— Ты что, совсем с ума сошла?! — Настя не кричала. Она произнесла это тихо, страшно тихо, и от этого шёпота в гостиной словно воздух загустел.
Свекровь Зинаида Петровна сидела в кресле, скрестив ноги, и улыбалась. Улыбалась так, будто только что объявила о погоде на завтра, а не потребовала оформить кредит на невестку.
— Дениска, ты слышал, что твоя жена сказала? — Зинаида Петровна повернулась к сыну, который стоял у окна и смотрел куда-то в сторону девятиэтажек. — Она меня оскорбляет. В моём же доме.
«В её доме. Всегда в её доме. Хотя мы платим половину коммуналки уже три года», — пронеслось в голове у Насти.
— Мам, мы же обсуждали это... — начал Денис, не оборачиваясь.
— Ничего мы не обсуждали! — Зинаида Петровна поднялась с кресла. Она была маленькой, сухонькой женщиной, но сейчас казалось, что она заполняет собой всю комнату. — Я вас кормила, поила, когда у вас денег не было! Я с вас первые два года вообще за квартиру не брала! А теперь что? Теперь я не имею права попросить о нормальном лечении?!
— Это не лечение, — Настя сжала руки в кулаки. — Это путёвка в Кисловодск. В санаторий. За двести тысяч.
— А ремонт здесь! — Зинаида Петровна ткнула пальцем в потолок. — Посмотри, какие обои! Когда вы въезжали, я всё новое сделала! А теперь что? Живёте, как свиньи, и даже обои не можете переклеить!
Денис наконец обернулся. Лицо у него было усталое, серое. Он работал на двух работах — днём прорабом на стройке, вечерами подрабатывал в такси. Настя видела, как он сжимался весь, когда мать начинала свои речи. Сжимался и молчал.
— Мам, откуда у нас двести тысяч? — тихо спросил он.
— Вот я и говорю — кредит! — Зинаида Петровна всплеснула руками. — У Насти же зарплата хорошая! Она в той своей больнице...
— Я медсестра в районной поликлинике, — перебила Настя. — Я получаю тридцать две тысячи. Тридцать две.
— Ну и что? Можно оформить на тебя! У Дениса кредитная история испорчена, а у тебя чистая!
Настя почувствовала, как внутри что-то переворачивается. Она три года терпела. Три года жила в этой квартире, где свекровь врывалась без стука в любое время. Где каждая тарелка, каждая ложка принадлежала "маме Дениса". Где их с мужем комната была похожа на чулан — двенадцать метров, и половину занимали коробки со старыми вещами Зинаиды Петровны.
— Я не буду оформлять кредит, — сказала Настя.
— Что?
— Я. Не. Буду. Оформлять. Кредит.
Зинаида Петровна засмеялась. Это был высокий, неприятный смех.
— Денис, ты слышишь? Твоя жена отказывается помочь твоей матери! Да я тебя вырастила! Я одна, без мужа! Я всю жизнь на тебя положила!
— Мам...
— Молчи! — Зинаида Петровна развернулась к Насте. — Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? Думаешь, я не понимаю, что ты меня из дома выгнать хочешь?
— Это ваша квартира, — устало сказала Настя. — Как я могу вас выгнать?
— Вот именно! Моя квартира! И здесь будет так, как я скажу!
Настя развернулась и пошла в их комнату. Закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет. Она слышала, как за дверью Зинаида Петровна продолжала причитать, а Денис что-то бормотал в ответ — тихо, виновато.
«Всё. Хватит», — подумала Настя и достала телефон.
Пролистала контакты до буквы «Ж». Жанна. Тётя Жанна — младшая сестра её матери, которая уехала в Сочи лет двадцать назад и с тех пор жила там. Приезжала редко, на похороны да на юбилеи. Последний раз они виделись год назад, на поминках маминой подруги.
Настя посмотрела на часы. Половина десятого вечера. Не слишком поздно.
Она набрала номер.
— Настёна? — удивлённый голос тёти прозвучал после третьего гудка. — Что случилось?
— Тётя Жан, привет. Я... можно у тебя кое-что спросить?
— Конечно, говори.
Настя услышала, как за дверью хлопнула входная дверь — свекровь ушла к себе в комнату. Денис постучал.
— Настя, открой. Давай поговорим.
— Подожди минуту, — крикнула она и отвернулась к окну, понизив голос. — Тёть Жан, ты же говорила, что у тебя есть знакомые в санатории. Что там всегда нужны медсестры на сезон.
Пауза.
— Да, есть такое. А что?
— Я могу приехать? Поработать?
Ещё одна пауза, подлиннее.
— Насть, а что дома-то? У тебя же муж, работа...
— Тёть, я просто... мне нужно уехать. Ненадолго. На пару месяцев. Можно?
Жанна вздохнула в трубку. Она была женщиной бывалой, разведённой, самостоятельной. Настя помнила, как мать говорила про неё: "Жанка всегда знала, чего хочет. Не то что я, дура, всю жизнь за мужиками бегала".
— Приезжай, — сказала Жанна. — Место найдём. У меня подруга заведует физиотерапией в "Южном". Там как раз девочка одна увольняется, на материк уезжает. Платят нормально, по южным меркам. Плюс проживание можем устроить.
— Правда? — Настя почувствовала, как внутри что-то отпускает. Как будто она всю жизнь держала дыхание и только сейчас выдохнула.
— Только ты мне потом всё расскажешь. Что там у вас стряслось.
— Расскажу. Спасибо, тёть Жан. Огромное спасибо.
— Не за что, девочка. Когда приедешь?
— Я... через пару дней. Надо на работе предупредить.
— Давай. Позвонишь, когда билет возьмёшь. Встречу.
Настя положила телефон на подоконник и посмотрела в окно. За стеклом мелькали огни города — жёлтые квадраты окон в соседних домах, редкие фонари вдоль дороги, вывеска круглосуточного магазина напротив. Обычный серый район обычного серого города, где она прожила всю жизнь.
Стук в дверь повторился.
— Настя, ну открой же!
Она открыла. Денис стоял на пороге, растерянный, измученный. Он провёл рукой по лицу — жест усталости, который она видела каждый вечер.
— Прости её, — сказал он. — У неё характер такой. Она не со зла.
— Денис, — Настя прошла мимо него в коридор. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что?
Она повернулась к нему. В полумраке коридора его лицо казалось чужим.
— Я уезжаю. В Сочи. На два месяца. Может, на три.
Он моргнул. Несколько раз. Будто не понял.
— Куда?
— В Сочи. Тётя Жанна устроит меня медсестрой в санаторий. Мне нужны деньги. И мне нужно отсюда уехать.
— Но... как это уезжаешь? А я?
— А ты останешься здесь. С мамой. Она тебя одного вырастила, помнишь? Справитесь.
Денис схватил её за руку.
— Настя, ты серьёзно? Из-за одной ссоры? Из-за этой дурацкой путёвки?
— Не из-за путёвки, — Настя высвободила руку. — Из-за всего. Из-за трёх лет. Из-за того, что ты молчишь, когда она на меня орёт. Из-за того, что это её дом, её тарелки, её жизнь. А где моя жизнь, Денис?
— Мы вместе...
— Нет. Мы не вместе. Мы просто живём в одной квартире.
Он стоял и смотрел на неё так, будто впервые видел. Настя прошла на кухню, налила себе воды из-под крана. Выпила залпом, холодная вода обожгла горло.
— Я завтра поговорю с заведующей, — сказала она, не оборачиваясь. — Попрошу отпуск без содержания. Или вообще уволюсь. Там видно будет.
— А если я... если я скажу матери, чтобы она извинилась? Чтобы мы съехали?
Настя обернулась. Посмотрела на него — на этого человека, с которым три года назад она стояла в ЗАГСе и верила, что всё будет хорошо.
— Ты это говоришь в тысячный раз, — произнесла она. — И ничего не меняется.
— Я постараюсь...
— Не надо. Я уезжаю.
Утром Настя проснулась первой. Денис спал, раскинувшись на половине кровати, сопел тихо. Она встала, оделась в темноте — джинсы, свитер, тёплую кофту сверху. Октябрьское утро было холодным, в окно стучал дождь.
На кухне она сделала себе кофе. Растворимый, из банки, которую прятала от Зинаиды Петровны в дальнем шкафчике — свекровь считала, что кофе вредный, и всем навязывала цикорий.
Дверь в комнату свекрови была закрыта. Тихо. Настя села у окна с чашкой, смотрела, как по стеклу стекают капли дождя. В такие минуты, когда дом ещё спал, ей почти нравилось здесь. Почти.
Телефон ожил — сообщение от тёти Жанны: "Доброе утро! Созвонилась с Мариной, моей подругой. Она говорит, приезжай, оформим. Зарплата 45 тысяч плюс премии, смены по графику. Жить можешь у меня, пока не найдёшь что-то своё. Когда планируешь?"
45 тысяч. Это на тринадцать тысяч больше, чем здесь. Плюс море. Плюс никакой Зинаиды Петровны.
"Спасибо огромное. Планирую послезавтра. Сегодня на работе решу всё", — набрала Настя.
В половине седьмого она разбудила Дениса. Он открыл глаза, посмотрел на неё, и на лице его отразилась надежда — вдруг вчерашнее приснилось?
— Я не передумала, — сказала Настя. — Собираю вещи сегодня вечером.
Он молча встал, пошёл в ванную. Настя слышала шум воды, потом хлопок двери. Когда он вышел, она уже стояла в прихожей, одетая.
— Я на работу. Вечером поговорим.
— Настя...
Она закрыла дверь, не дослушав. Спустилась по лестнице — лифт, как обычно, не работал. На улице дождь усилился, холодные капли били по лицу. Она прошла до остановки, села в маршрутку. Народу было мало — старушка с авоськой, парень в наушниках, женщина с коляской.
Поликлиника находилась на другом конце города. Старое здание ещё советской постройки, с облупившейся краской и вечно текущими батареями. Настя переоделась в медкабинете в белый халат, завязала волосы в пучок.
Заведующая Роза Фёдоровна сидела в своём кабинете с чашкой чая и листала какие-то бумаги.
— Доброе утро, — Настя постучала в приоткрытую дверь. — Можно?
— Заходи, Анастасия. Что случилось?
Роза Фёдоровна была женщиной за шестьдесят, грузной, с крашеными рыжими волосами и громким голосом. Но справедливой — это все признавали.
— Мне нужен отпуск без содержания, — выпалила Настя. — На два месяца.
Роза Фёдоровна подняла глаза.
— Два месяца? И когда это?
— С понедельника.
— Насть, ты в своём уме? Это же послезавтра!
— Я понимаю. Но мне очень нужно. Я уезжаю. На юг. Там подработка.
Заведующая откинулась на спинку кресла, смерила Настю долгим взглядом.
— Проблемы дома?
— Да.
— С мужем?
— С... семьёй.
Роза Фёдоровна вздохнула.
— Знаешь, я двадцать лет в разводе живу. И ни разу не пожалела. — Она помолчала. — Иди, Анастасия. Отпуск дам. Два месяца. Но потом возвращайся, ты у меня хорошая работница.
— Спасибо, — Настя почувствовала, как перехватило горло. — Спасибо огромное.
— Только бумаги заполни. И не пропадай там совсем.
Настя выскочила из кабинета. Сердце билось часто, в висках стучало. Неужели правда получается? Неужели она действительно уезжает?
Рабочий день тянулся бесконечно. Измерить давление бабушке. Сделать укол дедушке. Заполнить карты. Ответить на звонок. Всё как обычно, но Настя будто витала где-то над всем этим, думала о билетах, о чемодане, о море.
В обед она зашла на сайт РЖД. Поезд до Сочи — плацкарт, тридцать шесть часов в пути, три тысячи рублей. Послезавтра, в пятницу утром.
Она купила билет. Нажала кнопку "оплатить" — и всё. Назад пути нет.
Домой Настя вернулась в седьмом часу вечера. Зинаида Петровна сидела на кухне, чистила картошку. Денис ещё не пришёл — работал допоздна.
— Ну что, надумала? — спросила свекровь, не поднимая головы. — Про кредит.
— Я уезжаю, — сказала Настя.
— Куда это?
— В Сочи. На работу.
Зинаида Петровна наконец подняла глаза. Картофелина в её руках замерла в воздухе.
— На какую работу?
— В санаторий. Медсестрой. Зарплата выше будет.
— А Денис?
— А Денис останется здесь. С вами.
Свекровь медленно положила нож на стол.
— То есть ты бросаешь мужа?
— Я не бросаю. Я уезжаю на два месяца заработать денег.
— Врёшь! — Зинаида Петровна вскочила. — Врёшь, собака! Ты от нас убегаешь! Думаешь, там, на юге, себе другого найдёшь?!
Настя молча прошла в комнату. Достала из шкафа старый чемодан, начала складывать вещи. Свитера. Джинсы. Бельё. Всё, что поместится.
Зинаида Петровна ворвалась следом.
— Я не дам тебе уехать! Это ты его подбила! Это всё ты! Денис хороший мальчик был, пока с тобой не связался!
— Зинаида Петровна, — Настя обернулась. — Вашему мальчику тридцать два года. Он взрослый мужик. И если он хочет меня остановить — пусть сам приходит и говорит. А не мама за него.
— Я ему позвоню! Сейчас же позвоню!
— Звоните.
Свекровь выскочила из комнаты. Настя слышала её истеричный голос в коридоре:
— Денис! Денис, твоя жена с ума сошла! Она уезжает! В Сочи! К мужикам! Приезжай немедленно!
Настя закрыла чемодан. Завтра ещё положит косметику, зубную щётку, телефон с зарядкой. Всё остальное не важно. Всё остальное можно купить там.
Она легла на кровать, закрыла глаза. За стеной свекровь продолжала голосить, звонить кому-то. Настя слышала обрывки фраз: "...позор... бросила... распутная..."
Ей было всё равно.
Денис вернулся около девяти. Настя услышала, как хлопнула входная дверь, как мать бросилась к нему с причитаниями. Потом его шаги — тяжёлые, медленные — по коридору.
Он вошёл в комнату. Посмотрел на чемодан.
— Значит, правда.
— Правда.
Он сел на край кровати. Молчал долго. Потом спросил:
— А если я поеду с тобой?
Настя приподнялась на локте.
— Что?
— Я поеду с тобой. В Сочи. Найду там работу. Мы снимем что-нибудь. Начнём всё заново.
Она смотрела на него. На его усталое лицо, на мятую куртку, на руки в ссадинах — вечно что-то чинил, таскал, строил.
— А мама?
Денис помолчал.
— Мама останется здесь. Одна справится.
— Ты правда так думаешь?
Он опустил голову.
— Нет. Не думаю. Она уже звонила мне двадцать раз. Говорит, что у неё сердце прихватило. Что я её убью, если уеду.
Настя легла обратно, уставилась в потолок.
— Вот видишь.
— Настя...
— Денис, я устала. Завтра ещё рабочий день, потом сборы. Давай спать.
Он разделся, лёг рядом. Не обнял, не притянул к себе — просто лёг. И они лежали рядом, как два чужих человека, пока за окном шумел дождь и где-то вдалеке лаяла собака.
Утром в пятницу Настя проснулась в пять. За окном ещё была темнота, только редкие фонари горели вдоль дороги. Денис спал, раскинув руку. Она осторожно встала, чтобы не разбудить.
На кухне было тихо. Зинаида Петровна ещё не вставала — она просыпалась обычно к восьми, к завтраку. Настя сделала себе кофе, последний раз достала банку из дальнего шкафчика. Больше прятать не придётся.
Чемодан стоял в углу комнаты, собранный, застёгнутый. Настя обошла квартиру взглядом — двенадцать метров, которые были её домом три года. Узкая кровать. Старый шкаф. Коробки со свекровиными вещами под потолком. Ничего своего, кроме фотографии в рамке на тумбочке — она с Денисом в день свадьбы.
Настя взяла фотографию, долго смотрела. Какими же молодыми они были. Какими счастливыми. Денис обнимал её за талию, она смеялась, запрокинув голову. На улице был май, цвели яблони, пахло весной и надеждой.
Она положила фотографию обратно. Пусть остаётся здесь.
В восемь утра Настя вышла из дома с чемоданом. Денис помог донести до подъезда, молча. Зинаида Петровна не вышла провожать — заперлась в комнате и оттуда кричала:
— Езжай! Езжай к своим курортникам! Только не возвращайся!
На улице моросил мелкий дождь. Настя села в такси, Денис стоял на крыльце, засунув руки в карманы куртки. Смотрел, как машина отъезжает. Не махал рукой.
— На вокзал? — уточнил таксист.
— Да. На железнодорожный.
Город в окне проплывал медленно, серый и мокрый. Знакомые улицы, знакомые дома. Магазин, где они с Денисом покупали продукты. Аптека, где она брала лекарства для свекрови. Остановка, на которой каждое утро ждала маршрутку на работу.
«Прощай», — подумала Настя.
Поезд отправлялся в девять утра. Настя приехала на вокзал в половине девятого, купила в привокзальном кафе кофе и пирожок с капустой. Села на лавочку в зале ожидания, смотрела на табло. «Москва — Адлер. Платформа 3. Посадка началась».
Телефон молчал. Денис не звонил, не писал. Зинаида Петровна тоже. Настя почти ожидала, что они приедут на вокзал — устроят сцену, будут удерживать, кричать. Но нет. Тишина.
Может, он и правда отпустил её. А может, просто не знал, что сказать.
Она поднялась, взяла чемодан. Пошла к платформе. Поезд уже стоял — длинный, зелёный, с горящими окнами. Вагон номер девять, место тридцать два. Верхняя полка.
Проводница — полная тётка в форменной жилетке — проверила билет, кивнула.
— Проходи, девушка. Чай будешь?
— Спасибо, потом.
Настя забралась на полку. Под ней на нижних местах уже сидели пассажиры — мужчина с ноутбуком и женщина с вязанием. Поздоровались, снова погрузились в свои дела.
В девять ровно поезд тронулся. Медленно, со скрипом. За окном поплыли огни города, потом пошли пригороды, дачи, поля.
Настя лежала на полке и смотрела в потолок. Стук колёс, покачивание вагона, чужие голоса внизу — всё это было странно успокаивающим. Будто она не убегала из дома, а просто отправилась в путешествие. В отпуск. В новую жизнь.
Телефон завибрировал. Сообщение от Дениса: "Доехала?"
"Ещё еду. Завтра к вечеру буду".
"Хорошо. Береги себя".
Всё. Больше ничего. Настя положила телефон на полку рядом с подушкой, закрыла глаза.
Она проснулась на рассвете. За окном уже был другой пейзаж — холмы, перелески, маленькие станции с облупленными табличками. Поезд останавливался, снова трогался. Люди выходили, новые заходили.
Настя спустилась вниз, прошла в туалет, умылась. Посмотрела на себя в мутное зеркало — бледное лицо, волосы растрепались. Она сняла резинку, распустила их, снова собрала. Так лучше.
В тамбуре курил мужчина лет пятидесяти, с седой щетиной и усталыми глазами.
— Далеко едешь? — спросил он.
— В Сочи.
— Повезло. Я вот только до Ростова. Обратно, домой.
Настя кивнула. Мужчина затушил сигарету, вздохнул.
— Жена больная лежит. Надо было к ней съездить. Вот и съездил. Не знаю, увижу ли ещё...
— Увидите, — сказала Настя. — Обязательно.
Он усмехнулся.
— Ты добрая. Такие сейчас редкость.
Она вернулась в вагон. День тянулся медленно. Настя читала книгу на телефоне, смотрела в окно, пила чай из проводницкого стакана. Внизу женщина с вязанием оказалась разговорчивой — рассказывала про внуков, про огород, про то, что едет к дочке в Туапсе.
— А ты чего в Сочи? — спросила она. — На отдых?
— На работу.
— Ишь ты. Молодец. А мужа бросила?
Настя поперхнулась чаем.
— Почему бросила?
— Ну кольцо на пальце, а едешь одна. Значит, или бросила, или он тебя.
— Я не бросала. Я просто... взяла паузу.
Женщина хмыкнула.
— Пауза, говоришь. Знаю я такие паузы. У меня дочка тоже паузу взяла. Пять лет назад. До сих пор на паузе.
Настя промолчала. Женщина права — паузы редко заканчиваются возвращением. Паузы превращаются в точку. В конец.
Но думать об этом сейчас не хотелось.
Поезд прибыл в Сочи в субботу вечером, в половине восьмого. Тётя Жанна встречала на перроне — в ярком пуховике, с крашеными светлыми волосами и огромными серёжками в ушах. Она выглядела лет на сорок, хотя было ей уже за пятьдесят.
— Настёна! — она обняла племянницу, расцеловала в обе щеки. — Приехала, наконец! Ну, как дорога?
— Нормально. Долго только.
— Зато теперь ты здесь. Пошли, машина на стоянке.
Они вышли с вокзала. Сочи встретил тёплым вечером — в воздухе пахло морем, пальмы шелестели широкими листьями. Было градусов пятнадцать тепла, может, больше. Настя сняла куртку, повесила на руку.
— Непривычно, да? — усмехнулась Жанна. — Мне тоже первое время странно было. Октябрь, а тут как летом.
Они ехали по вечернему городу. Набережная, огни кафе, редкие прохожие. Туристов почти не было — не сезон, всё затихает к зиме. Но Насте нравилось. Нравилась эта тишина, этот солёный воздух, эти пальмы в свете фонарей.
Жанна жила в небольшой двушке на окраине, в районе Мацесты. Обычная хрущёвка, но внутри уютно — светлые стены, много цветов, фотографии на полках.
— Вот твоя комната, — Жанна открыла дверь. — Небольшая, но чистая. Располагайся.
Настя внесла чемодан. Комната действительно маленькая — диван, шкаф, столик у окна. Но своя. Без коробок свекрови. Без Зинаиды Петровны за стеной.
— Спасибо, тёть Жан. Огромное.
— Да ладно, чего там. Устраивайся, отдыхай. Завтра покажу тебе город, а в понедельник поедем в санаторий, познакомишься с Мариной.
Ночью Настя долго не могла уснуть. Лежала, смотрела в потолок, слушала незнакомые звуки за окном. Где-то вдалеке шумело море. Гудели редкие машины. Кто-то смеялся на улице.
Телефон завибрировал. Денис: "Ты как?"
"Нормально. Приехала".
"Хорошо".
Пауза. Потом он написал снова: "Мама плачет. Говорит, что ты её предала".
Настя уставилась в экран. Хотела написать что-то злое, резкое. Хотела написать: "А меня кто предавал три года?"
Но просто ответила: "Я не предавала. Я просто уехала".
Больше сообщений не было.
В понедельник утром Жанна повезла Настю в санаторий "Южный". Он находился на горе, с видом на море. Белое здание, ухоженная территория, запах хвои и цветов.
Марина, подруга Жанны, оказалась женщиной лет сорока пяти, строгой, но справедливой. Она провела Настю по кабинетам, показала, где что находится, познакомила с коллегами.
— Работа простая, — объяснила Марина. — Физиотерапия, массажи, процедуры. Всё по графику. Пациенты спокойные, в основном пенсионеры. Платим сорок пять тысяч, премии по результатам месяца. Устроит?
— Да. Спасибо.
— Тогда со среды выходишь. Документы принесёшь, оформим официально.
Настя вернулась к тёте в приподнятом настроении. Всё получается. Работа есть, жильё есть, деньги будут. Можно дышать.
Вечером она гуляла по набережной. Море было серым, неспокойным. Волны накатывали на камни, шипели, откатывались обратно. Настя села на парапет, смотрела на воду.
Телефон зазвонил. Денис.
Она долго смотрела на экран, потом всё-таки ответила.
— Алло.
— Привет. Как дела?
— Нормально. Работу нашла. Со среды выхожу.
— Это хорошо.
Пауза. Шум моря. Его дыхание в трубке.
— Настя, мама легла в больницу.
У неё внутри что-то сжалось.
— Что случилось?
— Давление. И сердце. Говорят, стресс. Из-за того, что ты уехала.
Настя закрыла глаза.
— Денис, не надо.
— Что не надо?
— Мне не надо этого чувства вины. Я не виновата, что у твоей матери давление.
— Я не говорю, что виновата...
— Говоришь. Именно это ты и говоришь.
Он замолчал. Потом тихо произнёс:
— Мне тяжело одному.
— Мне тоже было тяжело. Три года.
— Я знаю. Прости.
Настя почувствовала, как к горлу подкатывает что-то горячее. Слёзы.
— Денис, я тебя люблю. Но я не могу так жить. Не могу быть виноватой во всём. Не могу быть между тобой и твоей матерью. Понимаешь?
— Понимаю, — он говорил совсем тихо. — Что мне делать?
— Не знаю. Это твой выбор.
Она положила трубку. Села на парапете, уткнулась лицом в колени. Плакала тихо, чтобы никто из прохожих не услышал.
А море шумело, накатывало волны, безразличное к человеческим драмам.
Прошла неделя
Настя работала, привыкала к новому месту, новым людям. Пациенты были разные — кто-то ворчливый, кто-то благодарный. Но никто не орал, никто не требовал, чтобы она оформляла кредиты.
По вечерам она гуляла по городу. Открывала для себя Сочи — узкие улочки Старого города, рынки с фруктами, кафе на набережной. Жанна иногда составляла ей компанию, иногда Настя ходила одна.
Денис звонил редко. Раз в два дня, по вечерам. Рассказывал, что мать выписали, что она теперь дома, но постоянно жалуется на здоровье. Что ему приходится рано уходить с работы, чтобы за ней ухаживать.
Настя слушала и молчала. Ей было жаль его. Но возвращаться не хотелось.
Однажды вечером, когда Настя сидела на кухне у Жанны с чашкой чая, тётя спросила:
— Ну что, Настёна? Как ты?
— Нормально.
— Правда нормально?
Настя посмотрела на неё. Жанна была из тех людей, которым не соврёшь.
— Не знаю, — призналась она. — Вроде хорошо. Работа нравится, здесь красиво. Но всё время думаю о нём.
— О муже?
— Да.
— Любишь?
— Люблю. Но не знаю, хватит ли этой любви.
Жанна затянулась сигаретой, выдохнула дым в форточку.
— Знаешь, я своего мужа тоже любила. Очень. А он пил. И я терпела. Думала, любовь всё исправит. Не исправила.
— А ты жалеешь, что ушла?
— Ни разу. Жалею только, что не ушла раньше.
Настя кивнула. Допила чай. Пошла к себе в комнату. Легла на диван, взяла телефон. Долго смотрела на последнее сообщение от Дениса: "Спокойной ночи. Я скучаю".
Она набрала ответ: "Я тоже скучаю".
Но не отправила. Удалила. Написала заново: "Спокойной ночи".
Отправила.
Через три недели, в конце октября, Денис приехал. Позвонил утром:
— Настя, я в Сочи. Можем встретиться?
Она замерла с телефоном у уха.
— Как это в Сочи?
— Ну вот. Приехал. Хочу тебя увидеть. Поговорить.
Они встретились в кафе на набережной. Денис сидел у окна, смотрел на море. Когда Настя вошла, он встал, растерянно улыбнулся.
— Привет.
— Привет.
Они сели за столик. Официантка принесла меню, но никто не открывал. Просто сидели и смотрели друг на друга.
— Ты похудел, — сказала Настя.
— Ты тоже. Но красивая. Загорелая.
Она усмехнулась.
— Здесь солнце. Даже сейчас.
— Да. Красиво у вас тут.
Пауза. За окном чайки кричали, дерясь за что-то на пляже.
— Зачем ты приехал, Денис?
Он провёл рукой по лицу. Этот его жест — усталости, растерянности.
— Я хочу, чтобы ты вернулась.
— К вам? К твоей матери?
— Нет. Я... я снял квартиру. Однушку. В нашем районе. Съехал от матери.
Настя уставилась на него.
— Что?
— Я съехал. Сказал ей, что так больше нельзя. Что я женат. Что у меня своя жизнь.
— И что она?
Денис усмехнулся.
— Что она... Устроила скандал. Сказала, что я её предаю. Что я убью её этим. Потом неделю не разговаривала. Потом позвонила, попросила прощения.
Настя молчала. Не верилось.
— Настя, я понял, что был не прав. Что я выбирал не тебя. Выбирал спокойствие, привычку. А потерял самое главное.
Он протянул руку через стол, накрыл её ладонь своей.
— Вернись. Пожалуйста.
Настя смотрела на его руку. На обручальное кольцо. На свою руку под его ладонью.
— Денис...
— Я знаю, что не заслужил второго шанса. Но я прошу. Давай попробуем. Сначала. Без матери. Просто ты и я.
Она медленно высвободила руку.
— Нет.
— Что?
— Я не вернусь.
Он побледнел.
— Но... ты же говорила, что любишь меня.
— Люблю, — кивнула Настя. — Но этого мало. Мне нужен был ты тогда. Три года назад. Два года. Год. Когда я задыхалась в той квартире. Когда твоя мать унижала меня каждый день. А ты молчал.
— Я исправлюсь...
— Дело не в этом, — она покачала головой. — Я тут поняла кое-что. Я поняла, что умею дышать. Что умею радоваться. Что есть я — отдельно от тебя, отдельно от твоей матери. И мне это нравится.
Денис сидел, опустив голову. Плечи у него сгорбились.
— Значит, всё?
— Не знаю, — честно ответила Настя. — Может быть, когда-нибудь я вернусь. Может, мы ещё попробуем. Но не сейчас. Сейчас мне нужно пожить для себя.
Он кивнул. Встал.
— Понял. Извини, что приехал.
— Не извиняй. Я рада, что ты съехал от матери. Правда. Это большой шаг.
— Только я его сделал слишком поздно.
— Да. Слишком поздно.
Они вышли из кафе. На улице было солнечно, тепло. Море блестело, переливалось на солнце.
— Ну, я пойду, — сказал Денис. — Обратный поезд через три часа.
— Счастливого пути.
Он наклонился, поцеловал её в щёку. Потом развернулся и пошёл по набережной. Настя смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.
Потом достала телефон. Сняла обручальное кольцо с пальца. Подержала на ладони. Маленькое золотое кольцо, которое три года давило, жгло, напоминало о клятвах.
Она подошла к парапету. Посмотрела на море. Размахнулась — и бросила кольцо в воду.
Оно упало, сверкнуло на солнце — и исчезло в волнах.
Настя выдохнула. Глубоко. Полной грудью.
И впервые за много лет почувствовала себя свободной.
Прошло полгода
Апрель в Сочи был тёплым, почти летним. Настя уже привыкла к городу, к работе, к новой жизни. Сняла свою квартиру — студию с видом на море. Подружилась с коллегами, ходила с ними по выходным в горы, на пляжи.
С Денисом они иногда переписывались. Он рассказывал, что живёт один, работает, встречается с матерью по воскресеньям. Зинаида Петровна смирилась, что сын съехал. Больше не требовала путёвок и ремонтов — то ли поняла что-то, то ли просто устала воевать.
А Настя работала, гуляла, дышала морским воздухом. Загорала на балконе, читала книги, училась готовить новые блюда. Жила.
Однажды вечером к ней пришла Жанна. Села на кухне с чашкой кофе, закурила у открытого окна.
— Ну что, племянница? Не жалеешь?
— О чём?
— Что уехала.
Настя подумала.
— Нет. Ни разу.
— А муж?
— А что муж? Он там. Я здесь. Может, когда-нибудь что-то изменится. А может, нет.
— Мудро, — усмехнулась Жанна. — Я смотрю, ты повзрослела за эти месяцы.
— Наверное.
Жанна затушила сигарету.
— Знаешь, Настёна, я горжусь тобой. Не каждая решится вот так всё бросить и уехать.
— Я ничего не бросила, — возразила Настя. — Я просто выбрала себя. Впервые за много лет.
— Вот именно. Выбрала себя.
Они сидели, пили кофе, смотрели в окно. За окном шумело море, светили огни набережной, где-то играла музыка. Город жил своей жизнью. И Настя жила своей.
А в другом городе, за тысячу километров, в съёмной однушке, Денис сидел у окна и смотрел на телефон. На последнее сообщение от Насти: "У меня всё хорошо. Надеюсь, у тебя тоже".
Он набрал ответ: "Я всё ещё люблю тебя".
Но не отправил. Удалил. Написал заново: "Рад за тебя".
Отправил.
И в этот момент они оба поняли — иногда любви недостаточно. Иногда нужно отпустить. Иногда самое правильное решение — это выбрать себя.
Даже если больно.
Даже если страшно.
Даже если непонятно, что будет дальше.
А дальше была жизнь и у каждого своя.