Найти в Дзене
MARY MI

Чего смотришь на меня, как баран на новые ворота? Давай, собирай свои чемоданы и не умничай! - строго заявила свекровь

Так, давай, собирай свои чемоданы и вали отсюда, куда подальше! – рявкнула Тамара, ее глаза сверкали, словно осколки разбитого стекла под уличным фонарем, а руки уперлись в бока, как у базарной торговки, отстаивающей свой прилавок.

Ольга замерла у кухонного стола, пальцы все еще сжимали ручку кружки с недопитым кофе – горьким, как эта внезапная атака. В голове вихрем пронеслось: "Откуда это? Только что ведь болтали о погоде..." Но слова застряли в горле, а кухня, пропахшая вчерашним пловом и пылью с подоконника, вдруг показалась клеткой.

Она медленно поставила кружку, звякнувшую о блюдце, и выпрямилась, чувствуя, как внутри разгорается пламя – не ярость пока, а что-то тлеющее, как уголек в золе.

– Тамара Петровна, вы... вы что, серьезно? – выдавила Ольга, голос ее дрогнул, но не сломался. – Мы же вчера нормально ужинали, а теперь... чемоданы? За что?

Свекровь фыркнула, ее полные щеки покраснели, как спелые помидоры на рынке, и она шагнула ближе, тыча пальцем в сторону коридора, где висели старые пальто, пропитанные запахом дождя и сигаретного дыма от покойного мужа.

– За что? А за то, что ты тут вертишься, как змея подколодная, и моего сына вокруг пальца обвела! Думаешь, я не вижу, как вы шепчетесь по ночам? Как он на тебя смотрит, забыв про мать? Собирай манатки и вали отсюда, пока я добром прошу!

Ольга отступила, сердце колотилось, как барабан в уличном оркестре, – бум, бум, – эхом отдаваясь в ушах. Внутренний голос шептал: "Не отвечай, не заводись... Но как молчать? Три года терпела ее придирки, а теперь это?"

Она схватила сумку с вешалки, пальцы дрожали, застегивая молнию, и выскочила в коридор, хлопнув дверью так, что эхо разнеслось по подъезду.

Улица встретила ее холодным ветром с Невы – Питерский октябрь, серый, как асфальт под ногами, с лужами, отражающими хмурые облака. Ольга шла быстро, не оглядываясь, мимо старых домов с облупившейся штукатуркой, где в окнах мелькали силуэты чужих жизней.

"Куда теперь? К подруге? Нет, сначала позвонить Сергею..." – думала она, доставая телефон из кармана, пальцы скользили по экрану, набирая номер мужа. Гудки... Долгие, как ожидание в очереди за хлебом.

– Оля? Что случилось? – голос Сергея в трубке звучал сонно, как будто он только проснулся в своей командировке в Москве.

– Твоя мать... она меня выгнала! Кричит, чтоб чемоданы собирала! – выдохнула Ольга, останавливаясь у трамвайной остановки, где толпа ждала, шаркая ногами по мокрому тротуару. Ветер трепал ее шарф, красный, как сигнал тревоги.

Сергей замолчал на миг, потом заговорил тише, с ноткой раздражения – той самой, что всегда появлялась, когда речь шла о матери.

– Опять? Слушай, не бери в голову. Она в последнее время... нервная. Подожди, я поговорю с ней вечером. А ты пока погуляй, остынь.

– Погуляй? – Ольга повысила голос, и старушка рядом, с авоськой в руках, покосилась на нее. – Это твой дом тоже, Сергей! Или ты забыл? Она сказала, что я тебя обвела, как змея! Что за бред?

Он вздохнул – тяжелый, как груз на плечах, – и Ольга представила его в гостиничном номере, с растрепанными волосами, седеющими на висках, и той привычкой морщить лоб, когда не знал, что сказать.

– Ладно, приеду послезавтра, разберемся. А пока... может, к тете Вере съезди? Она в центре живет, помнишь?

Ольга сбросила звонок, не дослушав, и села в подъехавший трамвай, скрипящий, как старая телега. Вагон качался, проезжая по Невскому, мимо ярких витрин магазинов, где манекены в осенних пальто смотрели безразлично.

"Тетя Вера... Его тетка, которая всегда на стороне Тамары. Нет уж, сама разберусь," – подумала она, глядя в окно, где мелькали туристы с зонтами и уличные музыканты, играющие на гитаре под дождем.

Выскочила у Петропавловской крепости – место, где всегда успокаивалась, гуляя по мокрым аллеям, вдыхая соленый воздух с реки. Но сегодня даже крепостные стены казались тюрьмой. Села на скамейку, мокрую от дождя, и набрала номер подруги – Светы, той самой, что работала в кафе на Васильевском.

– Свет, привет... Можно к тебе? У меня тут... апокалипсис семейный.

– Ого, что стряслось? – голос Светы был бодрый, с хрипотцой от сигарет, и Ольга услышала в фоне звон посуды и смех посетителей.

– Свекровь взбесилась. Выгоняет. Расскажу при встрече. Еду к тебе.

Трамвай сменился метро – душным, с запахом мокрых курток и рекламными щитами, мигающими ярко. Ольга сидела, сжимая сумку на коленях, и вспоминала, как три года назад Тамара улыбалась на свадьбе, обнимая ее, как дочь.

"Что изменилось? Или всегда так было, под маской?" Внутренний монолог крутился, как колесо: Сергей – добрый, но слабый, всегда между ними, как буфер. А Тамара... с ее привычкой жевать губу, когда нервничала, и фобией одиночества после смерти мужа. "Может, боится потерять сына? Но почему на мне срывается?"

На Васильевском острове, у кафе "Морской бриз", где пахло свежей выпечкой и кофе, Света ждала у входа – в фартуке, с растрепанной прической и той улыбкой, что всегда разряжала атмосферу.

– Заходи, садись. Чай? Или что покрепче? – подмигнула она, усаживая Ольгу за угловой столик, подальше от шумной компании у окна.

Ольга кивнула, и пока Света наливала чай – горячий, с лимоном, – слова полились рекой:

– Представь, врывается на кухню и орет: собирай чемоданы! Как баран на новые ворота, говорит. А я стою, как дура, и не понимаю, с чего.

Света присела напротив, глаза ее сузились – хитро, как у лисы, высматривающей добычу.

– А Сергей что? Опять в кусты?

– В командировке. Сказал, разберется. Но я чую – тут интрига какая-то. Вчера Тамара звонила кому-то, шепотом, и упомянула мою работу. Думаешь, она копает под меня?

Света откинулась на стуле, постукивая ложкой по чашке – ритмично, как метроном.

– Копает? Ха, с нее станется. Помнишь, как она твою подругу отвадила, мол, "плохое влияние"? Давай, расскажи подробнее. Может, вместе разберемся.

И Ольга рассказала – про шепот по ночам, про странные взгляды Тамары за ужином, когда она ковыряла вилкой в тарелке, не поднимая глаз. А внутри росло что-то новое: не страх, а решимость, как росток сквозь асфальт. "Не уйду просто так. Разберусь, почему она так взъелась. Может, тайна какая в семье?"

Вечер опускался на город, фонари зажигались, отражаясь в лужах, как звезды в реке, и Ольга, допив чай, встала.

– Пойду домой. Не дам ей выиграть.

Но по пути, шагая по мокрым мостовым, она почувствовала – это только начало. Скандал зрел, как гроза над Питером, и интриги только начинали раскручиваться...

Ольга шагала по набережной, ветер с Васильевского хлестал по щекам, как пощечина от невидимой руки, а в голове крутилось: "Не дам ей сломать все. Три года – не шутка, и Сергей... он же мой, не ее трофей".

Фонари отражались в воде канала, искрясь, как фальшивые бриллианты, и она ускорила шаг, переходя мостик, где туристы фотографировались, не замечая ее, как привидение в толпе.

Дома – в старой коммуналке на Петроградской, с обшарпанными стенами и запахом соседского лука из кухни – Тамара ждала в коридоре, скрестив руки на груди, как страж у ворот. Дверь скрипнула, и Ольга вошла, сбрасывая мокрые ботинки, которые оставили грязные следы на линолеуме – темном, потрескавшемся, как ее нервы.

– Вернулась? – Тамара усмехнулась, губы ее искривились, обнажив желтые зубы от кофе и сигарет. – Думала, сбежишь? Нет уж, давай начистоту. Я все знаю про твою "работу". Про того шефа, с которым ты якобы "по делам" ездила в Москву месяц назад.

Ольга замерла, сумка выскользнула из рук, шлепнувшись на пол с глухим стуком. "Откуда? Кто насплетничал? Света? Нет, она не такая..." Внутренний голос зашептал панически: "Это интрига, чистой воды. Кто-то подставил". Она выпрямилась, чувствуя, как жар поднимается по шее, и шагнула ближе, глаза в глаза.

– Что вы несете? Какой шеф? Я в командировку ездила одна! – крикнула она, голос эхом отразился от стен, где висели старые фото – Тамара с мужем, молодые, улыбающиеся, и Сергей ребенком, с велосипедом.

Тамара рассмеялась – сухо, как треск сухих веток, и достала из кармана халата смятый конверт, пожелтевший, с маркой.

– Письмо анонимное. С фото. Ты и он, в кафе. Думаешь, я дура? Мой сын заслуживает лучшей, не такой... вертихвостки!

Ольга выхватила конверт, разорвала его, фото выпало – размытое, с ее лицом и чьим-то мужским силуэтом за столиком. "Фейк? Или правда? Тот ужин с клиентом... Но ничего не было!" Сердце заколотилось, как в лихорадке, и она швырнула фото на пол, топча его каблуком.

– Это подделка! Кто прислал? Ваша подруга из подъезда? Та, что вечно сплетничает? – Ольга подступила ближе, дыша тяжело, а Тамара отступила к стене, глаза ее забегали – не злобно уже, а с намеком на страх, тот самый, что прятался за ее вечными придирками.

– Не твое дело! Убирайся, пока Сергей не узнал! – прошипела свекровь, но голос дрогнул, как лист на ветру.

В этот момент ключ в замке повернулся – Сергей приехал раньше срока, с дорожной сумкой через плечо, лицо усталое, с щетиной, пропахшей поездом и вокзальным кофе. Он замер в дверях, оглядывая хаос: разорванный конверт, фото под ногами, две женщины, как кошки в драке.

– Что здесь... – начал он, но Ольга перебила, голос ее сорвался на крик:

– Твоя мать меня травит! Обвиняет в измене! Смотри, что она принесла! – она ткнула в фото, и Сергей нагнулся, поднимая его, брови сдвинулись, как тучи перед грозой.

Тамара вскинулась, шагнув к сыну, хватая его за рукав – пальцы ее дрожали, ногти короткие, обгрызенные, привычка с детства, когда нервничала.

– Сынок, она врет! Я для тебя стараюсь! После отца... я одна, а она тебя уведет!

Сергей отстранился, лицо его потемнело, и он повернулся к Ольге – не с гневом, а с чем-то новым, решительным, как будто проснулся от долгого сна.

– Мама, хватит. Это не твое дело. – Голос его был ровным, но твердым, как камень под ногами. – Оля, пойдем в комнату. Разберемся.

Они ушли в спальню – маленькую, с кроватью, накрытой старым пледом, и окном на двор, где дети кричали, играя в мяч. Сергей сел на край, растирая виски, и вздохнул:

– Я знал про это письмо. Сам получил копию в Москве. Проверил – фото старое, с твоей прежней работы. Кто-то мстит, может, бывший коллега. Но мама... она поверила сразу.

Ольга села рядом, чувствуя, как напряжение спадает, но оставляет след, как шрам. "Он на моей стороне? Впервые..." – подумала она, и слезы подступили, горячие, как чай из термоса.

– Почему не сказал? – прошептала она, беря его за руку – теплую, с мозолями от работы.

– Боялся. Но теперь... кончено. Мы переедем. Квартиру снимем на окраине, у Финского залива. Довольно жить под ее крышей.

За дверью Тамара ходила взад-вперед, шаркая тапками, бормоча что-то – одиноко, как эхо в пустом доме. Ольга представила ее: вдову, цепляющуюся за сына, как за спасательный круг, с фобией пустоты, что грызла ее по ночам. "Жалко? Да, но не вернусь к этому цирку".

Наутро они собрали вещи – чемоданы, набитые одеждой, книгами, мелочевкой из ящиков, – и ушли, не прощаясь громко. Тамара стояла в коридоре, молча, глаза красные, как после бессонной ночи, и только кивнула, когда Сергей обнял ее напоследок.

Город проносился за окном такси – Невский с его толпами, мосты через каналы, где вода блестела под солнцем, редким в октябре. Они ехали к новой квартире – крохотной, но своей, у залива, где ветер шумел, как обещание свободы.

А вечером, распаковывая коробки, Ольга нашла в кармане старого пальто то самое анонимное письмо – но внутри, под фото, записка мелким почерком: "От Тамары. Прости, хотела проверить вашу любовь".

И Ольга рассмеялась – горько, освобождающе, – понимая, что интрига была фарсом, а свекровь, в своей странной манере, просто играла в Бога, чтобы укрепить, а не разрушить.

Но переезд все равно случился, и в новом доме, у окна с видом на волны, она почувствовала – это не конец, а поворот, где все трое, по-своему, стали чуточку свободнее.

Сейчас в центре внимания