— Пошла она к черту! — Таня швырнула телефон на стол так, что чашка подпрыгнула. — Нет, ты слышал? Она требует! Квартиру требует, машину требует! Да кто она вообще такая?
Виктор даже не поднял головы от газеты. Сидел в своём кресле, развалившись, будто ничего не происходит. Будто его бывшая жена не разрывает им телефон третий день подряд, будто адвокат не шлёт письма одно за другим.
— Витя, ты меня слышишь вообще?
— Слышу.
— И что?
— А что я могу сделать? — он наконец оторвался от чтива, посмотрел на неё этими своими выцветшими глазами. — Суд решит.
Суд. Лёгко ему говорить — суд. Он-то тут при чём? Это она, Таня, три года назад влезла в эту историю, думала — любовь, думала — счастье. А оказалось — судебные тяжбы и Софья Григорьевна с её вечными претензиями.
Таня отвернулась к окну. За стеклом серел ноябрьский Питер — мокрые крыши, голые деревья на Петроградской стороне, небо цвета старой простыни. Семь утра, а темно, будто ночь ещё не кончилась. И вот эта тьма — она внутри тоже. С тех самых пор, как пришло первое письмо.
Софья Григорьевна. Сорок восемь лет, бывшая супруга, мать взрослого сына. Двадцать два года в браке. И вот теперь — исковое заявление о разделе имущества. Хотя развелись они с Виктором пять лет назад. Пять! Но ей, видите ли, полагается. По закону.
— Она там с ума сошла, — бормотала Таня, наливая себе кофе. — Пять лет молчала, а теперь вдруг вспомнила. Квартиру хочет. Ту самую, на Каменноостровском. Где мы живём!
Виктор вздохнул, сложил газету.
— Таня, успокойся. Эта квартира куплена после развода. На мои деньги. Она не имеет права.
— Не имеет? — Таня развернулась резко. — А её адвокат говорит другое! Говорит, что деньги на покупку были накоплены в браке. Что это совместно нажитое!
— Бред.
— Витя! — она почувствовала, как внутри всё сжимается в тугой комок. — Это не бред. Это реальность. Понимаешь? Эта... эта твоя Софья может отсудить половину квартиры. Половину! А мы куда пойдём?
Он не ответил. Встал, пошёл на кухню — неторопливо, вразвалку, будто никуда не спешит. А ей хотелось кричать. Хотелось швырнуть что-нибудь в стену, разбить, разнести всё к чёртовой матери.
Но она сдержалась. Глубокий вдох. Ещё один. Сосчитать до десяти — как учила психолог, к которой она тайком ходила последние два месяца.
В девять утра Таня уже ехала по городу — на метро до площади Восстания, потом пешком до юридической конторы на Жуковского. Дождь моросил, мелкий и противный, забивался под воротник куртки. Люди торопились мимо, закрытые, отстранённые — у каждого свои проблемы, кому нужны чужие?
Адвокат Кирилл Семёнович принял её ровно в десять. Кабинет на третьем этаже, пахнет кофе и пылью, на стенах дипломы в рамках, на столе — стопки папок.
— Ну что, Татьяна Владимировна, — он откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы на животе. — Дело сложное. Не буду врать.
— Насколько сложное?
— Софья Григорьевна требует признать квартиру совместно нажитым имуществом. У неё есть справки о том, что ваш супруг действительно накапливал средства в период брака. Банковские выписки, свидетельские показания...
— Но они развелись! — Таня наклонилась вперёд, сжала ручку сумки. — Пять лет назад!
— Закон позволяет подать на раздел имущества в течение трёх лет после развода. Но если человек не знал о наличии имущества — срок может быть продлён.
— Не знала? — Таня хмыкнула. — Да она всё знала! Виктор сам ей рассказывал, что купил квартиру. Звонил, когда мы въехали.
Кирилл Семёнович пожал плечами.
— Докажите. Вот если есть записи разговоров, смс-переписка...
Записей не было. Таня это знала. Виктор вообще не любил сохранять переписки — удалял всё подчистую, по старой привычке.
— Слушайте, — она помолчала, подбирая слова. — А если... если мы скажем, что квартира оформлена на меня? Я же тоже работаю. У меня доход есть.
— Была бы оформлена на вас — другой разговор, — кивнул адвокат. — Но она на Викторе Павловиче. И вы с ним не расписаны. Живёте в гражданском браке три года. С юридической точки зрения — вы вообще здесь ни при чём.
Эти слова ударили, как пощёчина. Ни при чём. Три года жизни, общий быт, общие счета — и она ни при чём.
Таня вышла из конторы в одиннадцатом часу. Дождь усилился, хлестал по лицу, смешивался со слезами — хотя она не плакала. Не хотела плакать. По улице Жуковского спустилась к Невскому, прошла мимо Аничкова моста — кони на постаментах как всегда вскинули морды к небу, а внизу, у парапета, туристы в ярких дождевиках щёлкали селфи.
Ей вдруг захотелось провалиться сквозь асфальт. Исчезнуть. Чтобы не было ни Софьи Григорьевны, ни судов, ни этой проклятой квартиры.
Телефон завибрировал в кармане.
«Соня опять звонила. Я не взял трубку. Вечером поговорим». — Виктор.
Поговорим. Вечером. Когда он вернётся с работы, сядет в своё кресло, развернёт газету...
А она что? Будет улыбаться? Делать вид, что всё нормально?
Таня свернула в первую попавшуюся кофейню — на Малой Садовой, тесная, душная, музыка гремит так, что уши закладывает. Заказала капучино, села у окна. Смотрела, как мимо проходят люди — живые, чужие, занятые своими делами.
И подумала: а что, если Софья Григорьевна выиграет?
Что, если суд встанет на её сторону?
Квартира — это всё, что у них с Виктором есть. Продать её, разделить деньги... и куда потом? Снимать углы? В сорок лет начинать всё сначала?
Телефон завибрировал снова.
Незнакомый номер.
Таня нажала на зелёную кнопку.
— Алло?
— Татьяна Владимировна? — женский голос, чёткий, холодный. — Это Софья Григорьевна. Нам нужно встретиться.
Пауза. Где-то на заднем плане кофемашина зашипела паром.
— Зачем? — выдавила Таня.
— Поговорить. По-человечески. Без адвокатов. Сегодня, если можете. В три часа, на Московском вокзале. В зале ожидания, первый этаж.
— Я... не знаю...
— Я знаю, — перебила Софья Григорьевна. — Вы придёте. Потому что вам есть что терять.
Гудки.
Таня уставилась в экран телефона. Сердце колотилось где-то в горле. Московский вокзал. Три часа.
Что это? Угроза? Попытка надавить?
Или...
Она допила кофе — уже остывший, горький. Посмотрела на часы. Двенадцать тридцать. До встречи два с половиной часа.
Идти или нет?
А может, позвонить Виктору, рассказать?
Но он скажет: не ходи. Скажет: это провокация.
И будет прав.
Только вот Таня уже знала, что пойдёт. Обязательно пойдёт. Потому что должна увидеть эту женщину. Должна посмотреть ей в глаза — той, что двадцать два года прожила с Виктором, родила ему сына, делила с ним постель.
Той, что теперь хочет забрать и квартиру тоже.
Московский вокзал встретил гулом голосов и запахом пирожков из привокзального ларька. Таня прошла мимо табло с расписанием — Москва, Новгород, Петрозаводск — и свернула в зал ожидания. Здесь было тише, но не намного. Пассажиры сидели на жёстких сиденьях, уткнувшись в телефоны, кто-то дремал, откинув голову.
А у окна, в дальнем углу, сидела она.
Софья Григорьевна.
Таня узнала её сразу — хотя видела только на фотографиях, которые Виктор когда-то показывал. Высокая, седые волосы собраны в узел, строгое пальто песочного цвета. Лицо... лицо усталое, с морщинами у глаз и рта, но красивое. Какая-то правильная, аристократическая красота — скулы, тонкий нос, прямая спина.
Рядом с ней на сиденье лежала кожаная сумка.
Таня подошла медленно, остановилась в двух шагах.
— Здравствуйте.
Софья Григорьевна подняла голову. Оглядела Таню с ног до головы — цепко, оценивающе. Потом кивнула на соседнее место.
— Садитесь.
Таня села. Между ними повисло молчание — неловкое, тягучее. Где-то за спиной объявили посадку на поезд до Бологое.
— Значит, вы Таня, — первой заговорила Софья Григорьевна. Голос спокойный, даже мягкий. — Виктор о вас рассказывал. Три года назад. Когда уходил.
— Он не уходил, — возразила Таня тихо. — Вы уже были в разводе.
— Формально, — усмехнулась Софья. — Бумаги подписали, да. Но по сути... он ушёл именно тогда. Когда встретил вас.
Таня стиснула зубы. Не хотела ссоры. Не здесь, не сейчас.
— Вы звали меня поговорить. Так давайте говорить. Чего вы хотите?
Софья Григорьевна помолчала. Достала из сумки платок, промокнула губы.
— Хочу справедливости, — сказала она просто. — Двадцать два года я прожила с этим человеком. Двадцать два года! Растила сына, вела дом, ждала его с работы. А он... знаете, что он мне сказал, когда подал на развод?
Таня молчала.
— Сказал: «Я устал. Мне нужно пожить для себя». Для себя! В пятьдесят лет. И через полгода появились вы. Молодая, весёлая... — она усмехнулась горько. — Ну что ж. Я не держала. Отпустила. Но он обещал — квартиру на Петроградской оставит мне. Обещал, понимаете? А потом продал её. Купил новую — на Каменноостровском. И привёл туда вас.
— Я не знала, — выдавила Таня. — Про обещание.
— Не знали? — Софья Григорьевна повернулась к ней, посмотрела в упор. — Или не хотели знать?
Вопрос повис между ними, острый, как нож.
Таня почувствовала, как внутри что-то екнуло. Правда ведь — она не спрашивала. Не копала. Когда Виктор сказал, что купил квартиру на свои деньги, она просто поверила. Удобно же — поверить.
— Послушайте, — она наклонилась вперёд. — Я понимаю, вам обидно. Больно. Но эта квартира... это единственное, что у нас есть. У меня нет своего жилья. Если вы отсудите половину, мы останемся на улице.
— А я? — Софья Григорьевна вскинула подбородок. — Я сейчас снимаю комнату в коммуналке. На Васильевском. Комнату! После двадцати двух лет брака. Сын живёт в Москве, помогает, когда может, но у него своя семья, ипотека... Вы думаете, мне легко?
Таня отвернулась. За окном на перрон въезжал поезд — длинный, зелёный, с жёлтыми полосами. Люди хватали сумки, торопились к вагонам.
— Я не хочу с вами воевать, — сказала она устало. — Честное слово. Но я не знаю, что делать. Виктор говорит, что суд на нашей стороне.
— Виктор много чего говорит, — хмыкнула Софья. — А потом делает по-своему. Вы это ещё поймёте.
— Что вы имеете в виду?
Софья Григорьевна помолчала. Потом открыла сумку, достала оттуда конверт — белый, плотный. Протянула Тане.
— Вот. Банковские выписки. За последние три года брака. Видите эти суммы? Каждый месяц он откладывал. Копил. На квартиру, как он сказал. «Для нашей старости», — она усмехнулась. — Только старость оказалась не наша.
Таня развернула бумаги. Цифры, даты, печати. Всё чётко, документально. Действительно — Виктор переводил деньги на накопительный счёт. Регулярно, из месяца в месяц.
— Но вы же развелись, — повторила Таня слабо. — Это было после...
— После развода он снял эти деньги. Через месяц. Купил квартиру. И не сказал мне ни слова.
Таня сложила бумаги обратно, вернула конверт.
— Что вы предлагаете?
— Половину стоимости квартиры. Деньгами. Можете взять кредит, рассрочку — мне всё равно. Но я хочу получить своё.
— Это... — Таня судорожно вздохнула. — Это больше четырёх миллионов. Где я возьму такие деньги?
— Не моя проблема, — отрезала Софья Григорьевна. — Я двадцать пять лет отработала учителем. Двадцать пять! Пенсия — двадцать три тысячи. На эти деньги не выжить в Петербурге. А Виктор получает хорошую зарплату, у него есть накопления... Почему он должен жить в комфорте, а я — перебиваться?
Она встала, взяла сумку.
— Подумайте, — бросила через плечо. — У вас есть неделя. Либо договариваемся мирно, либо встретимся в суде. И поверьте — там я не буду так мягка.
Каблуки простучали по кафельному полу, растворились в толпе.
Таня осталась сидеть. Вокруг гудел вокзал, люди сновали туда-сюда, но она их не видела. Видела только цифры на банковских выписках. Четыре миллиона. Четыре.
Телефон завибрировал.
«Где ты? Уже восьмой час». — Виктор.
Восьмой? Таня глянула на часы — точно, почти восемь вечера. Она просидела здесь больше четырёх часов. Просто сидела и думала.
Встала, пошла к выходу. На улице стемнело окончательно, фонари горели тускло, моросил противный дождь со снегом. Таня поймала такси — водитель молчаливый, по радио тихо играл какой-то шансон.
Приехала домой к девяти. Виктор встретил её в прихожей — хмурый, встревоженный.
— Где тебя носило?
— Встречалась с Софьей, — ответила Таня, стягивая мокрую куртку.
Он замер.
— Ты что?! Зачем?
— Она позвонила. Попросила. Я пошла.
— Господи, Танька! — он провёл рукой по лицу. — Ты понимаешь, что это может быть использовано против нас? Любое твоё слово...
— Да плевать! — вырвалось у неё. — Плевать мне на эти юридические тонкости! Ты знаешь, что она сказала? Что ты ей обещал квартиру. Что копил деньги в браке. И после развода просто забрал всё себе!
Виктор отвернулся, прошёл в комнату. Сел в кресло.
— Я ничего не обещал.
— Врёшь, — тихо сказала Таня.
Он поднял на неё глаза — усталые, потухшие.
— Может, и обещал. Не помню. Мы тогда много чего друг другу говорили. В запале.
— В запале, — повторила Таня медленно. — Значит, не в счёт, да?
— Таня...
— Нет, Витя. Ты мне объясни. Ты копил деньги двадцать лет. В браке. На общее будущее. А потом развёлся — и забрал всё себе. Это... это вообще законно?
— Законно, — буркнул он. — Адвокат проверял.
— Но честно?
Пауза.
Виктор встал, подошёл к окну. Стоял спиной к ней, смотрел в темноту за стеклом.
— Я отдал ей всё остальное, — сказал он глухо. — Дачу, машину, половину вклада. Думал, хватит. Думал, она не станет копать дальше.
— А она стала.
— Да. Стала.
Таня опустилась на диван. Руки тряслись — от злости, от страха, от непонимания происходящего.
— Что будем делать?
— Не знаю, — признался Виктор. — Честно — не знаю.
И впервые за три года совместной жизни Таня увидела его таким — растерянным, беспомощным. Не тем уверенным мужчиной, за которым она пошла. А обычным человеком, который наделал ошибок и теперь не знает, как их исправить.
Ночью она не спала. Лежала, смотрела в потолок, слушала, как Виктор посапывает рядом. И думала. Крутила в голове варианты.
Взять кредит? Четыре миллиона под проценты — это минимум шестьдесят тысяч в месяц выплат. Лет на десять. Она работает администратором в фитнес-клубе, получает сорок пять тысяч. Виктор — инженер на заводе, семьдесят. Вместе сто пятнадцать. Минус коммуналка, еда, проезд... Не потянут.
Продать квартиру? Отдать Софье половину — и купить что-то поменьше, на окраине? Может быть. Но Виктор не согласится. Он любит эту квартиру — светлую, с высокими потолками, рядом с парком.
Или...
Или просто сдаться. Признать, что Софья Григорьевна права. Что Виктор поступил нечестно. И расплатиться за это.
Утром Таня встала раньше Виктора. Оделась, вышла из дома в половине седьмого. Город ещё спал — улицы пустые, фонари горят, где-то вдали гудит грузовик.
Она шла по Каменноостровскому, потом свернула к Неве. Села на скамейку у набережной — вода чёрная, тяжёлая, мост вдали светился огнями.
И вдруг подумала: а что, если Виктор сделает это снова?
Что, если лет через пять он устанет и от неё? Скажет: «Мне нужно пожить для себя». И уйдёт к кому-то ещё — моложе, веселее.
А она останется ни с чем. Потому что квартира на нём. Потому что они не расписаны. Потому что юридически она — никто.
Как сейчас Софья Григорьевна.
Таня достала телефон. Набрала номер адвоката.
— Кирилл Семёнович? Доброе утро. Это Татьяна Владимировна... Да, я понимаю, что рано. Слушайте, мне нужна консультация. Не по делу Софьи Григорьевны. По другому вопросу.
Она говорила минут двадцать. Адвокат сначала удивлялся, потом задавал уточняющие вопросы. Когда разговор закончился, Таня ещё долго сидела, глядя на воду.
Потом встала и пошла домой.
Виктор проснулся в десятом часу. Вышел на кухню — Таня уже сидела за столом, перед ней дымилась чашка чая и лежала раскрытая тетрадь.
— Ты чего так рано? — пробурчал он, наливая себе кофе.
— Не спалось.
Он сел напротив, потёр лицо ладонями.
— Слушай, насчёт вчерашнего... Я подумал. Может, мне самому позвонить Софье? Поговорить по-человечески. Объяснить, что мы не можем...
— Не надо, — перебила Таня.
— Почему?
Она подняла на него глаза.
— Потому что она права.
Виктор замер с чашкой на полпути к губам.
— Ты о чём?
— О том, что она права, Витя. Ты копил деньги в браке. На общее будущее, как ты сам говорил. А потом забрал всё себе. Это... это было нечестно.
— Танька, — он поставил чашку, наклонился вперёд. — Ну при чём тут честно-нечестно? Я законно...
— Законно, — кивнула она. — Но не по совести. И знаешь, что самое страшное? Я вдруг поняла — со мной ты можешь поступить точно так же.
— Что? — он выпрямился. — Какой бред!
— Не бред. Мы не расписаны. Квартира на тебе. Если ты захочешь — просто выставишь меня за дверь. И я останусь ни с чем.
— Я бы никогда...
— Никогда? — Таня усмехнулась. — Софья Григорьевна тоже так думала. Двадцать два года думала.
Повисла тишина. Где-то за стеной включили телевизор — донеслись обрывки утренних новостей.
Виктор откинулся на спинку стула.
— И что ты предлагаешь?
Таня открыла тетрадь, развернула к нему.
— Вот. Я посчитала. Если мы продадим эту квартиру — получим около девяти миллионов. Отдадим Софье четыре с половиной. У нас останется столько же. Купим что-нибудь на Выборгской стороне — двушку, попроще. Останется ещё немного на ремонт.
Виктор молчал. Смотрел в тетрадь, потом на Таню, потом снова в тетрадь.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Но это же... — он провёл рукой по волосам. — Танька, я всю жизнь мечтал о такой квартире. Центр, парк рядом, высокие потолки...
— Знаю, — кивнула она мягко. — Но мечта, купленная чужим горем, не приносит счастья. Вот увидишь.
Он встал, прошёлся по кухне. Остановился у окна.
— А если я не соглашусь?
Таня вздохнула.
— Тогда я уйду.
Он резко обернулся.
— Куда?!
— К подруге. На первое время. А там видно будет. Сниму комнату, устроюсь на вторую работу...
— Из-за Софьи? — в голосе послышалась злость. — Из-за этой...
— Не из-за неё, — перебила Таня. — Из-за себя. Я не могу жить с человеком, который... который способен вот так. Отнять у другого всё и спать спокойно.
— Я не отнимал! Это были мои деньги!
— Нет, Витя. Это были ваши деньги. Твои и Софьины. Общие. А ты поступил, как... — она запнулась, подбирая слово. — Как вор.
Последнее слово повисло между ними тяжёлым камнем.
Виктор побледнел.
— Ты... ты не имеешь права...
— Имею, — твёрдо сказала Таня. — Потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты был человеком, которого можно уважать. А не тем, кто прячется за законами и оправдывает свою подлость.
Она встала, подошла к нему. Положила руку на плечо.
— Давай сделаем правильно. Ну пожалуйста.
Виктор стоял, смотрел в окно. Молчал долго — минуту, две, три. Потом медленно кивнул.
— Хорошо.
Продажа квартиры заняла два месяца. Нашлись покупатели — молодая пара с ребёнком, он программист, она что-то про стартапы рассказывала. Глаза горели, планов громадьё.
Таня смотрела на них и думала: вот так же они с Виктором три года назад въезжали сюда. С надеждами, с мечтами. А теперь...
Деньги разделили ровно пополам. Софья Григорьевна приехала к нотариусу — такая же прямая, строгая. Приняла чек молча, только в конце сказала:
— Спасибо.
Не Виктору. Тане.
И ушла.
Новую квартиру нашли через неделю — на Лесном проспекте, пятый этаж, панельный дом. Две комнаты, кухня шесть метров, окна во двор. Никакой роскоши. Обычная рабочая квартира.
Но когда они зашли внутрь в первый раз — с пакетами, коробками, сумками — Виктор вдруг остановился посреди пустой комнаты. Оглянулся.
— Знаешь, — сказал он задумчиво. — А здесь... хорошо как-то.
Таня подняла брови.
— Да ну?
— Серьёзно. Легче что ли. Как будто... — он поискал слова. — Как будто с плеч гора свалилась.
Она улыбнулась.
— Совесть, Витя. Это совесть свалилась. Тяжёлая штука, да?
Он хмыкнул.
— Ещё какая.
Вечером они сидели на полу, среди коробок, пили чай из пластиковых стаканчиков. Батареи ещё не врубили, было прохладно, Таня закуталась в куртку.
— Танёк, — Виктор вдруг положил руку ей на плечо. — А давай распишемся?
Она чуть не поперхнулась чаем.
— Что?!
— Ну... в смысле, — он замялся. — Раз уж мы начали всё по-честному. Давай до конца. Чтоб ты не думала, что я тебя... того.
Таня посмотрела на него. На это знакомое лицо с морщинками у глаз, с залысинами, с усталостью во взгляде. Не принц. Не идеал. Обычный мужик, который иногда ошибается.
Но учится.
— Давай, — согласилась она. — Только без пафоса. В ЗАГСе, скромно. И свидетелей на улице поймаем.
Он засмеялся.
— Договорились.
Расписались через месяц. Действительно без пафоса — в будний день, в районном ЗАГСе на Кантемировской. Свидетелями позвали соседей — пожилую пару Николая Степановича и Людмилу Ивановну, которые жили этажом ниже.
После церемонии поехали в «Теремок» на Невском — блины с икрой, чай в дурацких стаканах с подстаканниками. Николай Степанович произнёс тост за молодых, Людмила Ивановна всплакнула от умиления.
А вечером, когда они вернулись домой, на пороге их ждала посылка.
Небольшая коробка, перевязанная бечёвкой.
— Тебе? — спросил Виктор.
Таня покачала головой. На коробке не было ни адреса, ни имени отправителя. Только надпись от руки: «Виктору Павловичу и Татьяне Владимировне».
Внутри лежал сервиз. Чайный, тонкий фарфор — чашки с блюдцами, заварник, сахарница. И записка на небольшом листке бумаги.
«Это был мой свадебный подарок. От матери Виктора. Двадцать пять лет назад. Пусть теперь послужит вам. Стройте свою жизнь честно — и будет вам счастье. Софья».
Таня держала записку в руках и не могла оторвать взгляд от этих аккуратных букв.
Виктор молча достал из коробки чашку. Покрутил в руках — тонкая, почти прозрачная, с золотой каёмкой.
— Я и забыл про этот сервиз, — пробормотал он. — Она забрала его после развода. Думал, продала.
— Хранила, — тихо сказала Таня. — Двадцать пять лет хранила.
Они стояли посреди маленькой прихожей — с коробкой, с чашками в руках, с этой невероятной запиской. И вдруг Таня поняла: вот оно. Настоящее прощение. Не на словах — на деле.
Софья Григорьевна могла бы разбить этот сервиз. Выбросить. Продать. Но она сохранила. И отдала. Потому что... потому что отпустила, наконец. По-настоящему отпустила.
И в этом жесте было больше мудрости, чем во всех их судах, адвокатах и разговорах.
Прошло полгода
Таня стояла у окна своей новой кухни — маленькой, тесной, но своей. За стеклом серел майский вечер, во дворе играли дети, где-то лаяла собака.
На плите шипела картошка, на столе стоял тот самый сервиз — чайник заваренный, чашки расставленные.
Виктор пришёл с работы уставший, бросил куртку на вешалку.
— Пахнет как вкусно!
— Котлеты, — отозвалась Таня. — Твои любимые.
Он прошёл на кухню, обнял её со спины.
— Знаешь, о чём я сегодня думал?
— Ну?
— О том, что мы правильно сделали. Тогда. С квартирой.
Таня повернулась к нему.
— Правда?
— Правда. Я... я теперь спокоен. Понимаешь? Не грызёт ничего изнутри. Как будто на место всё встало.
Она коснулась губами его щеки.
— Встало, — согласилась тихо.
И в этот момент — совершенно неожиданно — зазвонил телефон.
Незнакомый номер.
Таня нажала ответить.
— Алло?
— Татьяна Владимировна? — женский голос, незнакомый. — Это агентство недвижимости «Петроградский стандарт». У нас для вас предложение. Видите ли, наша клиентка хочет продать квартиру в центре — на Каменноостровском проспекте. И она просила передать, что готова продать именно вам. По очень приемлемой цене. Гораздо ниже рынка.
Таня замерла.
— Кто... кто ваша клиентка?
— Софья Григорьевна Волкова. Вы её знаете?
Да. Знала.
Таня посмотрела на Виктора — он стоял рядом, смотрел вопросительно.
— Скажите ей... — начала Таня медленно. — Скажите, что мы подумаем. И перезвоним.
Когда разговор закончился, она долго стояла молча.
— Что там? — не выдержал Виктор.
— Софья. Продаёт квартиру на Каменноостровском. Ту самую, где она живёт. И хочет продать нам. Дешевле рынка.
Виктор присвистнул.
— Вот это да.
— Да, — эхом откликнулась Таня.
Они стояли на маленькой кухне, в маленькой квартире на Лесном проспекте. И смотрели друг на друга. И оба понимали: жизнь — она такая странная штука. Только отпустишь, только перестанешь цепляться — и она сама идёт тебе навстречу. Не всегда так, как планировал. Но именно так, как нужно.
— Позвоним ей? — спросил Виктор тихо.
Таня подумала. Потом кивнула.
— Завтра. Сначала котлеты доедим. И чай из её сервиза попьём. А там видно будет.
Виктор улыбнулся.
— Ладно. Завтра так завтра.
Они сели за стол. Разлили чай по тонким чашкам с золотой каёмкой. И пили медленно, не торопясь, глядя друг на друга. А за окном сгущались майские сумерки, зажигались огни в окнах соседних домов, и город жил своей жизнью — большой, равнодушный, но иногда — совсем иногда — удивительно добрый.
И Таня подумала: может, счастье не в квадратных метрах. Не в видах из окон и не в высоких потолках. А в том, что ты можешь посмотреть в зеркало — и не отвести глаза. Можешь пить чай из чужого сервиза — и не стыдиться. Можешь засыпать рядом с человеком — и знать, что утром не проснёшься с тяжестью на душе.
Вот это и есть настоящий дом.
Всё остальное — просто стены.