— Вот же чёрт!
Слово вылетело первым, раньше, чем Оксана успела разглядеть, кто стоит на пороге. Она как раз вытаскивала из духовки противень с мясной запеканкой — руки в прихватках, лицо красное от жара, волосы растрепались. И тут щелчок замка, скрип двери. Обычно Толик приходил часа на два позже.
Противень полетел на плиту с грохотом. Оксана обернулась — и замерла.
Толик стоял в прихожей, а рядом с ним двое детей. Мальчишка лет десяти, худой, в мятой куртке. Девчонка поменьше, с огромными темными глазами, которые смотрели так, будто видели слишком много. Оба молчали.
— Это что? — выдохнула Оксана.
Толик молча стянул ботинки. Дети не двигались — стояли на коврике, прижавшись друг к другу. У девочки в руках был мятый полиэтиленовый пакет, у мальчика — рюкзак, из которого торчал рукав свитера.
— Толя, я спрашиваю, что происходит?
Он прошел на кухню, не глядя на нее. Налил себе воды из-под крана, выпил залпом. Адамово яблоко дергалось.
— Дети мои, — сказал он наконец. — Пожить придется.
Время остановилось. Или нет — наоборот, понеслось так быстро, что Оксана не успевала схватить мысли. Дети. Его дети. У него дети. У ее мужа — дети. Она смотрела на его спину, на то, как напряглись плечи под рубашкой, и в голове крутилось только одно: как так получилось, что она не знала?
— Ты совсем ополоумел? — голос прозвучал чужим, злым. — Какие еще дети?
Толик развернулся. Лицо серое, вокруг глаз темные круги. Будто он не спал неделю.
— От Натальи. Помнишь Наталью?
Помнила ли она? Еще бы не помнить. Та баба, с которой он встречался до их свадьбы. Высокая, длинноногая, с копной рыжих волос. Оксана однажды видела ее фотографию — Толик забыл удалить из телефона. Тогда они только начинали встречаться, и Оксана сделала вид, что ничего не заметила. Гордость не позволила спросить.
— Так вы ж расстались! Это было... пять лет назад!
— Расстались...
— И что?!
Дети все еще стояли в прихожей. Мальчишка обнял девочку за плечи — защищал. Или искал защиты сам. Оксана смотрела на них, и внутри все кипело, бурлило, как молоко, которое сейчас убежит.
— Она умерла, — сказал Толик. — Наталья. Позавчера. Сердце. Тридцать четыре года было.
Слова падали, как камни в воду. Умерла. Тридцать четыре. Дети.
— Ну и зачем ты привел их ко мне? — выкрикнула Оксана. — Я не собираюсь содержать чужих детей! У них есть родная мать вообще-то!
— Только что сказал — умерла.
— Ну и пусть! Это не мои проблемы! Есть детдом, есть родственники у нее! Бабушки, дедушки! А я тут при чем?
Толик смотрел на нее долго, и в этом взгляде было что-то такое, отчего Оксана почувствовала себя мелкой, ничтожной. Будто она сказала что-то непростительное.
— Ты не понимаешь, — проговорил он медленно. — Вадим мой сын. И Полинка моя дочка. Мои. Не чужие.
Пол ушел из-под ног.
Они познакомились на автовокзале — Оксана ехала к сестре в Воронеж, Толик возвращался из командировки. Она опаздывала на автобус, тащила тяжеленную сумку, и он предложил помочь. Высокий, плечистый, с добрыми серыми глазами. Дотащил сумку до посадки, спросил номер телефона. Через неделю уже встречались. Через полгода поженились.
Простая история. Обычная. Какие тысячами повторяются в этом городе. Она работала в бухгалтерии частной фирмы, он — прорабом на стройке. Снимали однушку на окраине, копили на первоначальный взнос по ипотеке. Детей не было — у Оксаны проблемы по женской части, врачи разводили руками. "Бывает," — говорили. "Усыновите, если хотите." Но Толик только отмахивался: "Нам и вдвоем хорошо."
А у него, оказывается, уже были дети. Двое.
Оксана стояла на кухне, прислонившись к холодильнику. В голове шумело. Пять лет. Пять лет он знал и молчал. Встречался с ними? Помогал деньгами? Или вообще не знал об их существовании?
— Ты... ты их видел раньше? — спросила она тихо.
Толик сидел за столом, уткнувшись лбом в ладони.
— Наталья не сказала мне, когда забеременела дочкой, а сын уже был. Мы расстались, она уехала к матери в Тамбов. Узнал случайно, два года назад. Встретил в магазине. Она с ними была.
— И ты молчал.
— Ты бы не поняла.
— Ах, не поняла бы! — голос взвился до крика. — А сейчас, значит, пойму?! Когда ты притащил их в мой дом?!
— В наш дом, — поправил он.
— В мой! Я плачу половину за аренду! Я готовлю, убираю! Я...
Она не договорила. Мальчишка — Вадим — появился в дверях кухни. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, и смотрел на отца.
— Пап, а где нам спать?
Толик поднял голову.
— Сейчас постелю на диване. Пока так.
— Пока?! — взвилась Оксана. — Ты что, всерьез думаешь, что они здесь останутся?!
Но Толик уже вышел из кухни. Мальчишка исчез следом. Оксана осталась одна — посреди этой маленькой кухоньки, где еще пять минут назад ее жизнь была простой и понятной.
Она схватила телефон. Пальцы тряслись, когда набирала номер Риты.
— Алло? — подруга взяла трубку после третьего гудка.
— Рит, у меня... — голос сорвался. — Приезжай. Пожалуйста.
Рита примчалась через двадцать минут. Маленькая, вечно растрепанная, с яркой помадой на губах. Она ворвалась в квартиру, как ураган, окинула взглядом прихожую — детские куртки на крючках, рюкзак в углу — и присвистнула.
— Ничего себе.
Оксана уже успела выпить полстакана коньяка. Сидела на кухне, курила — хотя бросила три года назад. Пачку нашла в верхнем ящике — Толик иногда баловался.
— Рассказывай, — Рита плюхнулась на стул напротив.
И Оксана рассказала. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Про Наталью, про детей, про то, что Толик все знал и молчал. Рита слушала молча, только морщилась, когда Оксана затягивалась слишком глубоко.
— Значит, так, — сказала она, когда Оксана замолчала. — Он козел, это раз. Но дети-то при чем?
— А я при чем?! — взорвалась Оксана. — Я их рожала? Я их мать?!
— Нет. Но ты его жена.
— И что с того?
— А то, что теперь это твоя семья.
Оксана уставилась на подругу. Рита всегда была прямолинейной, но сейчас она просто выносила приговор.
— Я не соглашалась на это! — прошипела Оксана. — Я не хочу!
— А у тебя есть выбор? — Рита наклонилась через стол. — Слушай, он отец. Они его кровь. Мать умерла. Куда им еще идти?
— В приют!
— Серьезно? — Рита откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. — Своих детей в приют отдать? Ты же понимаешь, как это звучит?
— Своих! — выкрикнула Оксана. — Его! Не моих!
Рита помолчала. Потом медленно покачала головой.
— Оксан, я понимаю. Мне бы тоже было плохо. Но если ты сейчас выгонишь их — это конец. Толик не простит. Вы разведетесь.
— И пусть!
Слова вылетели сами. Резкие, злые. Но правда ли это? Оксана вдруг представила — пустая квартира, она одна, снова съемное жилье, снова поиски... И Толик. Толик с этими детьми где-то в другом месте. Без нее.
Что-то сжалось внутри.
— Я подумаю, — пробормотала она.
Рита кивнула и встала.
— Думай. Только быстро. Дети же рядом. Они все слышат.
Когда подруга ушла, Оксана так и осталась сидеть на кухне. Толик не появлялся — возился с детьми в комнате. Через стену доносились приглушенные голоса. Девчонка что-то спрашивала тонким голоском. Толик отвечал.
Оксана встала, прошлась по кухне. Вернулась к столу. Выпила еще коньяка. Потом, не выдержав, открыла дверь в комнату.
Дети лежали на диване, укрытые старым пледом. Толик сидел рядом, гладил девчонку по голове. Она еще не спала — глаза блестели в полутьме.
— Пап, а мама где сейчас? — прошептала она.
Толик не ответил сразу. Оксана видела, как напряглась его спина.
— На небе, — сказал он наконец. — Смотрит на вас оттуда.
Девчонка шмыгнула носом. Мальчишка лежал с закрытыми глазами, но Оксана чувствовала — он не спит.
Она закрыла дверь и вернулась на кухню.
Утром Толик ушел рано — на работу. Дети проснулись позже. Оксана слышала, как они возятся в комнате, шепчутся. Потом дверь открылась, и мальчишка высунулся в коридор.
— Тетя, а можно воды?
Тетя. Господи.
— На кухне кран, — бросила Оксана, не поднимая головы. Она сидела за столом, пила третью чашку кофе. Не спала всю ночь.
Мальчишка прошел на кухню, налил воды в стакан. Пил медленно, оглядываясь. Потом неуверенно спросил:
— А... поесть можно что-нибудь?
Оксана посмотрела на него. Худенький, нескладный. Джинсы велики, болтаются на бедрах. Футболка застиранная. Глаза — серые, как у Толика.
— В холодильнике есть, — ответила она коротко.
Он открыл холодильник, достал масло, сыр. Нашел хлеб, стал резать. Движения неловкие, но старательные. Намазал масло, положил сыр. Сделал два бутерброда. Один взял себе, второй понес сестре.
Оксана смотрела на все это как в тумане. Что она должна делать? Накормить их? Поговорить? Или просто игнорировать, пока Толик не придумает, куда их деть?
День тянулся мучительно. Дети сидели в комнате, почти не высовывались. Оксана слышала, как девчонка плачет — тихо, в подушку. Мальчишка успокаивал ее, говорил что-то. Оксана стояла за дверью, слушала и чувствовала, как что-то внутри трескается.
В обед она все-таки приготовила макароны с котлетами. Позвала детей. Они вышли неуверенно, сели за стол. Ели молча, быстро. Девчонка поднимала на Оксану огромные глаза — благодарные, испуганные.
— Спасибо, — прошептала она, когда закончила.
Оксана кивнула и отвернулась. Что-то застряло в горле.
Вечером Толик вернулся усталый. Бросил куртку на стул, умылся. Оксана встретила его в прихожей.
— Нам надо поговорить, — сказала она.
— Я знаю.
Они вышли на балкон. Холодный октябрьский ветер трепал волосы. Внизу гудел город — машины, голоса, чья-то музыка из окна.
— Сколько они пробудут? — спросила Оксана.
Толик закурил. Дым уплывал в темноту.
— Не знаю. Мне нужно... решить вопросы. Документы, школа. Наталья ничего не оставила. Даже денег на похороны еле собрали.
— Похороны? Ты ездил на похороны?
— Позавчера. Сказал тебе, что задержусь на объекте.
Оксана молчала. Значит, он и там соврал.
— Слушай, — Толик повернулся к ней. — Я понимаю. Это тяжело. Но они мои. Я не могу бросить их.
— А меня ты можешь?
Вопрос повис в воздухе. Толик затянулся, выдохнул.
— Не хочу выбирать, — сказал он тихо.
— Но если придется?
Он не ответил. И это был ответ.
Оксана вернулась в квартиру. Закрылась в ванной, включила воду и расплакалась. Тихо, чтобы никто не слышал. Пять лет брака. Пять лет она думала, что знает этого человека. А он оказался совсем другим.
Когда вышла, дети уже спали. Толик лежал на диване рядом с ними, накрытый тем же пледом. Оксана прошла в спальню, легла, уткнулась лицом в подушку.
И думала.
До утра.
Проснулась Оксана от звука льющейся воды. Посмотрела на часы — половина восьмого. На кухне кто-то возился. Она накинула халат, вышла.
Вадим стоял у плиты, жарил яичницу. Рядом на столе — нарезанные помидоры, хлеб, чай в чашках. Он обернулся, услышав шаги.
— Доброе утро, — сказал он негромко. — Я подумал... вы же на работу. Надо позавтракать.
Оксана застыла в дверях. Мальчишка десяти лет готовил ей завтрак. В ее доме. Как будто это само собой разумелось.
— Не надо было, — выдавила она.
— Мы привыкли, — пожал плечами Вадим. — Мама работала много. Я всегда помогал.
Мама. Та женщина, которую Оксана никогда не видела. Которая родила двоих детей от ее мужа. Которая умерла в тридцать четыре года, оставив их одних.
Оксана села за стол. Вадим поставил перед ней тарелку с яичницей. Села механически, вилкой поддела кусок. Горячий желток потек по тарелке.
— Вкусно, — сказала она, не понимая, зачем.
Мальчишка кивнул и отвернулся к плите — жарить себе.
В комнате зашевелилась Полина. Появилась в дверях — волосы торчком, глаза заспанные. Увидела Оксану и замерла.
— Доброе утро, — прошептала.
— Доброе, — ответила Оксана.
Девочка прошла к брату, прижалась к нему боком. Вадим одной рукой жарил яичницу, другой обнял сестру за плечи. Такие маленькие, такие одинокие. И такие чужие.
Оксана доела, встала, пошла одеваться.
На работе не могла сосредоточиться. Цифры плыли перед глазами, отчеты путались. Начальница два раза делала замечания. В обед Оксана вышла на улицу, закурила, хотя обещала себе больше не начинать.
Позвонила Рита.
— Ну как? Живы?
— Живы, — сухо ответила Оксана.
— Слушай, я тут подумала... может, тебе к психологу сходить? Поговорить с кем-то?
— Мне не нужен психолог. Мне нужно, чтобы их не было.
Рита вздохнула на том конце провода.
— Оксан, ты сама слышишь, что говоришь?
Оксана бросила недокуренную сигарету, растоптала каблуком.
— Слышу. И что?
— Ничего. Просто подумай — а вдруг это шанс?
— Шанс на что?
— Ну... у тебя же своих не получилось.
Тишина. Долгая, тяжелая. Оксана сжала телефон так, что заболели пальцы.
— Иди ты, — прошептала она и отключилась.
Вернулась в офис, доработала до шести. Ехала домой долго — автобус застрял в пробке на Ленинском. Смотрела в окно на серый октябрьский город, на дождь, который только начинался. Люди бежали, прикрывая головы сумками, газетами. Жизнь продолжалась. У всех своя.
А у нее — чужая.
Когда открыла дверь, в квартире пахло жареной картошкой. На кухне снова хозяйничал Вадим. Полина сидела за столом, рисовала что-то в тетради.
— Папа звонил, — сообщил мальчишка. — Сказал, задержится. Велел поесть без него.
Оксана кивнула, прошла в спальню. Сбросила туфли, легла прямо в одежде. Закрыла глаза.
Сколько так можно? Неделю? Месяц? Год? Всю жизнь?
Толик вернулся поздно ночью. Оксана не спала — лежала, смотрела в потолок. Он вошел тихо, разделся, лег рядом. Пахло от него сигаретами и осенней сыростью.
— Оксан, — позвал он в темноте.
— Что?
— Я нашел вариант. Есть тетка Натальина в Рязани. Она согласна взять детей.
Сердце дернулось. Странно — радости не было. Только пустота.
— И когда?
— Послезавтра. Я отвезу их на автобусе.
— Хорошо.
Молчание. Долгое. Потом Толик повернулся к ней.
— Ты хотела этого?
— Да, — ответила Оксана. — Хотела.
Но голос прозвучал как-то неуверенно.
Следующий день прошел в какой-то лихорадочной суете. Толик собирал детям вещи, звонил этой тетке, договаривался. Вадим и Полина сидели тихо, ни о чем не спрашивали. Только девочка один раз подошла к Оксане на кухне.
— А мы вам мешали? — спросила она тихо.
Оксана посмотрела на нее. На эти огромные темные глаза, на тонкие пальчики, которые теребили край футболки.
— Нет, — соврала она. — Не мешали.
— Тогда почему мы уезжаем?
Вопрос был простой, детский. Но ответа не было.
— Так надо, — сказала Оксана.
Полина кивнула и ушла.
Вечером Оксана не выдержала. Достала коньяк, налила полстакана. Выпила залпом. Толик смотрел на нее с дивана.
— Ты уверена? — спросил он.
— В чем?
— Что так правильно.
— А ты?
Он отвернулся. Ответа не было и у него.
Ночью Оксана снова не спала. Лежала, слушала дыхание Толика рядом. Думала о детях в соседней комнате. О том, как Вадим готовил завтрак. Как Полина спросила — мы мешали? О том, что завтра они уедут, и все вернется на круги своя.
Только вернется ли?
Утро выдалось пасмурным. Толик поднял детей рано, они позавтракали молча. Оксана сидела в спальне, не выходила. Слышала, как они одеваются, как Толик что-то говорит, как хлопнула дверь.
Тишина.
Она вышла в прихожую. Пусто. На крючках не было детских курток. Рюкзак исчез из угла. Только запах — какой-то детский, сладковатый — еще витал в воздухе.
Оксана прошла в комнату. Диван был аккуратно застелен. Плед сложен. На подушке лежал листок бумаги, сложенный пополам.
Она взяла его, развернула.
Детским неровным почерком было выведено: "Спасибо. Вадим и Полина."
Оксана стояла с этим листком в руках и вдруг поняла — что-то не так. Что-то совсем не так. В груди начало сжиматься, комкаться. Дышать стало трудно.
Она схватила телефон, набрала Толика. Длинные гудки.
— Алло?
— Где вы? — выдохнула она.
— На вокзале. Ждем автобус. Что случилось?
— Я... — голос сорвался. — Не отпускай их.
Тишина на том конце.
— Что?
— Не отпускай, слышишь? Верни их обратно!
— Оксан, ты о чем?
Она не знала, о чем. Не могла объяснить. Просто вдруг, сейчас, в эту секунду все перевернулось. Пустая квартира. Листок с благодарностью. Детские глаза Полины — "мы мешали?"
— Верни их, — повторила она. — Пожалуйста.
Долгая пауза. Потом Толик тихо сказал:
— Хорошо. Мы возвращаемся.
Они вернулись через час. Вошли неуверенно — дети смотрели испуганно, Толик хмуро. Оксана встретила их в прихожей. Стояла, не зная, что делать, что говорить.
— Снимайте куртки, — выдавила она наконец. — Я... приготовлю обед.
Вадим и Полина переглянулись. Медленно стянули куртки, повесили на крючки. Толик смотрел на Оксану долгим взглядом.
— Ты серьезно? — спросил он тихо.
— Не знаю, — призналась она. — Честно не знаю. Но... попробуем?
Он кивнул. Один раз. Коротко.
Оксана прошла на кухню. Достала из холодильника мясо, картошку. Начала резать. Пальцы дрожали, нож почти выпал. Она остановилась, уперлась руками в столешницу.
Что она наделала? Она же не готова. Не хочет. Не может.
Но в голове крутилось одно: "Спасибо. Вадим и Полина."
За спиной кто-то кашлянул. Оксана обернулась. Вадим стоял в дверях.
— Помочь? — спросил он.
И она кивнула.
Они готовили вместе — молча, неловко. Мальчишка чистил картошку, Оксана жарила мясо. Полина накрывала на стол — расставляла тарелки, раскладывала вилки. Толик стоял в сторонке, смотрел.
Когда сели за стол, повисла странная, напряженная тишина. Все ели, опустив глаза.
— Значит, так, — сказала вдруг Оксана. — Я не знаю, как это будет. Не обещаю, что буду хорошей... мамой. Не обещаю, что смогу. Но... попробую.
Полина подняла на нее глаза. В них блеснули слезы.
— Правда? — прошептала она.
— Правда, — ответила Оксана, и сама удивилась, что это правда.
Вечером, когда дети уже спали, Толик вышел на балкон. Оксана последовала за ним. Стояли молча, смотрели на город. Огни, машины, жизнь.
— Спасибо, — сказал он тихо.
— Не за что. Еще неизвестно, что из этого выйдет.
— Выйдет, — уверенно сказал Толик. — Ты же сильная.
Оксана усмехнулась.
— Сильная. Просто не знала об этом.
Он обнял ее за плечи. Она не отстранилась. Стояли так, прижавшись друг к другу, и Оксана думала — жизнь странная штука. Никогда не знаешь, что будет завтра. Вчера еще она была одна, с мужем, в маленькой квартирке. А сегодня — четверо.
Чужая кровь. Но, может, кровь вообще не главное.
Может, главное — просто быть.
Прошла неделя
Вадим пошел в школу, а Полина в детский сад — Толик оформил временную регистрацию, собрал документы. Каждый день Оксана просыпалась и думала — сегодня все кончится, не выдержу, сорвусь.
Но не срывалась.
Готовила завтраки, проверяла уроки, стирала детские вещи. И каждый раз, когда хотелось все бросить, вспоминала тот листок: "Спасибо."
Однажды Полина подошла к ней на кухне. Встала рядом, помолчала.
— Можно вас мамой называть? — спросила она вдруг.
Оксана замерла. Нож завис в воздухе над луковицей.
— Зачем? У тебя была мама.
— Была, — кивнула девочка. — Но ее больше нет. А вы есть.
Простая детская логика. Было — нет. Есть — будет.
— Называй как хочешь, — выдохнула Оксана.
Полина улыбнулась. Первый раз за все время. И Оксана вдруг поняла — вот оно. То самое, чего не хватало все эти годы. Не своя кровь. Просто — нужно.
Через месяц позвонила та тетка из Рязани. Спросила, как дети, не передумали ли. Толик ответил коротко: "Не передумали. Они с нами."
Повесил трубку и посмотрел на Оксану.
— Точно? — спросил он.
— Точно, — ответила она.
И это была правда.
Еще через неделю Вадим принес из школы двойку по математике. Сидел красный, опустив голову. Оксана посмотрела в дневник, вздохнула.
— Ну что, будем разбирать?
Мальчишка поднял глаза — удивленные, благодарные.
— Правда?
— А то. Я же в бухгалтерии работаю. Математику знаю.
Они просидели над учебником два часа. Оксана объясняла, Вадим старательно записывал. Потом решал сам — она проверяла. К вечеру он написал контрольную на четверку.
— Получилось! — радостно выдохнул он.
И вдруг обнял Оксану. Просто так, по-детски, неловко. Она замерла, не зная, что делать. Потом осторожно обняла в ответ.
Чужой мальчишка. Чужая кровь. Но такой теплый, такой живой.
В январе Оксана поняла, что больше не думает о том, чужие они или свои. Просто жила. Готовила, убирала, ходила на родительские собрания. Ругалась с Вадимом из-за разбросанных носков. Заплетала Полине косы по утрам.
Однажды вечером Толик сказал:
— Давайте съездим куда-нибудь. Все вместе. На выходные.
— Куда?
— Не знаю. В парк, в музей. Куда угодно.
Оксана подумала. Потом кивнула:
— Давайте.
В субботу поехали в зоопарк. Дети бегали от вольера к вольеру, показывали животных, смеялись. Толик держал Оксану за руку. Они шли медленно, молча. И это было хорошо.
У обезьянника Полина вдруг обернулась, подбежала к Оксане.
— Мам, смотри! — закричала она, показывая на маленькую мартышку.
Мам.
Оксана замерла. Слово прозвучало так естественно, будто всегда так и было.
— Вижу, — ответила она. — Красивая.
Полина схватила ее за руку, потянула дальше. Вадим шел рядом с Толиком, о чем-то рассказывал. Обычная семья. На обычной прогулке. Только год назад Оксана даже представить не могла, что такое возможно.
Вечером, когда дети уснули, она сидела на кухне с чаем. Толик присел рядом.
— Ну как? — спросил он.
— Нормально, — ответила Оксана. И улыбнулась.
Он поцеловал ее в макушку.
— Я знал, что ты справишься.
— Не знал. Надеялся.
— Ладно, надеялся, — согласился он.
Они сидели в тишине, и Оксана думала — странная штука жизнь. Никогда не идет по плану. Ломает, крушит, переворачивает. Но иногда из этих обломков складывается что-то новое. Что-то, чего раньше не было.
Чужие дети стали своими. Чужая кровь — родной. И теперь, оглядываясь назад, Оксана не могла представить, как жила без них.
Прошел год. Потом еще один. Вадим пошел в пятый класс, Полина — в первый. Оксана ходила на собрания, пекла пироги на школьные ярмарки, ругалась из-за оценок. Обычная жизнь обычной семьи.
Только иногда, по ночам, она вспоминала тот день. Когда они стояли на пороге — маленькие, испуганные, чужие. И ее слова: "Я не собираюсь содержать чужих детей!"
А потом — листок на подушке. "Спасибо."
И решение, которое перевернуло все.
Однажды Полина спросила:
— Мам, а ты помнишь нашу настоящую маму?
Оксана замерла.
— Нет, — призналась она. — Никогда не видела.
— А мы помним, — тихо сказала девочка. — Но... ты тоже настоящая. Просто другая.
Оксана обняла ее. Крепко, так, чтобы не отпускать.
— Спасибо, — прошептала она.
И в этом "спасибо" было все. Прощение себе. Принятие. Любовь, которая пришла не сразу, но пришла.
Еще через год Толик предложил усыновить детей официально. Оформить все документы, чтобы она стала их матерью не только по факту, но и по бумагам.
Оксана согласилась не раздумывая.
В день, когда они получили новые свидетельства о рождении, где в графе "мать" стояло ее имя, Оксана плакала. Долго, навзрыд, как не плакала с детства.
— Что случилось? — испугалась Полина.
— Ничего, — всхлипнула Оксана. — Просто... счастлива.
И это была правда.
Много лет спустя, когда Вадим поступил в университет, а Полина готовилась к выпускному, Оксана нашла тот самый листок. "Спасибо. Вадим и Полина."
Она сидела на кухне, держала его в руках и думала — вот оно, счастье. Не там, где ждешь. Не в своих планах и мечтах. А совсем в другом месте. В чужих детях, которые стали своими. В жизни, которая сломалась и собралась заново.
За окном шумел город. Дождь стучал по стеклам. А в квартире было тепло и тихо.
Где-то в комнате смеялась Полина. Вадим что-то объяснял отцу. Толик спорил, не соглашался.
Обычная жизнь. Обычная семья.
И Оксана вдруг подумала: а может, никакой "своей" и "чужой" крови не существует вообще?
Может, есть просто те, кого любишь. И те, кто любит тебя.
И этого достаточно.
Она встала, подошла к окну. Посмотрела на дождь, на огни, на город. На свою жизнь, которая когда-то казалась такой понятной и вдруг стала совсем другой.
И улыбнулась.
— Мам! — крикнул из комнаты Вадим. — Иди, тут Полька опять спорит, что Земля плоская!
— Не плоская, а... ну, в смысле... — слышался голос дочери.
— Иду! — откликнулась Оксана.
И пошла. К своим детям. Которые были чужими. Которые стали родными. Которые просто были.
И больше ничего не имело значения.