— Ты вообще понимаешь, что ты без меня — ноль? — голос Игоря гулко отражался от стен, и я смотрела на него так, словно впервые видела этого человека. Хотя прожила с ним двенадцать лет.
Мы стояли в гостиной моей — теперь уже бывшей — квартиры. За спиной Игоря маячили его родители: свекровь Раиса Петровна в своем вечном бежевом кардигане и золотых серьгах размером с грецкий орех, свекор Николай Степанович с красным лицом и складками на шее. Они приехали сегодня как на представление. Я для них всегда была представлением.
— Игорек правильно говорит, — встряла Раиса Петровна, поправляя сумочку на локте. — Надо было думать раньше, когда замуж выходила. Не умеешь семью беречь — сиди теперь у разбитого корыта.
Я молчала. В горле стоял комок — не от обиды, не от злости. От того, что я знала. Знала то, чего не знал никто в этой комнате.
Квартиру оформили на Игоря три месяца назад. «Так удобнее, Милочка, — говорил он тогда, целуя меня в макушку. — У меня ипотеку одобрят быстрее, а ты же в декрете сидела, справки твои не такие». Я поверила. Господи, как же я поверила этим глазам, этим рукам, которые обнимали по утрам, этим обещаниям, что мы — одно целое.
А сегодня утром мне принесли документы. Игорь переоформил всё на себя окончательно, добавил какие-то бумаги, подписи, печати. Юрист ему помог — его давний приятель из спортзала. И вот теперь квартира, в которой я прожила восемь лет, в которой родился и вырос наш сын Кирилл, больше не моя.
— Да ты хоть слышишь, что тебе говорят? — Игорь шагнул ближе. Его одеколон, тот самый, который я дарила на день рождения, теперь казался удушающим. — Собирай вещи. У тебя три дня. Я не обязан тебя здесь держать.
Три дня. Как будто я не стирала его носки двенадцать лет подряд. Как будто не сидела ночами, когда у Кирилла была ангина, а Игорь спал, потому что ему утром на работу. Как будто не продала свою машину, чтобы его бизнес-проект получил первоначальный взнос.
— Сынок поступил правильно, — Николай Степанович кивнул, словно судья, выносящий приговор. — Мужик в доме должен быть хозяином. А бабы... бабы должны знать свое место.
Раиса Петровна усмехнулась и провела ладонью по спинке дивана — того самого, который мы выбирали вместе на мебельной ярмарке пять лет назад. Я тогда спорила с Игорем из-за цвета обивки.
— И не вздумай, Людочка, никаких скандалов устраивать, — продолжила она. — Мы люди приличные. Игорю нужна другая женщина. Серьезная. Которая умеет семью держать в руках.
Другая женщина. Значит, она уже есть. Конечно, есть — иначе зачем всё это? Иначе зачем эта спешка, эти три дня, этот театр с родителями в качестве зрителей?
Я прислонилась к стене, и холодная штукатурка пробрала меня до костей. В голове всплыли обрывки: как две недели назад я нашла в его телефоне переписку. «Скоро всё будет, котик. Немного терпения». Сердце заходилось тогда, но я молчала. Копила. Ждала. Потому что чувствовала — он готовит что-то большее, чем просто измена.
— Вот так и живешь с человеком, — я наконец заговорила, и мой голос прозвучал на удивление ровно. — Думаешь, что знаешь его. А потом...
— Не надо тут разводить философию, — отрезал Игорь. — Факты на столе. Квартира моя. На развод подал. Деньги на съем я тебе дам, не волнуйся. На первое время хватит. А дальше как-нибудь устроишься. Ты же у нас самостоятельная.
Он улыбнулся. Той самой улыбкой, которая когда-то сводила меня с ума. Теперь эта улыбка была похожа на оскал.
Но Игорь не знал. Не знал того, что лежало в сейфе у моей подруги Оксаны. Документы. Все бумаги на квартиру — самые первые, которые я спрятала еще тогда, когда только почувствовала неладное. Договор купли-продажи на мое имя. Чеки, подтверждающие, что деньги на первоначальный взнос были моими — от продажи машины и от бабушкиного наследства. Свидетельские показания соседей, которые я записала на диктофон, когда они рассказывали, как я одна делала ремонт, пока Игорь пропадал на работе.
И самое главное — Игорь не знал, что я уже три месяца хожу к адвокату. Что я собрала все доказательства того, как он обманом заставил меня подписать отказ от прав на квартиру. Тогда он сказал, что это просто формальность для банка, что так быстрее одобрят рефинансирование. А я, дура, поверила. Поставила подпись, даже не читая.
Но потом я всё проверила. Нашла того нотариуса, который заверял документы. Оказалось, он — дальний родственник Раисы Петровны. Оказалось, в бумагах были нестыковки. Оказалось, мои подписи на некоторых страницах вообще поддельные — Игорь научился копировать мой почерк еще в самом начале нашего брака, когда я просила его расписаться за меня на родительском собрании.
— Я съеду, — произнесла я и посмотрела ему прямо в глаза. — Сегодня же.
Игорь даже растерялся на секунду. Ждал слез, мольбы, скандала — всего, что обычно показывают в сериалах. Но я не собиралась давать ему это удовольствие.
— Вот и умница, — кивнула Раиса Петровна. — Я всегда говорила — умная девочка, хоть и своенравная. Значит, всё по-хорошему. Правильно, Коля?
Николай Степанович хмыкнул и полез в карман за сигаретами.
Я повернулась и пошла к двери. Каждый шаг отдавался в висках. Но я шла. Потому что знала: через неделю в суд будет подан иск о признании сделки недействительной. Будут приложены все документы, все доказательства, все записи. И прокурор, с которым уже встречалась моя адвокат Зоя Владимировна, очень заинтересовался делом о мошенничестве с жильем.
Я взяла сумку, накинула пальто и вышла за порог. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком — как финальный аккорд в пьесе, которая только начиналась.
А Игорь стоял в гостиной со своими родителями и даже не подозревал, что потерял не жену. Он потерял единственного человека, который мог бы его предупредить о том, что надвигается буря.
И эта буря уже была на пороге.
Первые три дня я провела у подруги Оксаны. Она жила в двухкомнатной хрущевке на окраине, и когда я позвонила ей в дверь с двумя сумками и заплаканным лицом, она даже не стала спрашивать. Просто обняла, затащила внутрь и поставила чайник.
— Рассказывай, — сказала она, усаживая меня на продавленный диван.
Я рассказала. Всё. Про квартиру, про родителей Игоря, про ту женщину, имя которой я так и не узнала. Оксана слушала, курила у открытого окна и качала головой.
— Сволочь, — выдохнула она дым. — Но ты же не просто так ушла, правда? У тебя есть план?
План. Да, у меня был план. Только вот сидя здесь, на чужом диване, с кружкой дешевого чая в руках, я вдруг почувствовала — а что, если не сработает? Что, если Игорь выкрутится, как всегда? Он ведь умел. Умел врать так убедительно, что сам начинал верить. Умел находить нужных людей, договариваться, подмазывать.
— План есть, — ответила я и отпила глоток. Чай обжигал язык, но это было даже приятно. Хоть какое-то ощущение.
На четвертый день позвонила мама. Голос у нее был встревоженный, но я сразу поняла — Игорь уже до нее добрался.
— Люда, ты чего там натворила? Игорь звонил, говорит, ты подаешь на него в суд. Какой-то иск о мошенничестве. Зачем тебе это надо? Опозоришь семью.
Я прикрыла глаза. Значит, началось. Значит, Игорь уже получил повестку в суд и понял, что дело плохо.
— Мам, он обманул меня. Отобрал квартиру, которую я покупала на свои деньги.
— Ну, не знаю, не знаю... — мама вздохнула. — Может, тебе стоит вернуться? Поговорить с ним? Вы же семья, у вас ребенок...
Кирилл. Мой мальчик. Ему сейчас десять, он живет у Игоря — по решению суда временное проживание с отцом, пока я не найду жилье. Когда я уходила, он смотрел на меня огромными глазами и не понимал, почему мама уезжает без него.
— Я скоро заберу Кирюшу, — сказала я маме. — Просто нужно немного времени.
Повесив трубку, я вышла на балкон. Оксана была на работе, в квартире стояла тишина, и только внизу гудели машины. Город жил своей жизнью.
Телефон завибрировал. Зоя Владимировна.
— Людмила, приезжайте завтра в десять. Нужно обсудить стратегию. Игорь уже нанял адвоката.
Сердце забилось быстрее.
Зоя Владимировна встретила меня в своем маленьком офисе на третьем этаже старого дома. Табличка на двери гласила: «Юридическая консультация. Семейное право».
— Присаживайтесь! Значит Игорь через своего адвоката уже пытается оспорить ваши доказательства — сказала она уверенно. — Говорит, что документы на квартиру вы спрятали незаконно, что это его собственность.
— Но ведь у меня есть все чеки! — я достала из сумки папку. — Вот — перевод денег на первоначальный взнос. Это деньги от продажи моей машины. Вот — завещание бабушки, она оставила мне триста тысяч, я их тоже вложила в квартиру. А вот — договор купли-продажи, где покупатель — я, Людмила Сергеевна Котова!
Зоя Владимировна кивнула, перелистывая бумаги.
— Хорошо. Но Игорь утверждает, что вы добровольно переписали квартиру на него. У него есть ваша подпись на документах о переоформлении.
— Он меня обманул! — я почувствовала, как накатывает злость. — Сказал, что это для банка, для рефинансирования кредита. Я даже не читала, что подписывала!
— Я знаю, — Зоя Владимировна посмотрела на меня внимательно. — И мы это докажем. У нас есть экспертиза почерка — на части документов подпись поддельная. У нас есть свидетель — нотариус, который после нашего разговора согласился дать показания о том, что оформление проходило с нарушениями. И у нас есть записи ваших разговоров с соседями.
Я облегченно выдохнула.
— Но готовьтесь к тому, что Игорь будет драться, — продолжила она. — Он уже начал распускать слухи о том, что вы психически нестабильны. Что плохая мать. Что бросили ребенка.
Кирилл. Опять Кирилл.
— Он не отнимет у меня сына, — прошептала я.
— Не отнимет, — твердо сказала Зоя Владимировна. — Мы сделаем всё, чтобы этого не произошло. Но вам нужно быть сильной. Ни слез, ни истерик. На суде вы должны быть спокойной и уверенной.
Игорь позвонил через неделю. Голос у него был другой — не такой самоуверенный, как в тот день в гостиной.
— Люда, нам надо поговорить.
— Говори.
— Не по телефону. Встретимся. Ты где сейчас?
Я не собиралась ему говорить. Пусть думает, что я на краю света.
— Зачем встречаться, Игорь? Всё уже сказано.
Он замолчал, и в трубке было слышно его дыхание.
— Ты что, реально в суд подала? Это ты?
Вот оно. До него наконец дошло.
— А ты как думал? — я говорила ровно, хотя руки дрожали. — Что я просто уйду и забуду про квартиру, которую сама купила?
— Людка, не валяй дурака! — он повысил голос. — Ко мне адвокат пришел с повесткой! Требуют документы, допрашивают! Это твоих рук дело!
— Может, тебе просто пора ответить за то, что ты сделал? — я усмехнулась. — Или ты думал, что я тупая и не замечу подделку подписи?
— Ты... ты всё придумала! — он орал теперь во весь голос. — Это ты спятила! Из-за тебя мне теперь в суд идти! Меня из-за тебя могут привлечь!
— Тебя привлекут за то, что ты обманул жену, — ответила я спокойно. — А я просто хочу вернуть то, что мне принадлежит.
Он дышал в трубку, и я представила его лицо — красное, перекошенное от злости.
— Кирилла ты больше не увидишь, — выдавил он наконец. — Я сделаю так, что суд лишит тебя родительских прав. Ты — неадекватная. Придумываешь всякое. Мстишь бывшему мужу. Какая из тебя мать?
Вот теперь стало больно. По-настоящему больно.
— Попробуй, — прошептала я и отключилась.
Я сидела на кухне у Оксаны и смотрела в окно. На часах было одиннадцать вечера. Дождь всё шел и шел, и капли стекали по стеклу, как слезы.
Кирилл. Мой мальчик. Неужели Игорь и правда попытается отнять у меня сына?
Телефон снова завибрировал. Сообщение от Зои Владимировны: «Завтра приходите. Есть важная информация».
Я легла спать, но сон не шел. В голове крутились мысли, одна страшнее другой. А что, если Игорь действительно докажет, что я неадекватная? Что, если суд встанет на его сторону? Он же может купить свидетелей, нанять лучших адвокатов. У него деньги. Связи. А у меня?
У меня правда.
Но разве правда побеждает в наших судах?
Утром я приехала к Зое Владимировне. Она сидела за столом, и лицо у нее было странное — не радостное, но и не расстроенное. Какое-то задумчивое.
— Садитесь, Людмила, — она придвинула мне папку. — Вчера вечером мне позвонил адвокат Игоря. Он предлагает мировое соглашение.
Я замерла.
— Какое еще соглашение?
— Игорь готов вернуть вам половину квартиры. Официально оформить долевую собственность — пятьдесят на пятьдесят. И не препятствовать в общении с Кириллом.
Половину. Он готов отдать половину.
— А взамен? — я знала, что всегда есть «взамен».
— Взамен вы забираете иск и не подаете больше никаких заявлений. Никаких разбирательств по поводу подделки документов.
Я смотрела на Зою Владимировну и пыталась понять — это победа или поражение? Половина квартиры вместо целой. Но ведь сейчас у меня вообще ничего нет.
— А если я откажусь?
— Тогда дело пойдет в суд. Мы можем выиграть. У нас хорошие доказательства. Но... — она помолчала, — суды непредсказуемы. Игорь может затянуть дело на годы. А вы будете всё это время жить у подруги, без сына, без денег.
Годы. Я представила себе годы судебных заседаний, адвокатов, экспертиз. Годы без Кирилла, который будет расти с отцом и его новой женщиной. Годы ожидания справедливости, которая может так и не прийти.
— Мне нужно подумать, — сказала я.
Весь день я ходила по городу. Ноги сами несли меня по знакомым улицам — мимо школы, где учится Кирилл, мимо парка, где мы гуляли всей семьей. Мимо того кафе, где Игорь когда-то сделал мне предложение. Тогда шел снег, и он стоял на одном колене прямо посреди зала, а люди вокруг хлопали и улыбались.
Как всё было просто тогда. Как я верила в эту сказку.
Вечером я позвонила Оксане.
— Слушай, а ты бы что сделала на моем месте?
Оксана затянулась сигаретой, и я услышала, как она выдыхает дым.
— Люд, я бы взяла эту половину и свалила оттуда. Начала бы всё с чистого листа. Половина квартиры — это крыша над головой. Это возможность забрать сына. Это... свобода.
Свобода. Странное слово. Я всегда думала, что свобода — это когда ты делаешь что хочешь. А оказалось, что иногда свобода — это когда ты отпускаешь то, за что держалась из последних сил.
На следующий день я пришла к Зое Владимировне.
— Я согласна на мировое соглашение. Но с одним условием.
Она подняла бровь.
— Каким?
— Кирилл живет со мной. Официально. Игорь может видеться с ним по выходным, но основное место жительства — со мной.
Зоя Владимировна кивнула и взяла телефон.
Сделку оформили через две недели. Игорь пришел к нотариусу с мрачным лицом и новой женщиной — молодой, лет двадцати пяти, в короткой юбке и с наращенными ресницами. Она держала его под руку и смотрела на меня с любопытством, как на что-то вроде музейного экспоната.
Мы подписали бумаги молча. Игорь ни разу не поднял на меня глаза.
— Ну что, довольна? — процедил он, когда мы вышли на улицу.
Я посмотрела на него — на этого человека, с которым прожила двенадцать лет. И вдруг поняла, что не чувствую ничего. Ни злости, ни обиды, ни даже облегчения. Просто пустота.
— Знаешь, Игорь, — сказала я тихо, — я думала, что ты отобрал у меня самое главное. Квартиру. Жизнь. Будущее. А оказалось, что самое главное ты мне вернул.
— Это что еще? — он нахмурился.
— Себя, — ответила я и пошла прочь.
Через месяц Кирилл переехал ко мне. Мы жили в той самой квартире, но она уже была другой. Я выбросила старый диван, перекрасила стены, повесила новые шторы. Всё, что напоминало о прошлой жизни, исчезло.
— Мам, а почему ты и папа больше не живете вместе? — спросил Кирилл однажды вечером, когда мы сидели на кухне за чаем.
Я посмотрела на него — на его серьезное лицо, на глаза, в которых была и боль, и надежда.
— Потому что иногда люди меняются, — сказала я честно. — И тот человек, которого ты любил, становится совсем другим. Или просто ты наконец видишь его настоящим.
— А ты его больше не любишь?
Я задумалась. Любовь. Что это вообще такое? Привычка? Зависимость? Или что-то совсем иное?
— Наверное, нет, — ответила я. — Но знаешь что? Это нормально. Мы не обязаны любить тех, кто причиняет нам боль.
Кирилл кивнул и отпил чай.
— А я тебя люблю, мам.
И тут что-то внутри меня оттаяло. То, что замерзло в тот день, когда Игорь стоял в гостиной со своими родителями и говорил мне, что я — ноль.
Прошло полгода
Я устроилась на работу в бухгалтерскую фирму, Кирилл пошел в новую школу, ближе к дому. По выходным он ездил к Игорю, но всегда возвращался молчаливым и грустным. Один раз он сказал: «Мам, а у папы теперь другая семья. Там шумно и как-то... чужое».
Я обняла его и ничего не ответила. Потому что знала — со временем он сам во всем разберется.
А потом случилось то, чего я не ожидала.
Однажды утром в субботу в дверь позвонили. Я открыла — на пороге стояла Раиса Петровна. Без золотых сережек, без бежевого кардигана. В простой куртке и с сумкой продуктов в руках.
— Можно войти? — спросила она тихо.
Я растерялась, но кивнула.
Мы сели на кухне. Раиса Петровна молчала, крутила в руках чашку с чаем, а потом вдруг заговорила:
— Людочка, я... я пришла попросить прощения.
Я чуть не выронила свою чашку.
— Прощения? За что?
— За всё, — она подняла на меня глаза, и я увидела в них слезы. — За то, что молчала. За то, что поддерживала Игоря. За то, что думала... думала, что так правильно. Что мужчина должен быть главным. Что бабы должны терпеть. А потом... потом я увидела, как он относится к этой своей новой. И поняла, что ошибалась. Что вы были настоящей семьей. А я всё испортила.
Она плакала. Моя свекровь, которая всегда была гордой и неприступной, сидела на моей кухне и плакала.
— Игорь теперь совсем другой, — продолжала она. — Грубый. Злой. Даже с нами не разговаривает нормально. А Кирюшу... Кирюшу он почти не видит. Говорит, что некогда. А я... я просто хочу видеть внука. Хоть иногда.
Я смотрела на нее и думала: вот оно, торжество справедливости. Вот она, моя победа. Я могла бы сейчас сказать ей всё, что накопилось за эти годы. Могла бы выгнать ее и захлопнуть дверь.
Но вместо этого я протянула руку и накрыла ее ладонь своей.
— Раиса Петровна, вы можете приходить к Кириллу когда хотите. Он любит вас. И я не буду мешать.
Она подняла на меня изумленные глаза.
— Правда?
— Правда, — кивнула я. — Только... больше никогда не говорите мне, что я должна знать свое место. Хорошо?
Она кивнула, и мы обе улыбнулись.
Вечером того же дня я стояла на балконе и смотрела на город. Огни горели в окнах, где-то играла музыка, где-то смеялись дети. Жизнь продолжалась — чужая и своя, большая и маленькая, несправедливая и удивительная.
Игорь так и не узнал самого главного. Не узнал, что я простила его. Не за то, что он сделал — за это простить было нельзя. А за то, что он дал мне урок. Научил быть сильной. Научил не верить словам, а смотреть на поступки. Научил тому, что иногда потерять всё — единственный способ найти себя.
Я потеряла мужа, половину квартиры, двенадцать лет жизни.
Но взамен я получила нечто большее.
Я получила сына, который знал, что его мама не сдается. Я получила работу, где меня ценили. Я получила свекровь, которая научилась признавать ошибки. И я получила себя — настоящую, без масок, без страха, без зависимости от чужого мнения.
Телефон завибрировал. Сообщение от Оксаны: «Как ты? Может, в кино сходим завтра?»
Я улыбнулась и написала: «Давай. Я свободна».
Свободна.
Какое же прекрасное слово.
И самое странное — я поняла, что Игорь оказал мне услугу. Он вышвырнул меня из той жизни, где я была удобной, тихой, послушной. Где я растворялась в нем, в его желаниях, в его планах. Где меня не было.
А теперь я была.
Целая. Отдельная. Живущая.
И это было дороже любой квартиры.