— Твою маму с сестрицей палкой надо гнать из дома! Прийдут, унизят, всё съедят! — голос Светки разрывал прихожую, как сирена скорой помощи.
Кирилл даже не успел снять ботинки. Стоял на одной ноге, второй ботинок болтался в руке. За окном моросил октябрьский дождь, а в квартире уже бушевал ураган.
— Ты что несёшь? — он поставил ботинок на пол и выпрямился. — Мама хочет приехать в гости, нормальная просьба.
— Нормальная?! — Светка выскочила из кухни, на ней был застиранный халат в цветочек, волосы растрепаны. — Она в прошлый раз мне прямо в лицо сказала, что у меня квартира как после бомбёжки! А сестрица твоя... эта Зойка... взяла мою помаду, новую, и испортила! Вся скрутилась!
Кирилл медленно разулся, повесил куртку. Он знал: если сейчас что-то ответить, будет только хуже. Но молчание тоже не спасало.
— Ты меня игнорируешь? Да?! — Светка подошла ближе, и он почувствовал запах жареного лука и её дешёвого крема. — Я тебе говорю серьёзные вещи, а ты как столб!
— Света, ну что ты завелась? — он попытался пройти на кухню, но она преградила путь. — Мама раз в три месяца приезжает. Раз в три месяца! Неужели нельзя потерпеть?
— Потерпеть?! — её голос взлетел до потолка. — Я что, дура, по-твоему? Они приезжают не в гости — они приезжают проверять! Как живёшь, чем кормишь, во что одет! Твоя мамаша вечно в мой холодильник лезет, колбасу нюхает, срок годности проверяет! А Зойка... — Светка скривилась, — эта стерва с голодухи на всё накидывается!
Кирилл прошёл мимо неё на кухню. На плите что-то булькало в кастрюле, на столе лежали недорезанные помидоры. Он открыл холодильник, достал бутылку воды.
— Не пей из горла! — автоматически бросила Светка, влетая следом. — Сколько раз говорить!
Он налил в стакан, выпил медленно. Светка стояла посреди кухни, руки сжаты в кулаки, на щеках проступили красные пятна.
— Значит, решил? — спросила она тише, но в голосе появилось что-то стальное. — Они приедут?
— Мама хочет твой борщ попробовать, — соврал Кирилл. Мать на самом деле сказала, что соскучилась и хочет видеть сына. И передать банки с вареньем.
— Мой борщ... — Светка усмехнулась криво. — Да она мой борщ в прошлый раз попробовала и потом полчаса причитала, что "не хватает чесночка" и "сметанка жидковата". Я, между прочим, три часа у плиты стояла!
— Она не хотела обидеть...
— Да заткнись ты! — взорвалась Светка и схватила со стола нож для помидоров. Не угрожающе — просто держала, тыча в воздух. — Заткнись со своими оправданиями! Твоя семейка меня с первого дня за человека не считала! Помнишь, как она на свадьбе сказала? "Невеста, конечно, не красавица, но Кирюша мой непривередливый". Помнишь?!
Он помнил. Все помнили. Мать тогда выпила лишнего.
— Прошло шесть лет, — тихо сказал Кирилл. — Может, забудем?
— Забудем... — Светка положила нож, вытерла руки о халат. — А ты помнишь, как в прошлом году, когда у меня ангина была, твоя Зойка сказала, что я притворяюсь? Что просто лентяйка и не хочу убираться? Я с температурой сорок лежала!
Он не помнил этого. Или не хотел помнить.
— Слушай, давай спокойно, — начал Кирилл, но Светка не слушала.
— Знаешь что? — она подошла к окну, посмотрела на дождь. — Пусть приезжают. Только предупреди свою мамашу: если она хоть слово против меня скажет — я отвечу. И плевать, что она старше. Я не собираюсь терпеть!
Кирилл вздохнул. Значит, приедут. Значит, будет ещё один круг ада.
— Когда они приедут? — спросила Светка, не оборачиваясь.
— В субботу. После обеда.
— Чудесно, — она развернулась, и на лице её читалась такая усталость, будто ей не тридцать четыре, а все семьдесят. — Значит, мне надо неделю готовиться. Квартиру драить, пироги печь, чтоб потом выслушивать, что тесто не поднялось...
— Не надо пироги, — попробовал Кирилл.
— Надо! — отрезала она. — Потому что если не будет — скажет, что я жадная. А если будет — придерётся к чему-нибудь. Так что без вариантов.
Она вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Кирилл остался один. Булькала кастрюля. Дождь за окном усилился, забарабанил по подоконнику. Он посмотрел на недорезанные помидоры, на грязную плиту, на пакет с мусором, который уже третий день никак не вынесет.
"Что же это творится?" — подумал он и тут же ответил себе: "А ничего особенного. Обычная жизнь".
Утром Светка встала раньше будильника и помчалась работать на кухню. Кирилл в это время нежился в постели и не хотел вылезать из-под одеяла.
— Вставай, давай! Тебе скоро на работу!— бросила Светка, заглянув в спальню.
Он промычал что-то невнятное.
— Я сказала — вставай! — повторила она громче. — Или хочешь, чтоб начальник опять выговор влепил?
Кирилл нехотя сел. Светка уже была одета — джинсы, старый свитер, волосы собраны в хвост. Без косметики она выглядела измотанной.
— Тебе в поликлинику сегодня? — спросил он.
— Откуда ты знаешь?
— Ты вчера говорила. К гинекологу.
Она кивнула, отвернулась.
— Съезжу после работы. Направление на УЗИ дали.
Кирилл хотел спросить — всё ли в порядке? Но побоялся. С тех пор как два года назад была неудачная беременность, эта тема стала запретной.
Они позавтракали молча. Светка жевала бутерброд, уставившись в телефон. Кирилл пил растворимый кофе — невкусный, горький.
— Ты маме позвонишь? — спросила Светка неожиданно.
— Зачем?
— Ну... предупредить, что мы ждём. Может, что привезти попросишь.
Он посмотрел на неё с подозрением. Светка никогда не была такой сговорчивой.
— Что задумала?
— Ничего не задумала, — она пожала плечами. — Просто если приедут — пусть хоть картошки привезут. У них на даче урожай был.
Логично. Кирилл кивнул.
— Хорошо, позвоню.
Он позвонил маме вечером, когда Светка была в поликлинике. Мать ответила не сразу — долгие гудки, потом её голос, усталый:
— Да, Кирюша?
— Привет, мам. Ты как?
— Да нормально, живу помаленьку. Спина болит, но это возраст.
Мать всегда жаловалась на спину. Или на давление. Или на соседей сверху.
— Слушай, мам, насчёт субботы... — начал Кирилл.
— Что? Передумал? — в её голосе мелькнуло разочарование.
— Нет, что ты. Просто... может, картошки привезёшь? Если есть лишняя.
— Конечно, привезу! — обрадовалась мать. — Картошка у нас крупная в этом году, отборная. И морковку привезу, и свёклу. А Зойка хотела капусту солёную передать — ты ведь любишь?
— Люблю, — соврал Кирилл. Он терпеть не мог солёную капусту, но Зойка каждый год закатывала банки и обижалась, если не брали.
— Ну вот и славно, — мать помолчала. — А как Светочка? Здорова?
— Да, всё нормально.
— Передай ей привет. Скажи, что я очень жду субботу. Соскучилась по вам.
Кирилл положил трубку и почувствовал, как внутри всё сжалось в тугой узел. Он знал — суббота будет кошмаром. Но что делать? Это его мать. Это его семья.
Светка вернулась поздно, когда уже стемнело. Лицо у неё было серое, под глазами тени.
— Ну что? — спросил Кирилл.
— Ничего, — коротко бросила она, скидывая куртку. — Сказали, придти через неделю за результатами.
Он не стал расспрашивать дальше.
За неделю до субботы Светка превратилась в ураган. Она драила квартиру так, будто готовилась к визиту королевы. Мыла окна, перестирала шторы, вычистила духовку до блеска. Кирилл пытался помочь, но она только отмахивалась:
— Не мешай! Ты всё равно неправильно делаешь!
В пятницу вечером она поехала на рынок. Вернулась с тяжёлыми сумками — мясо, сметана, мука, яйца. Кирилл помог дотащить до кухни.
— Сколько ты потратила? — спросил он, заглядывая в пакеты.
— Три тысячи, — буркнула Светка. — Но это твоя семья, так что претензии не принимаются.
Три тысячи... Половина его зарплаты за смену. Но он промолчал.
Всю пятницу она провела на кухне. Варила бульон для холодца, резала салаты, делала тесто. Кирилл сидел в телефоне и играл в игры.
В половине двенадцатого ночи она вышла из кухни — измученная, с красными глазами.
— Всё, я легла, — объявила она. — Завтра доделаю.
— Иди, отдыхай, — кивнул Кирилл.
Но она не легла. Туда сюда ходила, ворочалась.
— Ты не спишь? — прошептал Кирилл в темноте.
— Нет.
— Переживаешь?
— А ты как думаешь? — она повернулась к нему. — Конечно, переживаю. Всё должно быть идеально. Иначе твоя мать найдёт к чему придраться.
— Не найдёт...
— Найдёт, — уверенно сказала Светка. — Всегда находит.
Утром субботы Кирилл проснулся от звука миксера. Он глянул на часы — половина восьмого. Светка уже в полной боевой готовности.
Он поднялся, побрёл на кухню. Она взбивала что-то в большой миске — белки пенились, превращались в густую пену.
— Это для чего? — спросил он.
— Бисквит, — не поднимая глаз, ответила Светка. — Твоя мать любит торты.
— Можно было купить готовый...
— Можно, — она выключила миксер, посмотрела на него. — Но она бы поняла, что покупной. И сказала бы, что я пожадничала.
Логика железная. Спорить бесполезно.
К обеду квартира благоухала. На столе выстроились блюда — холодец, салаты под крышками, нарезки, соления. В духовке допекался торт.
Светка переоделась — надела неяркое платье, подкрасила губы, уложила волосы. Она выглядела почти нарядной, но глаза оставались напряжёнными.
— Который час? — спросила она в третий раз.
— Без десяти три.
— Сейчас приедут, — выдохнула Светка. — Кирилл, только... только не молчи, ладно? Если что-то не так пойдёт — вступись. Ты же мужик.
Он кивнул. Хотя понимал: вступаться он не будет. Никогда не вступался.
В три часа ровно раздался звонок.
— Вот, — прошептала Светка и пошла открывать.
На пороге стояли мать и Зойка. Мать — небольшая, полная женщина в длинном плаще, с крашеными рыжими волосами. Зойка — полная копия матери, только моложе и ещё полнее. В руках у обеих — сумки, пакеты.
— Кирюша! — мать бросилась обнимать сына. — Сыночек мой! Как я соскучилась!
Зойка молча протиснулась в прихожую, окинула взглядом квартиру.
— Здрасьте, — сухо бросила Светка.
— Ой, Светочка, привет! — мать повернулась к ней, улыбнулась натянуто. — Ты как? Хорошо выглядишь!
"Ложь", — подумала Светка, но улыбнулась в ответ.
— Спасибо. Проходите, раздевайтесь.
Они прошли в комнату. Мать охнула:
— Ой, как чисто! Светочка, ты что, весь день убиралась?
— Нет, — солгала Светка. — Так, по мелочи прошлась.
— Молодец, — кивнула мать, но в голосе сквозило сомнение.
Зойка молча осматривала комнату, словно оценщик в ломбарде. Её взгляд скользнул по шторам, по дивану, задержался на торшере с треснутым абажуром.
— Торшер не починили? — спросила она.
— Пока нет, — ответил Кирилл.
— Надо бы, — вздохнула Зойка. — А то неприглядно.
Светка сжала зубы.
— Пойду чай поставлю, — сказала она и вышла.
На кухне она оперлась о стол, глубоко вдохнула. "Держись, — велела себе. — Всего несколько часов. Переживёшь".
Но внутренний голос шептал: "А может, и не переживёшь".
Чаепитие началось с того, что мать попробовала торт и сказала:
— М-м-м... Вкусно. Но немного суховат, правда?
Светка замерла с чашкой в руках.
— Суховат? — переспросила она тихо.
— Ну да, — мать жевала, кивая. — Бисквит должен быть воздушным. А этот... плотноват. Зойка, правда?
Зойка попробовала, кивнула.
— Да, плотноват. Может, яиц маловато положила?
— Я клала по рецепту, — процедила Светка.
— Ну, рецепты бывают разные, — примирительно сказала мать. — Ничего страшного, съедобно же! Правда, Кирюша?
Кирилл молча жевал торт. Он был вкусным. Совершенно нормальным.
— Вкусный, — подтвердил он.
— Ну вот, — Светка поставила чашку. — Я рада, что хоть тебе понравилось.
Мать не уловила сарказма. Или сделала вид, что не уловила.
— А холодец у тебя готов? — спросила она. — Я обожаю холодец!
— Готов. Сейчас достану, — Светка встала.
Она принесла холодец — большое блюдо, застывшее желе с кусочками мяса. Мать придирчиво осмотрела.
— Ого, сколько! — воскликнула она. — Светочка, ты что, всю свинку пустила на холодец?
— Не всю. Килограмма три.
— Три килограмма... — мать покачала головой. — Дорого получилось небось?
— Нормально, — Светка разложила холодец по тарелкам.
— А у нас на рынке свинина дешевле, — встряла Зойка. — Мы прошлый раз за двести рублей килограмм брали.
— У нас за триста пятьдесят, — ответила Светка.
— Ух ты! — Зойка присвистнула. — Дорого живёте, однако!
Светка ничего не ответила. Она разложила холодец, подала горчицу, села обратно.
Мать попробовала, задумчиво прожевала.
— Вкусно, — сказала она осторожно. — Но чеснока маловато. И бульон жидковат. Холодец должен быть плотным, резаться ножом. А этот... растекается.
Светка почувствовала, как что-то внутри начинает закипать. Медленно, но верно.
— Ещё замечания будут? — спросила она ровно.
— Светочка, что ты! — мать всплеснула руками. — Я же не ругаю! Просто делюсь опытом. Я холодец тридцать лет варю, знаешь ли.
— Я тоже не вчера научилась, — Светка взяла свою вилку, начала есть.
Зойка хмыкнула, наклонилась к матери:
— Ну что, мам, сказала же я — обидится.
— Я ничего не говорила обидного! — возмутилась мать. — Господи, какая чувствительная...
Кирилл сидел, уткнувшись в тарелку. Он жевал холодец и делал вид, что не слышит разговора.
— Кирюша, — обратилась к нему мать. — Скажи честно — холодец нормальный?
Он поднял глаза. Светка смотрела на него в упор — жёстко, требовательно. Мать ждала ответа, улыбаясь своей приторной улыбкой.
— Нормальный, — пробормотал Кирилл.
— Вот видишь! — мать обратилась к Светке. — Сын мой сказал — нормальный. Не отличный, не замечательный. Нормальный.
Светка медленно положила вилку. Очень медленно. Так медленно, что звон металла о тарелку прозвучал как выстрел.
— Ты знаешь, — начала она тихо, — я три часа этот холодец варила. Три часа. Снимала пену, следила, чтоб не выкипел. Потом студила, разливала, в холодильник ставила. А ты приехала и за две минуты облила его грязью.
— Светлана! — ахнула мать. — Как ты разговариваешь?!
— А как надо разговаривать? — Светка встала. — Улыбаться, когда ты приезжаешь и всё критикуешь? Говорить спасибо за науку?
— Я не критикую! — мать тоже встала. — Я помогаю! Учу тебя готовить!
— Мне не нужна твоя наука! — голос Светки стал громче. — Мне сорок лет скоро, я сама знаю, как готовить!
— Тридцать четыре, — машинально поправила Зойка.
— Заткнись! — рявкнула на неё Светка. — Тебя вообще никто не спрашивал!
Зойка обиделась, скривила рот.
— Ну вот, началось, — пробормотала она. — Мама, пошли отсюда. Зачем мы к ней приехали? Она нас не уважает.
— Не уважаю? — Светка шагнула к ней. — Это ты меня не уважаешь! Ты каждый раз приезжаешь и ведёшь себя так, будто я тут прислуга! Посмотри на меня — я твоему брату жена! Я человек!
— Света, успокойся, — Кирилл наконец поднялся, попытался взять её за руку.
Она дёрнулась, отшатнулась.
— Не трогай меня! — крикнула она. — Ты... ты всегда молчишь! Всегда! Твоя мать говорит гадости, твоя сестра издевается, а ты сидишь и молчишь, как... как мебель!
— Я не молчу...
— Молчишь! — Светка развернулась к матери. — А ты... ты вообще никогда меня за человека не считала. С первого дня. Помнишь, что ты сказала на свадьбе? "Невеста не красавица"! Всё, я это помню! Я всё помню!
Мать побледнела, попятилась.
— Я тогда выпила...
— И что? Пьяная правду говорит! — Светка схватила со стола свою сумку, выудила оттуда телефон. — Знаешь, что я сделаю? Я сейчас сфотографирую весь этот стол! Все эти блюда, которые я готовила! И выложу в интернет! Пусть все видят, какая я плохая хозяйка!
— Ты с ума сошла? — прошептала Зойка.
— Нет, — Светка начала фотографировать. — Я как раз в здравом уме. Впервые за шесть лет. Вот холодец. Снимаю. Вот торт суховатый. Снимаю. Вот салаты. Всё снимаю!
Кирилл попытался отобрать телефон, но Светка увернулась, отбежала к окну.
— Не подходи! — предупредила она. — Я серьёзно!
Мать заплакала. Тихо так, всхлипывая.
— Зойка, — пролепетала она. — Зойка, пойдём. Мы здесь лишние.
— Да, лишние! — подтвердила Светка. — Очень лишние! И знаешь что? Можете больше не приезжать! Вообще никогда!
— Светка! — Кирилл побелел. — Ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю! — она развернулась к нему. — Я устала! Устала терпеть! Устала притворяться! Пусть твоя мамочка сидит дома и варит свои идеальные холодцы! А мне... мне это не нужно!
Она швырнула телефон на диван, схватила куртку.
— Я ухожу, — объявила она. — Разбирайтесь сами.
— Куда?! — Кирилл шагнул к ней.
— Не твоё дело!
Она выбежала из квартиры, хлопнув дверью так, что в комнате задрожали стёкла в шкафу.
Осталось трое. Мать всхлипывала, утирая глаза платочком. Зойка сидела, скрестив руки на груди. Кирилл стоял посреди комнаты, не зная, что делать.
— Вот, — проговорила мать сквозь слёзы. — Вот она какая, твоя жена. Мы к вам с любовью, с гостинцами... а она нас выгоняет.
Кирилл молчал. Он смотрел на стол, на все эти блюда, которые Светка готовила неделю. На торт, который она пекла до полуночи. На холодец, который варила три часа.
— Мам, — сказал он тихо. — А ты... ты правда думаешь, что приехала с любовью?
Мать подняла на него заплаканные глаза.
— Что?
— Ты правда не понимаешь, что говоришь? — он сел на стул, опустил голову в ладони. — Ты каждый раз... каждый чёртов раз приезжаешь и всё критикуешь. Всё. Еду, квартиру, одежду. Ты думаешь, Светка этого не слышит?
— Я же хочу помочь...
— Нет, — Кирилл поднял голову. — Ты хочешь показать, что ты лучше. Что ты умнее. Что мы без тебя ничто.
Мать открыла рот, закрыла. Зойка тоже молчала.
— Знаешь, мам, — продолжил Кирилл, — может, Светка и резкая. Может, она сорвалась. Но она права. Мы устали. Я устал.
— Кирюша...
— Нет, — он встал. — Послушай меня до конца. Я люблю тебя. Но я больше не могу жить так. Не могу выбирать между тобой и женой. Не могу терпеть эти визиты, которые заканчиваются скандалами.
— Но я же твоя мать! — воскликнула она.
— Да, — кивнул Кирилл. — Моя. И поэтому я прошу — научись уважать Светку. Или... или не приезжай.
Мать ахнула. Зойка вскочила:
— Ты с ума сошёл?! Выгоняешь родную мать?!
— Не выгоняю, — устало сказал Кирилл. — Я прошу. Прошу измениться. Хотя бы попытаться.
— Я не хочу меняться, — твёрдо сказала мать. — Я такая, какая есть. И если вы меня не принимаете...
Она не договорила. Встала, взяла сумку.
— Зойка, одевайся. Уезжаем.
Они собрались быстро. Молча. Кирилл проводил их до двери. Мать обернулась на пороге:
— Когда одумаешься — позвонишь, — сказала она холодно. — Я буду ждать.
И они ушли.
Светка вернулась через три часа. Мокрая — дождь так и не прекратился. Замёрзшая. Она вошла в квартиру, сняла куртку, прошла в комнату.
Кирилл сидел на диване. Стол всё ещё был накрыт, но еда уже остыла.
— Уехали? — спросила Светка.
— Уехали.
Она кивнула, села рядом.
— Что ты им сказал?
— Всё, — Кирилл повернулся к ней. — Сказал, что они должны измениться. Или больше не приезжать.
Светка усмехнулась горько.
— Они не изменятся.
— Знаю.
— Значит, не приедут.
— Наверное.
Они сидели молча. Часы на стене тикали. За окном моросил дождь.
— Ты злишься на меня? — спросила Светка.
— Нет.
— Правда?
— Правда, — Кирилл взял её за руку. — Я злюсь на себя. Что молчал. Что терпел. Что не защищал тебя.
Светка сжала его пальцы.
— Лучше поздно, чем никогда.
Они ещё посидели. Потом Светка встала, подошла к столу. Посмотрела на все эти блюда.
— Холодец-то хороший получился, — сказала она вдруг. — Плотный. Правильный.
— Очень хороший, — согласился Кирилл.
— И торт нормальный. Совсем не сухой.
— Самый лучший торт.
Светка улыбнулась. Первый раз за весь день.
— Давай съедим всё сами? — предложила она. — Без свидетелей.
— Давай.
Они сели за стол. Ели молча. Дождь за окном усилился, забарабанил по крыше.
Прошло два месяца
Мать так и не позвонила. Кирилл тоже не звонил. Зойка написала пару раз в мессенджер — сухие фразы: "Как дела?" Он отвечал: "Нормально".
Светка устроилась на новую работу — в небольшой магазин косметики. Зарплата копеечная, но она была довольна. Возвращалась домой и рассказывала про покупательниц, про новые помады, про скидки. Кирилл слушал и улыбался.
Они жили тихо. Без гостей. Без визитов. Квартира стала какой-то... своей. Больше не надо было убирать до блеска. Не надо было готовить по три дня. Можно было в выходные валяться до обеда, заказывать еду, смотреть фильмы.
Но иногда, по вечерам, Кирилл ловил себя на мысли: а вдруг мать звонит? Вдруг извинится? Вдруг скажет, что поняла?
Она не звонила.
В декабре, перед Новым годом, Светка достала с антресолей старые коробки с ёлочными игрушками. Среди них нашлась фотография — их свадьба. Молодой Кирилл, Светка в белом платье, рядом — мать в бордовом костюме, с натянутой улыбкой.
— Выбросить? — спросила Светка.
Кирилл посмотрел на фотографию. Мать смотрела с неё строго, неодобрительно. Как всегда.
— Нет, — сказал он. — Оставь.
— Зачем?
— Чтоб помнить, — он убрал фото обратно в коробку. — Помнить, как было. И как не надо.
В новогоднюю ночь они вдвоём сидели на кухне. Пили шампанское из граненых стаканов — красивых бокалов у них не было. На столе стояли простые блюда — пельмени, салат оливье, мандарины. Ничего изысканного. Ничего особенного.
— Знаешь, — сказала Светка, когда куранты пробили двенадцать, — я не жалею.
— О чём?
— Что выгнала их. Что нагрубила. Что сорвалась.
— Я тоже не жалею, — признался Кирилл.
Они чокнулись стаканами. Допили шампанское.
А в январе пришла посылка. Без обратного адреса. Внутри — три банки с вареньем, два мешка картошки и записка. Короткая, написанная знакомым почерком матери:
"Картошка с дачи. Варенье вишнёвое. Зойка передаёт привет".
Всё. Ни слова больше. Ни извинений, ни объяснений.
Светка прочитала записку, скомкала, выбросила в мусор.
— Она думает, что так всё исправит? — спросила она. — Картошкой и вареньем?
Кирилл молчал. Он смотрел на посылку и думал: "Мать никогда не изменится. Никогда не скажет "прости". Не признает, что была неправа. Она просто пришлёт картошку и будет считать, что этого достаточно".
— Что делать будем? — спросила Светка.
— Оставим, — решил Кирилл. — Картошку оставим. А записку — в мусор.
Так и сделали.
Варенье стояло в холодильнике до лета. Потом его выбросили — засахарилось. Картошку съели к весне. Мать больше не присылала посылок. Не звонила. Будто их вообще не существовало.
И как-то незаметно жизнь вошла в новое русло. Без визитов. Без придирок. Без чужого мнения о том, как надо жить.
Светка всё так же работала в магазине, Кирилл — на своей стройке. По вечерам они сидели на кухне, пили чай, болтали о всякой ерунде. Иногда спорили, иногда молчали. Но это было их молчание. Их споры. Их жизнь.
А где-то в другом конце города мать сидела у телефона и ждала звонка. Зойка приходила к ней, пила чай, вздыхала:
— Может, позвонишь сама?
— Нет, — отрезала мать. — Я не виновата. Пусть он первым звонит.
И они обе ждали. Ждали, что Кирилл образумится, что Светка извинится, что всё вернётся на круги своя.
Но ничего не возвращалось.
Потому что некоторые люди не меняются. Даже когда теряют самое дорогое. Они остаются такими, какие есть — с их правдой, с их обидами, с их уверенностью, что виноваты все, кроме них.
И может, это и есть настоящая трагедия — не та, что разыгрывается с криками и слезами. А та, что проходит тихо, незаметно, когда люди просто перестают быть нужными друг другу.
Мать так и не поняла, что потеряла сына. Зойка так и не поняла, почему брат больше не звонит. А Кирилл со Светкой просто жили. Без картошки с дачи. Без варенья. Без родственников, которые приходят не для того, чтоб порадоваться, а чтоб указать на недостатки.
И, как ни странно, им было хорошо.
Может, впервые за все эти годы — по-настоящему хорошо.