— Сволочь ты, Милена! Дрянь!
Вот оно. Началось. Я даже не вздрогнула — просто замерла у плиты с половником в руке, и борщ капал на линолеум красными каплями. Дима стоял в дверях кухни, раскачиваясь, и от него несло перегаром так, что хоть спички чиркай.
— Дорогой, ротик свой закрой, так будет лучше! — я развернулась и посмотрела ему прямо в налитые глаза. — Живёте с братом в моей квартире, пьёте, хамите, и кредитов понабрали!
Голос мой был тихий. Опасно тихий. Я сама себя не узнавала — та Милена, которая двадцать три года назад шла под венец в белом платье и верила, что любовь всё стерпит, давно умерла. Где-то между вторым инфарктом свекрови, которая поселилась у нас на десять лет, и появлением в доме Толика — братца моего ненаглядного супруга.
— Это моя квартира! — Дима стукнул кулаком по косяку. — Моя! Я тут прописан!
— Прописан, — усмехнулась я. — А кто двадцать лет выплачивал ипотеку? Кто вкалывал на двух работах, пока ты "искал себя"?
Он шагнул ко мне, и я увидела, как дёргается жилка на его виске. Раньше я бы испугалась. Сейчас мне было всё равно.
— Да пошла ты! — рявкнул он. — Пилишь и пилишь! Как твоя мать, блин!
— Мою мать не трогай, — я положила половник и вытерла руки о фартук. — Она хоть всю жизнь работала, а не просиживала штаны на диване.
В коридоре послышался грохот — это Толик вывалился из комнаты. Он появился на пороге кухни в одних семейных трусах, волосатый, потный, с папиросой в зубах.
— Че за крики? — пробурчал он. — Спать мешаете.
Спать. В три часа дня.
— Толь, ты слышал, что она несёт? — Дима обернулся к брату, будто искал поддержки. — Говорит, что квартира её!
Толик затянулся и выдохнул дым прямо в мою сторону.
— Милка, ну че ты? — он ухмыльнулся, показав желтые зубы. — Мужики в доме должны быть. Мы ж помогаем. Я вон вчера мусор вынес.
Мусор. Один пакет за три недели.
— Помогаете, — повторила я. — А кто мне за свет заплатит? За газ? За коммуналку?
— Да заплатим мы! — Дима махнул рукой. — Не надо тут!
— Когда? — я шагнула к нему. — Когда заплатите? У тебя три кредита! Ты телефон в рассрочку взял, планшет какой-то! Толик твой на мои деньги "Жигули" купил, которые давно на металлолом пора сдать!
— А ты хотела, чтоб я пешком ходил? — встрял Толик. — Мужик без тачки — не мужик.
Я посмотрела на них обоих. Дима — мой муж. Пятьдесят два года, седые залысины, пивной живот и руки, которые годами не знали, что такое работа. Толик — на пять лет младше, но выглядел старше: морщины, красные веки, пальцы в никотиновых пятнах.
— Знаешь что, Димка, — я сняла фартук и бросила его на стол. — Я устала.
— Все устали, — буркнул он.
— Нет, — я покачала головой. — Ты не понял. Я устала от вас.
В кухне стало тихо. Даже Толик перестал дымить.
— Что ты имеешь в виду? — Дима прищурился.
Я открыла ящик стола и достала оттуда папку. Синяя пластиковая папка, в которой лежала моя новая жизнь.
— Вот, — я положила её перед ним. — Договор о разделе имущества. Я уже к юристу ходила.
Лицо у Димы стало белым. Он схватил папку, открыл, пробежал глазами по строчкам.
— Ты... ты что, совсем с ума сошла?
— Квартира оформлена на меня, — спокойно сказала я. — Ипотеку я платила со своего счёта. У меня все чеки, все справки. Даже твоя прописка тут ничего не значит.
Толик ойкнул и прислонился к стене.
— Милка, ты че творишь? — его голос стал тоньше. — Куда мы пойдём?
— Мне плевать, — я взяла сумку, висевшую на спинке стула. — Можете к вашей маме, можете на вокзал. Но через неделю я подаю на развод, и вы съезжаете.
— Да ты просто стерва! — заорал Дима. — Стерва конченая!
Он швырнул папку на пол, листы разлетелись по кухне.
— Милка, ну подожди! — Толик заковылял ко мне. — Давай поговорим! Мы ж семья!
— Какая семья? — я обернулась на пороге. — Вы меня за прислугу держите. Готовлю, стираю, убираю, деньги несу. А вы что даёте взамен?
Дима молчал, тяжело дыша.
— Я уезжаю к Кире на дачу, — сказала я. — На три дня. Когда вернусь — хочу видеть вас трезвыми и с работой. Или собирайте вещи.
Я вышла в коридор, накинула куртку. Сердце колотилось так, что я слышала его стук в ушах. За спиной Дима что-то кричал, но я уже не разбирала слов.
Хлопнула дверь. Лифт. Улица.
Только когда села в автобус, поняла, что трясусь.
И ещё поняла, что впервые за двадцать три года чувствую себя свободной.
Кира встретила меня на крыльце дачного домика с кружкой чая в руке.
— Ну что, сделала? — спросила она вместо приветствия.
— Сделала, — я плюхнулась на скамейку и закрыла лицо ладонями.
— Молодец, — Кира присела рядом. — Давно пора было.
Она знала. Конечно, знала. Мы дружили со школы, и она видела, как год за годом я превращаюсь в тень, в бесплатную домработницу, в банкомат.
— Кир, а вдруг я зря? — я подняла голову. — Может, правда можно было ещё попытаться?
— Милка, — она взяла меня за руку. — Сколько раз ты пыталась? Десять? Двадцать? Ты говорила с ним, плакала, умоляла найти работу. Что изменилось?
Ничего. Не изменилось ничего.
— А он ещё и Толика притащил, — я усмехнулась. — Говорит, у брата проблемы, ему некуда деваться. Три месяца назад притащил. Думала, на неделю. А он осел.
— И тоже не работает?
— Работает. Иногда. Грузчиком. Получит тысячи три — и пропивает за два дня.
Кира покачала головой.
— А я тебе говорила — уходи. Ещё пять лет назад говорила.
— Да знаю я, — я отпила чай. Он был горячий, крепкий, с мятой. — Боялась.
— Чего?
— Одиночества. Старости. Всего.
Мы помолчали. Ветер шуршал в яблонях, где-то стрекотала сорока.
— А знаешь, что самое смешное? — я повернулась к Кире. — Он считает, что я ему должна. Что я обязана его содержать, потому что он муж.
— Муж, — фыркнула Кира. — Муж — это тот, кто рядом в трудную минуту. Кто делит ответственность. А у тебя — нахлебники.
Телефон в кармане завибрировал. Я достала его — пропущенных вызовов было уже девятнадцать. Все от Димы.
— Звонит? — спросила Кира.
— Угу.
— Отключи.
Я нажала кнопку, и экран погас.
И впервые за много лет я почувствовала, что дышать стало легче.
Утро третьего дня на даче началось с того, что телефон чуть не свалился со стола от вибрации. Я открыла глаза — на экране высвечивалось незнакомое число.
— Алло?
— Милена Сергеевна? — женский голос звучал истерично. — Это Ольга Петровна, ваша соседка снизу!
Я села на кровати. Сердце ёкнуло.
— Слушаю вас.
— Вы знаете, что у вас творится?! — она почти кричала. — Нас затопило! Вода льётся через люстру! Потолок рухнет сейчас! Я вам уже третий час названиваю!
— Как затопило? — я вскочила, судорожно натягивая джинсы. — Я же на даче, квартира пустая...
— Как пустая?! Ваш муж там! Пьяный в хлам! Дверь открыли только что, а он лежит на полу в ванной, кран не закрыл! Вода по всей квартире!
Руки задрожали так, что я едва застегнула пуговицы на рубашке.
— Я выезжаю, — выдохнула я. — Сейчас же выезжаю.
Кира стояла в дверях с растрёпанными волосами.
— Что случилось?
— Дима. Затопил соседей.
— Чёрт, — она схватила ключи от машины. — Поехали. Я довезу.
Дорога до города заняла час. Каждую минуту я представляла, что там творится. Звонила Диме — не брал. Толику — тоже молчал.
Когда мы подъехали к дому, у подъезда стояла толпа. Соседи, управляющая, какие-то мужики в робах.
— Вот и хозяйка, — ядовито сказала Ольга Петровна, увидев меня. — Милена Сергеевна, вы представляете, что у меня сейчас? Ремонт только сделали! Обои, ламинат — всё насмарку!
Я пробежала мимо неё к лифту. Кира — за мной.
Дверь квартиры была открыта настежь. В коридоре хлюпала вода. Мои тапки плавали у вешалки. Я зашла — и обомлела.
Квартира выглядела так, будто по ней прошёлся ураган. В ванной текло из крана, пол покрыт лужей в несколько сантиметров. На кафеле валялся Дима — храпел, раскинув руки, в луже собственной блевотины. Рядом — пустые бутылки. Водка, пиво, какой-то коньяк.
— Господи, — прошептала Кира.
Я повернула кран, вода перестала литься. Потом посмотрела на мужа. Он даже не пошевелился.
— Димка! — я толкнула его ногой. — Димка, вставай, собака!
Он замычал что-то и перевернулся на бок.
— Сволочь, — я сжала кулаки. — Сволочь конченая.
Вышла в коридор. Там стояла управляющая — тётка лет шестидесяти с папкой в руках.
— Милена Сергеевна, будем составлять акт, — сказала она сухо. — Ущерб приличный. Соседи снизу оценили в двести тысяч. Плюс вода просочилась к соседям сбоку — там тоже требования будут.
Двести тысяч. У меня их не было. На счету оставалось тысяч семьдесят — последние сбережения.
— Хорошо, — я кивнула. — Давайте акт.
Кира обхватила меня за плечи.
— Милк, сейчас главное — успокоиться.
Но как тут успокоишься, когда под ногами вода, в ванной лежит пьяный муж, а соседи требуют компенсацию?
Прошло три дня
Я вернулась домой — Дима исчез. Толика тоже не было. Квартира пустовала, только на столе валялась записка, нацарапанная кривым почерком: "Не звони. Сам разберусь".
Разберётся. Конечно.
Я ходила по комнатам и пыталась понять, что делать дальше. Ольга Петровна названивала каждый день, требовала денег. Я обещала, тянула время, брала микрозаймы.
А потом пришла домой после работы — и поняла, что что-то не так.
Слишком тихо. Слишком пусто.
Зашла в спальню — и ноги подкосились.
Шкаф распахнут настежь. Пуст. Моя шкатулка с украшениями — исчезла. Серьги, которые подарила мама. Кольцо бабушкино. Золотая цепочка.
Я рванула в зал. Телевизора не было. Микроволновки. Ноутбука моего рабочего.
— Нет, — прошептала я. — Нет, нет, нет!
Метнулась на кухню — посмотрела в шкафчик над холодильником. Там я хранила конверт с деньгами. Заначка на чёрный день. Шестьдесят тысяч.
Конверта не было.
Я осела на пол прямо посреди кухни и закрыла лицо руками. Не плакала — просто сидела. Внутри всё онемело.
Он украл. Мой муж украл у меня всё.
Телефон зазвонил — неизвестный номер.
— Да, — я ответила механически.
— Милена Сергеевна? — мужской голос, грубоватый. — Меня зовут Юрий Петрович. Я работаю в комиссионке на Южной. Тут к нам сегодня приходил мужик, продавал золото. Дал ваш адрес, сказал, что вы жена. Хотел уточнить — это действительно ваши вещи?
— Какие вещи? — я выпрямилась.
— Серьги с бриллиантами, цепочка, кольцо старинное. Ещё ноутбук и телевизор.
Значит, продал. Успел продать.
— Нет, — я сглотнула. — Не мои. То есть мои, но я не давала разрешения продавать. Это... это кража.
На том конце провода замялись.
— Понятно. Ну, тогда вам надо в полицию. Мы пока товар придержим.
Я повесила трубку и набрала номер Киры.
— Кир, он украл у меня всё.
— Кто? Дима?
— Да. Золото, технику, деньги. Всё вынес.
— Сволочь, — Кира выругалась так, что я даже вздрогнула. — Всё, Милк, хватит. Едем в полицию. Прямо сейчас.
Дежурная в отделении оказалась женщиной лет сорока с усталым лицом.
— Значит, муж? — она записывала в протокол. — Кража в особо крупном размере. Украл золотые изделия, технику, наличные. На какую сумму примерно?
— Золото — тысяч на сто, если по нынешним ценам, — я считала в уме. — Ноутбук — тридцать. Телевизор — двадцать. Деньги — шестьдесят тысяч.
— Итого около двухсот десяти, — она подняла глаза. — Это уголовная статья. Вы понимаете?
— Понимаю.
— Вы уверены, что хотите подавать на мужа? Примирения не будет?
Я посмотрела ей в глаза.
— Я уверена.
Заявление написала за десять минут. Расписалась, получила талон. Дежурная пообещала, что Диму найдут быстро — по камерам, по комиссионкам.
И она не соврала.
На следующий день мне позвонил участковый — Дмитрий Андреевич, мужик грузный, с добродушным лицом.
— Милена Сергеевна, вашего супруга задержали. Он в отделении. Хотите приехать?
Хотела ли я? Не знаю. Но поехала.
Дима сидел в комнате для допросов — постаревший, серый, с трясущимися руками. Увидел меня — и отвёл глаза.
— Ну что, Димка, — я села напротив. — Допрыгался?
Он молчал.
— Думал, я не узнаю? Думал, продашь моё золото и свалишь?
— Милк, — он заговорил хрипло, — мне деньги были нужны. Очень нужны. Долги, понимаешь?
— Какие долги?
— Толик взял в долг у одних людей. Серьёзных. Они... они угрожали. Сказали, что приедут, если не вернём.
Я рассмеялась. Зло, горько.
— И ты решил обокрасть меня? Вынести из дома всё, что можно продать?
— Я верну! — он наклонился вперёд. — Клянусь, всё верну! Только забери заявление!
— Нет.
— Милка!
— Я сказала — нет, — я встала. — Ты украл у меня последнее. Бабушкино кольцо, мамины серьги. Мои деньги, которые я копила два года. Ты украл — и пропил с этим своим братцем.
— Не пропил! Отдал долг!
— Мне плевать, — я шагнула к двери. — Пусть суд разбирается.
Участковый сказал, что вещи вернут — те, что нашли в комиссионке. Золото изъяли, технику тоже. Деньги, правда, уже потрачены — их не вернуть.
Но хоть что-то.
А Диме светило условное или реальный срок — зависело от того, как он себя поведёт.
Через неделю в дверь позвонили. Я открыла — на пороге стоял Толик. Трезвый, с пакетом в руках.
— Привет, Милка, — он переминался с ноги на ногу. — Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить надо.
Я пропустила его. Он прошёл на кухню, сел за стол.
— Слушай, — он достал из пакета пачку денег. — Вот. Это тебе. Сорок тысяч. Всё, что смог собрать.
Я посмотрела на деньги.
— Откуда?
— Работал. Устроился на склад, ночные смены брал. Дима тоже отдаст — как только выпустят. Он сказал, что заберёт заявление, если ты согласишься.
— Я не соглашусь, — я оттолкнула деньги. — Пусть отвечает.
— Милка, ну ты че? — Толик нахмурился. — Он же муж твой!
— Был, — я поправила. — Был мужем. А теперь — вор.
Толик молчал, вертел в руках пачку.
— Забирай деньги и уходи, — я показала на дверь. — И больше не приходи.
Он встал, сунул деньги мне в руку.
— Возьми. Это долг. Я не хочу быть тебе должен.
И ушёл.
Я осталась одна. С деньгами в руке. С пустой квартирой. С разбитой жизнью.
Но впервые за долгие годы — со свободой.
И с твёрдым решением: больше никогда не позволять никому забирать у меня то, что я заработала своими руками.
Прошло полтора месяца
Суд состоялся — Диме дали условный срок и обязали выплатить компенсацию. Развод оформили за три недели. Он не сопротивлялся, даже не пришёл на заседание — прислал адвоката. Квартира осталась за мной. Всё чисто, по закону.
Я вернулась к работе, расплатилась с соседями, взяла кредит на ремонт после потопа. Жизнь наладилась — медленно, но верно.
А потом случилось то, чего я совсем не ждала.
Это был обычный вторник. Я возвращалась домой после смены — работала теперь на двух работах, чтобы быстрее закрыть долги. Усталая, голодная, мечтала только о горячей ванне.
Зашла в подъезд — у почтовых ящиков стоял мужчина. Высокий, в сером пальто, с седыми висками. Разглядывал объявления на стене.
Я прошла мимо, вызвала лифт.
— Простите, — он обернулся. — Вы здесь живёте?
— Да, — ответила я, не особо вглядываясь.
— Не подскажете, где тут можно снять квартиру? Переезжаю в ваш район, хочу что-то поблизости от работы.
Я пожала плечами.
— Объявлений много. Вон, на стене.
— Уже смотрел, — он улыбнулся. — Всё какое-то подозрительное. Или дорого очень.
Лифт приехал. Я зашла, он — за мной.
— На какой этаж? — спросила я.
— На пятый, если можно.
Мой этаж. Я нажала кнопку.
Ехали молча. Я украдкой посмотрела на него — лет пятидесяти пяти, не больше. Лицо умное, усталое. Одет просто, но дорого — кашемировое пальто, хорошие ботинки.
— Вы к кому-то? — спросила я, когда двери открылись.
— К Смирновым. Старые знакомые, обещали помочь с поиском жилья.
Смирновы жили напротив. Пенсионеры, тихие люди.
— Понятно, — я кивнула и направилась к своей двери.
— Послушайте, — он окликнул меня. — А вы случайно не знаете, тут поблизости нет съёмного жилья? Может, у кого из соседей?
Я остановилась, повернулась.
— У меня есть комната, — сказала я неожиданно для себя самой. — Вторая спальня. Пустует.
Он поднял брови.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Только я недавно развелась, в квартире бардак ещё после ремонта. И я сдаю впервые, не знаю, как это правильно оформлять.
— Ничего страшного, — он протянул руку. — Михаил.
— Милена, — я пожала его ладонь.
Не знаю, что на меня нашло. Может, усталость. Может, желание хоть как-то быстрее расплатиться с долгами. А может, просто одиночество, которое давило по вечерам в пустой квартире.
Михаил оказался архитектором. Переехал из другого города по работе — крупный проект, год минимум. Снимать гостиницу дорого, хотел что-то попроще.
Мы договорились на двадцать пять тысяч в месяц. Он въехал через три дня — с одним чемоданом и коробкой книг.
Первую неделю я к нему приглядывалась. Вдруг псих какой? Вдруг вор? После Димы доверять людям стало сложно.
Но Михаил оказался тихим, интеллигентным. Приходил поздно, уходил рано. Убирал за собой, мыл посуду. Раз в неделю покупал продукты — мне тоже, без просьб.
— Милена, я взял молока и хлеба, — говорил он. — Вам оставил в холодильнике.
Я не привыкла к такому. К тому, что кто-то думает не только о себе.
Прошёл месяц
Мы начали разговаривать по вечерам — сначала о погоде, о работе. Потом о жизни.
Однажды я пришла домой и заплакала. Просто села на кухне и разревелась — накопилось. Усталость, долги, бессонные ночи.
Михаил вышел из своей комнаты, налил мне воды.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Ничего, — я вытерла лицо. — Просто тяжело.
Он присел напротив.
— Рассказать хотите?
И я рассказала. Про Диму, про Толика. Про затопленную квартиру, украденное золото, долги. Говорила долго, сбивчиво, и он слушал, не перебивая.
— Вы сильная женщина, — сказал он, когда я замолчала. — Не многие смогли бы выбраться из такого.
— Не чувствую себя сильной, — я усмехнулась.
— А вы и не должны. Сила не в том, чтобы не падать. А в том, чтобы подниматься каждый раз.
Мы просидели ещё час. Пили чай, говорили о всяком. Он рассказывал про свою жизнь — разведён десять лет, дети взрослые, живут в другом городе. Работа, проекты, одиночество.
— Знаете, — сказал он под конец, — я рад, что снял комнату именно у вас.
— Почему?
— Потому что вы напоминаете мне, что жизнь всегда даёт второй шанс.
Ещё через месяц я поняла, что мне нравится, когда он дома. Нравится слышать, как он возится на кухне утром. Как насвистывает мелодии, работая за ноутбуком. Как спрашивает вечером: "Как день прошёл?"
Я не влюбилась. Нет. Просто мне стало легче дышать.
А однажды он сказал:
— Милена, мой проект заканчивается через два месяца. Я уезжаю обратно.
Сердце ёкнуло.
— Понятно, — я кивнула. — Ну что ж, всё когда-то заканчивается.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— А вы бы хотели, чтобы не заканчивалось?
Я замерла с чашкой в руках.
— Не знаю, — сказала я честно. — Я ещё не оправилась от прошлого. Не хочу снова ошибиться.
— Я не тороплю вас, — он улыбнулся. — Просто хочу, чтобы вы знали: если захотите начать сначала — я буду рад.
Прошло ещё два месяца. Михаил уехал. Квартира опустела.
Я сидела на кухне, смотрела в окно. По столу был размазан солнечный свет. Тихо. Спокойно.
На телефон пришло сообщение: "Милена, я в городе на три дня. Деловая встреча. Может, увидимся?"
Я улыбнулась и набрала ответ: "Приезжай. Борщ сварю."
"Только без свёклы?"
"Ты невозможен."
"Зато честен."
Я отложила телефон и встала. Открыла холодильник — надо в магазин сходить, продуктов нет.
И вдруг поняла: я счастлива.
Не потому что рядом кто-то есть. Не потому что долги почти выплачены.
А потому что я научилась жить для себя. Не прогибаться. Не терпеть. Не молчать.
Я научилась говорить "нет".
И это дорогого стоит.
Вечером того же дня в дверь позвонили. Я открыла — на пороге стоял Дима.
Постаревший, сгорбленный, с потухшими глазами.
— Привет, Милка, — он попытался улыбнуться, но получилось жалко.
— Что тебе нужно? — я не отошла от двери.
— Можно войти? Поговорить.
— Нет.
Он кивнул, будто ожидал этого.
— Я хотел сказать... я исправляюсь. Работаю. Толик тоже. Мы хотим вернуть тебе всё, что должны.
— Хорошо, — я пожала плечами. — Верните через суд. Там всё оформлено.
— Милка, может... может, мы попробуем ещё раз?
Я посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила двадцать три года. Любила, терпела, надеялась.
И ничего не почувствовала. Ни злости. Ни жалости. Ничего.
— Дим, иди домой, — сказала я спокойно.
— У меня нет дома.
— Это не моя проблема.
Я закрыла дверь. Он постоял ещё минуту, потом послышались шаги.
Вернулась на кухню. Налила себе чаю. Села у окна.
На телефоне высветилось новое сообщение от Михаила: "Забыл спросить — ты любишь театр? Достал два билета на субботу."
Я улыбнулась.
"Люблю. Во сколько?"
"В семь. Я заеду."
"Жду."
За окном стемнело. Город зажёгся огнями. Где-то в этих огнях жил мой бывший муж. Где-то его брат. Где-то соседка, которая получила свои деньги и больше не желала мне добра.
А я сидела на своей кухне, в своей квартире, за которую платила сама. Пила чай, который купила на свои деньги. Планировала выходной, который проведу так, как захочу.
И знаете что?
Это было лучшее чувство в моей жизни.
Не любовь. Не счастье. Не эйфория.
А свобода.
Право выбирать. Право отказывать. Право жить так, как хочется мне, а не кому-то ещё.
Я положила ладонь на стол — на безымянном пальце не было кольца. Только светлая полоска от загара, которая с каждым днём бледнела всё больше.
Скоро исчезнет совсем.
И это было прекрасно.