается в тугой комок. Страх, стыд, беспомощность — всё смешалось в какой-то ядовитый коктейль. Куда идти? У них даже денег нет на съём жилья. Мать месяц как с работы уволилась — опять запила после очередного «последнего раза». У самой Оли — три тысячи в кошельке, последние. За общагу в институте платить нечем, да и отчислят скоро.
— Тётя Клав, дай хоть неделю...
— Ни дня! — Клавдия ткнула пальцем в сторону двери. — Вон! Или я участкового вызову, пусть вас выставит!
Светлана вдруг заплакала — тихо, жалко, как плачут хронические алкоголики, которые уже не способны на настоящие эмоции.
— Клаша, мы же родня... Вова бы не простил тебе...
— Не смей его имя поминать! — голос Клавдии сорвался на визг. — Мой муж в гробу переворачивается, глядя на вас! Он вас из жалости сюда взял, когда вы на улице оказались! А вы его память позорите!
Оля развернулась и вышла из гостиной. Ноги ватные, в ушах звенит. Прошла в свою комнатушку — три метра на два, диван, стол, шкаф. Её убежище на три года. Сейчас это всё закончится.
Достала из-под дивана старую спортивную сумку, начала запихивать туда вещи. Руки дрожали. За стеной продолжался скандал — мать что-то причитала, Клавдия орала, звенела посуда. Обычная музыка последних месяцев.
Телефон завибрировал. Сообщение от Кирилла: «Где ты? Сегодня же встречаемся, не забыла?»
Кирилл. Чёрт. Совсем забыла. Они должны были сегодня поехать в торговый центр «Галерея» — он обещал купить ей новую куртку на зиму. Оля посмотрела на свою старую, потёртую на рукавах. Как она теперь к нему пойдёт? Рассказать, что её выгоняют из дома? Он же сразу сделает выводы. Он и так постоянно намекал, что она какая-то... неправильная. Что с её семьёй что-то не так.
«Не забыла. Во сколько?» — написала она, хотя пальцы почти не слушались.
«В два у метро. Не опаздывай».
Оля посмотрела на часы. Половина первого. Надо собираться, надо что-то решать, а она просто сидит и тупо смотрит в экран телефона.
— Оля! — в комнату ворвалась Светлана, лицо красное, на глазах слёзы. — Ну скажи ей что-нибудь! Ты же умная, ты же учишься! Скажи, что мы исправимся!
— Мама, хватит.
— Как хватит? — Светлана схватила дочь за плечо. — Нас на улицу выгоняют! Понимаешь? На улицу!
— Понимаю. — Оля высвободилась, продолжила складывать вещи. — И мы сами виноваты.
— Что значит «виноваты»? Я родная сестра её мужа! У меня есть право...
— У тебя нет никаких прав! — Оля развернулась так резко, что мать отшатнулась. — Ты три года тратила её деньги, пила, позорилась! Я учёбу забросила, потому что работать надо было, а ты на мою зарплату водку покупала! Так что хватит! Хватит этой самой жалости к себе!
Светлана открыла рот, но ничего не сказала. Постояла, потом развернулась и ушла, шаркая стоптанными тапками по линолеуму.
Оля застегнула сумку. В прихожей Клавдия уже выставила в коридор два пакета с вещами Светланы. Мать сидела на полу у стены, уткнувшись лицом в колени.
— До вечера, — повторила Клавдия, увидев Олю. — И ключи оставьте на полке.
Оля кивнула, положила ключи. Взяла свою сумку, помогла матери подняться.
Они спустились на первый этаж. Подъезд пах мочой и кошками. Оля вывела мать на улицу — октябрьский ветер ударил в лицо, холодный, пронизывающий. Светлана кутала в тонкую куртку, зубы стучали.
— Куда теперь? — спросила она.
Оля не ответила. Потому что не знала.
Они стояли у подъезда, и мимо проходили люди — спешили по своим делам, никто не обращал внимания на двух женщин с сумками, похожих на беженок. Оля смотрела на серое небо, на голые деревья во дворе, на детскую площадку с облезлыми качелями. Три года она каждый день видела этот двор, и ни разу не подумала, что может оказаться здесь вот так — с вещами наперевес и без крыши над головой.
— Надо в гостиницу, — пробормотала Светлана, дёргая Олю за рукав. — Или Нинке позвонить... Помнишь Нинку? Мы с ней в школе...
— У Нины своя семья. И денег на гостиницу у нас нет.
— Тогда... — мать замолчала, потом вдруг оживилась. — А Степаныч! Степаныч меня пустит! Он же всегда говорил...
— Степаныч — алкаш с вокзала, мам. Ты серьёзно хочешь к нему?
Светлана сникла, снова стала маленькой и жалкой. Оля вздохнула, достала телефон. Написала Кириллу: «Можем встретиться пораньше? Мне нужно поговорить».
Ответ пришёл через минуту: «Занят до двух. Жди у метро, как договаривались».
Оля сжала телефон в руке. Значит, так. Надо продержаться до двух часов, потом она как-то объяснит ситуацию Кириллу. Он же взрослый мужчина, у него квартира, деньги... Может, поможет. Хотя внутри что-то противилось этой мысли — они встречались всего два месяца, и он ни разу не заговаривал о чём-то серьёзном.
— Мам, пойдём в торговый центр. Там тепло, посидим в кафе.
— У тебя есть деньги на кафе? — Светлана вцепилась в эту идею, как утопающий в соломинку.
— Есть немного.
Они поймали маршрутку на Ленинском проспекте. Салон был забит — школьники с рюкзаками, женщины с авоськами, мужик в рабочей спецовке дремал у окна. Оля с матерью втиснулись на задние сиденья, поставили сумки между ног. Водитель рванул с места так, что всех бросило вперёд.
Светлана молчала всю дорогу, смотрела в окно мутным взглядом. Оля изучала своё отражение в стекле — осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами, немодная причёска. Когда она успела стать такой серой? В школе её называли красавицей, мальчишки толпой бегали за ней. А сейчас... Кирилл говорил, что она симпатичная, но только когда краситься. Без макияжа — «обычная».
Торговый центр встретил их тёплым воздухом, музыкой и запахом кофе из «Старбакса» на первом этаже. Здесь было другое измерение — чистое, красивое, дорогое. Девушки в модных пуховиках разглядывали витрины, парочки держались за руки, охранник у входа скучающе жевал жвачку.
— Я в туалет, — сказала Светлана.
— Сумку возьми с собой.
Мать уволокла свои пакеты в сторону указателя с надписью «WC». Оля осталась стоять посреди холла с собственной сумкой. Чувствовала себя нищенкой, которая забрела в чужой праздник.
— Оля?
Она обернулась. Рядом стояла Инга — её бывшая однокурсница. Высокая, ухоженная, волосы уложены волнами, маникюр свежий, на ногах замшевые ботфорты явно не из масс-маркета. Инга училась на том же курсе, но в отличие от Оли не бросила институт, не завалила сессию, не прозябала на подработках.
— Привет, — выдавила Оля.
— Ты чего здесь? — Инга окинула взглядом сумку у Олиных ног. — Переезжаешь?
— Да так... Дела.
— Слушай, а чего ты пропала вообще? На парах не появляешься, в группе молчишь... Ты же экзамены завалила по всем предметам, говорят?
Оля почувствовала, как щёки загораются. Инга не специально — она просто такая, прямолинейная. Но сейчас каждое слово било, как пощёчина.
— Проблемы были. Семейные.
— А-а-а, — Инга кивнула с таким видом, будто всё поняла. — Ну да, я слышала, что у тебя мама того... Слушай, это, конечно, тяжело. Но ты держись там. Может, к психологу сходи? У нас в универе бесплатные консультации есть.
— Спасибо. Схожу.
— Ну, мне бежать надо. Встречаюсь с парнем, он меня уже ждёт. — Инга помахала рукой в сторону эскалатора, где действительно стоял высокий парень в дорогой парке. — Не пропадай!
Она упорхнула, оставив за собой шлейф парфюма. Оля проводила её взглядом. Вот так выглядит нормальная жизнь — красивая одежда, встречи с парнем, учёба, будущее. А у неё что? Сумка с барахлом и мать-алкоголичка в туалете торгового центра.
Телефон снова завибрировал. Сообщение от незнакомого номера: «Ольга, это Жанна Павловна из деканата. Вам необходимо срочно явиться для подписания документов об отчислении. Завтра до 12:00, иначе документы уйдут в архив».
Всё. Точка. Конец студенческой жизни.
Оля опустилась на скамейку у фонтана, положила сумку рядом. Хотелось выть, бить кулаками по чему-нибудь, кричать на весь этот чёртов торговый центр. Но вместо этого она просто сидела и смотрела на струи воды, которые поднимались и опускались в чаше фонтана — вверх-вниз, вверх-вниз, бесконечно.
— Оленька!
Оля вздрогнула. К ней шла Светлана — и не одна. Рядом с ней семенил мужчина лет шестидесяти, в мятой куртке, с красным носом и добродушной улыбкой. Степаныч. Господи, откуда он здесь взялся?
— Вот, встретились случайно! — Светлана сияла, как будто выиграла в лотерею. — Степаныч говорит, что у него комната свободная, можем пожить!
Степаныч кивал, подмигивал.
— Конечно, конечно! Чего людям на улице мёрзнуть? Я человек простой, места хватит.
Оля посмотрела на него, на мать, на их довольные лица. И поняла, что у неё больше нет сил спорить.
— Где эта комната?
— На Автозаводской. Общага рабочая, но там нормально, — Степаныч махнул рукой. — Тепло, вода есть. Соседи, правда, шумные, но куда денешься.
— Ты там бывала? — Оля повернулась к матери.
Светлана отвела глаза.
— Ну... пару раз. Но это временно же! Мы быстро что-нибудь найдём!
Временно. Как всё в их жизни — временно. Временная работа, временное жильё, временные отношения. Постоянным было только одно — падение вниз.
— Хорошо, — сказала Оля. — Но сначала мне нужно встретиться с человеком. В два часа. Вы можете подождать?
— Да мы подождём, куда торопиться! — Степаныч хлопнул Светлану по плечу. — Правда, Светик?
Светик. Оля отвернулась, чтобы не видеть, как мать улыбается этому алкашу.
Часы показывали без пятнадцати два. Кирилл должен был появиться с минуты на минуту.
Кирилл опоздал на двадцать минут. Появился у входа в торговый центр — высокий, в чёрном пальто, волосы зачёсаны назад, от него пахло дорогим одеколоном. Тридцать восемь лет, разведён, работает в какой-то IT-компании менеджером среднего звена. Они познакомились в баре два месяца назад — он подсел к ней за столик, угостил коктейлем, говорил комплименты. Тогда Оле показалось, что это судьба.
Сейчас, глядя на него, она вдруг поняла: он просто искал развлечение. Молоденькую, не слишком требовательную, готовую быть благодарной за внимание.
— Ты чего такая кислая? — Кирилл чмокнул её в щёку, отстранился. — И что это за сумка? Собралась куда-то?
Оля глубоко вдохнула.
— Кирилл, у меня проблемы. Серьёзные. Нас с мамой выгнали из квартиры. Мне негде жить.
Он моргнул. Улыбка сползла с лица.
— Подожди, то есть как выгнали? Совсем?
— Совсем. Сегодня. Час назад. — Слова сыпались сами, и Оля не могла остановиться. — Я думала... Может быть, ты поможешь? Ну, временно. Пока я не найду работу, не сниму что-то...
Кирилл сделал шаг назад. Лицо стало каменным.
— Оля, я... это... Ты же понимаешь, я не могу. У меня квартира-студия, там места на одного человека. И потом, мы с тобой... ну, не настолько близко знакомы.
— Два месяца мы встречаемся!
— Встречаемся — это одно. А жить вместе — совсем другое. — Он нервно оглянулся, будто боялся, что кто-то услышит. — Слушай, я тебе денег дам. Сколько надо? Тысяч пять? Десять? Снимешь комнату на месяц, разберёшься...
Оля смотрела на него и чувствовала, как внутри что-то холодеет, застывает, превращается в лёд. Вот он — настоящий Кирилл. Не тот, который дарил цветы и водил в рестораны. А тот, который при первой же проблеме достаёт кошелёк и откупается.
— Не надо твоих денег.
— Да брось, не гордись! Тебе же реально надо...
— Я сказала — не надо.
Она подняла сумку, развернулась и пошла прочь. Кирилл окликнул её, но она не обернулась. Шла через торговый центр, мимо витрин, мимо счастливых людей с покупками, мимо своей прежней жизни.
У фонтана сидели Светлана со Степанычем — пили кофе из бумажных стаканчиков, о чём-то болтали, смеялись. Увидев Олю, мать вскочила.
— Ну что, как прошло? Он поможет?
— Нет. Поехали к Степанычу.
Они вышли на улицу, поймали такси. Водитель — узбек с золотыми зубами — всю дорогу слушал радио, где какая-то певица надрывалась про любовь и предательство. Оля смотрела в окно: город плыл мимо — серые здания, рекламные щиты, люди на остановках. Всё это вдруг показалось декорациями, ненастоящим.
Общежитие на Автозаводской оказалось пятиэтажной хрущёвкой с облупившейся штукатуркой. Подъезд без домофона, на стенах граффити и матерные надписи. Лифта не было. Они поднялись на четвёртый этаж — Степаныч пыхтел, Светлана останавливалась передохнуть на каждой площадке.
Комната была на двоих — восемь квадратных метров, две железные кровати, стол, шкаф, общая кухня и туалет в конце коридора. Пахло сыростью и застарелым табаком. На окне — грязная тюль, сквозь которую едва пробивался дневной свет.
— Вот, располагайтесь! — Степаныч гостеприимно распахнул дверь. — Я сейчас чайку поставлю.
Светлана сразу рухнула на кровать, закрыла глаза. Оля осталась стоять с сумкой в руках. Смотрела на облезлые обои, на ржавую батарею, на паутину в углу под потолком.
Вот она — новая жизнь.
Телефон завибрировал. Незнакомый номер. Оля нажала ответить.
— Алло?
— Ольга? Это Надежда Фёдоровна. Я звоню из агентства «Забота». Вы полгода назад оставляли у нас заявку на работу сиделкой.
Оля замерла. Полгода назад она действительно обошла с десяток агентств, искала любую работу. Потом нашла подработку в кафе, про агентства забыла.
— Да, оставляла.
— У нас освободилась вакансия. Женщине восьмидесяти трёх лет нужна сиделка с проживанием. Оплата сорок тысяч в месяц плюс питание и жильё. Вас устроит?
Сорок тысяч. С проживанием. Жильё.
— Когда можно начать?
— Завтра. Женщина живёт одна в трёхкомнатной квартире на Профсоюзной. Ей нужен постоянный уход, но она адекватная, не буйная. Сможете подъехать завтра к десяти на собеседование?
— Смогу.
Оля записала адрес, положила телефон. Посмотрела на мать, которая уже захрапела на продавленной кровати. На Степаныча, который гремел кастрюлями на кухне. На эту комнату, которая была дном, самым настоящим дном её жизни.
А потом вдруг засмеялась.
Тихо сначала, потом громче. Смеялась, пока не выступили слёзы. Потому что это же абсурд, это же цирк какой-то — за один день потерять всё и получить шанс на спасение. Жизнь швырнула её в грязь, а потом протянула верёвку. Дёргай — не дёргай.
— Ты чего? — Степаныч выглянул из-за двери, испуганно таращился. — Крышу снесло?
— Всё нормально, — Оля вытерла глаза. — Просто смешно стало.
Она подошла к окну, распахнула его — холодный воздух ударил в лицо, принёся запах осени и свободы. Внизу, во дворе, играли дети. Кто-то пинал мяч, кто-то катался на велосипеде. Солнце пробилось сквозь тучи, высветив крыши домов золотым светом.
Оля достала из кармана мятую фотографию — себя в семнадцать лет, ещё до смерти отца, до маминого пьянства, до всего этого кошмара. На фото она улыбалась — настоящей, искренней улыбкой человека, который верит в будущее.
Она долго смотрела на эту девчонку, потом аккуратно порвала фотографию пополам. Половинки выпустила из рук — они закружились в воздухе, падая во двор, словно два бумажных листка, оторвавшихся от дерева.
— Прощай, — прошептала Оля.
И впервые за долгие месяцы почувствовала что-то похожее на облегчение.
Завтра она пойдёт на собеседование. Завтра начнётся новая жизнь — может быть, не та, о которой она мечтала, но своя. Заработанная. Настоящая.
А эта комната, эта общага, этот день — пусть останутся здесь, на самом дне. Чтобы помнить: падать можно до бесконечности. Но подниматься — тоже.
Степаныч позвал пить чай. Светлана застонала во сне, бормоча что-то невнятное. За окном дети кричали, играя в войнушку.
Оля закрыла окно, повернулась к комнате — и вдруг заметила на столе стопку старых газет. Верхняя называлась «Работа для вас». Она взяла газету, машинально пролистала.
На последней странице, в самом низу, мелким шрифтом было объявление: «Требуется помощник в частный архив. Работа с документами. Опыт не требуется. Тел...»
Оля посмотрела на номер телефона, потом на свой мобильный. Потом снова на объявление.
И набрала номер.
Гудки. Долгие. Потом щелчок, и женский голос — старческий, но на удивление твёрдый:
— Слушаю.
— Здравствуйте. По поводу объявления... Про архив.
Пауза.
— А вы умеете читать старые документы? Рукописные?
— Могу научиться.
— Приходите послезавтра в два часа. — Женщина продиктовала адрес в центре города. — Только сразу предупреждаю: работа странная. И оплата... нестандартная. Но если вам нечего терять — приходите.
— Мне действительно нечего терять, — улыбнулась Оля.
— Тогда до встречи.
Гудки отбоя.
Оля положила телефон, посмотрела на газету, на дату выпуска. Три года назад. Три года это объявление лежало здесь, в этой комнате, дожидаясь именно её. Или это она три года шла к этой комнате, к этому дню, к этому звонку?
Она вышла в коридор, прислонилась спиной к стене. В соседней комнате кто-то включил музыку — тяжёлый рок, барабаны гремели, как удары судьбы.
И Оля вдруг подумала: а что, если всё это было нужно? Что, если она должна была упасть, чтобы найти то, что искала, сама не зная, что ищет?
Степаныч высунулся из комнаты:
— Чай стынет!
— Иду.
Она вернулась, села за стол, взяла в руки горячий стакан. За окном стемнело. Где-то в городе Кирилл ужинал в ресторане с новой девушкой. Где-то Инга выбирала туфли к выпускному. Где-то Клавдия пила водку в опустевшей квартире, жалея о племяннице или радуясь избавлению.
А здесь, в этой комнате на четвёртом этаже, сидела Оля — без прошлого, без будущего, только с настоящим.
И это было странно освобождающе.
Как будто кто-то вынул из неё крючок, на котором она болталась всю жизнь, пытаясь быть удобной, правильной, благодарной.
Она отпила чай — горький, без сахара — и подумала, что завтра купит сахар. И хлеб. И что-нибудь на ужин.
Маленькие, простые вещи.
С них всё и начнётся.